Где-то посреди юга Франции / Mitan, Midi

      — Bonjour.       Бен вздрагивает. Он не осознавал, что сидит с закрытыми глазами.       В дверях магазина, уперев руки в бока, стоит хмурая женщина в хиджабе.       Бен не удивлен, так как она не первый раз так пристально смотрит на него, — но, кажется, сейчас заговорила с ним. А ведь до этого всю неделю не контактировала, хотя видела его сидящим на улице, прислонившись спиной к стене дома. Прямо напротив ее магазина.       Ноги затекли после проведенных трех часов в одной позе, поэтому он немного ерзает, морщась, и прочищает горло.       — Bonjour.       — Могу тебе помочь? — сразу спрашивает она тоном, ясно указывающим на то, что на самом деле не хочет ему помогать.       Бен знает, что ей просто хочется выяснить, почему он сидит на ее тихой и безлюдной улице, и как долго планирует это делать.       Два вопроса, на которые у него нет ответа.       Он старается казаться как можно меньше и незаметнее. Держится особняком, никого не беспокоит, просто сидит на скамейке у фонтана или здесь, прямо на земле, в зависимости от положения солнца, потому что его бледная кожа не выдерживает больше пяти минут.       Но этого мало, чтобы его поведение восприняли менее подозрительным — да и у него не тот тип телосложения, с которым легко остаться незамеченным.       Кто часами напролет сидит на тротуаре? Не считая бездомных, но ведь понятно, что Бен не такой.       Он просто хочет убедиться, что она сюда придет. Ждет этого момента с открытия до закрытия магазина.       Хочет убедиться, что его найдут, если кое-кто придет искать. Прошла неделя с тех пор, как он ушел из дома.       «Могу тебе помочь?»       — Нет, вряд ли, — говорит он, действительно обдумав ее вопрос, хоть и понимает, что женщина и не собиралась помогать. Его голос едва слышен. Он снова прочищает горло и колеблется. — Эм… merci quand même.       Женщина бросает на него многозначительный взгляд. Бен ерзает, чувствуя себя неловко. Она возвращается к себе.       Со временем он поймет, что когда Зинеб спрашивает, нужна ли помощь — значит у нее претензия.       Когда она хочет помочь, то просто помогает, без вопросов.       А если задает, то хочет от тебя избавиться.       — Где ты остановился? — спрашивает она два дня спустя.       Никакого приветствия на этот раз. Сейчас взаимодействие кажется гораздо более искренним. Она даже перешла на его сторону улицы. Бен смотрит на нее со своей скамейки.       Каждый раз при взгляде на нее становится еще жарче. На ней джилбаб, который полностью закрывает ее, но, похоже, ей не жарко. Как так?       Он замечает, что у нее на руках хна, красиво расписанная на пальцах, и задумывается, сделала ли она это сама.       Наверно. Похоже, она так же одинока, как и он.       Бен снова прочищает горло, ведь, словно монах, несколько часов провел в молчании.       — В общежитии рядом с церковью.       — У тебя есть такие деньги?       Бен не знает, что она имеет в виду. Цена за номер, в котором остановился, приемлемая.       Надо сказать, что его больше не волнует экономия денег. Как и большинство вещей теперь.       Он глубоко вдыхает.       — А что?       — У меня есть комната наверху, — тут же говорит она ему, кивком головы привлекая внимание к магазину. — Я позволю арендовать ее за половину денег, которые отдаешь сейчас.       Солнечный свет ослепляет. Он прищуривается, вглядываясь в здание позади нее и смотрит на второй этаж.       — Это окна той комнаты? — спрашивает он, указывая на выходящие на улицу окна.       Она кивает.       — Те, что справа, да.       Бен вздыхает.       — Можно.       — Это не официально, — предупреждает она.       Бен фыркает.       — Мне все равно.       В этом вся Зинеб. Все или ничего.       При первом контакте хотела от него избавиться, а при втором принимает его. Между ними нет ничего промежуточного.       В самый первый день в ее доме, она стучится в его дверь, открывает ее без разрешения и говорит, что у нее «слишком много еды».       И демонстративно сует ему тарелку с тажином, которую держит в руках, будто злится на себя за гостеприимство.       Уже несколько дней он ничего не может проглотить, поэтому бормочет, что не голоден.       Она заставляет его пожалеть о сказанном одним взглядом.       Бен сразу же сдается.       — У меня и правда все нормально. Merci.       Уходя, она косится на него, бормоча что-то по-арабски, и он рад, что не понимает.       На следующее утро Бен приносит тарелку обратно.       — Это и правда вкусно. Спасибо.       Она берет тарелку, не говоря ни слова и даже не глядя на него, и сует ему в руку еще одну. С алжирской выпечкой.       — Я приготовила слишком много, не могу съесть все, — говорит она, даже не потрудившись правдоподобно приукрасить ложь.       Бен снова, запинаясь, отвечает:       — Эй, нет, я… правда, я в порядке, спаси…       Она прерывает его, забирает тарелку обратно, резко дергает ручку шкафчика под раковиной с мусоркой.       — Тогда выбрасываю? — угрожает она, ее рука готова спихнуть все в мусорное ведро.       Бен моргает, не находя слов.       Она на самом деле взбешена. Что, черт возьми, он натворил?       — Нет…       — О, так ты съешь?       Он прищуривается.       — Я…       — Ладно, хорошо, — заключает она, возвращает тарелку ему в руки и покидает кухню.       Он мудро перестает отказываться от еды после того утра.       Примерно через неделю она перестает оправдываться тем, что приготовила слишком много еды, и молча отдает ему тарелку.       Вскоре, они начинают ужинать вместе внизу, на кухне. И он даже не может сказать, как это произошло.       Он пытается отплатить ей хотя бы немного — например, помыть посуду, но в девяти случаях из десяти эту битву проигрывает.       Она бестактно выгоняет его из кухни:       —Dégage, Бенджамин.       Поскольку она терпеть не может, когда Бен пытается заняться делами в ее доме, то часто спрашивает, нужна ли помощь.       Например, когда Бен тянется к сковородке на верхней полке кухни, думая, что Зинеб занята на заднем дворе.       — Нужна помощь?       Его рука замирает в воздухе, и Бен оборачивается.       — Euh, non… non merci.       — Зачем тебе эта сковорода?       — Ты сказала, что сегодня будем готовить самсу.       — Разве я говорила, что надо совать руки туда, куда не следует?       … или когда он привязывает помидоры на заднем дворе. Она высовывает голову из окна своей спальни на втором этаже.       — Помочь?       Он замирает и закрывает глаза, вздыхая.       Затем отпускает ветку с помидорами.       — Нет, — бормочет он, встает и идет обратно в дом.       Или в тот единственный раз, когда думал, что она молится в спальне.       Она отключает пылесос, когда он пылесосит гостиную.       — Помощь случаем не нужна?       Дело не в том, что Зинеб любит домашнюю работу. Она бубнит чаще, чем он может сосчитать.       Ей просто нравится, чтобы все делалось определенным образом — и никак иначе.       Бен знает, что она хотела бы, чтобы он находился всегда в одном месте дома, как растение, и просто впитывал воду, которую ему принесут.       Он совсем не привык отлынивать от работы по дому, не быть полезным.       Зинеб вынуждает бездельничать, а ему это ужасно не нравится.       Бен проводит большую часть своего времени у окна, наблюдая за улицей, и когда магазин закрыт, хотелось бы чем-нибудь занять мысли.       Самый маленький город, в котором он жил — тот, в котором вырос, и в нем насчитывалось сто тысяч жителей. На протяжении многих лет он жил только в относительно больших городах Франции, потому что именно там больше всего шансов найти работу.       Никакие другие критерии и не учитывались им, начиная с шестнадцати лет и до тридцати одного.       Впервые в своей жизни поиск работы не причина того, почему Бен где-то останавливается и остается.       В Сен-Назер-ле-Дезерте примерно двести жителей.       Двести.       Здесь нет работы даже летом.       Очень мало туристов. Нет ни торгового центра, ни супермаркета, ни кинотеатра, ни школы. Все друг друга знают.       И все узнают новости в деревне еще до конца дня.       Жить в такой маленькой деревне — как находится в реальном шоу Трумана. Одни и те же люди каждый день ходят по улице, в одни и те же часы, по одним и тем же причинам.       Почтальон, затем дама с сумкой продуктов в безразмерных джинсах, у которой всегда во рту сигарилла, затем еще одна дама в цветочном платье, которая выгуливает трех гончих.       Он видит тех же покупателей в магазине. В основном люди покупают пиво местного производства, а яйца откладывают куры Зинеб на заднем дворе.       Бен надеется, что эта ситуация означает, что если кто-то придет и нарушит этот распорядок, он сразу узнает.       Каждый раз, когда чувствует, что ведет себя как полный идиот и ждать не имеет смысла, то пытается напомнить себе, почему еще здесь.       Это ближайшая деревня к дому Рей.       А магазин Зинеб — единственный магазин, торгующий продуктами питания в деревне.       Итак, Бен ждет.       Ждет у своего окна.       Изо всех сил пытается представить, что у него назначена встреча, хотя знает, что это не так.       Ему хочется верить, что он поймет, когда не останется надежды и можно будет уйти, но, похоже, не решится на это. Проходят недели, а он все еще здесь, несмотря на то, что шансов на удачу все меньше и меньше.       Он много мечтает о ней. Слишком много. Большинство ночей.       И все сны настолько дерьмовые, насколько это вообще возможно — дерьмовее, чем обычно.       Ему снится, как Рей идет по улице, заходит в магазин. Он спускается по лестнице и застает ее болтающей с Зинеб на кухне.       Она на заднем дворе, ухаживает за цыплятами.       Он замечает ее во дворе, открывает окно и зовет. Чаще всего снится, что Рей на велосипеде, иногда идет пешком, один раз ее высаживает машина, а в другой раз она приезжает на автобусе.       А потом Бен просыпается, а день такой же, как и предыдущий.       Он не видит Рей и не слышит ничего о ней.       Он сосредоточен как никогда. Иногда беспокоится, что пропустит, если она пройдет мимо, только потому недостаточно внимательно следит — это убивает.       Зинеб не замечает, что он теряет вес.       Бен ест, но не так много, как раньше.       Несколько раз ему приходит в голову вернуться в тот дом.       Он протирает глаза и лицо, легкие сжимаются и не хватает воздуха дышать — в груди слишком тесно при мысли о том, как дела у Рей.       С ней все в порядке? С ней все будет в порядке?       Все, что нужно — дойти до ее дома. Проверь, как она.       Это уже привычный, болезненный спор, который он ведет с самим собой каждый день.       Все хорошо, все в порядке, просто пойди и проверь, как она. Проверь, как она. Проверь, как она.       Но каждый раз, когда он собирается идти, каждый раз, когда думает, что сегодня тот день, когда он сдастся и пойдет в этот гребаный дом, просто взглянуть и убедиться, что Рей не позволила себе умереть — что-то сжимает его горло, тянет назад.       Она не хочет тебя видеть. Недвусмысленно попросила уйти.       Ты вторгся на ее территорию. Не имеешь права появляться там.       Бен хотел бы вести себя так, чтобы хоть немного было похоже, что у него все нормально, и не слишком беспокоить Зинеб, ведь по какой-то причине женщина за короткое время начинает о нем заботится.       Ее манеры немного резковаты. Она грубо запускает руки в его волосы, чтобы пригладить их. Приказывает побриться.       Спрашивает, хорошо ли он спал.       Называет его «ma caille».       Но не нужно обладать большой проницательностью, чтобы понять его безнадежное состояние.       Зинеб достаточно скоро догадывается, что он чего-то ждет.       А чуть позже понимает, что ждет кого-то.       Он обмолвился парой слов о Рей. Мельком.       Бормотанием.       Остальное дорисовало воображение Зинеб.       — Не знаю, была бы я с ней учтива, если бы встретила эту zouz.       — Ну, она говорит только по-английски, — бормочет Бен. — Так что ты не смогла бы сказать ей много хорошего или плохого.       Зинеб ничего не отвечает, хотя и не нужно. Мнение о ситуации написано у нее на лице.       После двух месяцев, проведенных в доме Зинеб, происходит то, чего Бен не ожидает.       Систематическое разочарование и беспомощность, которое появляется после безуспешного ожидания Рей у окна, постепенно вызывает тошноту.       Настолько, что он начинает держаться подальше от окна.       Ему вдруг хочется осмотреть улицу или сесть у кассы и изо всех сил надеяться, что следующим покупателем будет Рей.       Он держится подальше от той стороны, которая выходит на улицу.       Затем начинает проводить все свое время на заднем дворе, убирая курятник — сидит целый день на старом деревянном стуле в маленьком саде, где Зинеб держит своих десять цыплят, гладит их.       Зинеб замечает перемену в его поведении, но никак это не комментирует.       С ее точки зрения, это к лучшему.       Он наконец-то немного загорел.       У него еще не хватает духу уйти навсегда.       Несмотря на то, как с трудом проглатывает комок в горле каждый раз при этой мысли, Бен начинает всерьез задумываться о том, что должен уйти.       В главном зале магазина есть камера с экраном прямо над кассой. То, что он видел в Париже, абсолютно бесполезно здесь, в одной из самых маленьких деревень Франции. Бен, вероятно, даже не родился, когда в Сен-Назер-ле-Дезере в последний раз произошло ограбление.       Изображение черно-белое, и оно не записывается. То, что экран висит у всех на виду еще забавнее. Бен спрашивает об этом Зинеб, и она утверждает, что камера уже была, когда она купила магазин десять лет назад.       Хотя он больше не думает об этом. Ни на секунду не представляет, что может заставить смотреть на этот экран больше трех секунд.       Что экран, в некотором смысле, вместо окна.       Иногда Зинеб кричит что-то по-арабски. Он понятия не имеет, что она говорит, но всегда сразу понимает, что ищет его.       В тот день он стоит на кухне, наливает кипяток в ведро, чтобы размягчить кусочки черствого хлеба, которые Зинеб откладывала для цыплят.       Хлеб плавает, поэтому он мешает кусочки деревянной мешалкой в дымящейся воде.       Когда кричит в ответ «De quoi?», Зинеб уже приходит на кухню.       Он напрягается, когда слышит ее голос позади себя, уверенный, сейчас она скажет, что слишком много кусков хлеба или воды, или что она не хочет, чтобы ведро стояло в раковине, и он должен был делать это снаружи…       Но нет.       — Там за полками притаилась женщина, которая говорит по-английски.       Не решаясь бросить еще один кусок хлеба в воду, особенно под присмотром Зинеб, он бормочет:       — Мне нужно проверить? …чтобы перевести?       Как только произносит слова, то замирает.       Бен медленно кладет деревянную мешалку рядом с ведром. Не смотрит на Зинеб. Осознанно.       В коридор он выходит так, будто только научился ходить. Медленными, испуганными шагами.       Как можно тише, чтобы проверить, сможет ли что-то услышать из магазина.       Бен надеется, что морально подготовлен к очень высокой вероятности, что это не она.       Британцы постоянно путешествуют по Франции. В Дроме точно больше одного англоговорящего.       И все же сердце колотится. Он ничего не может с этим поделать.       Разочарование сокрушит его, если увидит, что это не Рей.       Его рука осторожно раздвигаеют расшитую бисером занавеску. Он смутно осознает, что ведет себя совсем не нормально — делает шаг вперед и замирает там.       Словно пытается приблизиться к дикому животному, а не к человеку.       Такая нерешительность ничего не изменит, если она не хочет его видеть.       Он останавливается. Просто не в состоянии двигаться дальше.       Легкий ветерок доносится из открытых дверей прямо перед ним. И все, что слышит, — это слабое жужжание мини-холодильника рядом с кассой. Ничего больше.       На прилавке ждут пять банок.       Он бросает взгляд на полки.       Если кто-то и стоит за ними, то не издает ни звука.       Он сосредоточился на дыхании, чтобы держать контроль над собой. В одну секунду его ноги затекают, в голове пустота, он не знает, что делать.       В следующий момент его взгляд поднимается к экрану над кассой, к потолку.       Если ему и было бы что сказать, он бы не смог. Горло сжимается так сильно, что он почти не может дышать.       Даже с таким низким качеством изображения, даже согнувшуюся, Бен узнает Рей.       Узнает по платью.       Ее волосы стали длиннее.       Она прячется. Замерев, как и он.       Когда она делает шаг назад и сама видит экран над полками, то реагирует так, как он себе и представлял.       Убегает.       Бен остается стоять там, а Зинеб бежит за ней.       Он еще не в состоянии переварить произошедшее и что с этим делать.       Но он, наконец, знает, что испытание окончено.       Больше никакого слепого ожидания.