Где-то посреди юга Франции / Mitan, Midi

Солнце уже садится за горизонт, когда Бен сворачивает с тропинки, ведущей от дома Рей к дороге с односторонним движением. К тому времени, как доберется до магазина, уже совсем стемнеет. Чуть ранее, при виде ее дома, у него начинают трястись руки. И все же на ослабевших ногах он обходит дом с черного хода и добирается до стеклянных дверей. Если Рей сидит на диване, то увидит его. Но он рассчитывает на то, что хорошо ее знает и она спит. Прерывисто дыша, он медленно опускает пакеты у двери, стараясь не издавать ни звука. Правильно ли это? Он слишком нервничает, чтобы заглянуть внутрь через окна. А потом тут же разворачивается и уходит. Никогда в жизни он не чувствовал себя более беспомощным. Он не уверен, как поступать в подобной ситуации. Да и в любых других ситуациях не знал. Просто не привык заботиться — ни о себе, ни о ком-либо еще, ни о том, что происходит вообще. В прошлом он и правда делал все возможное, чтобы не париться ни о чем. Тратил жизнь впустую на ненавистной работе, так и не завел настоящих друзей; слышал, что старые школьные друзья женились, завели детей, развелись, вступили в повторный брак. Притворяться, что проблем нет — один из способов защитить себя. Может быть, не самый лучший способ, но один из вариантов. Его мать никогда не приходила навестить его. Он бросил школу. Потерял работу. Съехал с еще одной квартиры. Каждый раз Бен сглатывал, прикусывал губы, пожимал плечами. C'est la vie. Как в двадцать, так и в тридцать лет, его сердце замирает в горле, когда он думает о своей жизни в целом. Он не знает, куда идет, и еще меньше — зачем туда идет, просто должен продолжать путь. Поиск цели в жизни — это роскошь для людей, которые могут себе это позволить. Сейчас не время думать о том, какой он нецелеустремленный, что его выбор никогда не кажется правильным и как мало думает над ним. В свою защиту он часто подчеркивал необходимость просто и без сомнений брать то, что дают — в итоге это закончилось тесным сотрудничеством с преступниками. Что толку думать о том, откуда он родом и куда направляется, когда ничего не может сделать, чтобы изменить обстоятельства? Серьезные вопросы, на которые никогда не получит ответов — это потеря времени и энергии для таких людей, как он. Людей, которые не имеют права голоса в этом мире. Однако сегодня вечером, идя в темноте по обочине дороги в Сен-Назер-ле-Дезер, Бен впервые в жизни по-настоящему жалеет, что такой беспомощный, что так мало знает, что не имеет права голоса. Уходя из магазина, он не говорит Зинеб, куда идет, и вернувшись тоже. Не подтверждает, что это была Рей, хотя сильно подозревает, что и не нужно этого делать. У нее хватает такта и скромности не спрашивать — это характерно для культуры жителей Средиземноморья, где о любви никогда не говорят, но проявляют ее через еду и суровые манеры. Бен так волнуется из-за новой встречи с Рей, что у него нет аппетита. Но он все равно ест, потому что Зинеб бесчисленное количество раз давала понять, что это не обсуждается. Он думает, что вообще не будет спать, и так оно и происходит. К утру он не смыкает глаз и лежит, уставившись в потолок, в ожидании сам не зная чего — в темноте, так как солнце еще не взошло. Она вернется? Ждать подходящего момент, чтобы вернуться самому? Что теперь делать? В семь утра Бен встает. На какое-то время разморозка холодильника отвлекает его. Поднимаясь по лестнице обратно в спальню, он даже не осознает, что смотрит на улицу через окно. Это происходит невольно, хотя он твердо решил, что не будет подвергать себя такой изощренной пытке. Затем это повторяет это еще три раза, после того как завтракает с Зинеб и кормит цыплят. Он проверяет окно так часто, как некоторые люди проверяют свои телефоны. Когда ему надоедает ходить по лестнице вверх и вниз просто взглянуть в окно, он сдается и садится рядом с ним. «К черту достоинство и решимость», — решает он. Бен сидит, сжав кулаки, кусая внутреннюю сторону щеки. Если Рей не придет, ни сегодня, ни завтра, и в последующие дни тоже, как он справится с этим? Насколько в состоянии принять окончательный отказ? То есть, второй окончательный отказ. Он прячет лицо в ладонях, медленно вздыхая. Куда он пойдет на этот раз? Что будет делать со своей жизнью? Отсуствие в его жизни целеустремленности теперь имеет совершенно другой вес. Теперь она кажется очень реальной. Бен знает, с какой стороны улицы Рей должна прийти, и с того места, где сидит, видна вся эта сторона. И после того, как он ждет там почти три часа — зацикливаясь на том, что сделал, и что мог сделать по-другому с Рей и со всем остальным в жизни, — Бен передумывает просто пассивно ждать и встает… … бросает последний взгляд в окно и видит Рей на велосипеде. Он замирает как вкопанный. Это хуже, чем вчера. На этот раз его действительно тошнит. Рей притормаживает на их стороне улицы, немного недоезжая до магазина. Он подходит ближе к окну. Ее трудно разглядеть как следует, но достаточно, чтобы увидеть, как она слезает с велосипеда и прислоняет его к стене. Бен не может видеть ее лица, так как ее голова немного опущена. Она просто стоит у велосипеда, не сводя глаз с магазина. Не двигается. Бен тоже. Однако готов сбежать вниз по лестнице в ту же секунду, как она войдет в магазин. Но в том-то и дело. Она этого не делает. Рей стоит и с каждой проходящей секундой ему становится все труднее не потерять самообладание. В конце концов, она все же двигается. Даже, кажется, что решительно. Тогда она сильнее его. Он близок к тому, чтобы упасть с лестницы, настолько ослабли ноги. Раздвинув занавеску из бисера, он выходит и видит, что Рей стоит у прилавка, опустив голову и копается в рюкзаке — что-то ищет. Свет снаружи за ее спиной мешает разглядеть ее лицо. Его не волнует тот факт, что прибежав так быстро, дает ей понять, что увидел ее заранее. Бен видит, что Рей уже почувстовала его присутствие, так как решительно не поднимает глаз от рюкзака. Даже при том, как мало Рей двигается, видно, насколько она напряжена. Бен делает несколько неуверенных шагов к ней, не заходя за прилавок. Не хватает смелости подойти ближе. Как обычно, в магазине так тихо, что он слышит собственное неровное дыхание. Только ни у него одного. Они два глупых человека. Он хотел бы поздороваться или что-нибудь еще, но понять ее настрой так тяжело, что пока не в состоянии произнести ни слова. Боится сказать что-то не то. Хотя Бен хорошо осознает — спустя столько времени вряд ли что-то прозвучит правильно. Момент будет, как минимум, настолько неловким и напряженным, что будет ощущаться болезненно несколько дней. Он рассеянно замечает, насколько острее стали ее скулы по сравнению с тем, какими он их запомнил. Затем замечает, что на прилавке ничего нет. Но у него нет времени сделать какой-либо вывод из того, потому что Рей, наконец, говорит: — Я… — она сглатывает, по-прежнему не глядя на него, уставившись на что-то в рюкзаке. — Я пришла заплатить за консервы, которые ты мне принес. Она достает купюру в двадцать евро. Откашливается, по-прежнему не глядя на него. — Сколько они стоили? Услышать ее голос впервые за несколько месяцев — само по себе такой эмоциональный шок, что ему требуется еще несколько секунд переварить ее слова. И когда осознает это, ему становится безмерно больно. Все его тело застывает, как у трупа. Ему так больно, что он не может говорить. Если бы она говорила с Зинеб вместо него, отдала бы ей деньги и ушла? Она действительно за этим пришла? Он плотно поджимает губы, втягивает подбородок и сглатывает. — Сколько, Бен? Она, по-прежнему, не смотрит на него. А он, по-прежнему, молчит. Рей резко выдыхает через нос, бормоча: — Ты можешь… позвонить управляющей или что-то в этом роде? Его кулаки крепко сжимаются. Почему он этого не ожидал? Возможно, было бы не так больно, если бы подготовился к такому исходу событий. Но он не подумал об этом. Совсем не подумал. — Отлично, — шипит она, шлепая купюрой по прилавку, заставляя его вздрогнуть, — вот. Затем едва заметная тень колебания — и Рей выходит из магазина. На этот раз, однако, Бен следует за ней. — Это всего лишь пять консервов, Рей… Когда Рей протягивает руку, чтобы взяться за велосипед, Бен замечает, что теперь ее заметно трясет. Она берется за руль обеими руками, по-прежнему не глядя на него. Но прежде чем Бен успевает сказать что-либо еще, она останавливается и передумывает — отпускает велосипед. — …я не знаю, почему я взяла его, он не мой, — слышит Бен ее слова, и у нее перехватывает горло. Он отскакивает назад, когда велосипед падает на землю прямо перед ним. Рей больше ничего не говорит и уходит, вытянув руки по швам и опустив голову. Он ничего не понимает. Ей не требуется много времени, чтобы исчезнуть из его поля зрения. Он так стоит там, в ушах гудит, в груди становится слишком тесно, чтобы дышать. Он не идет за ней, даже не рассматривает эту идею. «Она, наверное, думала обо мне», — говорит он себе. Должно быть. Не так ли? Разве она не скучает по нему? Бен закрывает глаза. Жизнь в последнее время стала чертовски тяжелой. Это становится уже слишком, а ведь он когда-то был частью мафии, так что говорит серьезно. Спустя неизвестно сколько времени, с дрожащим выдохом, Бен наклоняется и поднимает велосипед, прислоняя его спинкой к стене. Вернувшись, он ничего не говорит Зинеб. А после обеда идет к себе. На этот раз не сидит у окна, а падает на кровать навзничь, зарывшись лицом в подушку, как подросток. Ирония в том, что он никогда не чувствовал себя так, когда и правда был подростком. Рей не приходит три дня подряд. Естественно, он проводит все эти три дня, спрашивая себя, стоит ли ему идти к ней. Все три ночи без сна. Все время, пока он обедает с Зинеб, он отвечает ей не более чем одним словом — и при этом чувствует себя дерьмово. Очевидно, он не тот мужчина, который знает, что делать дальше. Он невежествен, если судить по ее реакции на консервы, которые оставил у ее двери. Бен на самом деле начинает верить, что она ненавидит его. Это хуже, чем ждать вслепую. Его встреча с Рей имела привкус окончательности. Она пришла заплатить за консервы. Выразила негодование. Ничего больше. Ему следует уйти. Нет весомой причины оставаться. Тем не менее, он остается еще на три дня. На третий день он полностью погружается в проверку сроков годности банок, хранящихся под полками. Зинеб собиралась это сделать, и поскольку он боялся, что может выпрыгнуть в окно, если останется у себя сегодня днем, он попросил заняться этим самому. Она была непротив, что говорит ему о том, что женщина, вероятно, сильно жалеет его. Она не слепая, да и его боль не так-то трудно уловить, несмотря на то, что он ничего не говорит. Бен опускает голову вниз и тянется за последней коробкой под полками. И его застает врасплох пара белых теннисных туфель, уже не таких и белых, по другую сторону полок. Рей носила их нечасто, но он знает, что это ее. Он в этом не сомневается, ему не нужно видеть больше, чтобы понять, что это она. Затем Бен видит, как эти теннисные туфли тихо разворачиваются и уходят… … к прилавку, останавливаясь там. Лицом к нему. В ожидании. Он не заставляет ее ждать, но на этот раз и не бежит к ней. Их последний разговор у прилавка заставил его насторожиться. Поскольку он тот еще везунчик, молния могла ударить его дважды в одно и то же место. Как и в прошлый раз, она роется в своем рюкзаке, хотя ее лицо немного краснее и более подавленное. Как и в прошлый раз, она не поднимает глаз. Очевидно, что рюкзак полупустой. Но она не торопится заглядывать внутрь, потому что это хорошая причина опустить взгляд. Это ранит еще сильнее, чем в прошлый раз. То, что он не мог видеть ее, причинило ему столько боли за последние три месяца. По крайней мере, в этом отношении она не прошла через то же испытание, что и он. Стиснув зубы, он молча подходит к прилавку. Он не встает за него, только сбоку, не совсем перед ней. Как и в прошлый раз, он не произносит ни слова, пока она не заговорит — и Рей начинает говорить, еле слышно: — … ты сейчас здесь работаешь? Он плотно сжимает губы. Этот небрежный вопрос после стольких месяцев, как будто они друзья со старшей школы. После того, что произошло на днях, это ему совсем не подходит. Он здесь не работает, просто снимает комнату, и иногда ему нравится помогать Зинеб. Поскольку это не тот разговор, который хотелось бы вести с ней, Бен не рассказывает ей всего этого. — … вроде того, — вот что он бормочет. Тогда по тому, как на мгновение поджимаются ее губы, он может сказать, что он не дал той информации, которую она пытается получить. Этот ответ раздражает ее, и, возможно, если он проницателен, ей даже больно. У него нет времени поразмыслить над причинами, потому что она снова говорит. Рей сглатывает, как будто у нее во рту действительно было что-то невероятно горькое, и выдыхает: — Ты молодец. Берешься за любую возможность, — отвечает она, вытаскивая свой бумажник. Его глаза невольно сужаются, он не уверен, что она имеет в виду. Она кладет на стойку десять евро и снова бормочет, очень тихо, по-прежнему не встречаясь с ним взглядом. — …по крайней мере, ты нашел другое место, где можно спрятаться. Его полное молчание в ответ и отсутствие движений приводят ее в замешательство настолько, что, наконец, она поднимает на него взгляд. В этот момент у Бена недостаточно самосознания, чтобы точно понять, какое у него выражение лица, но это заставляет ее моргнуть. — Я… дал тебе этот адрес, — начинает он, сжав губы в тонкую линию в попытке соответствовать ее тону. — Ты ведь знала это, верно? Кажется очевидным, но стоит спросить. — Какой адрес? — заикаясь уточняет Рей с гораздо меньшим терпением в голосе. — В тот день, когда я ушел. Я разговаривал с тобой… через дверь. Если воспоминание причиняет Рей такую же боль, как и ему, ей удается ничем не выдать своего замешательства. — …и я рассказал тебе, как найти эту деревню, — продолжает он. — И об этом магазине. Затем он понимает, что подошел ближе, и что Рей явно старается не отстраняться, но не может смотреть на него больше двух секунд. Поэтому опускает взгляд вниз, затем в сторону, моргая и заикаясь: — Я, я… Пытается вспомнить, не так ли? Или пытается увильнуть? Придумать ответ? Что же? Он подходит ближе, изо всех сил стараясь не повышать тон и не огрызаться. — Ты находишь меня здесь три месяца спустя и думаешь, что это просто совпадение? Рей обиженно фыркает, явно выбитая из колеи. — Оу, так… это было просто частью плана с самого начала? Остаться здесь? — недоверчиво спрашивает она. — Ты это хочешь сказать? Он так зол на нее, что понимает это только сейчас. Не совсем справедливо, но это и правда гнев. Это ослепляет его. — Слушай, Рей, слушай внимательно, — предупреждает он, стиснув зубы. На этот раз она отступает назад, когда Бен делает шаг вперед. Они движутся к выходу. И теперь она смотрит на него. Прямо в глаза. — Я уезжаю завтра. Бен сам удивляется собственным словам. Они вырываются сами по себе. Ее глаза расширяются. — На этот раз навсегда. Все. Понимаешь? Он не знает, как это звучит для Рей, но, кажется, будто угрожает сам себе. Она пытается сохранить самообладание, отступая назад, но не совсем преуспевает. Очевидно, все это застает ее врасплох. Его тоже. — Заткнись, — шипит он, когда она собирается возразить. — Сегодня вечером я собираю вещи, а завтра уезжаю. Тебе лучше решить что-то на счет меня и быть здесь завтра до полудня, если не хочешь, чтобы это случилось. На этот раз она вставляет несколько слов, запинаясь, с дрожащим подбородком, но все же пытаясь ответить свирепым взглядом: — Куда едешь? — Нет! — рявкает он на нее, заставляя ее вздрогнуть и округлить глаза. — Я не дам тебе адрес. Или номер телефона. Или адрес друга и его номер. Или приходи завтра, или я уеду. Гораздо решительнее, чем это было необходимо, он хватает банкноту и банку, которые она оставила на прилавке. — Вот твоя еда, — заключает он, тыча банкой ей в грудь, прежде чем схватить ее за запястье и вложить купюру в ее ладонь: — …и вот твои деньги тоже. Он собирается оставить ее там, развернувшись, уверенный, что все кончено и что все уже решено… Но снова поворачивается, и Рей едва выдерживает его пристальный взгляд, ее глаза блестят. Это его не останавливает. На этот раз Бен кричит, указывая на улицу. — …и я не хочу видеть этот гребаный велосипед у стены, слышишь? Делай с ним, что хочешь, но я хочу, чтобы он исчез! Он поворачивается к ней спиной, прежде чем увидеть, как она уходит. Зинеб встречает его у занавески взволнованным вопросом: — Чего кричишь? — Я не кричу! — кричит он, перед тем, как миновать занавеску и взбежать по лестнице. Бен не знает, сколько времени требуется восстановить контроль над дыханием. Он сходит с ума. Когда немного отходит и снова может думать, по-настоящему формировать связные мысли, он садится на кровать и понимает, что натворил. Что, если она не придет?