Будь храбр

Мэттью неуверенно стоял у соседней двери. Он поскребся, никто не ответил, и тогда он постучал. Все так же, без ответа. И король осмелился войти. На уме крутились только извинения, но, войдя, юноша обнаружил, что в покоях никого нет. Там было абсолютно пусто. Он не мог спать всю прошедшую ночь, ворочаясь и думая о Кристофере, думая о том, что он натворил, и что же он теперь скажет возлюбленному, как сможет заслужить его доверие снова, и сможет ли. С утра, когда он только понял, что солнце взошло, он поднялся с кровати, наспех одеваясь, пытаясь успеть, его переполнила решительность, и он осознал, что не может упустить Кристофера. Ни в коем случае не может допустить того, чтобы тот продолжал обижаться. Мэттью был готов вымаливать прощение на коленях, но он действительно не хотел допустить этого. И вот, он застыл, когда Кристофера не оказалось внутри. На заправленной перине сверху стопками лежали новые сшитые под него вещи, срочно заказанные накануне, а самого гвардейца не было. Тогда Мэттью вышел и быстрым шагом направился к советнику. Он постучался, и дверь нехотя открыли с той стороны. Сонный Доминик недовольно на него посмотрел. — Доброе утро, — пробурчал он, потирая глаза. — Да какое же оно доброе, Доминик?! — король чувствовал, как паника подкрадывается к нему. — Сэра Кристофера нет на месте, вы не знаете, куда он мог уйти? Советник приложил ладонь ко лбу. — Мой король, у вас память, как у мухи, — пожаловался Доминик. — Неужели вы не помните? — Что я должен помнить? — Нам нужны воины. — Вы хотите сказать, что Кристофер?.. — Вчера ночью он вызвался. Добровольно. Сэр Роберт его отговаривал, но Кристофер был так чем-то расстроен, что был непреклонен, и сегодня на рассвете ушел. Мэттью снова замолчал ненадолго. — Что же вы такое говорите? — Он ушел. — Нет, Доминик, скажите, что вы шутите, он же не мог меня оставить и ничего мне не сказать, — ему поплохело. — Это ведь не может быть так. — Я понимаю, что вам тяжело это слышать, мой друг, но я не могу ничего с этим поделать. Мэттью схватился за голову. Доминик впустил его к себе, и король сполз по стене, оседая на пол. — Доминик, это ведь не может быть правдой, — он не верил, и если бы мог, ему стало бы в разы хуже. Советник сел перед ним на одно колено, глядя в напуганное лицо, погладил друга по голове, а потом прижал к себе. — Я и сам удивился, сказать честно, я не думал, что он вас оставит, — Доминик ощутил, как король вздрагивает, содрогаясь в беззвучном плаче. — Я ужасный человек, — прошептал король. — Поэтому он ушел, я не заслужил его рядом. — Не говорите так, — советник отстранился. — Я не думаю, что он действительно так считает, просто… — Что? — Не знаю, думаю, он просто разозлился. Доминик не мог представить, что еще он мог сказать для утешения друга, потому как не разговаривал с Кристофером перед тем, как он ушел. На самом деле, он и сам узнал об уходе только после того, как это случилось. Если бы он знал, он бы отговаривал Кристофера, зная, что будет с Мэттью, если он уйдет. — Я должен пойти с ним, — решительно заявил король. — И в целом, разве не должен я повести их, как король? — Но сэр Роберт собирается повести их. Я уверен, он хорошо справится, он ведь знает свое дело. — Но ведь я должен, разве нет? — Я думаю, вам лучше остаться в замке и ждать. У вас нет достаточных знаний для управления пехотой и конницей, вы ведь даже ничего не знаете о том, как… — Хорошо, я вас понял, мне нельзя доверить управление войском, — юноша зарылся пальцами в собственные волосы. — Но ведь я все равно должен быть там, я ведь не могу допустить того, чтобы мои люди умирали там за меня, пока я буду здесь. — Можете, — это прозвучало резко. — Мэттью, все срать хотели на ваши представления о чести. Вы будете там мешаться, вы не понимаете, что такое война. — Доминик! Не говорите со мной так, будто я малое дитя. Вы лишь немногим старше меня, всего на полгода. Мэттью встрепенулся и поднялся на ноги вновь. — Мне нужно к сэру Роберту. Мне срочно нужно с ним поговорить. — Он собирается уходить, так что вам лучше поторопиться. Он должен быть где-то в казармах. Мэттью вышел, быстрым шагом направляясь к Роберту. Он считал необходимым свое появление на фронте теперь, когда Кристофер ушел. Раньше он бы и не задумался о чести, о долге перед народом, он бы думал о своих страхах и о том, что Кристофер должен его защитить, но, стоило гвардейцу его покинуть, в голове будто что-то щелкнуло. — Сэр Роберт! — позвал Мэттью, поднявшись в башню. Капитан рыцарь уже надевал сюрко поверх доспехов, собираясь выезжать в точки сбора. Воины из соседних земель должны присоединиться позже, а сейчас ему нужно будет централизовать войска в столице. — Доброе утро, Ваше Светлейшество, — он повернул голову в сторону короля, не останавливаясь и натягивая на череп шлем. Он застегнул его под подбородком, и порадовался, что сейчас осень. Зимой он бы замерз, а летом изжарился в этих доспехах, сейчас же единственной проблемой был вес. Роберт был далеко не самым выносливым мужчиной, пусть хорошо владел мечом и сумел призвать к дисциплине расхлябанных рыцарей. — Вы должны меня подождать. Я выеду сразу за вами, я должен быть там, — затараторил Мэттью. — Вы ведь знаете, мне нужно быть там, даже если я не поведу собственные войска, иначе это нечестно, к тому же… — Вы идете за Кристофером? Король смутился, но это скорее разожгло в нем маленький огонек злости. — Да с чего вы взяли, что я!.. Не в этом ведь дело! — Хорошо, я вас услышал, и все же, мой король, я не могу взять вас с собой. — И почему же это? — У нас есть некоторые требования для воинов, — Роберт погладил шею сквозь доспехи. Он еще не надел толстые кожаные перчатки и стоял с откинутым забралом. — Не сочтите меня грубым, Лорд Мэттью, но вы будете мелковат. — Разве это играет роль в коннице? — У нас нет времени, чтобы заказывать на вас доспехи, а из имеющихся все будут вам велики. Ваш меч, который достался вам от отца, совсем негоден для вас, он слишком длинный и вам будет сложно с ним управиться. И сэр Кристофер сообщил мне, что вы не можете продержаться в седле налегке и дня, так что… — Это несправедливо. — Простите меня, но я никак не могу вас взять с собой. Я буду постоянно думать о том, что вы умрете. Мэттью молчал. Он опустил взгляд в пол, разглядывая носки своих шосс — он даже не надел ботинки, наспех одевшись, так и прошел по двору. — Не печальтесь, — Роберт явно чувствовал себя неловко, отказывая королю. Он надвинул забрало поверх лица, надел перчатку на одну руку. — Если вы хотите, вы можете передать через меня что-то Кристоферу, или я могу попытаться уговорить его вернуться в замок. — Вы можете подождать еще немного? Я напишу письмо и нужно будет ждать, пока оно подсохнет. — Не думаю, что это будет так фатально. — Хорошо, я сейчас верн… — Здесь есть письменные принадлежности. Я не буду смотреть или читать, просто напишите, и я ему передам в свернутом виде. — Спасибо, — Мэттью сел за стол, положил бумагу поверх карты, взял перо, и судорожно начал выводить буквы, стараясь не писать толстых линий и не капать на бумагу, чтобы чернила быстрее высохли. Он почувствовал, как на него наконец накатывают слезы от обиды, но постарался сдержать их. Когда он поставил подпись в конце, он подул на листок и закрыл глаза. Он совсем не хотел расплакаться при Роберте: это будет слишком очевидно. Слухи это одно, но если кто-то действительно заметит что-то подобное, то Мэттью не знает даже, что с ним случится. Поэтому он продолжал смотреть на то, как высыхают чернила, а Роберт смотрит в противоположную стену молча. Король потрогал кончиками пальцев последние буквы, и обнаружил, что они не оставили на коже следов. Тогда он свернул лист пополам три раза. — Возьмите, сэр Роберт. Только ни с кем его не перепутайте, — усмехнулся Мэттью, все еще чувствуя, как в любой момент могут политься слезы. Роберт улыбнулся шутке, хотя, в доспехах этого не было видно. — Не прощайте, наши войска еще вернутся с победой, Ваше Сиятельство, — и на секунду Мэттью показалось, будто бы это уходит Кристофер. Это стало последней каплей. Послышались шаги по ступеням вниз по башне, а Мэттью обжег свои щеки горькими слезами, неловко садясь, нет, падая на стул своим вмиг ослабевшим телом, укладывая голову на стол в то место, где было письмо, пряча лицо за руками. Он чувствовал себя ненужным и брошенным, как никогда, и если раньше он хотя бы знал, что ни в чем нет его вины, он был всего лишь ребенком, то сейчас вдобавок ко всему на его плечах лежал груз еще живых людей, которые наверняка уже сегодня погибнут по его вине. Доминик тем временем выезжал с повозкой и еще несколькими людьми в столицу, чтобы подготовить запасы на случай осады. Роберт гнал своего коня в город, пытаясь нагнать то упущенное в башне время, а в ножнах, вплотную к мечу, у него лежало сложенное вчетверо письмо от короля. Кристофер стоял под начинающимся дождем в доспехах, держа лошадь за поводья, смотря на всех рыцарей и оруженосцев, собравшихся на главной площади у церкви. Он стоял ровно там же, где на ступенях лежало бездыханное тело нищего попрошайки, и не замечал, что каменные плиты под ним пропитаны еще не стершейся, но высохшей гнилой кровью. Он поднял голову к небу, глядя на густые облака, которые могут моросить сутками, если дождь не станет сильнее. Он думал о Мэттью. Не знал, о чем именно думать, просто размышлял о том, что теперь будет дальше, или что происходит сейчас. А жизнь в той башне остановилась. Только слезы пропитывали краешек карты, расстеленной на столе, да поднимающийся ветер загонял редкие капли дождя в окно, и ставни покачивались, то раскрываясь шире, то чуть не захлопываясь под усиливающимся ветром. Кристофер был первым, кто заметил яркое сюрко Роберта издалека: все же они были знакомы лично, и он ждал его появления с самого утра. Кристофер, конечно, мог бы выйти вместе с капитаном рыцарем в одно время, но ему хотелось убежать как можно скорее, и он ни о чем не пожалел, даже когда пришлось стоять под открытым небом часами, ожидая, пока соберутся люди. С другой стороны, он был своеобразным маяком для тех, кто пришел на площадь рано, по крайней мере, они понимали, что пришли туда, куда надо. И вот, Роберт направился именно к нему, потянулся к ножнам, и только Кристофер подумал, что капитан рыцарь спятил, он заметил, что рука не лежит на рукоятке. Роберт достал сложенное письмо на желтоватой бумаге. — Вы сами знаете, от кого это, — сказал он, и, не дав Кристоферу никакой возможности ответить, он потянул поводья, развернул лошадь и начал собирать войска. Роберт имел очень хорошую память, и если бы Мэттью продиктовал ему написанное письмо, то он смог бы передать все Кристоферу вплоть до каждого слова. Но письмо, он был уверен, было слишком личным. Там не было ни слова о том, что Кристофер обязан охранять короля, ни слова о службе, о боге, о чести. И было бы странным, если бы Роберт передавал подобное собственными устами. Кристофер убрал письмо под перчатку и отметился, как присутствующий, хотя Роберт его уже видел, занял свое место. И только когда они выдвинулись, он достал бумагу. Бумажка уже выглядела изрядно потрепанной и помятой. Он развернул ее один раз, она стала в два раза шире, потом длиннее, еще раз, и вот, перед ним вполовину сложенный лист, уже угадываются слова, наложенные друг на друга зеркально и перевернуто. Кристофер сглотнул. Одной рукой он держался за поводья, другой же держал письмо. Наконец он провел вверх большим пальцем, сминая бумагу еще немного, но разворачивая лист. Оглянулся. Никто не смотрел, и, судя по галдежу, Кристофер сомневался, что кто-то из них вообще заинтересован в чтении. К тому же, никто, кроме него самого и Роберта, ведущего их где-то впереди, даже не подозревает о том, что в письме, и кто его написал. Кристофер читал, медленно в его голове произносилось каждое слово, как если бы Мэттью говорил это ему вживую. Король ведь так много болтал, что его манера речи уже отложилась в голове рыцаря, но теперь это звучало как-то не по-настоящему. Ведь Мэттью обычно так бодро рассказывал ему всякие бредни, это письмо было невозможно читать тккими интонациями, и все же оно читалось. «Я грешен, я болен, я умираю, и я буду молиться, чтобы вы выжили, Кристофер, даже если вы уже не мой», — здесь рука юноши слишком заметно дрогнула, оставив кривую линию на конце. — «и никогда», — это слово было перечеркнуто, видимо, на всякий случай король придался суевериям. — «больше не озарите меня своим присутствием.», — это был конец письма, Кристофер перечитал его несколько раз, каждый раз чувствуя, как что-то внутри болезненно сжимается. Перед этим были, казалось, бесконечные извинения, и под их конец Кристофер потерял нить доводов и слабых, опровергаемых самим Мэттью, оправданий. Но этот самый конец письма разрывал Кристоферу сердце в клочья. Своим уходом он добивался этого, и все равно оказался не совсем готов к тому, что Мэттью отправит ему письмо. Он думал, что будет лишь догадываться сам, и времени на размышления на поле боя у него не будет, а теперь слова короля не выходили из головы, и Кристофер едва себя останавливал от того, чтобы развернуться и прискакать во дворец. Нет, Мэттью должен пройти через это, чтобы в полной мере осознать, что совершил. Иначе когда-нибудь эта жалость и любовь, окутавшая сэра Кристофера, убьет его. «И я все так же сильно люблю и жду вас, даже если окажется, что это больше не взаимно.» — дописал Мэттью на обратной стороне листа, но Кристофер не развернул лист, даже не догадываясь о написанном. Он снова свернул письмо в четыре раза, не глядя, и с трудом просунул руку, пряча письмо в кармашек камизы. Когда он вытаскивал руку, железо пару раз больно прижало ладонь, но это было ничего: он предусмотрительно провернул это левой рукой. Впереди были бессонные ночи, безжалостные бои и возможная смерть, и Кристофер все еще будет считаться счастливчиком, если умрет быстро. Умрет за земли, за независимость, за честь, за бога, за что угодно. За короля.