Будь храбр

Все последующие дни как будто сливались в один. Мэттью слоняется по замку, касаясь руками стен, смотрит в пустоту, спотыкается о свои кривоватые ноги и проклинает себя каждый раз. Впереди у него должен быть ужин, потом отбой. На ужин он не пойдет, и все об этом знают. У него совершенно отпало желание есть, потому что в таком случае он не сможет представить, что Кристофер просто лежит в своей комнате и крепко спит, а он дал возлюбленному отгул. Поэтому Мэттью шатается без дела, зная, что он и так слишком много сделал. Слишком много поступков, которые не стоило совершать. Иногда королю казалось, будто бы он целыми днями ищет гвардейца в собственном замке. Он обошел все башни, обошел защитные стены по периметру, обошел всю территорию, свой любимый сад, полупустые казармы, конюшни, скотный дворик, заходил на кухню, где на него никто не обратил внимания, вслепую побродил по темным погребам, вдыхая запах брожения и удивляясь тому, как под землей может быть так сухо. И сегодня вместо ужина он спустился в винный погреб, где, словно вор, прокрался в темноте, после чего приложился к одной из бутылок, даже не обращая внимание на то, что там стояли любимые вина его отца, привезенные с юга материка. Мэттью так же не мог узнать и о том, что эта бутылка переплывала море с юным Кристофером на одном борту. Он решил сделаться в своей голове то ли вором, то ли подвальной крысой, когда пил вино, не чувствуя его вкуса, все равно он ничего не видел в темноте погреба. Он пил маленькими частыми глоточками, почти залпом. А потом ему хотелось кричать, когда он чувствовал невероятный жар, разъедающий его изнутри, казалось, прожигающий в нем дыру где-то под сердцем. Но он молчал. Лег на пыльный пол погреба, чувствуя, как алкоголь ударяет в голову, и как ему хочется умереть в этот же момент, чтобы больше не переживать ни за то, что произошло, ни за то, что произойдет. Ему вдруг почему-то так захотелось, чтобы он никогда и не знал сэра Кристофера, ведь, если бы он не появился в его жизни, то и не ушел бы. Мэттью снова хотелось быть безразличным ко всем проблемам, и, представляя свою жизнь без Кристофера, он домечтался до народного восстания, где его сожгут заживо в конце. Он впервые искренне улыбнулся с момента ухода Кристофера. Теперь такая смерть казалась ему мечтой. Ведь он считал, что не так больно гореть в огне, как больно жалеть себя и в то же время считать себя виноватым. Ему вдруг подумалось о том, что он вполне может и сам себе устроить костер, но нет, ему все равно не хотелось брать этот выбор на себя. Юноша расправился с содержимым бутылки, чувствуя, как спирт медленно бьет в голову. В погребе было прохладно даже летом, но сейчас, ближе к концу октября, он бы почувствовал, как его пробирает холод, но после выпитого вина он совсем этого не ощущал. Король чувствовал жар, и как пот мелкими каплями собирается у него на лбу. Так он и уснул, сидя с пустой бутылкой в руке. Он уже не впервые так пробирался в собственный погреб, где только в обнимку с бутылкой забывал об объятьях Кристофера, которых ему так не хватало. По крайней мере, когда он спал опьяненный, ему не снились кошмары. Но не в этот раз. Сквозь полупрозрачный сон он ощущал холод земли, проникающей сквозь камни, и понимал, что находится в кромешной тьме, но в то же время какой-то огонь съедает его изнутри. Во сне он был горящим факелом в руке Гильема, вокруг него была такая черствая мокрая зима, с ее ледяными твердыми от перепадов температур сугробами, с пустым серым небом и невозможностью увидеть солнце. Он вместо солнца светил над двумя трупами, он сгорал, сжигая кислород вокруг, пуская от себя черный дым, стоило им чуть пошевелить. Мэттью проснулся. Спина у него болела от того, что он уснул полусидя, да и к тому же, на холодном. Голова трещала то ли от выпитого, то ли от голода, а во рту пересохло и странно царапало что-то. Нос у него припух и был заложен, так что он продолжал дышать приоткрытым ртом. Он спрятал бутылку и на корточках вылез из погреба, все же выпрямляясь на ступеньках. В замке были люди, они продолжали ходить туда-сюда, но все равно дом казался Мэттью пустым без Кристофера. Король вздохнул, чувствуя, как открылась одна ноздря. Он вышел на свет и осознал, что пробыл в погребе всю ночь. Ноги привели его в столовую, где был самый разгар завтрака, а советник неодобрительно на него посмотрел. Только Доминик знал, где пропадает король. Он иногда чувствовал от него запах, какой бывает от пьющих, и знал, что Мэттью страдает от бессонницы. Мэттью уселся во главу стола, потребовал вина, и впервые за несколько дней съел что-то в угоду бушующему желудку. Он поежился от холода, перебрал плечами, и, стоило слуге налить ему темной отравы, он приложился к кубку, осушая его в несколько жадных глотков, уже почти не чувствуя горечи. Он быстро позавтракал, не утомляя себя разговорами, поднялся из-за стола в тишине, которая нарушилась, стоило ему покинуть столовую, и услышал за спиной шаги. — Мэттью, — окликнул его Доминик. Король не обратил внимания достаточно быстро, на его плечо почти непривычно легла чужая рука. — Чего вам? — огрызнулся юноша. Он совсем не хотел разговаривать, несмотря на свою обыденную болтливость. — Я знаю, что вам тяжело, но так не пойдет. — И о чем это вы? — Мэттью склонил голову набок, придавая голосу бодрости с некой усмешкой. — Не играйте дурака. Вы прекрасно знаете, о чем я. — Что от этого будет? Все и так хуже некуда. — Есть куда, вы поверьте, — Доминик добавил грубости своему голосу. — Если вы не прекратите, то когда Кристофер вернется, он увидит лишь тень того короля, которому присягал на верность. И я уверен, ему еще есть, куда разочаровываться в вас. Мэттью дернул плечами, вырываясь из некрепкой хватки, и пошел дальше, стуча невысокими каблуками. Стук казался оглушительным в пустоте коридора. — Он прислал вам письмо. Король обернулся, смотря в лицо Доминику. — И вы смеете врать мне о таких вещах? — Мэттью нахмурился, глядя в серо-зеленые глаза советника. — Кристофер не умеет писать, — сблефовал он. Советник растерялся на пару секунд. Он лгал о наличии письма. — Я ведь знаю, что он читал вам, когда вы болели. — Покажите мне письмо. — Я не отдам его вам. Потому что вы уже не тот, кому Кристофер его писал. — Это письмо написано мне, — Мэттью подошел ближе. — Вы другой. — Я король, — он стоял вплотную к советнику, а затем, крича, схватил его за плечи. — Я приказываю вам, Доминик, отдайте мне письмо сейчас же! — И что вы мне сделаете? — Я прикажу, чтобы вас обыскали, и если вы наврали мне, я вас казню. — Вы блефуете. Вы никогда не сделаете этого. — Я сделаю. Прямо сейч… — Тогда вы окончательно погубите того Мэттью, которому Кристофер еще мог бы написать письмо, — спокойно сказал Доминик, чувствуя, как пальцы короля обмякли. — Друг мой, я знаю, что вам больно, но это не значит, что все потеряно, — медленно выговорил советник, смотря в опечаленные голубые глаза, выглядевшие в серых стенах замка, словно льдины. Король помолчал немного, чувствуя, как друг снова разворошил его сквозные раны, выпуская из них зловонный гной его темных мыслей. Он опустил голову, все еще держась за чужие плечи, теперь его хватка стала крепче, но он не держал Доминика — он держался за него. — Доминик, ударьте меня, пожалуйста, — прошептал он, чувствуя, как слезы снова накатывают на него. — Я не хочу верить в то, что это происходит. — Вам лучше успокоиться, вернуться, и попить воды, у вас все мозги свернулись в кашу. — Скажите, что я сплю, прошу вас. — Я не могу вам соврать об этом. Когда они вернулись, к счастью, столовая уже почти опустела. Только слуги убирали с длинного стола посуду и объедки, оттирая от дерева грязь. Доминик попросил воды для короля, и ее быстро принесли, Мэттью отпил немного, чувствуя, как слезы отступают. Они посидели в тишине совсем недолго, Мэттью смотрел на мутноватую воду, потом наконец поднял взгляд припухших покрасневших глаз на советника. — У вас правда есть письмо? — с отчаянной надеждой спросил король. — Мне нужно его прочесть, я должен знать, что там. Доминик покачал головой. — Вы и сами знаете, нет у меня никакого письма. И снова воцарилась тишина. Лишь тихие, словно кошачьи, шаги слуг разносились по столовой, да свист сквозняка, пронизывающего щели в окнах, не давали им утонуть в ней. Мэттью смотрел на тонкую кромку едва колеблющейся воды, взглядывался вглубь, замечая, что она действительно стала грязнее. — Что с колодцем? — спросил он. — От резко наступивших холодов там отошло что-то и теперь он немного загрязнился. — И никто не может это исправить? — К сожалению, нет, — скорбно ответил Доминик. — Тогда возьмите воду в горного ручья, который впадает в озеро. — Он течет только весной и в июне. — Мы можем выкопать новый колодец? — Мы не можем сейчас этого позволить. Почти все деньги ушли на наемников для… — Я понял вас. — Колодец в замке стоит больше, чем все золото и камни в вашей короне, чем все шелка, которые у вас есть, и дороже, чем построение нового замка. — Я вас понял, хватит нагонять на меня тоску, сэр Доминик. — Я думаю, к июлю мы сможем достать средства, но зиму придется потерпеть, пока ручей не наполнится талыми снегами, — советник попытался приободрить его. — Мне дурно, — пожаловался Мэттью. — Я лучше пойду к себе. — Вы не заболели? — Доминик, вам впору будет отрезать язык за такие слова. Надеюсь, нет, — король встал с места. — В последнее время вы слишком одержимы методами моих наказаний, Ваше Величество. — Отстаньте от меня, — пробормотал юноша, нахмурившись, после чего он пошел в сторону лестницы. Доминик понимал его состояние и в то же время знал, что так дело не пойдет. Он посмотрел другу вслед, и был рад, что Мэттью не побрел в сторону погреба вновь. Советник незаметно, бесшумно встал и проследовал на большом расстоянии за ним, убедившись, что король действительно направился в покои. Правда, он не заметил, что Мэттью выбрал покои Кристофера. Тот же, в свою очередь, разлегся на перине, обнимая подушку, на которой уже было невозможно почуять запах рыцаря: его перебил собственный запах короля в силу того, что гвардеец редко когда спал у себя, а Мэттью очень часто в последние дни оставался здесь, пытаясь уснуть. Король зажмурился. Сон, конечно же, никак не шел, ведь Мэттью совсем недавно проснулся. Он больше не чувствовал отчаяния, он лишь ощущал пустоту внутри, незаполнимую дыру, созданную им самим, причиняющую такую невозможную, казалось, боль, что ему действительно казалось — он болен, он вот-вот погибнет от горя, оставленный Кристофером, ведь не может вдруг случиться так, что все вернется на свои места по щелчку пальцев. Он не мог заплакать. Слезы не шли, как и сон. Он перебирал пальцами пух через ткань, думая лишь о том, как бы дожить до прихода Кристофера, ведь еще есть маленький шанс того, что рыцарь сможет его когда-нибудь простить. Мэттью никогда не верил в бога, но в пришествие Кристофера верить очень хотелось. Хотелось верить в то, что рыцарь не закрыл для него свое сердце, что произошло небольшое недопонимание, что все будет хорошо, хоть людей это и не вернет. И вдруг он задумался о людях, осознавая свою вину вновь. Появилось новое чувство, невиданное ранее. Долг. Мэттью казалось, что он должен выжить, пройти через это ради Кристофера и того, что между ними осталось, но в то же время он чувствовал себя должным перед людьми. Он считал, что за свою ошибку он обязан умереть. И это осознание разрывало его душу на две части, все рвущиеся в разные стороны. Умом он понимал, что должен прежде всего народу, но сердце надеялось, что Кристофер еще может его простить, и что ему есть, чего ждать. Мэттью хотелось предать свое тело огню, чтобы все знали, что он поплатился за свои ошибки, и хотелось спрятаться здесь, в покоях Кристофера, дождаться его, молить о прощении и, несмотря на это, просить о том, чтобы Кристофер не отпускал его. Совсем скоро наступят холода, но Мэттью казалось, будто бы изнутри он сам уже промерз без Кристофера, и никакое вино, как бы оно не обжигало его изнутри, больше не сможет его избавить от этого пронзающего холода, который он так не хотел замечать в глазах Кристофера, будто бы это могло еще что-то исправить. Король завернулся в одеяло в грязной одежде, чувствуя, как две крайности его переполняют, слезы жгут веки и кожу, а это безразличие со стороны возлюбленного замораживает, как если бы его голышом похоронили бы под снегом, и вот, он тает, забирая все его собственное тепло себе, и все равно, вода вокруг него слишком холодная, продолжает высасывать из него все силы. Руки коченеют, немеют, из красных становятся бледными, и кажется, будто бы его обкалывают со всех сторон шипами мертвых, высохших роз. Хотя на самом деле он лежал не в своей постели и жалко разревелся, обнимая подушку Кристофера, и пытаясь просто представить, будто бы он ушел ненадолго, но с каждым днем сделать это было сложнее, оставалось только признать — Кристофер может никогда уже не вернуться, и дело не столько в ссоре, сколько в том, что его на войне действительно, по-настоящему, могут убить. Раз и навсегда. Его рыцарь в сияющих доспехах — обычный человек из крови и плоти, такой же ранимый физически и ментально, Мэттью больше не мог этого отрицать. Он так боялся, что слава о Кристофере могла уже выйти за пределы замка, и что Кристофера знают, возьмут в плен, будут пытать просто назло королю, или могут потребовать за него выкуп, а ведь Мэттью отдаст все, что у него есть, и тогда… Тогда Кристофера все равно не вернут, и все будет потеряно навсегда. Мэттью представлял это раз за разом, не в силах остановиться, и казалось, будто глаза его залиты не слезами, а кровью Кристофера. Пришло осознание своей вины, и того, что он мог сам это все исправить, не допустить этого было легко, намного легче, чем теперь вернуть все, как было, да и к тому же — как было, уже никогда не будет. Даже если Кристофер выживет, на что Мэттью так сильно надеялся, он вряд ли его простит, и король уже не мог этого принять, хоть и понимал, что рыцарю от него не нужны никакие деньги, земли, титулы, благословения. Мэттью перестал плакать, лишившись хоть каких-то сил. В его голове продолжали прокручиваться самые худшие исходы, худшие воспоминания, в его голове уже давно наступила зима, и голубая кровь его отца снова и снова проливается на снег, ознаменовывая новый период, новую жизнь, которая Мэттью была не нужна без Кристофера. Ему снова так хотелось вернуться назад, просить Кристофера сбежать вместе с ним усерднее, ведь, если бы у Мэттью не было короны, он не смог бы совершить этой ошибки, посеять разочарование и боль в сердце возлюбленного, убить себя в его глазах. Если бы кто-то зашел, показалось бы, что король умер. Он неподвижно лежал, и, казалось, даже больше не дышал, хотя отчаяние разрывало его на куски, оно не давало никаких сил действовать. И все же. Когда придет зима, будет намного хуже, Мэттью отдаленно это понимал, даже если не хотел. Он не мог представить, чтобы ему было еще хуже, он не понимал, что сейчас у него есть хотя бы маленькая надежда и вера в то, что Кристофер выживет, простит его. Вернется.