Окрошка

      Серхио сглатывает вязкую слюну, застыв в дверях спальни, не в силах пошевелиться. Горло изнутри схватывает раскалёнными тисками, и пылающий воздух сухостью застывает где-то в трахее, отказываясь циркулировать в задыхающихся от углекислого газа лёгких. Где-то в груди проваливается, сжимаясь, сердце, и заходится в слишком быстром ритме, обливаясь кровью и угрожая лопнуть, как переспелая ягода, пачкая рёбра изнутри яркой сладкой краской. Он никогда не видел ничего более возбуждающего в своей жизни, и никогда не хотел никого так сильно.       Иван легко ведёт пальцами вдоль обнажённых ног Пилар, касается вслед за руками губами, оставляя влажные следы, ласкает осторожно, почти трепетно, почти изящными для мужчины ладонями оглаживает от взъёма стопы, обводя острые косточки суставов, вдоль крепких аккуратных голеней к бёдрам, повторяет путь ненастойчивыми поцелуями. Это так не похоже на то, что делает сам Серхио, но вместе с тем так горячо, так страстно, так правильно, что Рамос чувствует упирающийся в жёсткую молнию мгновенно напрягшийся член. Рубио вплетает длинные пальцы в волосы Ракитича, перебирает золотые пряди, острыми чёрными ногтями поскрёбывая затылок, и Иван тихо стонет, замерев, приоткрытым ртом касаясь её колена.       Серхио хочет запустить руку в бельё, обхватить ствол ладонью, откровенно дроча на слишком смахивающее на порно зрелище с его женой и его же любовником в главных ролях, но не может даже пошевелиться, зачарованно наблюдая за тем, как Пилар ставит изящную стопу на плечо Ивана, чуть отталкивая от себя, как сам Иво, мазнув горячим языком по косточке голеностопа, ловко надевает на ногу что-то белое, раскатывая одним слитным движением выше, оставляя резинку обхватывать бедро и тут же едва прикусывая кожу над ней, чтобы не оставлять следов, и Рамос готов лишиться сознания, когда к нему приходит понимание, что надевает Иван на его жену.       Ракитич раскатывает по её шелковистым ногам, избавляя сливочную ткань от складок, тонкие гетры, похожие на те, что надевает сам Серхио на поле, только элегантнее, мягче, непристойнее. Пилар посмеивается, дыша глубоко, вытягивает, красуясь, длинную модельную ногу, чуть крутит стопой, оценивая вид, но будто хвалясь идеальной растяжкой в то же время, и улыбается приподнявшемуся на коленях Ивану полными мягкими губами, выпачканных любимой яркой помадой, смазанной чьими-то поцелуями. — Красиво. Но мне больше нравятся чулки, — Ракитич согласно кивает с хитрой лисьей улыбкой и тянется к ней, обнимая руками за шею и накрывая рот развязным влажным поцелуем. Никакой животной резкой страсти, никакой томительной пылкости, ничего такого, к чему привыкла сама Пилар от Серхио, ничего такого, к чему привык сам Серхио, но она постанывает довольно, мурчит что-то одобрительно ему в губы, ведёт пальцем алую линию по плечу и сама размыкает губы, позволяя целовать глубже, завалить себя на постель и нависнуть сверху. — Не хочешь примереть?       Серхио затаивает и без того, кажется, остановившееся вовсе дыхание, ожидая его ответа, и абсолютно точно осознавая, что кончит в ту же секунду, как увидит тонкий нейлон на ногах Ракитича и плотную ткань высоких спортивных гетр на Пилар. — Знаешь, мне кажется, у нас есть модель получше, — они оборачиваются на него синхронно и ухмыляются как-то слишком одинаково хищно, и Рамос чувствует себя пойманным в искусно расставленную ловушку, подчиняясь манящему жесту тонких женских пальцев и протянутой к нему мужской крепкой руке.