Окрошка

— Детка, а можно ты каждый раз будешь меня так встречать? — на насмешливый голос Серхио Иван только фыркает, не отвлекаясь от своего занятия и позволяя тому беспрепятственно любоваться на свои крепкие ягодицы, обтянутые только тонкой тканью белья.       Признаться честно, от Ракитича Рамос ожидал всякого, и это было вполне оправдано, — он мог не прийти вообще, забывшись, замотавшись, не позвонив, а потом долго горячо извиняться за это, мог встречать его при полном параде и ужине при свечах, мог заваливать чуть ли не на пороге, безмолвно меняя их обычные позиции местами, и брать его так, как только пожелает, мог предупреждать намёками заранее, чтобы Серхио точно был готов, когда всё идёт плохо, и Иван едет расстроенный. Его Иво мог быть каким угодно, и в этом была определённая прелесть, но такого не было ещё ни разу.       Рамос ещё раз окидывает взглядом неоднозначную картину — соблазнительно согнутый в идеальной коленно-локтевой Иван на жёстком полу ванной, наклоняется, почти забираясь под ванну, отставляя притягивающий взгляд Серхио зад и расставляя мощные ладные бёдра, и это не говоря о том, что кроме уже упомянутого белья на нём не было абсолютно ничего. Влажная тёмная ткань облепляет крепкие напряжённые мышцы, и Чехо уже с трудом может вспомнить, зачем изначально пришёл сюда. — А ты какого чёрта вообще делаешь? — несмотря на то, что видеть такую картину хотелось как можно чаще и, желательно в спальне, а не здесь, определённых вопросов она не вызывать не могла. — Труба протекла, вытираю, пока соседи не припёрлись, — Иван пыхтит, выползая из-под ванны и выжимая тряпку, скручивая сильными красивыми руками и сливая ненужную воду. — А почему в трусах? — Серхио подходит ближе, чуть склоняется, касаясь ладонями влажных плеч, оглаживает мышцы, чувствуя, как стекает к паху горячее желание. — Что за тупые вопросы, потому что я мылся, — Иван хмыкает, не оборачиваясь, но и руки с тела не скидывает, позволяя пальцами разминать мышцы, оставляя алые следы на коже. — В трусах? — Ракитич наклоняется, забираясь обратно под ванну, и Чехо с трудом удерживается от того, чтобы не стянуть этот опостылевший уже единственный элемент его одежды и не взять его прямо тут. — Да, в трусах. Знаешь, люблю нет-нет помыться в одежде, ощущения интересные, — Серхио шлёпает его по ягодице, задержав ладонь, разминает, пальцами цепляя резинку, стягивает бельё вниз, чувствуя, как покорно прогибается в пояснице, подчиняясь его рукам, Иван. — Чехо, я не… Чехо, чёрт… Хочу... — Всё, что угодно, детка, всё, что угодно, — Рамос бормочет невнятно, уже опускаясь рядом с ним на колени, окончательно спуская с бёдер Ивана трусы, расстёгивает одной рукой пояс, второй раздвигая ягодицы, лаская пальцами. Иво постанывает сладко, выгибается кошкой, подставляясь под чувственные страстные движения, распаляет его одним своим видом, и, когда Серхио уже стягивает собственную одежду… Ракитич, извернувшись, хлещет его сырой тряпкой по ногам, ловко уходя от касаний и проходясь своим оружием по чужим бёдрам ещё несколько раз. — Чтобы ты пол помогал тереть, животное ты похотливое, тебе лишь бы ебаться! — Чехо отбирает у него тряпку в неравной борьбе, и почти падает, запутавшись в стянутых до колен брюках, утянув сверху за собой раздетого Иво. — А может всё-таки…? — татуированные руки вновь ложатся на бёдра, прижимая, Иван обнимает ладонями его лицо, склоняясь для поцелуя, но замирая в считанных сантиметрах от его губ. — Три слова. — Я хочу тебя? — Труба. Вода. Пол. Тряпку в руки и шевели задницей, а там подумаем.