Окрошка

      Бенжамен не представлял, насколько ему не хватало этого во время карантина, пока они не встречаются вновь все на тренировочном поле.       Ивана не было с ними давно, он перестал тренироваться в основной группе ещё до пандемии из-за глупой травмы, полученной как-то совершенно нелепо для человека, который в каждый матч бросается, как в битву, с которой не планирует возвращаться. Его неширокую спину, плотно обтянутую чёрно-красной формой без номера и имени, он узнал, кажется, едва увидев на другом конце поля, и спрятал широкую улыбку в уголках губ. С Иваном было удивительно легко, будто семилетняя разница в возрасте, иногда способная встать между людьми непреодолимой пропастью, только сблизила их больше. Как в тот раз, когда они, как малые дети, вместе с ещё парой парней пингвинами катались по вымокшему полю, покрытому гигантскими болотистыми лужами, под раскатистый смех мокрого до нитки Мюллера, закутанного заботливыми руками ворчливого Мануэля в тёплое махровое полотенце, а сам Бенжамен отчаянно старался тогда не вспоминать, какой горячей была ладонь Ивана в его, когда он сжимал её, чемпион мира, под проливным дождём Москвы. Иван развернулся, будто почувствовав, и приветственно не то улыбнулся, не то ухмыльнулся, скосив уголки губ, а потом позвал его присоединиться одним кивком головы. Он всегда был не очень щедр на слова, но удивительно не скупился на действия и жесты, охотно обнимая его на поле, дурачась с ним на тренировках, зарываясь пальцами в его волосы.       Это было одно из самых ценных воспоминаний в его коллекции; маленькая бобина киноплёнки, которую он ставил на регулярный повтор в замедленной съёмке, лаская влажной ладонью свой возбуждённый твёрдый член: Иван обнимает его, совсем некрепко, больше просто символично обозначив намерение, одна его рука прижимается между лопатками Бена, обжигая через влажную от пота красную футболку, а вторая ложится на лицо Бенжамена, пальцы зарываются в мелкие кудри, путая их, жёсткая ладонь обжигает висок и щёку, а сам Бен накрывает рукой его жёсткие вьющиеся волосы, наконец-то точно узнав, какие они на ощупь. Иногда он позволял себе зайти дальше, представить, что сам кладёт руку не на плечо Ивана, а на поясницу, скользит ниже, сжимая упругую задницу, от которой не мог отвести взгляд каждый раз, когда она попадала в поле его зрения (однажды это чуть не стоило ему потерянного сознания и репутации вместе с ней, когда он едва не свернул голову, пытаясь разглядеть его в душе). Иногда он представлял, как стадион затихнет, когда Иван подхватит его под бёдра, помогая обхватить себя ногами, а потом вместо празднования гола и объятий с остальной командой, голодно укусит его за нижнюю губу, прежде чем накрыть полноценным поцелуем. Иногда он позволял себе думать о таком, да, но в остальное время вёл себя так, будто ничего подобного никогда не было в его голове, а сам он никогда не представлял, как изменится улыбчивое светлое лицо Ивана, если Бенжамен опустится перед ним на колени в раздевалке, может, даже перед всеми, стянет с его бёдер шорты и бельё и возьмёт его в рот, доводя до стонов одним языком.       Бенжамен счастлив выйти на поле после двух месяцев перерыва, даже если вокруг почти могильная тишина пустых трибун и одинокие силуэты людей в одинаковых масках на бровке. Счастлив, снова оглядываясь, видеть вокруг яркую зелень газона и уверенные лица товарищей по команде, даже если им запрещено пожимать руки соперникам и обниматься после забитого гола. Это привычно, а то, что нет — может скоро таковым стать. Главное — игра, и Бен отдавался ей целиком, как в последний раз, будто забыв, что сезон ещё не закончен, а Лига Чемпионов всё ещё не взята. Эйфория матча кружила голову как впервые и, глядя на восторженное лицо носящегося по полю как сумасшедшего Мюллера, на азартно закусывающего губу Нойера, на яростно бросающегося в каждую атаку Левандовского и подхватывающего его идеи Перишича, он понимал, что не ему одному. Он не запомнил, кто забил голы в этом матче (наверняка Роберт отличился хоть один раз), едва ли отпечатал в памяти, как пропускали они, только фиксируя факт и обещая себе разобрать свои ошибки позже. Адреналин и ярость в его крови кипят, от чего пересыхают губы и в паху разгорается пламя, требуют от него немедленных действий, мешая думать чётко. Его взгляд скользнул по мелькающей на дальнем крае поля фигуру Ивана: влажная футболка плотно облепила напряжённое, покрытое потом тело, а его грудь глубоко вздымалась от бега; и Бен уже точно знал, чего конкретно требовала от него его страсть.       После окончания матча он ушёл с поля последним, пристально следя за тем, чтобы не упустить из поля зрения Ивана, который, на счастье Бенжамена, замыкал вереницу игроков и тренеров. Бен тяжело дышал, закусив губу, и только ждал момента, когда идущие чуть впереди них Ману и прижавшийся к нему Томас, воровато оглянувшись, скрылись где-то в одном из многочисленных ответвлений коридоров Альянц Арены. Иван хмыкнул, проводив их взглядом, чуть склонил голову и вскинул бровь, заметив затаившего дыхание Бенжамена, и это вдруг стало последней каплей его терпения.       Бен судорожно облизнул губы, толкнув Ивана к стене прохода, не задумываясь о том, что кто-то из игроков или сотрудников клуба может пройти здесь, или Ману с Томасом решат вернуться не самой простой дорогой из своего закутка-для-потрахаться, о котором всё равно знали все в команде. Он упёрся руками по обе стороны от него, не давая так просто сбежать, но не решался сделать что-то большее: его порывы для него абсолютно ясны, но реакция Ивана на них совершенно непредсказуема. Бен жарко выдохнул, опустив взгляд на его губы, и Иван, заметив мимолётное движение его глаз, фыркнул, чуть вздёрнув уголки рта в понимающей ухмылке, будто видя его насквозь: — Вдохновился примером капитанов? — Бен неопределённо дёрнул плечами, не зная, что можно сказать, когда всё довольно очевидно: его возбуждение, его желания, его намерения. — И чего ты хочешь? — Я… — Бенжамен опустил руки вдоль тела и попытался прижаться ближе, но Иван остановил его, положив ладони ему на грудь. — Карантин, Бенжи, надо держать соц. дистанцию, — Иван ухмыльнулся так зловредно, так коварно, что Бен задохнулся на несколько секунд, не подозревая до этого, что в нём может прятаться столько ехидства и колкости, и этой паузы Ивану хватило, чтобы поменять их местами, прижав Бенжамена к стене, но оставаясь на приличном расстоянии от него. — Надо соблюдать правила, а то нас отстранят от игр.       Он зафиксировал одну руку около его головы, перебирая пальцами маленькие спутанные кудряшки, а второй вдруг приподнял его футболку и оттянул резинку форменных шорт, пробравшись горячей ладонью в бельё. Бенжамен жалобно выдохнул, откинув голову, когда Иван провёл вдоль стеснённого одеждой твёрдого члена, размазывая влажную смазку с головки вдоль всего ствола, обхватил шершавыми от постоянных упражнений с железом пальцами яйца, чуть сжимая, перекатывая, и Бен ничего не мог поделать с грубыми тихими стонами, жарко стискивающими его горло. Он закрыл глаза, отдаваясь приятным ощущениям, вспыхивающему внутри острому наслаждению. Иван откровенно дразнил его, то касаясь невесомо самыми кончиками пальцев, то вдруг обхватывая ладонью на грани с грубостью от основания до головки, то ведя тупыми короткими ногтями под складками кожи, от чего Бен откровенно стонал, прогибаясь в спине и пытаясь заставить Ивана коснуться его сильнее, дать ему больше удовольствия. — Тише, тише, — в его тяжёлом низком голосе слышалась настолько явная довольная ухмылка, что Бенжамен разрывался между желанием дать ему под дых и опуститься перед ним на колени, заставляя уже его задыхаться, теряя контроль над собой, и зарываться в его волосы дрожащими пальцами, — вряд ли нам простят, если заметят…       Бен хотел что-то едко заметить про их капитана и его вицэ, которые позволяли себе куда большее, но слова застряли в его груди, теснились, лишая его дыхания и возможности адекватно соображать. Он вцепился в плечи Ивана, наверняка оставляя на светлой коже синяки, пытаясь притянуть его к себе, вынудить прекратить эти издевательски лёгкие, игривые прикосновения, будто Иван хотел узнать предел его терпения, предел его возможностей, будто ему было любопытно, как далеко Бенжамен готов зайти с ним, готов позволить Ивану провести его. — Блять, ты можешь уже просто, о боже... — Иван хмыкнул, не поддаваясь на провокации, продолжая размеренные движения вдоль его члена, едва сжимая ладонь. Бенжамен облизнул пересохшие губы, опустив взгляд: Иван сам возбуждён, его красные шорты с белой «14» у бедра заметно натянуты в районе паха, а пальцы в волосах Бена вцеплялись всё отчаяннее, почти до боли, отдающейся вспышками электричества на нервных окончаниях. Он плавно скользнул коленом между ног Бенжамена, разводя его бёдра шире, так, что теперь Иван мог беспрепятственно скользнуть пальцами глубже в его влажное бельё, задевая его истекающий смазкой член широким основанием кисти, когда он надавил пластиной ногтя под чувствительной мошонкой, доводя Бена до искр перед глазами.       Бенжамен с трудом оторвался от его плеч, обведя ладонями жёсткую грудь и поджавшийся от прикосновений живот, затаил дыхание, когда подцепил, оттянув, одними пальцами резинку шорт, от которой на светлой коже его пресса наверняка остался рельефный след, к которому Бену вдруг ужасно захотелось прикоснуться губами, обвести языком впалый отпечаток, а потом скользнуть от него ниже, к тёмным курчавым волосам в паху. Бен хотел обхватить его член в ответ, оказать ответную услугу, в тайне надеясь, что Иван сдастся, дав ему то, в чём он нуждался, но тот быстро отстранил его руку, прижав её к неровной стене. — Не надо, — он ускорил движения второй ладони, выбивая из груди Бенжамена хриплые низкие вскрики, подводя к самому краю, — не так. — Боже… — удовольствие заполняло приятным тяжёлым жаром его тело, сжималось тугим напряжением где-то в низу подрагивающего живота, и Бен знал, что ему едва ли потребуется больше нескольких движений, больше нескольких тяжёлых выдохов Ивана ему в висок, больше того желания, которое он видел в тёмно-синих сейчас полуприкрытых глазах напротив. — Просто дай… Дай мне… — Нет, — Иван склонился к нему ниже, едва не упёршись лбом в его лоб, но сохраняя приличное расстояние, — это просто… это просто после матча… адреналин… я не хочу так … — он сжал пальцами головку, и мысль о том, чего на самом деле хочет Перишич вместе с этим последним удачным движением на его члене довело Бенжамена до пика, заставляя излиться в подставленную руку, изогнувшись дугой под придавившим его телом.       Бен судорожно дышал, не в силах открыть глаза, переживая откатывающиеся волны удовольствия, оставляющие его опустошённым и счастливым, с дрожащей довольной полуулыбкой на губах. Он мельком отметил, как исчезла рука из его шорт, как Иван аккуратно поправил на нём форму, оттягивая футболку, длинными полами пытаясь прикрыть влажное пятно, расползающееся между его бёдер. Бенжамен закинул безвольные тяжёлые руки ему на шею, сцепив пальцы в замок, и потянул к себе для поцелуя, вдруг почувствовав на своём лице мягко закрывающую рот ладонь. — Соц. дистанция, Бенжи, ты меня слушал вообще? — Иван смеялся, легко и почти ласково, и этот звук, не слышанный им раньше, зацепил что-то внутри Бенжамена, отдаваясь дрожью где-то в слабых ногах. — Никаких поцелуев, объятий и подходов друг к другу ближе чем на полтора метра…       Бен фыркнул его нарочито поучительному тону, оттолкнувшись и повернув их так, что теперь уже он вжимал Ивана в стену, зарываясь ладонями в спутанные волосы. Иван заинтересованно вскинул бровь, но никак не прокомментировал, заинтригованный и наслаждающийся его инициативностью. — Да в жопу, нас проверяют каждый день, мы оба здоровы, — выдохнул он и прижался губами к его губам, позволяя себе упасть на него всем весом, только перебирая пальцами крупные русые кудри и улыбаясь сквозь поверхностный поцелуй, чувствуя его ладони уже на своих бёдрах.