The Moody Blues — Visions Of Paradise
Проснуться, отправиться за рыбой и снова заснуть. Проснуться, отправиться за рыбой и снова заснуть. За этими бесконечными ранними подъёмами, горами рыбы и сном Леоне почти не замечал, как течёт время, и лишь опера по воскресеньям напоминала ему об очередной закончившейся неделе. Каждое воскресенье Бруно заваривал им чай, они садились на диван и вместе слушали радио, а на следующий день они снова просыпались, ехали рыбачить и ложились спать. Скоро Леоне привык к рыбной ловле — вернее, к тому, как лодка мерно качалась под его ногами, к солёному ветру, бесконечным серебряным вереницам анчоусов и крикам чаек, пытавшихся стащить рыбу с палубы. Прошло несколько недель, прежде чем Бруно доверил Леоне искать анчоусов, пока сам он правил лодкой, и Леоне неплохо научился находить косяки рыб, которые в почти бесконечных сине-зелёных просторах Средиземного моря казались всего лишь крошечными точками, и хотя Леоне был… ну, всё ещё не совсем в порядке, но он чувствовал себя по крайней мере не так ужасно, как раньше, а скорее терпимо. И всё же иногда выпадали такие дни, как вот сегодня — когда они могли плавать часами и не поймать ни рыбёшки. Леоне разглядывал горизонт, ветер бросал волосы ему в лицо, и все чайки куда-то делись. Бруно стоял у руля с абсолютно непроницаемым лицом, что, как знал Леоне, означало то, что у него плохое настроение, и время от времени посматривал в бинокль, хмурясь ещё сильнее. В целом дела у них шли неплохо, и им не нужно было каждый раз возвращаться с уловом, но всё равно было неприятно не справиться с таким пустяком. Леоне на миг опустил бинокль, чтобы протереть глаза, и уже было поднял его обратно, как вдруг услышал громкий всплеск слева от лодки. — Ой, — вырвалось у него от удивления. — Что… ого! — воскликнул подошедший к нему Бруно, и облокотился на перила рядом с ним. — Давно я их не видел. — За их лодкой плыл дельфин, то выпрыгивая из волн, то снова скрываясь под водой, гладкий, серебристый и сильный. — Дельфины такие забавные. Леоне искоса посмотрел на Бруно, на его мягкую улыбку, на его резко и тонко очерченный профиль, и снова перевёл взгляд на резвящегося в воде дельфина. Да, он действительно был забавным. Веселье, радость, удовольствие — Леоне совсем позабыл, что это, и никак не мог заставить себя вспомнить. От мысли, что он разучился чувствовать хоть что-то хорошее, у него вдруг закружилась голова и Леоне выпалил, даже неожиданно для себя: — У меня… кое-какие проблемы. — Да, я так и подумал, — только и сказал Бруно, всё ещё глядя на дельфина. Его пальцы впились в поручни. — Вот почему ты сюда приехал, — и он повернулся к Леоне, встретившись с ним глазами. Бруно выглядел удивлённым, и волнующимся, и даже… заботливым? — Как мне тебе помочь? Леоне задумался. Он так долго не мог признаться даже себе самому в том, что он не в порядке, что даже просто сказав об этом вслух, на миг почти обрадовался — но только на миг. Как ты можешь мне помочь? Слишком много печали и слишком много того, чего Леоне не понимал и сам, затаилось в его груди. Однако всё это время, которое он провёл, ловя рыбу вместе с Бруно, подарило ему достаточно тишины, чтобы он мог хотя бы начать разбираться в запутанном клубке своих эмоций. — Я не знаю, — только и сказал Леоне после долгого молчания. — Но мне здесь нравится. — Здесь его жизнь была размеренной и расписанной по часам, а незамысловатая работа на свежем воздухе, вдали от страхов и тревог хоть и не исцелила его, но помогла немного прийти в себя. — Ну, вдали от всей этой херни. Бруно утвердительно хмыкнул себе под нос и сказал то, что Леоне вообще никак не ожидал от него услышать: — Я рад, что ты приехал. Без тебя было… одиноко. Его рука лежала на перилах, так близко к ладони Леоне, что их мизинцы соприкасались. Наверное, это было полной случайностью — Бруно всё ещё любовался дельфином и, кажется, даже не замечал этого. Но он был рядом с Леоне, был рядом и переживал за него, и Леоне пообещал себе, что никогда не забудет об этом.***
— В городе есть парикмахерская? В последнее время Леоне просто бесили его волосы. Сколько он их ни завязывал, пряди выбивались и падали ему на лицо — спасибо морскому ветру — а от солнца и солёной воды они истончились и секлись. Леоне купил дешёвый фен, но стоило только включить его в розетку, как пробки в ванной выбило (извини, сказал Бруно, проводку делал ещё мой отец) и Леоне понял, что те дни, когда он стоял перед зеркалом с баллончиком Aqua Net* и идеально уложенными кончиками, безвозвратно ушли. Весь его уход за волосами отныне выглядел так: Леоне сидел и беспомощно ждал, пока они высохнут. Ладно, если бы ему просто было холодно, но Леоне ещё и казалось, что в такие моменты он воняет плесневелой сыростью. — Нет, — ответил Бруно, — но если хочешь, я могу тебя подстричь. Ну конечно, Бруно всегда выглядел безупречно. Это было просто несправедливо. В его шелковистых чёрных волосах сияли его любимые заколки от Prada. Впрочем, то, что Бруно так повезло в генетической лотерее, не гарантировало того, что он был хорошим парикмахером, и Леоне подарил ему недоверчивый взгляд. Но Бруно упрямо стоял на своём: — Смотри, я стригу себя сам. Раньше я даже стриг Наранчу. — Глядя на Наранчу, могу только сказать, что это так себе достижение, — съязвил Леоне и сразу же прикусил язык. К счастью, Бруно лишь улыбнулся и беззлобно показал ему неприличный жест. — Да не бойся ты, — сказал Бруно и подтолкнул всё ещё колеблющегося Леоне сесть за стол. На миг Бруно скрылся в ванной и вышел оттуда уже с ножницами и полотенцем, которое он накинул Леоне на плечи с видом бывалого парикмахера. — Тебе подровнять кончики или… — Отрежь их совсем. — О нет, — в ужасе выдохнул Бруно. Он завязал полотенце и взял со стола ножницы. — О да. Я устал от длинных волос. Его доморощенный стилист вздохнул и снова вернул себе уверенный вид профессионала. — Ладно, как скажешь. Но лично мне их жалко. А ну-ка, наклони голову. Леоне послушался, разглядывая пятна сколотого чёрного лака на ногтях, пока Бруно собирал его волосы в низкий хвост. — Ну как, готов? — Да. Ножницы щёлкнули, и волосы Леоне упали на пол, напоминая жалкую мёртвую зверюшку. Ну и до свиданьица, подумал Леоне, но где-то в глубине души ему всё равно было их немного жаль. Он отращивал их годами, невзирая на то, что в полиции постоянно требовали их состричь, и на всё то, что происходило с ним за эти годы. Длинные волосы как бы без лишних слов сообщали всему миру «Отъебись. От. Меня». Но теперь пришло время двигаться дальше. Они были не нужны рыбаку, которым стал Леоне. Бруно бережно приподнял его голову, касаясь его подбородка своим большим пальцем, и ровнял пряди. — Ничего себе, — тихо пробормотал он спустя несколько минут абсолютной тишины, если не считать щёлканья ножниц. — Что? — Оказывается, это твой натуральный цвет. — Ну да. Я начал седеть в семнадцать, — Леоне помнил, как его мать настаивала, что это все из-за того, что он такой нервный и что ему нужно научиться держать себя в руках, но доктор, к которому она его отвела, заявил, что это всё чепуха. Хотя Леоне в целом был согласен с тем, что он и вправду слишком много переживает. — Я всегда думал, что ты их красишь. Леоне фыркнул. — Нет, это Фуго их обесцвечивает, — что удавалось ему на редкость плохо, потому что Фуго каждый раз выбирал самую дешёвую краску, предназначенную, видимо, для бабок. — Нет, это-то я знал. Так, повернись. Леоне почувствовал, как большой палец Бруно скользнул по его скуле, заставляя его повернуть голову влево. Леоне осторожно прильнул к его руке, надеясь, что Бруно этого не заметит. Он готов был умереть сию же минуту — то, как Бруно смахнул остриженные волосы с его затылка, то, как он наклонил лицо Леоне, на этот раз вправо, то, как его пальцы зарылись в волосы Леоне, чтобы ровно подстричь их, было просто невыносимо прекрасно. Конечно, Леоне стригли и раньше, но Бруно превращал обычную стрижку во что-то невероятно чувственное. — Так, — наконец произнёс Бруно, явно довольный своей работой. — Иди взгляни на себя. Человек, который предстал перед Леоне в зеркале, висящем в ванной, на миг показался ему незнакомцем, хоть и похожим на того совсем юного полицейского. Без своего привычного макияжа Леоне уже несколько дней чувствовал себя бледным, даже несмотря на то, что его кожа, белизну которой Леоне когда-то так тщательно оберегал, загорела на солнце, разумеется, сперва обгорев и слезая с него целыми клочьями. Кто ты? — спросил себя Леоне, но вслух сказал лишь: — Я выгляжу старше. — Нет, ты выглядишь прекрасно, — заверил его Бруно, глядя на Леоне в зеркало через его плечо. Он приобнял его за плечи — исключительно по-братски, исключительно потому, что в этой маленькой ванной вдвоём было слишком тесно — и у Леоне на языке вертелось «не трогай меня» и «трогай меня везде».***
«Танкред» Россини, сколько бы раз Леоне его ни слушал, никогда не переставал захватывать и очаровывать его по-новому, но наслаждаться им вместе с Бруно оказалось просто ошеломляюще. Леоне неистово хотел заключить лицо Бруно в свои ладони и поцеловать его как можно глубже, со всей той страстью, которую пробуждала опера. Он хотел повалить Бруно прямо на этот диван и трахнуть его, а потом крепко обнять его, не выпуская из своих объятий, но… Но сейчас Леоне чувствовал себя как в раю. Конечно, он мог бы рискнуть и, возможно, даже получить что-то гораздо, гораздо большее, но скорее всего, он всё бы испортил. Испортил и уничтожил то хрупкое доверие, царящее между ними, вернее, между Леоне и его единственной тихой гаванью в этом мире. Да и если бы он действительно нравился Бруно, тот бы уже намекнул Леоне об этом. Лучше оставить всё, как есть, чем разрушить свой личный рай.