The Moody Blues — The Story In Your Eyes
— Куда это ты? Сегодня была суббота, и у них, кажется, не было никаких планов, но Бруно почему-то обулся и сейчас открывал входную дверь, нервно перебирая в руке ключи от машины. — Хочу навестить отца. Леоне удивлённо приподнял бровь. — А, он живёт где-то тут? — Бруно всегда говорил об отце с какой-то тоской, точно рос без него. В городе он часто пересекался с бывшими одноклассниками и знакомыми рыбаками, но с родственниками — ни разу. — Нет, в смысле, навестить его могилу. — Ой. — Я давно не был на кладбище. — Бруно выглядел словно мальчишка, которого вызвали к директору, и Леоне отлично его понимал. Пусть Миста и дразнил его «жутким ублюдком», но на самом деле Леоне не любил кладбища. Рядом с этими помпезными склепами, последними вместилищами человеческого праха, всегда царила атмосфера, напоминающая ему о какой-то непонятной, затаившейся неизбежности. Кладбища — довольно странное место, где ты смотришь на камень с именем любимого тобой человека и понимаешь, что однажды все, кого ты знаешь, просто исчезнут навеки. — Хочешь, я поеду с тобой? — спросил Леоне, подумав, что переживать такой ад вместе с другом немного лучше, чем в одиночку, и почти обрадовался, когда Бруно пожал плечами и кивнул.***
Отец Бруно был похоронен рядом с церковью в могиле со скромным надгробием из полированного белого мрамора и гранита. По сравнению с остальными осыпающимися поблёкшими могилами она казалась свежей. Пару минут Бруно молча стоял, глядя на надгробие так, словно ожидая, что оно заговорит первым. Наконец он спрятал руки в карманы и признался: — Вообще не знаю, что принято тут делать. — Я тоже, — сказал Леоне. По идее нужно было просто стоять и вспоминать, как ужасно было потерять любимого человека, вот и всё. — Моя бабка на кладбище обычно плакала и молилась, перебирая чётки. Можешь попробовать. Бруно коротко рассмеялся. — Нет, лучше уж я просто… — он зябко повёл плечами, — посмотрю. Он снова перевёл взгляд на каменное надгробие, но на лице его играла лёгкая улыбка. Серьёзно, лучше бы он молился — так Леоне мог хотя бы неразборчиво бормотать всякую чушь себе под нос, а не просто стоять и ломать голову над тем, как он может поддержать Бруно. Единственное, что пришло ему в голову — это положить руку на плечо Бруно, и к своему собственному удивлению, он отважился так и сделать. И Бруно неожиданно прильнул к нему в ответ, тесно прижавшись к левому боку Леоне. Леоне сглотнул, чувствуя, как бешено колотится его сердце, готовое вот-вот выскочить из его груди, и приобнял Бруно за плечи с самым невозмутимым видом, на который вообще был способен. Бля. Подумать только, они впервые стояли так близко, так, что со стороны это, наверное, выглядело как объятие, прямо на кладбище, у могилы отца Бруно. Волосы Бруно щекотали щёку Леоне, и он был таким… тёплым… и так близко… Прекрати фантазировать, одёрнул себя Леоне. Мы просто друзья и просто по-дружески, эм, решили сходить на кладбище. Хватит — в конце концов, он же видит в тебе друга. Леоне неловко погладил Бруно по плечу и неохотно отодвинулся от него. Бруно бросил на него быстрый взгляд, вымученно улыбнулся и присел на корточки, чтобы оборвать сорняки, растущие на могиле его отца. Чувствуя, что он тут ничем не поможет, Леоне снова, уже раз в десятый, перечитал надпись на надгробии. Бартоломео Буччеллати, 1957-1997. И никакой фотографии, и даже никаких прощальных слов от близких. 1997, назойливо повторял Леоне у себя в голове, и на миг в нём проснулся полицейский, и он понял, что его так смущало в этой цифре: отец Бруно умер, когда тому не было и семнадцати. А в тринадцать лет какой-то ублюдок напоил его до полубеспамятства и наколол ему тюремную татуировку. — Когда его не стало, ты уже работал на Польпо, верно? — спросил Леоне, прервав неловкое молчание. — Да, — ответил Бруно, выпрямившись и выкинув вырванные сорняки в ровно подстриженную траву вокруг могилы. — Только Польпо мог защитить меня. Защитить? — От чего? Бруно вздохнул. Он скрестил руки на груди, словно пытаясь успокоить себя и собраться с мыслями, и хмуро произнёс: — У папы была отличная лодка. Самая быстрая в гавани. Иногда по выходным он брал меня с собой — даже не ловить рыбу, а просто показать мне море, — он улыбнулся воспоминаниям и продолжил: — Иногда он сдавал её в аренду — за деньги, конечно, — не то чтобы лишние деньги нам были не нужны, и однажды… Однажды он повёз на рыбалку двух парней, которые… я не знаю, как он это понял, но они торговали наркотиками. Развозили кокаин по Средиземному морю. Он не хотел в это ввязываться, собирался забрать лодку и уплыть, и они выстрелили в него. Семь раз. — Вот дерьмо, — даже для мафиози это был грязный поступок. Они могли просто припугнуть его и свалить на все четыре стороны. — А, они хотели убрать тебя, потому что ты их видел? — Ммм, нет. Не думаю, что они вообще подозревали о моём существовании. — Ладно, а при чём тут Польпо? — Польпо был в Неаполе, за сотни километров отсюда, и с таким же успехом Бруно мог попросить помощи у инопланетян. Да и сам Польпо был, откровенно говоря, не самым знаменитым мафиози Италии. Богатым — да, но уж точно не влиятельнейшим. Вряд ли сын обычного рыбака мог что-то о нём слышать и уж тем более решиться обратиться к нему за помощью. Тем временем Бруно продолжал: — Почти неделю папа был в коме, а я боялся, что они захотят докончить начатое и расправятся с ним, поэтому я спрятался под его кроватью с кухонным ножом. Когда они наконец пришли, я их убил. Леоне замер, глядя на него. Лицо Бруно не выражало ровным счётом ничего, ни единой эмоции, но он так и не опустил руки, скрестив их на груди и обхватив себя за плечи. — О господи. — Не волнуйся, это был не тот кухонный нож, которым мы… — Да я не об этом! — сорвался Леоне на крик. — Почему никто, блядь, никто не присматривал за тобой? — Бруно беспомощно пожал плечами. — По закону тебя должны были отдать кому-нибудь на попечение, а в больничной палате должен был быть охранник. — Но он и сам слишком хорошо знал, как это обычно происходит: у полицейского куча работы, и он откладывает такую незначительную мелочь, как дело об опеке над ребёнком куда-нибудь подальше или уходит пообедать на полчасика, оставив беспомощную жертву без присмотра. — Блядь, — выругался Леоне и со злости пнул камешек, валявшийся у него под ногами. Камешек отрикошетил от соседнего надгробия, и Леоне почувствовал себя полным идиотом. — Оказалось, — сказал Бруно, словно и не заметив вспышки гнева Леоне, — что они влезли на территорию, принадлежащую Польпо. Он был очень впечатлён моим… поступком и предложил мне работать на него. Я всё время отправлял папе деньги, когда они у меня были, но он так и не поправился. Однажды копы арестовали меня за драку и только тогда я узнал, что он умер прямо во время очередной операции. Леоне просто не знал, что на это сказать. Конечно, у всех у них была невесёлая жизнь — если у тебя всё идёт замечательно, ты не захочешь работать на мафию. Ну, если ты, конечно, не грёбаный Джорно Джованна. Но… Бруно было всего двенадцать. Двенадцать, когда он был вынужден убить и работать на Польпо, на этот никчёмный мешок с дерьмом, который заставлял его убивать снова и снова. — Блядь, — повторил Леоне. — А, да ладно, всё это теперь позади, — сказал Бруно. — Забавно, да? В детстве я всегда думал, что стану рыбаком, когда вырасту, и вот, спустя столько лет, я действительно ловлю рыбу. Но сейчас мыслями он был далеко отсюда.***
Вечером в своей спальне Леоне листал какую-то книгу, когда услышал тихий стук в дверь. — Да? — Добрый вечер, — неловко произнёс Бруно и зашёл в комнату — впервые со дня приезда Леоне. Он встал рядом с его кроватью, отвёл глаза в сторону, затем взглянул в потолок и вздохнул. Леоне отложил книгу в сторону и терпеливо ждал. — Прости, что я взял тебя в банду, — наконец сказал Бруно. — Тебе не за что извиняться, — машинально ответил Леоне. — Если бы не ты, я был бы уже мёртв. — Леоне, я серьёзно. — Я тоже. Если бы не ты, я… — что бы он сделал, если бы не Бруно? Я бы натворил глупостей? Нет, не совсем верно. Я бы пил, пока не умер? Ну теоретически да. Я бы покончил с собой. Нет, Леоне не мог сказать это Бруно. Пока не мог. Даже думать об этом было страшно. — Я даже не знаю, что бы и делал, — наконец закончил Леоне. — Ты дал мне смысл жить дальше. — Вот, это отлично описывало его состояние. Бруно сел к нему на кровать, на самый край, и матрас жалобно скрипнул под его телом. — Да, но… я заставлял тебя… и всех вас делать то, чего вы… не хотели. — Он всё ещё не смотрел на Леоне, разглядывая стены и потолок, и нервно переплетая пальцы рук, сложенных на коленях. — Ну, — протянул Леоне, — в конце концов, я же был совершеннолетним и сам отвечал за свои поступки. Я знал, что меня ждёт в мафии. — Ты — да, — быстро ответил Бруно. — Но Фуго был ещё ребёнком. Как и Наранча. Как, в принципе, и Миста. — Но у нас же всё хорошо. — Что, если бы вы погибли, — сказал Бруно и наконец посмотрел на Леоне — побледневший, с пустым взглядом. — Так мы и погибли, — напомнил ему Леоне. Вслух это прозвучало так нелепо, что он не выдержал и расхохотался. — Что в этом смешного? — переспросил Бруно. — Не знаю, — почти простонал задыхающийся от смеха Леоне, — это просто… так глупо. Мы умерли и воскресли, это же просто, блядь, чудо. Почему Джорно ещё не причислили к лику святых за такое? — тут рассмеялся и Бруно. Подумать только, святой Джорно Неаполитанский, мальчишка, который носил пиджак на голое тело. — Ну да, мы умерли, но всё же закончилось хорошо, правда? Бруно поёрзал на кровати, впившись пальцами в матрас. — Шутишь? Воскресать же невероятно больно. Нет, я, конечно, благодарен Джорно, но… — Леоне ещё ни разу не слышал, чтобы Бруно вспоминал свою смерть. Да он даже не знал, что Бруно был мёртв несколько дней, пока спустя пару месяцев Миста нечаянно не проболтался об этом. В последнее время Леоне узнавал о Бруно, пожалуй, даже слишком много нового. — Я помню… помню, как Джорно воскресил тебя и сказал, что твоя грудь пробита насквозь, и ты по-настоящему испугался, ты… ты… выглядел так, словно вот-вот потеряешь сознание… и я подумал, что снова потеряю тебя. — Бруно почти истерически расхохотался. — Я всё ещё вижу этот день в своих кошмарах. Его смех оборвался, и Бруно снова уставился в стену. Его лицо точно окаменело, и пальцами он машинально комкал одеяло. Он всё дальше от меня, подумал Леоне, и хотя это было не больше, чем просто красивое выражение, он всё же пододвинулся к нему и накрыл руку Бруно своей ладонью. Он всё дальше и мне придётся вернуть его сюда, ко мне. Леоне крепко сжал его пальцы в своей руке, и Бруно посмотрел на него, словно очнувшись ото сна, затем снова взглянул на стену, и наконец повернул руку ладонью вверх, и их пальцы переплелись. Так они и сидели, держась за руки, не говоря ни слова, в этом одиноком доме на берегу моря. Леоне мог бы повалить Бруно на кровать. Прижать его к самому своему сердцу и переплести воедино не только их пальцы, но и их тела на этом узком матрасе. Он не раз пытался думать о Бруно только как о своём друге, как о своём коллеге, если это можно было так назвать, как о своём соседе, наконец, но он хотел его. И даже сейчас, когда Бруно блуждал в своих печальных воспоминаниях, Леоне отчаянно хотелось укрыть его в своих объятиях. Конечно, в его мечтах они на этом не останавливались, но меньше всего Бруно нужно было сейчас разбираться ещё и с такой проблемой в своей жизни. И всё же кое-что, пусть это и было сущим пустяком, Леоне мог для него сделать. — Ты прекрасно справился, — тихо сказал Леоне. Бруно не смотрел на него, глядя куда-то вдаль, но, услышав его, помрачнел ещё сильнее. — Мы живы благодаря тебе. Ты дал нам всем второй шанс. — Раны на твоём теле от пуль, что предназначались нам — словно печать греха, который ты принял на себя, чтобы нам не пришлось страдать. Леоне приехал сюда, чтобы Бруно спас его от самого себя. Чтобы он забрал его печаль и страх. Чтобы он рассеял темноту, которая пожирала Леоне. Он отдал себя в руки Бруно, и Бруно действительно сделал бы для него всё, что угодно, а Леоне даже ни разу не подумал о том, что Бруно может нести своё собственное бремя. — Да, — сказал Бруно, всё ещё такой задумчивый, далёкий и недосягаемый для Леоне — если не считать той точки, в которой смыкались их переплетённые пальцы и ладони. — Спасибо. Наверное, пойду спать. — Он встал с кровати, и его ладонь медленно выскользнула из руки Леоне. Леоне взглянул ему в глаза и впервые понял, как, должно быть, выглядит лицо утопающего.