На чужой горе

Денег Альмы и Курта хватило лишь на самую скромную шестиместную палату, кровати в которой были отделены друг от друга невысокими свинцовыми перегородками. Эннис прибыл последним, и его положили прямо у входа. Ночь накануне первой процедуры он провел без сна – один из пациентов, который попал сюда буквально за пару дней до самого Энниса, орал во весь голос всю ночь. Остальные шушукались между собой, и из их разговоров Эннис понял, что этот парень не жилец - метастазы уже поразили всю его костную систему, и лучевая терапия в его случае призвана лишь снять приступы невыносимой боли - слабые медицинские наркотики давно ему не помогали, да и радиотерапия действовала накопительно – эффекта стоило ждать только после нескольких процедур. Слушая вопли по сути приговоренного к медленной и мучительной смерти, Эннис в ужасе представлял, что такой будет и его собственная судьба в скором будущем. Саркома третьей степени не шутки, да и профессор Гофф выглядел слишком озабоченным и огорченным: на лице его явно читалось бессилие и где-то даже отчаяние. Утром Энниса отвели в кабинет, похожий на тот, где ему делали рентген, велели раздеться и что-то долго чертили на поясе, периодически прикладывая к спине линейку и производя какие-то неведомые ему расчеты. Потому велели лечь на стол животом вниз. Эннис втайне ждал чего-то страшного и болезненного: с детства в его голове отложилось, что исцеление невозможно без боли и неприятных ощущений. Но на этот раз он не почувствовал ровным счетом ничего. По окончании ему напомнили о необходимости нанести на пояс противоожоговую мазь и велели одеваться. - Зачем мазь? У меня же там нет никаких ожогов, – Эннис потер поясницу, и это движение не вызвало у него никаких болезненных ощущений. - Когда появятся, поздно будет, - сурово отчеканила медсестра. – Начинайте мазать прямо сейчас, тогда ожоги будут меньше. А если повезет, не появятся вовсе. Боль в пояснице больше не ощущалась, и Эннис с удовольствием позавтракал, с недоумением отметив, что в столовую не вышел ни один из его соседей по палате. Когда он вернулся к себе и достал из ящика мазь, привезенную ему Альмой, то заметил, что остальные спят и лишь ночной нарушитель их спокойствия тихо постанывает. Его увезли на процедуры следующим. Заняться в больнице было абсолютно нечем. Телевизор в отделении был всего один и располагался в холле. По традиции персонал включал его только по вечерам после ужина. - Чем вы здесь занимаетесь целыми днями? С тоски же помереть можно, - протянул Эннис проснувшемуся соседу по койке. - На завтрак даже не ходите. - Ты тут первый день, так? – сосед поднял бледное лицо и потер глаза. – Вот пройдешь процедур пять, я посмотрю на тебя, как тебе захочется жрать и вообще жить. Лучевая болезнь – это тебе не шутки, приятель. Хотя уж лучше так, чем вон как он, - и тот ткнул пальцем в сторону временно опустевшей койки. – Я тоже когда-то так же орал. Нас тут всех таких собрали с костями, чтобы другим не мешали, - он вяло хмыкнул и потянулся к стакану воды на тумбочке. В этот самый момент дверь в палату распахнулась, и на пороге возник... доктор Энтони Хиггинсон собственной персоной. Деловито подошел к только что говорившему пациенту и наклонился: - Ну что? Как мы себя чувствуем, Эмерсон? - Уже не болит, доктор, - натужно улыбнулся тот, - как вы и говорили. - Вам сколько процедур осталось? - Вроде десять. - После окончания курса жду вас у себя, будем проверять, что у нас с вами получилось. Не унывайте, - улыбнулся Хиггинсон, обнажая ровные белоснежные зубы и кладя Эмерсону на плечо свою красивую тонкую ладонь, - мы еще поборемся. И неизвестно, кто выйдет победителем – мы или меланома. Эмерсон благодарно кивнул и посмотрел на Энтони так, как, наверное, смотрел бы на бога. Когда тот вышел, Эннис тут же подбежал к койке соседа и возбужденно прошептал: - Это твой лечащий? Как он тебе? - Я молиться на него готов, приятель, - покачал головой Эмерсон. – У меня дело – дрянь, мне Гофф про это сразу сказал и даже лечить меня не хотел. А этот вот взялся. Подбадривает, надежду дарит, какие-то новые препараты комбинирует. Даже если у него не получится… - и мужчина всхлипнул, смахнув слезу рукавом. – Он тут многих безнадежных курирует. Они за него кого угодно порвут. - Попусту деньги из смертников выкачивает? – охнул Эннис. - Ну это как посмотреть. Для тебя это так, а для нас это еще один день жизни без боли и с надеждой. Я смотрю на это как на взаимовыгодное сотрудничество. - А что ты вообще о нем знаешь? Эмерсон пожал плечами. - Кажется, он из новеньких. Недавно тут обосновался, несколько лет всего. Гофф его очень ценит. - Хм, недавно? А откуда он приехал? – насторожился Эннис. - А черт его знает. Кажется, из Штатов. Из какой-то глухой провинции. Эннис вздрогнул: словно молнией, его прошило воспоминанием. Тот самый врач в Шайенне, что поставил ему диагноз и, собственно, направил в этот онкоцентр, что-то говорил про местного врача, уехавшего работать сюда в Монреаль. Вот только имени не называл. Он поспешно выскочил в коридор, подошел к стойке дежурной сестры и попросил возможности воспользоваться телефоном для междугороднего звонка. - Я заплачу, - пробормотал он. – Мне нужно срочно поговорить с дочерью. Альма ответила не сразу, а, услышав голос отца, очень удивилась. Эннис быстро и невнятно объяснил его, чего он от нее хочет. Та сперва засомневалась, но затем неохотно согласилась узнать имя врача, переехавшего из Шайенна в Монреаль, а также примерное время его переезда. Лицо медсестры перекосило от недовольства, когда Эннис попросил о втором звонке. Он не набирал этот номер уже шесть лет, но все эти годы помнил его наизусть. Пальцы сами вслепую скользили по глади диска, вычерчивая причудливые узоры – цифра за цифрой, а в ушах звенел их последний разговор после которого, Эннису казалось, он умрет прямо там же – на прогнившем полу старой телефонной будки. - Лорин? – дрожащим голосом произнес он, услышав серьезный дамский голосок на том конце провода. - Я слушаю. Кто это? - Это Эннис Дел Мар, - и голос его тут же сорвался на хрип, а по щекам снова покатились неконтролируемые слезы. Медсестра недоуменно покачала головой и опустилась на стул, делая вид, что не слушает. - Эннис? – в хорошо поставленном голосе мелькнуло легкое удивление. - Я… хотел спросить тебя. Мне больше не к кому обратиться, да и я знаю только твой телефон… В общем… скажи, у Джека есть родня в Канаде? Возможно, не близкая, седьмая вода на киселе, но хоть кто-нибудь? - Хм, - пауза, - он ничего подобного не говорил. Думаю, если кто-то и есть, вряд ли они хоть как-то взаимодействовали. Поэтому я рискну предположить, что скорее нет. - А… ну… в общем… - запнулся Эннис, понимая, что то, о чем он хочет ее спросить, наверняка заставит Лорин либо дьявольски захохотать, либо принять его за безумца. Он и сам знал, что это полный бред, но вопрос уже вертелся у него на языке, и он просто не смог удержаться. - Лорин, скажи, а ты… ты уверена, что Джек погиб? Ты точно видела… кхм… ну его? Тишина в трубке показалась Эннису зловещей. Она длилась, по ощущениям, целую вечность, и Эннис думал уже было, что Лорин сейчас положит трубку, однако, она, наконец, подала голос: - Эннис. Я. ЛИЧНО. ОПОЗНАВАЛА. ЕГО. ТЕЛО. Я. ЛИЧНО. КЛАЛА. ЕГО. В. ГРОБ. И. ЦЕЛОВАЛА. ЕГО ХОЛОДНЫЙ. МЕРТВЫЙ. ЛОБ. Какое, черт побери, право ты имеешь задавать мне подобные вопросы, мать твою?! - взревела вдруг до того столь стойко державшаяся Лорин. - Прости, - пробормотал Эннис. – Прости, Лорин. Просто… ладно, впрочем, - решил он не упоминать о Брокмане, - спасибо тебе, - и поспешно положил трубку, даже не попрощавшись. Значит, двойник? А так бывает? Поворот головы, изгиб пальцев, голос… точно так же примявшиеся от шляпы волосы… Таинственный брат-близнец, о котором не знала даже семья Джека? Наверное, стоило звонить не Лорин, а родителям Джека, если те еще, конечно, живы. Точнее… неплохо бы сгонять к ним на ранчо, когда эти чертовы процедуры, наконец, закончатся. Они переехали в Шайенн незадолго до смерти Джека да и до этого частенько наведывались сюда – Джек присматривал себе ранчо поближе к родительскому, да и Лорин хотелось покоя и жизни подальше от деспотичного отца. И если прежде это казалось Эннису добрым знаком, возможностью для них чуть чаще видеться, то теперь... он вряд ли сможет удержаться и не навестить Лорин после всех этих странных и неприятных событий. Он торопливо и сумбурно поблагодарил медсестру, оставив на стойке несколько монет, и вернулся назад в палату. В голове его роился целый вихрь мыслей и предположений, как действовать дальше. Добраться до ранчо Твистов и разузнать про родню в Монреале. Каким-то образом втереться в доверие к этому самому Хиггинсону и узнать все из первых рук. Если бы только удалось подружиться с врачом и хоть разок прорваться к нему домой… Эннис машинально прошел мимо своей койки, подошел к окну и выглянул на улицу. Из соседнего здания поликлиники, как всегда, в конце рабочего дня выходил медперсонал. Сбегал по ступеням и Хиггинсон, и, как и в прошлый раз, у машины его встречал неизменный голубоглазый брюнет в шляпе. Сердце Энниса болезненно екнуло. Почему же этот чертов двойник нашелся именно здесь – в Монреале, в клинике, куда Энниса пропихнули буквально силой? Почему не где-то еще, где он не мог попасться на глаза измученному ковбою?! Почему он теперь вынужден каждый день наблюдать эти трогательные сцены встречи, понимая, что его собственный когда-то точно также обнимавший его возлюбленный уже шесть лет как гниет в могиле по вине самого Энниса?! Он со злостью шарахнул кулаком по оконной раме. Стекло задребезжало, пациенты заворочались на кроватях. После ужина те, кто еще мог ходить и не растерял интереса к жизни, поплелись в холл смотреть телевизор. Эннис, не в силах выносить унылого одиночества в палате среди вечно молчавших соседей, поплелся вместе с остальными. Включили какую-то разудалую комедию, но он даже не пытался следить за перипетиями сюжета, перед глазами витало лицо Джека, а в ушах звенели его последние слова, с горечью выплюнутые Эннису в лицо: - Прощай, Эннис. До ноября, значит, до ноября, - и что-то такое было в его голосе, что заставило Энниса уже тогда ощутить легкий едва уловимый холодок, побежавший по спине. Когда его грузовичок достиг поворота, за которым дорога уводила прочь из леска, где они встречались несколько раз в году, Эннис бросил взгляд в зеркало заднего вида и замер: на траве у обочины стоял, ссутулившись, Джек, хмурым взглядом провожая обшарпанный грузовичок. И если бы только знать тогда, что это станет последним его воспоминанием о Джеке… По щеке вновь скользнула холодная слеза, и Эннис опустил лицо, стараясь как можно незаметнее смахнуть ее. В эту ночь беспокойный сосед по палате снова не спал, но на этот раз лишь безотрывно стонал – острая, ломающая кости боль ушла, уступив место тупой и ноющей. А Эннис не сомкнул бы глаз и без этих надрывных стонов: он смотрел в потолок, а на его темной ночной глади расплывался образ Джека – смешливого и дерзкого, смелого и ненасытного. Того самого Джека, с которым он уснул когда-то в одной палатке да так и остался там с ним на всю жизнь… К вечеру следующего дня в палату заглянула дежурная сестра, сдвинула очки на кончик носа и сурово произнесла: - Дел Мар, вас к телефону. Альма долго и обстоятельно расспрашивала отца о его состоянии и самочувствии, спрашивала, когда можно будет к нему приехать – на этот раз в Монреаль собиралась уже Дженни. И лишь под конец разговора, когда Эннис уже отчаялся ждать и хотел спросить уже сам, она будто невзначай бросила: - Кстати, я узнала о чем ты просил. Тот хирург из Шайенна и вправду работает в монреальском онкоцентре. Его зовут… - Эннис замер, а сердце его пропустило удар, - Эндрю Хатчинсон. Эннис аккуратно положил трубку на аппарат и вежливо кашлянул, пытаясь привлечь внимание дежурной сестры. - Вы не подскажете, много ли в Монреале онкоцентров? - Наш единственный, - покачала она головой. – Есть еще пара диспансеров, но это куда более скромные заведения, как вы понимаете. - А работает ли здесь хирург по имени Эндрю Хатчинсон? - Никогда о таком не слышала, - хмыкнула медсестра и вернулась к чтению детектива.