Awakening

Артур Кёркленд не раз видел, как гибнут страны. Он был свидетелем смерти своей матери, Альбиона, и гэльских наций, которые вырастили его. Он видел — и чувствовал, что это регулярно мучило его совесть, — смерти неисчислимого количества туземных народов на землях, бывших когда-то его империей. За свою долгую жизнь он видел десятки стран, исчезнувших в пустоте истории. Англия знал, что их род не умирает так, как умирают люди. Раны не способны убить их, и когда они уходили, то ничего не оставляли после себя. Нация не оставляет после себя трупа. И он это знал. Но несмотря на это, сердце всё равно защемило в груди: он увидел золотоволосых близнецов, лежащих бок о бок в советском медицинском отсеке, холодных, неподвижных и безмолвных. — Mon dieu, — выдохнул Франциск сбоку. — Альфред. Матьё. Неужели они... — Нет, — холодно и прагматично ответил Иван. Он избегал этой комнаты, дабы избежать любых эмоций, которые могли всколыхнуться в нём из-за состояния беспомощных союзников. Он должен сосредоточиться на дальнейших действиях. — Хотя они нисколько не отличались от людей в лагере. Британия закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он редко задумывался о Боге, но теперь благодарил его за то стойкое состояние, которое спасло жизнь его сыновьям. — И что же это? — Наверное, хлороформ. — Если это немного похоже на других жертв, — услужливо пропищал Эстония со стороны, стоя рядом со своими братьями, сёстрами Совета и Польшей. — Скорее всего, хлороформ был введён им прямо в сердце. Это вызывает почти мгновенную свёртываемость крови, что приводит к неизбежной остановке сердца и почти неизбежной смерти, у людей. — Но они же не люди, — прошептал Франция, закрыв глаза от боли при столь откровенном описании. — Значит, их сердца остановились? — Совершенно верно, — подхватил Литва. Его голос был значительно более спокойным, чем у Ивана или Эдуарда, но довольно испуганное выражение его лица скорее сводило всю безмятежность на нет. — И мы можем вернуть их к жизни, но... — Но..? — Но без пульса или дыхания нет никакой возможности провести надлежащую анестезию, — торопливо продолжил эстонец, голос становился всё тише и тише, как будто он не хотел говорить это Англии и Франции. — Так что есть довольно высокая вероятность, что они придут в сознание во время операции. — Именно поэтому я и вызвал вас обоих, — начал Брагинский, прежде чем страны успели полностью осознать слова Эстонии. — Вы — их семья. Ваше присутствие здесь успокоит их, по крайней мере, до тех пор, пока мы можем действовать. Голова Артура уже шла кругом, он пытался переварить всю информацию, которую ему только что сообщили, но попытка с треском провалилась, потому что разум всё ещё не мог до конца осознать, что там лежат его Альфред и Мэттью, его маленькие мальчики... Он глубоко вздохнул, задержал дыхание на время и снова заговорил: — Говори, что нам делать.

***

В первое же утро братьев разбудили любопытные тычки крошечных пальчиков. Потребовалось некоторое время, чтобы привести их в чувство. Вчерашний вечер смешался в один долгий осмотр, на этот раз под руководством человека в белом халате, который вызвал их раньше. После того, как каждый дюйм их тел был измерен и сопоставлен, североамериканцев отвели в тёмный барак. Было уже за полночь, и они рухнули на кровать как по сигналу, даже не потрудившись снять очки. Поэтому, когда они пришли в себя, им удалось лишь мельком взглянуть на маленьких девочек с косичками, разглядывавших старших вблизи, пока их не спугнул внезапный вскрик, заставивший спрятаться обратно в тень барака. Альфред отреагировал первым и сел так быстро, что очки чуть не слетели с его носа. Дети, осмелившиеся приблизиться к их кровати, отпрянули назад, прыгнули в кровати и залезли под одеяла. Движения Мэттью были спокойнее, медленнее и вряд ли могли кого-то напугать, но к этому моменту все уже спрятались. Джонс нахмурился, осознав это странное «приветствие». Он не привык, чтобы его боялись невинные люди, и ему это совсем не нравилось. — Хей, — позвал он, слезая из кровати. — Вам нечего бояться. Мы не причиним вам вреда. Детей это не утешило. Америка присел на корточки и протянул руку девочкам, которые уже подходили к ним раньше, но те сжались сильнее, словно перед ними ядовитый паук. Он сощурился. Этот жест задел его за живое. Мэттью выскользнул из постели следом за братом, содрогаясь от холодного и грубого бетонного пола под босыми ногами. Они находились в бараке, мало чем отличающемся от десятков других, которые они видели на пути в лагерь. Однако эти дети выглядели немного лучше, чем заключённые, толпившиеся у проволочных заграждений. У них были свои волосы, и некоторые были одеты в обычную одежду, а не в полосатую униформу, похожую на пижаму. Невзирая на отсутствие обуви, другие важные вещи — например, очки — остались. Впрочем, они такие же измученные, как и остальные, а некоторые и того хуже. И они разбиты на пары. Мэттью мог различить в этой маленькой толпе два лица, у которых не было ни пары, ни партнёра, ни близнеца. Остальные представляли собой небольшие группы отражений, но малейшие отличия между ними можно увидеть. Самый младший из них, казалось, только недавно научился ходить сам. Самому старшему было меньше четырнадцати. — Альфред, — тихо заметил Уильямс. — Тут нет взрослых. — Вы взрослые, — объявила одна девочка, пытаясь говорить по-английски. — Но больше никого ещё. Зачем мы здесь? — Потому что вы zwillinge, — ответила её сестра. — Zwillinge? — Близнецы, — хором сказали они. Дверь с шумом распахнулась. Братья вздрогнули. Дети бросились врассыпную, снова карабкаясь на свои койки. Мужчина в белом халате шагнул вперёд, а на его лице появилась мерзкая и при этом лживо-добродушная ухмылка. По бокам от него стояли полдюжины медсестёр, четверо эсэсовских охранников и ассистент в очках с блокнотом в руках, но его ослепительно-белый халат и командирские манеры привлекали к нему все взгляды. — Доброе утро, дети, — пропел он по-немецки достаточно медленно, чтобы его могли понять. — Пришёл ваш дядя Менгеле. Он достал из кармана халата горсть твёрдых фруктовых леденцов и бросил их детям по обе стороны от него. Младшие метнулись к сладостям, что-то щебеча в знак благодарности, как птицы, которых прикармливают в парке. Те, что постарше, остались сидеть, а некоторые из них с отвращением и ненавистью смотрели на «дядю» Менгеле. Мужчина не обращал на них внимания, любезно улыбаясь тем, кто резво разбирал его конфеты, как фермер улыбается свиньям, которым выбросил помои. Через мгновение он кивнул охраннику СС, стоявшему рядом. Тот рявкнул приказ, и дети поспешили обратно к своим кроватям. Медсёстры и охранники прошлись по помещению, неся медицинское оборудование и нацепляя на лицо фальшивые улыбки. К Америке подбежал эсэсовец и схватил его за плечо. — Сядь. — Ладно-ладно, — простонал юноша, садясь на кровать. Мэттью сидел с другой стороны, прижавшись спиной к брату и стараясь отстраниться от приблизившегося к ним ещё одного охранника, пристально глядящего на обоих старших близнецов. — Руку, — гаркнул мужчина на ломаном английском. Альфред нахмурился. — Прошу прощения? — Руку свою давай сюда! Он схватил его за запястье и повернул её так, чтобы она легла ладонью вверх. Другой рукой он вонзил иглу в обнажённую плоть. Джонс взвизгнул. Канада прошипел, когда это действие повторилось с ним с чуть меньшей силой из-за его покорности. Через несколько мгновений к иглам прикрепили висящие мешки. Они брали кровь, и не только у них — все дети подвергались такой же процедуре, протягивая свои руки без протеста. Процесс был быстрым, эффективным и почти полностью бесшумным. «Почти», потому что в другом конце комнаты двое маленьких ребятишек защищались и всхлипывали на своей кровати. Их руки были слишком малы для подобных игл, и поэтому две медсестры вставляли их в их тонкие шеи. Хотя синяки и уколы уже не раз истязали горло этой пары, пережитое не уменьшило боли от процедуры. — Эй... эй! — закричал американец, заметив это. — Прекратите! Разве не видно, что им больно? Они же маленькие дети..! Медсёстры взглянули на него широко раскрытыми глазами, совершенно сбитые с толку. Эсэсовец схватил его за челюсть, заставив её закрыться с болезненным хлопком. Он с силой отвернул голову американца от извивающихся юнцов и потащил его вниз, глядя прямо в глаза. — Молчи, пока тебя не спросят, — шикнул он. — Ясно? Страна зарычал на него. Один из детей начал открыто икать сквозь рыдания. Менгеле с отвращением наблюдал за этой сценой, пристально рассматривая то Альфреда, то койки около себя, представляя себя вершителем судеб. Он довольно быстро прошёл мимо него и направился к кровати напротив североамериканцев. — А как у тебя сегодня дела? — спросил он с тошнотворной нежностью, обращаясь к маленькой девочке с косичками. Теперь Джонс мог видеть, что один её глаз казался пустым, покрытым молочно-белой плёнкой. Второй у неё карий, как и у её близнеца. Менгеле взял её за подбородок и поднял голову. Девочка вся дрожала. Её сестра прикусила губу и не на шутку испугалась. Доктор явно разочаровался. — Хм... почти без изменений, — заключил он вслух, погладив её по щеке и подойдя к сестре. Она прошла тот же осмотр. — И тут тоже ничего. Ничего интересного. Он выпрямился и что-то пробормотал своему помощнику, который тотчас записал его слова в блокнот. Процедура продолжалась, и каждая пара близнецов подвергалась быстрому осмотру. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем кровососущие иглы наконец исчезли. Собранные образцы крови медсёстры забрали с собой и удалились. Эсэсовцы, однако, остались стоять по бокам от Менгеле, пока тот изучал записи, сделанные его ассистентом. После долгого напряжённого молчания доктор наконец что-то записал, вырвал листок из блокнота и передал начальнику СС. Мужчина огласил написанное громким, раскатистым голосом — два набора пронумерованных пар, из последовательности номеров, которыми помечены запястья каждого заключённого. Охранники увели тех, чьи номера были озвучены — из группы близнецов мужского и женского полов — и ушли вместе с ними. Менгеле, напоследок пробежавшись надменным взглядом по кроватям, попрощался со своими «детьми». Дверь за ним с оглушительным грохотом захлопнулась. В дальнем углу комнаты один малыш — мальчик с каштановыми волосами, у которого не было близнеца, — разразился громким и сильным плачем. Девочки, которые первыми подошли к Альфреду и Мэттью, вскочили и подбежали к нему. Остальные начали переговариваться между собой, их слова были окрашены подозрением, паникой и страхом. Старшие братья обменялись взглядами, молча думая о мыслях друг друга. Уильямс встал с кровати и подошёл к девочкам, пытающимся успокоить рыдающего мальчика. — С тобой всё хорошо? — тихо и медленно, по-немецки. Трое детей отшатнулись от него, но уже не так рьяно, как раньше. Канадец присел, оказавшись на одном уровне с ними, и тепло им улыбнулся. — Вам нечего бояться. Меня зовут Мэттью. Это мой брат Альфред, — он указал через комнату на задумавшегося юношу, а затем снова повернулся к детям. — А как вас зовут? Близняшки переглянулись, безмолвно общаясь так же, как он с Америкой до этого. — Алиша. — Анастасия. — А это Филипп, — в один голос сказали они, поглаживая свернувшегося на полу между ними мальчика. — Алиша, Анастасия и Филипп, — повторил Канада, запоминая имена. — Так что же с Филиппом? Почему он плачет? — Вчера они забрали Пьетро, — тихо объяснила Анастасия, продолжая гладить мальчика по голове. — Его брата. Они назвали его номер и увели точно так же, как сегодня Майру, Марию, Тойво и Тони. — Только его брата? Они не забрали сразу обоих? — Иногда они берут только одного, — пролепетала Алиша, глядя на братьев уставшими и разбитыми глазами. Джонс подавил дрожь. Канада озабоченно прикусил кожу на большом пальце. — Но ведь они вернут его обратно, правда? Бедный Филипп зарыдал ещё сильнее. Девочки одновременно покачали головами. — Если они не вернут тебя завтра... — ...ты уже никогда не вернёшься. Содрогаясь, мальчик закрыл лицо руками и завыл навзрыд. Другие дети не выдерживали и отворачивались. Быстро сморгнув появившиеся слёзы, Альфред вздохнул, пересёк комнату и подхватил Филиппа на руки. Малыш был так удивлён, что перестал плакать. Он вцепился в рубашку юноши и уставился на него распахнутыми водянисто-зелёными глазами. Несмотря на ничем нескрываемую грусть в своём взоре, Америка мягко улыбнулся ему, взъерошив волосы. На этот раз он не произнёс ни слова. Он просто сел на койку, которую теперь делил с Мэттью, посадил ребёнка на колени и стал его укачивать. Через мгновение Филипп всхлипнул и уткнулся в его плечо. Он плакал, пока не заснул, а американец всё время молча потирал детскую подрагивающую спину. Собравшиеся дети, казалось, были поражены этим зрелищем. Они так давно не видели настоящей доброты, которая и рядом не стояла с притворной нежностью доктора Менгеле. Старшие дети пытались понять, кто же этот Альфред, но у них ничего не получалось. Но все мысленно признали, что он был хорошим человеком. Уильямс слегка улыбнулся и устроился на койку рядом с братом. После минутного колебания Алиша подбежала к нему и забралась на колени. Спустя пару минут к ней присоединилась Анастасия. Момент уюта и тепла прервался только тогда, когда в дверях снова появились эсэсовцы, неся то, что считалось завтраком в этом гнусном месте. Так прошло два дня. Потом они пришли за Мэттью.