Он мог только представлять, как Ламберт ныл, пока тянулась эта зима. Было холодно, холоднее, чем в прошлые года. И даже если где-то Ламберт сидел под десятью одеялами, нажратый в смерть, и жаловался на погоду, Эскель не мог быть счастливее, чем сейчас.
Чем дольше стояли холода, тем дольше он мог оставаться.
Ведьмак до сих пор не был уверен, что же, блять, ему делать, когда наступит весна. Он действительно должен в первую очередь вернуться в Каэр Морхен, а потом, как и всегда, выйти на большак. Всегда были монстры, которых необходимо убить. Он был для этого создан.
Но здесь было так комфортно... Часть его не хотела уходить.
Несколько частей, на самом деле.
Иногда он ожидал, что вот-вот придёт чувство некоего беспокойства. Обычно это случалось к данному моменту зимы. Каэр Морхен был огромным, но со временем он начинал казаться маленьким и вызывал чувство клаустрофобии. Если Ламберт был тем, кто всё время гундел, то он предпочитал тренироваться до изнеможения, пока все мышцы не заноют от боли. Весемир просто качал головой и бормотал что-то о молодости.
Не то что бы кто-то называл Эскеля молодым, но в сравнении с Весемиром…
Мёртв. После всех этих веков, после всех тех боёв и других ведьмаков, которых он пережил для того, чтобы быть просто уничтоженным одним из этих грёбаных ублюдков Дикого Гона... Горе всё ещё горело в его груди, стояло комом в горле.
Было проще не думать об этом, когда Майя была здесь, вертелась вокруг, трясла своей задницей перед ним, когда он становился угрюмым. Но она ушла: один из соседей пробрался через снег, чтобы дойти до неё. Его жена носила ребёнка, и дела шли не очень.
Эскель пошёл бы с ней, только чтобы чисто убедиться, что она в безопасности, но крестьянин отпрянул, едва увидев его.
Он забыл, когда был с Майей. Она смотрела на него, касалась его лица, и ей оно нравилось, но мужичок напомнил ему. Он был высокий, большой, пугающий. Он будет таким независимо от того, висят ли мечи у него за спиной или нет. Но, кроме того, у него были глаза, какие были разве что у рыси, а лицо... Изуродовано шрамами.
Было так приятно забыть об этом на время.
Так что она ушла, оставив его здесь одного. Он вышел в конюшню, наблюдая, как Василёк тыкался носом в серую кобылу Майи, чувствуя, как жеребёнок пинает её раздутый живот. Он не был уверен, что жеребец даже пойдёт с ним, когда придёт время уходить.
Этот конь был влюблён. И в этом он был не один.
Ведьмак снова сбросил ботинки и сел у огня. У него на коленях лежала открытой одна из книг Майи, но он не мог сконцентрироваться на содержимом. Традиционное травоведение было весьма занятным, отличным от того, которому его учили, и ему было интересно, сможет ли он использовать эти знания для улучшения своих эликсиров. Но ведьмаку было не до чтения.
Эскель просто хотел, чтобы она вернулась домой. Чтобы он мог уткнуться лицом в её шею и на некоторое время почувствовать себя целым. Оставалось так мало времени, даже если снаружи всё ещё было белым-бело. Он не хотел терять ни секунды.
Дом. Это действительно казалось домом.
Должно быть, он задремал, фантазируя о том, как затащит её в постель после её прихода и как будет держать там, пока оба не будут в силах ходить, когда дверь хлопнула, впуская сквозняк и туман в комнату.
Он обернулся, как раз когда Майя швырнула плащ на пол. Её платье было в крови. Её руки были запятнаны в ней; даже на её лице были брызги. Она выглядела так, как он иногда после особенно жёсткой битвы. Её лицо было белым.
― Что случилось? ― спросил он, поднимаясь со стула и подходя к ней. К этому моменту его бедро было как новенькое, и он легко двигался.
― Они погибли, ― Майя сглотнула. ― Оба. Я ничего не смогла сделать.
― О, сожалею, ― сказал, он. Теперь ему было комфортнее с ней. С ней было легче разговаривать, как будто он общался со своими названными братьями-ведьмаками. Он взял её за руку; кровь его не беспокоила.
― И снег тает, ― сказала она, смотря на ту руку, которую он не держал, потирая большим пальцем остальные четыре; липкая кровь засохла на коже. ― К счастью, мы оба успеем уехать до того, как они позовут Охотников за ведьмами, ― она подняла на него взгляд. ― Прости.
Эскель пришёл в замешательство. Он нахмурился:
― За что?
― Они всегда хотят, чтобы ты был рядом, когда ты можешь что-то им сделать. К примеру, знаешь, когда я могла помочь с лихорадкой и травмами. Точно так же, как когда староста нанял тебя, чтобы прочистить кладбище. Но если что-то пойдёт не так, кто-нибудь умрёт, даже если это не моя вина? Первое, что они делают — это начинают кричать: «Ведьма!» ― и зовут охотников, ― она скривилась. ― Если погода останется такой же, ты можешь уйти через несколько дней и выбраться из этих мест, прежде чем они придут за мной, ― она пожала плечами. ― Может, мне повезёт, и Шторм сможет справиться даже с жеребёнком в её животе, и мы сможем выбраться до того, как они придут. Если нет? ― она покачала головой. ― Я убегала от них долгое время. Думаю, однажды они наверняка меня догонят.
Эскель был ошеломлён и несколько растерян. Что, чёрт возьми, Охотники на ведьм хотят от травника? Кроме того, она действительно думала, что он просто уйдёт и позволит этим ублюдкам прийти сюда и причинить ей боль? Что ж, она не очень хорошо его знала.
― Я не дам этому случиться.
Майя отвела взгляд от него, но не выдернула руку:
― Разве ведьмаки не должны быть на нейтральной стороне?
Он засмеялся:
― Хорошая история. Херня, правда. Ты не можешь быть нейтральным. Никто не может быть ни в чём нейтральным.
― Я не могу втягивать тебя в это, ― сказала она. Она сжала его ладонь и перевела взгляд на него. ― Но было замечательно, то, что между нами было.
Эскель почувствовал, как сжал губы, и покачал головой:
― Нет, я не позволю этому случиться.
Она отпустила его руку и подошла ближе к огню, обхватывая руками себя за плечи. Она стояла к нему спиной.
― Я не знаю, что ты думаешь, что можешь сделать. Я просто уйду; я справлялась раньше. Я справлюсь снова.
― Бред, ― Эскель схватил её за плечо. ― Не знаю, зачем они охотятся на тебя. Неважно. Как только погода изменится, мы уходим вместе. Все мы, включая будущих лошадей, ― он развернул её к себе лицом. До сих пор он был доволен, если нужно бы было её просто отпустить. Чёрт, никак иначе и не могло случиться. Но если идут Охотники на ведьм, он их остановит. ― А если они придут сюда первыми, я убью их.
― Эскель, ― она произнесла его имя с расстройством и облегчением. Теперь он провёл с ней достаточно времени, чтобы чувствовать, что немного её понимал. Она была одна долгое время. У него, по крайней мере, всегда были другие; даже сейчас он знал, что Геральт или Ламберт пройдут сквозь адский огонь ради него.
У неё не было никого до тех пор, пока он не упал у её порога. Она не избавится от него так легко. Обычно Эскель не вмешивается. Но он будет грёбанным идиотом, если уйдёт в этот раз.
Он обхватил её лицо ладонями и горячо поцеловал её.
― Ты спасла мне жизнь, ― сказал он, ― во многих смыслах. Пора мне вернуть услугу.
Она выглядела так, будто хотела сопротивляться и дальше, но передумала.
― Куда мы можем уйти?
Он улыбнулся нетронутым уголком своего рта:
― В Каэр Морхен. Ебучий Геральт приводил туда женщин десятилетиями. Моя очередь.
***
Это заняло некоторое время, но он убедил её позволить ему помочь ей в смывке крови. Она разогревала воду над огнём, и он доставал её до тех пор, пока она не рассказала ему, что случилось.
Ребёнок был слишком ранним, мать была слишком молодой. Что-то сместилось, закрутилось внутри неё, и ребёнок сразу погиб, умер внутри своей матери, ещё до того, как Майя добралась туда, до них. Она пыталась облегчить роды, спасти мать, но та сопротивлялась, даже когда дитя уже отравляло её.
Крестьянин умолял её попробовать всё, что угодно, лишь бы спасти его молодую жену, так что она сделала единственную вещь, которую могла сделать. Она попыталась вырезать плод. Но было слишком поздно. Ребёнок был давно мёртв, и пошёл процесс гниения. Даже магия не смогла бы ей помочь. Всё, что могла сделать Майя, — это зашить её и дать ей что-нибудь, чтобы облегчить боль и её уход.
Мужик рыдал. Он рвал на себе волосы, пробил дыру в стене. А потом появились обвинения, угрозы. Майя сбежала, но она знала, что это был только вопрос времени, пока его слова не достигли чужих ушей.
В эти дни никто не был в безопасности, даже после смерти Радовида и прекращения войны. Они, блять, были повсюду, эти самодовольные ублюдки. Эскель просто хотел, чтобы они боролись с настоящим злом, а не с людьми, которые просто пытались выжить.
Конечно, ебучие маги и чародейки были охуительно опасны, но что было хуже? Магия, упыри или Катриона?
Блять, их приоритеты отвратительны.
Он не хотел думать об этом. Он просто хотел вытащить Майю из этих грёбаных распрей, чтобы она тоже перестала думать об этом. Они либо придут, либо не придут. В любом случае, как только снег начнёт таять, он забирает ее, и они уходят.
Он раздел её, когда она просто стояла, как тряпичная кукла. Она была никакой. На самом деле он боялся просто опустить её в воду, где она могла уйти вниз головой и утонуть, пока он не видел. Поэтому он разделся и затащил её к себе, позволив ей использовать себя в качестве спинки.
Его руки приподняли её. Её лицо молча лежало у него на груди, глаза закрыты. Вода была тёплой, ровной и успокаивающей, и при других обстоятельствах было бы невозможно не полапать её. Но она казалась такой грустной, побеждённой. Он просто крепко обнимал её. Его грудь болела изнутри.
― Расскажи мне историю, ― тихо попросила она. Он едва услышал её.
― О чём?
― Всё равно, лишь бы был хороший конец.
Он издал звук слишком горький для смеха:
― Не так много таких знаю, ― он задумался на мгновение. Как бы это ни раздражало его, единственный счастливый конец он знал в Белом Саду, где ведьмак и чародейка играли в дом после того, как два десятилетия выбивали друг из друга всё дерьмо.
Но они были счастливы, даже если он не будет доверять Йен дальше, Геральт мог бы её бросить. Он на самом деле запомнил балладу. Глупая ведьмачья память.
― Не могу поверить, что я собираюсь это сделать. Ебучая поэзия.
Майя действительно засмеялась, хоть и с каплей грусти. Он сделает это только ради того, чтобы она засмеялась снова. Но он не будет петь. Никто этого не хотел.
Путь пальцем проложи средь шрамов, ран суровых,
Чтоб наши слить пути судьбе наперекор.
Открой те раны, вылечи их снова,
Пусть сложатся они в судьбы узор.
По следу волка я пойду в метели
И сердце дерзкое настигну по утру.
Сквозь гнев и грусть, что камнем затвердели,
Я разожгу уста, что мёрзнут на ветру.
Не знаю, ты ль моё предназначение
Иль страстью я обязан лишь судьбе.
Когда в желанье я облёк влечение...
Не полюбила ль ты во вред себе?
Из снов моих с утра бежишь проворно,
Крыжовник терпкий, сладкая сирень.
Хочу во сне твой видеть локон чёрный,
Фиалки глаз твоих, что слёз туманит тень.
Она какое-то время молчала, а он чувствовал себя как идиот. Но потом она уткнулась лицом в него.
― Действительно ли так и было?
Эскель пожал плечами:
― Не совсем. Они всё время ругались, да и сейчас тоже. Но, я думаю, они всё же счастливы по-своему.
― Звучит так романтично, ― сказала она. ― Я слышала её раньше, но она мне понравилась в твоём исполнении.
― Не знаю, ― ответил он, укладывая свой подбородок на её макушку, ― так мне нравится больше.
Майя подняла лицо, чтобы посмотреть на него. Он немного наклонил её вбок, чтобы он мог нежно поцеловать её. У него действительно не было никакого опыта с этим всем. Но он знал, что тоже хочет постараться быть счастливым. Она ему нравилась, но не так, как это было у Геральта и Йен. Конечно, они уважали друг друга, любили, жаждали и всё такое, но иногда они терпеть друг друга не могли.
Это выглядело как одна грёбаная проблема.
Но ему нравилась Майя. Он хотел быть рядом с ней. Это была чертовски безумная и ужасная идея, но ему пришёл бы пиздец, если он не собирался держаться за неё так долго, как мог. Если он и извлёк что-нибудь из смерти Весемира, так это то, что он не был бессмертным, независимо от того, сколько лет прошло.
Ведьмаки не умирали в своих постелях.
― Куда лучше, ― повторил он и снова поцеловал её до того, как вернуть обоих в первоначальную позу.
Они лежали в воде, пока не стало холодно, и Майя уснула. Эскель пронёс её через всю комнату и уложил на кровать, разжёг огонь так, пока не стало почти невыносимо жарко, после он заполз к ней под одеяло. Он обвил её руками, и она издала небольшой довольный звук сквозь сон.
