Остаться Зимовать (To Stay the Winter)

      Эскель нашёл на той же дороге лишь те же трупы и ни намёка на присутствие Майи, кроме её кобылы, рассеянно искавшей клочок травы на истоптанной после битвы земле. Седельные сумки остались на том же месте, где он их до этого бросил, однако одна из них была раскрыта, а её содержимое раскидано вокруг. В грязи лежала стеклянная баночка с цветами белого мирта.       Он помнил, как она вертела её в руках, утрамбовывая ингредиенты, и размышляла вслух:       ― А эти широко распространены, ― промолвила она тогда, ― но они особенные. Считается, что священны для Мелитэле. Цветы любви.       Он предложил взять их с собой. Идиот.       Он довольно легко нашёл её следы в виде маленьких женских ступней, уходивших в глубину леса. Они бесцельно вились между деревьями, иногда останавливаясь у мест, где земля была окрашена красными пятнами. Она точно была полна решимости не глотать кровь.       Он не знал, что это значило, но, если честно, ему было всё равно. Единственное, что было важно ― найти её.       Лес редел, а от уменьшения количества деревьев стволы их становились толще. До сих пор здесь лежал покрытый ледяной коркой хрустящий снег. Холодный воздух паром выходил изо рта, от чего он мог видеть собственное дыхание, напоминавшее утренний туман. Эскель умел бесшумно двигаться, поэтому он осторожно ступал, пытаясь избежать хруста снега под его ногами. Он не хотел спугнуть её.       Если раньше кто-то сказал бы ему, что он будет подкрадываться к вампиру, потому что хочет не убить, а увидеть его, он бы заявил, что этот человек спятил. Сейчас же многое изменилось. Но это не значило, что всё совсем плохо, верно?       Сперва он заметил её волосы, подобные яркому рыжему закату на фоне белого снега и серых деревьев. Неяркое платье было тёмным от крови, а плащ отброшен в сторону. Майя сидела на старом бревне, спрятав лицо в ладонях и упираясь локтями в колени. У её ног образовалась лужа крови, а рядом валялась банка с какими-то ингредиентами. Одна рука была нервно сжата в кулак.       Эскель прижал ладонь к ближайшему стволу дерева, пытаясь отдышаться. Услышав его, она подняла голову. Она начисто вымыла снегом лицо, от чего её щёки были мокрыми и розоватыми. Однако на её губах была видна свежая кровь, хотя вокруг никого не было. Должно быть, это была её собственная.       Когда она посмотрела на него, взгляд её был диким, уместивший в себе панику и грусть. Её трясло. Должно быть, инстинкты говорили ей бежать или драться, но она не двигалась.       ― Ты передумал? ― спросила она. Её мягкий и подавленный голос задел некую струнку в его сердце. ― Смилуешься и убьёшь до того, как Охотники доберутся до меня?       Эскель с металлическим звоном вытащил меч из ножен и направился к ней. Губы Майи дрожали.       ― Единственное утешение в том, что это будешь ты, ― промолвила она, когда он подошёл ближе. ― Я не боюсь смерти, и, пусть ты мне и не веришь, я рада, что ты будешь последним, кого я увижу.       Сейчас он был всего лишь в двух шагах от неё. Она не дрогнула, лишь посмотрела на него с широко раскрытыми глазами. Он до сих пор ничего не сказал.       ― Я не врала, Эскель, ― едва прошептала она, но достаточно громко, чтобы ведьмак услышал. ― Я люблю тебя.       Его серебряный меч упал на землю. Эскель встал на колени перед ней, погрузившись ими в кровавый снег. Ему всё равно. Обхватив её лицо, он прижался лбом к её лбу. Он так и не смог ничего сказать.       Да и что он мог сказать? Он не знал, с чего начать, да и вообще что он должен чувствовать. Эскель просто осознавал, что не хочет убивать её, не хочет ничего кроме того, чтобы быть рядом с ней, знать, что она в порядке, что Охотники не доберутся до неё, как и все остальные, кто хотел бы причинить ей боль.       И пусть это будет значить, что он плохой ведьмак. Хер с ним.       Он почувствовал, как её ледяная как лёд рука коснулась его лица, осторожно проводя пальцами по шрамам вдоль щеки. Она вела рукой по ним и заговорила, когда он не смог ничего сказать.       ― Давным-давно один ведьмак охотился на мою семью, ― начала свой рассказ она. Эскель стал отстраняться, но её мягкие, какими и были всегда, пальцы, а не те терзавшие противника когти, которые он впервые увидел, сомкнулись на его челюсти. Его лоб так и остался прижатым к ней. ― Какое-то время мы избегали его, но в конце концов он настиг нас. Он… убил их. Я сбежала, но он преследовал меня. Он был безжалостен.       Она откинула его волосы назад, убрав за уши. Эскель тяжело сглотнул.       ― Он загнал меня в какие-то руины, это был тупик. Бежать было некуда. Он напал на меня, ― он почувствовал, как она покачала головой. ― Пусть я и вампир, но я никогда никого не убивала. Мы пили кровь только у желавших этого, да и то редко.       Рукой она подняла его голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Эскель встретился взглядом со столь знакомыми глазами, неожиданно ставшими такими странными, такими чужими…       ― Пока мы сражались, его серебряный меч сломался. Он ударился о мою кость в руке и сломался. А ранение не затянулось, пока я не вытащила осколки, свернувшись в клубок и глядя на то, что я сделала ― его безжизненное тело, ― она опустила голову. ― Именно тогда я вырвала себе зубы. Я не могла поступить так ещё раз. Я никогда не хотела кого-то убить. Так что я разломала осколки меча и засунула их туда, где раньше были клыки, ― она приподняла губу, показав ему кровавые впадины, наполненные серебряной крошкой из склянки у её ног.       ― Я сказала тебе правду. Я понятия не имею, каково это ― быть эльфом. Полагаю, им был мой отец, но я его не знала. Какое-то время после смерти моей семьи я просто бродила по миру, пока не наткнулась на Храм Мелитэле. Ничего не спрашивая, они приняли меня к себе и обучили целительству. Я думала, это мой шанс: со временем исправить то, что я натворила. Но, казалось, этого недостаточно, даже спустя все эти годы переездов с одного места в другое, помогая там людям и не оставаясь долго где-либо, чтобы ведьмаки или Охотники не смогли выйти на меня.       Она улыбнулась так грустно, будто в тот момент её сердце разрывалось на куски. Она вновь коснулась его лица. Эскель прильнул к её пальцам. Сотни, тысячи слов витали в голове. Но он не смог придумать ничего, что бы имело смысл в качестве ответа.       ― Потом, ― продолжила она, когда он не нашёл слов, чтобы ответить, ― потом ты, полумёртвый, упал у моего порога, и я подумала, что наконец получу искупление. Наконец-то, я спасу ведьмака, спасу охотника, одного из которых мне пришлось убить. Может быть, потом я бы смогла спокойно горевать о моей семье.       ― Я думала, сама Судьба привела тебя ко мне. Я не думала… Я не думала, что будет что-то большее. Но это был именно ты, а не какой-то безжалостный убийца. Ты не был таким, как он. Ты не был таким, как во всех этих сказках. Ты был просто мужчиной, с таким же, как у меня, сердцем. Мы оба были монстрами, но при этом на самом деле вовсе ими не были.       Она слегка коснулась его щеки костяшками пальцев другой руки, всё ещё крепко сжатой в кулак.       ― Мне жаль. Мне так жаль…       Эскель прижал её к себе. Слова подвели его, но действия ― нет. Она прекрасно вписывалась в его объятья. Он не знал, что делать, что сказать, но знал, что чувствовал. Может, это была Судьба, которая привела его к её двери. Он понимал, о чём она говорила. Он знал, что она говорила правду из-за её сломленного, искреннего голоса. Но как это произошло? Как ведьмак может любить вампира? Как может охотник на монстров любить монстра?       ― Мы ничего не можем сделать с тем, кто мы есть, ― наконец удалось сказать ему. Его губы прислонились к её виску, рыжие волосы падали ему на лицо. ― Знал бы я, что делать.       Майя подняла голову и немного отодвинулась, чтобы взглянуть на него. Она выставила руку между ними и раскрыла кулак. В ладони были зубы, четыре длинных острых клыка, которые она вырвала, клыки, которые порезали ей руку, пока она держала их; боль, которую она причинила себе как покаяние за преступление, в котором она даже не была виновна.       ― Просто прости меня, ― просила она.       Он положил руку на её ладонь. Опасные острые клыки порезали его ладонь и впились в кожу, когда он переплёл их пальцы. Он чувствовал их смешанную липкую кровь между ладонями.       Он молча кивнул, а затем поцеловал её, даруя единственное прощение, которое мог предложить, и умоляя о её прощении взамен.