Я помогу тебе вернуться

      Ше Цисюань давно готовил себя к принятию этого события, поэтому смерть отца не стала для него неожиданностью. Он знал, что двоюродный брат и дядя непременно начнут обвинять его в излишнем равнодушии, и ему совершенно не хотелось выслушивать эти обвинения в таком состоянии, поэтому молодой император просто молча выслушал новость и отправился в свои покои.       На столике рядом с кроватью стояла та самая шкатулка с печатью внутри. Ше Цисюань не закрывал ее, так как его комната уже была сама по себе одним из самых защищаемых мест дворца, и попасть в нее было практически невозможно, лишь покойный император, его жена или брат-верховный секретарь могли посещать ее. Ше Цисюань подошел к шкатулке и презрительно взглянул на печать, протягивая к ней руку. От реликвии по-прежнему веяло знакомым теплом, похожим на тепло, исходившее от руки императора, когда он в последний раз коснулся ей головы сына. "Разве ты не должна была защитить его?" - прошептал юноша, проводя пальцем по металлическим узорам. Он всегда считал мистическую силу печати лишь глупой легендой, но сейчас подсознательно хотел найти виновника случившемуся, и произошедшее в лесу событие заставляло его усомниться в своем скептицизме.       Он не мог не связать появление чего-то подобного со смертью отца, но не знал, как именно провести между этим параллель. "Я схожу с ума?" - в очередной раз спросил он себя. В такие моменты был как никогда ощутим недостаток силы в его характере, хотелось просто забыть обо всем, не чувствовать больше ничего, в самом деле стать таким, каким его видят другие - человеком с ледяным сердцем. Даже находясь наедине с собой Ше Цисюань не позволял себе выпустить эту внутреннюю слабость наружу. Он лег на кровать и закрыл глаза, размышляя о том, что предстоит сделать в ближайшем будущем. В империи несомненно начнется траур, поэтому событие открытия академии будет отложено.       Разумеется, придется присутствовать на прощальной церемонии, выслушивать все эти фальшивые соболезнования, смотреть на притворные слезы. Не то чтобы ему самому было не жаль отца, он лишь хранил эти эмоции глубоко в себе, считая их слишком сокровенными, чтобы разделить с кем-то из этих людей. Даже свою мать он считал чужим человеком, не говоря уже о других родственниках и знакомых. Лишь покойный отец был для него немного ближе остальных, даже если их отношения со стороны казались формальными. До того, как его болезнь прогрессировала, им нечасто доводилось вместе проводить время, но эти минуты были именно тем, чего ему так не хватало на протяжение всего детства - простой человеческой радостью. Император был довольно сдержанным человеком и так же не позволял себе лишний раз проявлять эмоции, однако в отношении сына и племянника выражал свою искренность настолько, насколько мог, находя в своем плотном графике время для обсуждения с ними личных проблем. Поскольку никому во дворце по-настоящему не было никакого дела до двух принцев, им приходилось собирать те редкие крупицы внимания, отводя для них в своей памяти особенное место.       В Великой Империи смерть императора означала вознесение его души на небеса к предкам, поэтому похороны сопровождались огромной прощальной церемонией, значительную часть которой составляла процессия от ворот дворца до гробницы, в которой должно покоиться тело императора. В ней участвовали все, кто был знаком с умершим сыном небес, вместе со своими семьями. Все участники процессии непременно носили белые траурные одежды и имели при себе букеты и венки из белых ирисов и других цветов, которые в последствии оставляли у входа в гробницу, на коленях кланяясь и благодаря императора за все его старания во имя процветания государства.       У главных ворот дворца уже собралась огромная белоснежная толпа, смешавшаяся с разноцветными венками и букетами. Увидев, что по лестницам спускают величественно украшенный резными золотистыми узорами гроб, многие начали расступаться, образуя проход. Позади носильщиков ступали пять человек в белом: трое мужчин и две женщины, держащие в руках по букету. Нэ Ше Ин сопровождал свою супругу, Ше Сян. Впереди шел их общий сын - Сичжень Ше, рядом с которым были Ше Цисюань со своей матерью - Ше Нянцзы.       Ше Цисюань поднял взгляд, чтобы осмотреть всех присутствующих, образовавших живой коридор. Все эти люди замерли в неглубоком поклоне, демонстрируя свои соболезнования семье императора. Многие лица он видел впервые, но большинство из них были знакомыми. В одном из первых рядов юный император заметил министра финансов Ци Чжан Ляо и его дочь Чжан Минчжу, чуть дальше в ряду стояли министр тайных поручений Сун Мин Си со своим племянником Мин Ло, чей поклон смотрелся, скорее, как одолжение, нежели выражал искренние сожаления. За ними находился совсем молодой человек с наивно-мягкими чертами лица, который слегка не вписывался в общий ряд этих важнейший персон. Это был министр по работе с населением по имени Ван Дэмин, недавно назначенный на пост, ему едва исполнилось восемнадцать. Вблизи него, по-родительски поглядывая в его сторону сквозь поблескивающее стекло монокля, стоял Мэн Ван Жу, старший брат Ван Дэмина, являющийся министром просвещения. Замыкали эту череду знакомых лиц министр обороны Хань Линь Чжао и Хуа Линь, который впервые не был спрятан им от чужих глаз, отчего держался несколько неуверенно. Он, как и многие другие, склонил голову и отчего-то закрыл глаза, что придавало некую серьезность его лицу.       Говорить во время шествия считалось дурным тоном, поэтому всю дорогу от дворца до храма предков, за которым располагалось место захоронения для династии императоров, было тихо. В павильоне храма, окрашенном в красные тона, с возвеличивающими императорскую династию фресками на стенах в золотых рамках каждый из присутствующих поочередно произносил несколько слов о покойном у алтаря. Долгое время спустя, церемония подошла к концу. Гроб должен был оставаться в храме еще несколько дней, чтобы желающие могли внести свои молитвы за благополучие и покой души императора на небесах.       На улице уже начинало темнеть, и люди начинали расходиться. Многие из них подходили к императорской семье, чтобы лично выразить соболезнования. Ше Цисюань с двоюродным братом стояли у входа в храм, принимая на себя слова сожаления и грустные взгляды выходящих. Оба юноши были уже изрядно вымотаны этими однообразными речами, насквозь пропитанными притворством, однако не все члены высшего общества сливались с общей лицемерной массой.       Вскоре к ним подошли два человека, на груди которых имелись значки в виде гербов, один из которых был фиолетовым, а второй - голубым. Молодой мужчина с фиолетовым значком вежливо поклонился обоим юным принцам, он выглядел заметно старше молодого господина, вставшего чуть позади него, монокль на его правом глазу также добавлял ему несколько лет, но если приглядеться получше, их лица имели сходные черты. Мэн Ван Жу был мягкосердечным, но высоко уважаемым человеком, всегда оправдывающим ожидания других. Поприветствовав юношей, он обратился к ним: - Ваше императорское Высочество Цао Лин Цзы, Ваше Высочество молодой господин Ше Сичжень, вероятно, вы уже изрядно утомлены подобными речами, но все же прошу принять наши искренние соболезнования.       Оба юноши поочередно поклонились, опустив взгляд. - Возможно, время не самое подходящее, но хотелось бы обсудить с вами одно важное дело.       Общение с этим человеком казалось для обоих намного более привлекательной перспективой, поэтому они, синхронно кивнув, последовали за ним. Они вошли внутрь храма, в котором уже почти не осталось людей.       Мэн Ван Жу был давно известен своим скептицизмом и обширными познаниями в науке и многих прикладных областях. Он уважал императора и его семью, но приравнивал тело, лежащее в гробу посреди павильона, к опустевшему сосуду, потерявшему всю свою жизненную функцию, поэтому считал глупостью все эти обряды и пустословные обращения к мертвецу. Ван Дэмин по привычке следовал за братом по пятам, не говоря ни слова. Взглянув на него, Ше Цисюань не мог не подумать о том, как вообще этот застенчивый человек может занимать свой пост министра по работе с населением, неудивительно, что даже в такое мирное время люди несколько раз выходили на улицы, чтобы выразить недовольство. Мэн Ван Жу подошел к гробу, который был открыт, и провел рукой по его краям. Этот жест показался всем присутствующим немного неуместным, но совсем не нес в себе оскорбительного подтекста. Уголки его губ слегка приподнялись. - Покойный император дал мне одно указание, - он говорил медленно и учтиво, без доли стеснения рассматривая бледное лицо лежащего в гробу тела, - лучше сказать, это было, его личным желанием, - затем он перевел взгляд на удивленных юношей, - он желал дать вам обоим достойное образование и подготовить к дальнейшей взрослой жизни, но не успел сделать этого лично. Как вы уже знаете, должна была состояться церемония открытия первой столичной академии имени Цао Лин Фэнь. Я почту за честь пригласить на обучение молодого господина Ше и Его Высочество Цао Лин Цзы. - Но, господин Мэн, разве ее открытие не было значительно отложено? - Ше Цисюань вежливо задал вопрос. - Церемония не состоялась по причине одного весьма печального для всех нас события, однако академия начинает свою деятельность через неделю. Господин регент - Ше Ин Нэ уже дал свое письменное согласие отправить вас обоих под мою ответственность на обучение сроком два года с проживанием на ее территории.       Ше Сичжень также не мог не вмешаться в разговор. - Господин Мэн, почему отец лично не сообщил нам об этом? И что значит "проживание на территории академии"?       Мэн Ван Жу снисходительно улыбнулся. - Господин регент считает, что вы должны обучаться по стандартам, общим для всех, чтобы воспитать в вас должную самодисциплину, - он обернулся к младшему брату, стоящему в паре шагов позади, - Сяо Дэмин, ознакомь будущих учеников с материалами.       Ван Дэмин, казалось, полностью принял на себя роль слуги, и совершенно не возражал против обращения к себе старшего брата. Он достал из сумки, которая все это время находилась за его спиной, пару свитков, затем подошел к Ше Сичженю и, поклонившись, вручил один из них со словами: - Молодой господин Ше, здесь собраны основные правила заведения, прошу вас ознакомиться с ними до прибытия на ваше обучение, - подняв глаза юноша встретился с ясно выражающим негодование и слегка надменным взглядом и добавил, - если вас не затруднит.       Мэн Ван Жу, казалось, улыбнулся чуть сильнее, слушая его речь. Ван Дэмин продолжил, повернувшись к Ше Цисюаню и также поклонившись ему: - Ваше Высочество Цао Лин Цзы, прошу вас также ознакомиться с правилами, - он дрожащей рукой протянул второй свиток.       Ше Цисюань вежливо улыбнулся. - Обещаю непременно выделить время для этого. Спасибо за вашу заботу, господин Мэн, господин Ван. - Я лишь исполняю волю императора, - Мэн Ван Жу поклонился и жестом показал Ван Дэмину пройти за ним к выходу.       Ше Цисюань и Ше Сичжень тоже поспешили выйти из храма, на улице было уже совсем темно, и запах цветов и благовоний, доносившийся из храма, смешивался с зимней ночной прохладой. Под голыми ветвями дерева неподалеку от входа в храм стояли две фигуры, облаченные в белое, они создавали видимый контраст с окружающим их пространством и выделялись заметно сильнее, чем остальные. Одна фигура была примерно на полголовы выше другой, оба силуэта выглядели так, что вот-вот собирались пойти навстречу. Первым к юношам направился высокий мужчина, им оказался лорд Хань Линь Чжао. В свете луны и единственного зажженного фонаря черты его лица сделались грубее обычного, полностью соответствуя его голосу. - Ваше Высочество молодой господин Цао Лин Цзы, молодой господин Ше, я и мой сын, Хуа Линь - лорд указал ладонью на замершего в поклоне молодого человека, подошедшего вслед за ним, - приносим вам свои искренние соболезнования. - Спасибо за вашу поддержку, господин Хань, - почтительно поблагодарил Ше Цисюань, зная, что в последнее время Линь Чжао чаще других навещал императора, ответственно выполняя его последние приказы по регулированию местных протестов.       Он также помогал Ше Ин Нэ с организацией похорон. Им нечасто приходилось контактировать раньше, но лорд являлся человеком, дела которого говорили о нем куда больше слов, поэтому Ше Цисюань питал к нему глубокое уважение. - Вы уже беседовали с господином Мэн Ван Жу? - этот мужчина не любил быть многословным, поэтому предпочитал сразу переходить к делу, если таковое было. - Да, господин Хань, - Ше Цисюань тоже был не против такого подхода.       Ему с трудом удавалось весь день разыгрывать страдающего от потери несчастного ребенка, многие из присутствующих за глаза прозвали его "золотой статуей с каменным сердцем", аргументируя это прозвище чересчур холодной реакцией принца на смерть отца. Он ожидал этого с самого начала, но от этого осознания не становилось легче, никто из них не мог предположить, что сердце внутри этой статуи сделано вовсе не из камня, разве что Ше Сичжень, знавший его с детства, смутно догадывался об этом. И, возможно, кто-то еще. Кто-то, стоявший рядом прямо сейчас и знакомый ему с совсем недавних пор.       Ше Цисюань украдкой посмотрел на этого молодого господина, впервые представшего перед ним в официальном наряде. Сейчас он был непохож на прежнего распущенного мальчишку, весь его облик внушал порядочность. Даже непослушные длинные волосы были собраны в аккуратный пучок, лишь пара уложенных прядей опускалась на одежду с обеих сторон от лица, обрамляя его форму. Почему-то при взгляде на него становилось теплее и немного спокойнее. Неужели он был настолько красив, чтобы согревать одним своим видом?       На радость Ше Цисюаня эти неуместные мысли не успели пронестись в его голове и были прерваны. - Моему сыну выпала большая честь проходить обучение вместе с будущим императором и молодым господином Ше. Очень надеюсь, что вы сможете найти общий язык, - он многозначительно посмотрел на сына, - Хуа Линь, не хочешь сказать пару слов?       Хуа Линь поднял голову, посмотрев на отца, затем повернулся к Ше Цисюаню и несвойственным ему формальным сдержанным голосом произнес: - Ваше Высочество Цао Лин Цзы, господин Ше, очень жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. Мне ни разу не доводилось лично увидеться с великим императором, но все же смею просить принять свои соболезнования, - произнося эти слова, совершенно обычные для сегодняшнего вечера, Хуа Линь отчего-то чувствовал неловкость.       Ему казалось, что он не имеет право говорить подобное, поскольку недостаточно чувствует скорбь от потери незнакомого ему человека, но при взгляде на Ше Цисюаня, который в последнюю их встречу вел себя достаточно беспокойно, он понимал, что желает поддержать его, пусть даже пустыми словами и каплей искренних сожалений во взгляде.       Где-то недалеко послышались тяжелые шаги и знакомый голос: - Сичжень, Цисюань, мы возвращаемся во дворец, - его обладателем был Ше Ин Нэ, мужчина средних лет с парой характерных мимических морщин между бровями и соответствующим серьезным взглядом, - господин Хань, еще раз благодарю вас за помощь.       Хань Линь Чжао и Ше Ин Нэ поклонились друг другу, после чего лорд Хань первым направился к калитке в заборе, ограничивающем территорию храма. Вслед за ним уверенной походкой отправился Ше Ин Нэ с сыном, которого слегка подталкивал в спину. Хуа Линь и Ше Цисюань остались позади, растерянно смотря друг на друга, будто о них только что забыли. Это продлилось буквально одно мгновение, после чего оба юноши обернулись на резкий, но тихий звук падения, раздавшийся далеко позади. Хуа Линь быстро среагировал, сказав: - Отец, я, кажется, оставил свою накидку в храме, я скоро вернусь.       Хань Линь Чжао кивнул, отправившись дальше к ожидающей его карете. Ше Ин Нэ, как будто вспомнив что-то очень важное, окликнул племянника: - Цисюань, иди за ним и закрой дверь в соседний павильон, я уже отпустил слуг.       Ше Цисюань поспешил догнать Хуа Линя, который уже скрывался в темноте. Изначально они, как и предполагалось, вошли в храм. Хуа Линь не солгал - накидка действительно лежала на одной из низких скамеек рядом со столиком с благовониями. Подняв ее, он заметил Ше Цисюаня, запирающего защелку внутренней двери. - Ше Цисюань-сюн, ты ведь тоже слышал это? - громким шепотом спросил он. - Кажется, звук был с кладбища позади храма. Думаешь, нам стоит проверить?       Хуа Линь кивнул, было действительно странно, если бы кто-нибудь отправился на кладбище ночью, взяв с собой что-то тяжелое, поэтому они единогласно решили проверить обстановку. Пробравшись через низкий забор, они остановились за углом храма, вглядываясь в жуткую темноту. Было невозможно разглядеть что-либо, но, если прислушаться, бесспорно можно было различить систематически повторяющиеся звуки, а если провести несложный анализ, можно было заключить, что это были удары лопаты о землю, - кто-то выкапывал могилу. Ше Цисюань осторожно потянул стоящего перед ним Хуа Линя за край рукава, намекая, что им пора уходить. В этой темноте было сложно различить даже дорогу под ногами, поэтому смысла оставаться и пытаться выяснить что-то еще не было, к тому же они в своих белых одеждах были куда заметнее тех, кто, кажется, в отличие от них позаботился о своей маскировке. Юноши с трудом отыскали обратный путь через забор. Свечи с одной стороны фонаря оказались потушены. - Вот почему здесь ни черта не видно, - раздраженно прошептал Хуа Линь. - Завтра встретимся на кладбище, - Ше Цисюань, как обычно, был спокоен, - думаю, никто не способен выкапывать могилы, не оставляя никаких следов после себя. - Ше Цисюань-сюн, иногда ты просто поразителен, - Ше Цисюань не видел его лица в этот момент, но казалось, что Хуа Линь улыбнулся. - Думаю, господин Линь поражает меня намного чаще, чем я его, - юноша улыбнулся в ответ, - кажется, мы надолго задержались.       Хуа Линь кивнул и отправился к калитке, но был остановлен. - Хуа Линь, подожди секунду, - Ше Цисюань догнал его, чтобы вернуть накидку, оставленную на заборе самим Хуа Линем минуту назад, - ты и вправду поразителен.       Хуа Линь, опять же, не почувствовал ни капли стыда, лишь улыбнувшись своей рассеянности. - Спасибо.