Zero

      Жизнь Саши разнообразием событий не отличалась: будни в ней были скучные, одинаковые, серые. Начинались они с пиликанья будильника, со слепящего кафеля ванной, с мятного вкуса зубной пасты, с маминого полусонного напутствия не забыть проездной-ключи-деньги-телефон-бутерброды. Продолжались — темноватым подъездом с тремя выбитыми лампочками, насквозь пропахшим кошачьей мочой, тесным двориком с рядами припаркованных машин, подмаргивающих фарами, кленовой аллеей, шумным перекрестком, приглушенным гулом метрополитена, монотонно раскачивающимся и убаюкивающим вагоном, какой-то ерундой в новостной ленте — и зачем он на все эти группы подписался? — музыкой в наушниках, длинным эскалатором, подземным переходом с промозглым сквозняком…       Всё осталось прежним и всё неуловимо изменилось, словно кто-то ловкой рукой фокусника повернул цветовой тумблер, и краски из холодных стали теплыми и уютными. Фокусник еще немного подкрутил колки, на которые крепились внутренние струны, подправил, проверил, чтобы звучали в унисон, прибрался, выкинув ненужный хлам, поставил у сердца бумажный фонарик и ушел, а Саша теперь с радостью просыпался, с улыбкой спускался в метро, вприпрыжку бежал на работу.       Когда шел не на смену, а в универ — фонарь убавлял свечение на полтона, тихо грел, мысли делались тягучими и мечтательными, стихи всё чаще приходили из страны оленьих снов, из краев северных аврор, из соколиных степей, из шелкопрядного востока, из рыжих песчаных дюн. Безымянный человек с хандрящим осенним голосом звонил регулярно, и Саша исподволь постоянно о нем думал. Если вдруг человек пропадал и звонка по неизвестной причине в какой-то день не случалось — сперва пугался, не убился ли тот, переживал, подолгу не мог уснуть. Потом, когда человек все-таки объявлялся — обижался, дулся, ворчал, иными словами, всячески порочил гордое звание психолога.       Иногда ему казалось, что человек не звонит нарочно, терпит, ходит с трубкой в сведенной руке, но кнопку вызова так и не нажимает, а после от этого мучается и изводится.       Иногда ему казалось, что сам он слишком много думает всяких глупостей.       — …А кому вы сами звоните, когда хотите суициднуться? Своим коллегам? Ты им такой: «Ну и чего ради мне влачить это жалкое существование?», а они тебе в ответ: «Завтра твоя смена, ублюдок, попробуй только!». Не создавать проблем другим людям — чем не достойная причина жить?       В последние дни постоянный клиент Саши был далек от самоубийства, как аборигены Австралии — от нанотехнологий, и бессовестно спекулировал своим псевдокризисом; оба они это понимали, но благоразумно помалкивали: болезнь перешла в состояние затяжной ремиссии, и отказ от терапии грозил повлечь за собой неизбежный рецидив.       — Сомнительная причина, — без обиняков отрезал Саша, с тоской посматривая на кулер и кофечайную тумбочку. Кофечайная тумбочка превратилась в риф, отрезанный от большой земли и неприступный, и чтобы причаститься ее благ, следовало отправиться в долгое, изнурительное паломничество. — Мне запретили держать чашку на рабочем месте, — зачем-то сообщил он клиенту о своей беде.       — И почему же? — с интересом ухватился тот за новость.       — Потому что я слишком часто ее опрокидываю.       — Заливаешь компьютер кипятком?       — Нету у меня компьютера, телефон один только. — Натолкнувшись на удивленное молчание, пояснил: — Я стажируюсь всё еще, мне пока не выделили.       — Тогда не понимаю, в чем загвоздка, — трезво заключил мужчина, за эти месяцы из незнакомца превратившийся в доброго знакомого. — Телефон убить сложно, а деревяшка всё стерпит. А что, останешься там работать, когда стажировку пройдешь?       — Останусь, наверное, — чуть подумав, подтвердил его предположение Саша. — Психолог из меня не ахти какой, а тут хороший опыт получить можно.       — Значит, буду звонить тебе и использовать свои законные сорок минут на психологическую поддержку. Кстати, почему такой лимит?       — Это не лимит, — попытался объяснить Саша. — Это на тот случай, когда звонят просто так, от скуки поболтать. Я же сказал, что можно перезвонить после того, как связь оборвется. Иногда, если ситуация серьезная, мы просим временно снять это ограничение и говорим с человеком до победного. Порой и по восемь часов на это уходит.       — Ясно. Так все-таки, к кому вы сами идете, когда плохо, когда срывает, когда случается что-нибудь такое, с чем ни к кому не захочешь обращаться, а в себе проживать не хватает сил?       — Вообще к коллегам обращаться советуют, но у меня ни разу не появлялось такой потребности, — поразмыслив, ответил Саша.       — И что, ты бы доверил им свои проблемы? — усомнился человек и, подняв голос до колкого градуса, предложил: — А вообрази на секундочку только, что твоя проблема — это неконтролируемое ночное мочеиспускание. И причина, допустим, вовсе не физическая, а психологическая, так что врач в поликлинике только разводит руками. Вот ты приходишь утром на работу, подходишь — на выбор — к любой из коллег и делишься с ней своей маленькой интимной проблемкой, не стыдясь подробностей и деталей. Как, по-твоему, что случается после обеда?       — Не хочу даже представлять, — поежился Саша. Заподозрив за клиентом попытку выстроить из собственной ситуации проекцию и таким нехитрым образом на нее намекнуть, осторожно предположил: — Вы страдаете энурезом?       — Вот уж нет, — спокойно рассмеялся человек. — Хотя, говоря начистоту, предпочел бы мучиться им.       — Зачем делать великую тайну из своей проблемы, когда можно было бы давно поделиться ей со мной, и мы могли бы вместе попытаться с ней справиться? — в очередной раз не выдержав, возмутился Саша.       — Вместе — это вряд ли, — точно так же в очередной раз отказался собеседник. — Не со всем можно справиться сообща, с некоторыми проблемами ты всегда остаешься один на один. Каждый из нас по сути своей одинок, одиноким рождается и одиноким умирает. Всё остальное — только иллюзия участия.       — Вы разочаровались в отношениях? — запоздало, но сообразил Саша, ощущая себя при этом так, будто совершил в своем профессиональном росте колоссальный прорыв. — Странно, что вы позвонили сюда, — заметил он, давно уже привыкнув к знакомо-незнакомому человеку и общаясь с ним скорее как с другом, нежели как с клиентом.       — Это почему же — странно?       — Ну, обычно люди в таком случае предпочитают… другую службу.       — «Секс по телефону», что ли? — догадался мужчина и, получив в ответ утвердительное молчание, продолжил: — Ну, и чего я там не слышал? Как будто бы там с тобой разговаривают по душам… К черту лысому этот гребаный телефонный секс. Не знаю, как тебя, а меня, к примеру, ни разу не возбуждает, когда мне на уши несут бездушные пошлости. Если бы они честными были — дело другое. Если бы они просто искренне что-то душевное говорили, в этом и то было бы больше толку… поэтому я и звоню сюда, — весело резюмировал он.       Саша различил сквозь телефонные помехи, как хлопнула автомобильная дверца и пропищала сигнализация, а собеседник его, по всей видимости добравшись до места, с сожалением сказал:       — Всё, мне пора закругляться. Сколько мы с тобой говорили? Вроде минут пятнадцать, я засекал. Значит, вечером еще позвоню. Это ведь ничего?       — Ничего, — ответил растерявшийся от неожиданности и чуточку погрустневший Саша: разговор завершился слишком быстро, но худшим было даже не это. Худшим оказалось то, что сам он, как выяснилось, почему-то стал нуждаться в их общении ничуть не меньше, чем его клиент. В итоге он не придумал ничего лучше, чем выдавить заученную избитую фразу: — Вы можете обращаться в любое время.       — Запомню, — ответил человек и исчез, растворившись в улицах огромного равнодушного города.

***

      — Ты, кстати, куришь?       — Нет, не курю.       Он действительно перезвонил — поздно вечером, ближе к концу смены, когда глаза у Саши уже слипались и с надеждой косились на Валентину Ивановну, страдающую бессонницей, а оттого всегда охотно соглашающуюся подежурить в ночь и частенько по доброте душевной тайком отпускающую своих коллег пораньше домой.       — Жаль, а то хотел тебя спросить, с чем ты пачку обычно выбираешь.       — В смысле, вы хотели бы узнать, какие сигареты я люблю?       — Нет, я про пачку говорил. Ну, может видел, демотиваторы на них такие жутенькие, а-ля «одумайся и завяжи».       — А-а… — протянул Саша — он хоть и не был приверженцем этой пагубной привычки, а пачки все-таки видывал, и некоторые из них действительно откровенно его пугали. — Я вас понял. Ну, не знаю даже… Что бы я из всего этого разнообразия выбрал… А какие варианты вообще имеются?       — Разные, — неопределенно отозвался человек. К вечеру небо окончательно ссупилось, за окном накрапывало леденистой моросью, и с той стороны, откуда звонил самый постоянный Сашин клиент, тоже доносился мерный, еле заметный шум: дождь объединял всех, кто жил в пределах столичного града, окутывая своим сырым покрывалом. — Минздрав, говорят, штук десять их утвердил. Некоторые особенно впечатляют — например, «самоуничтожение». Какие варианты есть, спрашиваешь? Ща соображу. Из того, что мне чаще всего попадалось: «рак легкого», «зависимость», «мертворождение»… Что же еще там было-то? А, вспомнил: «недоношенность», «импотенция», «ампутация», «инфаркт» и — вот это во всех смыслах уникальный вариант — «страдание». Я обычно предпочитаю брать «зависимость» или «страдание». Я не против приятной зависимости, а курение страданий в определенном ключе так и вовсе приобретает некий сакральный смысл… Так что бы ты выбрал, если бы курил?       — Не знаю… — опешил Саша. И невпопад спросил: — А при чем здесь ампутация?       — А при чем здесь страдание? Значит, есть какая-то косвенная связь. Как между взмахом крыла бабочки в любой точке земного шара и ростом российских цен. Связать при должном умении можно всё что угодно… Странно, кстати, что на водку эти демотиваторы не лепят. Но водка — священное достояние и имидж-марка страны, и трогать ее — кощунство, а жаль… Вот где бескрайний простор для фантазии! «Белая горячка», «идиотизм», «амнезия»…       — Я бы, наверное, не смотрел на эти картинки, — так и не определившись толком между «страданиями» и «зависимостью», ответил ему Саша. — Они и впрямь… демотивируют. То есть люди ведь получают какое-то удовольствие от курения, раз уж курят? С точки зрения психологии, одно и то же действие может принести тебе пользу, вред или остаться нейтральным. Курение, конечно, полезным не бывает, но деструктивные мысли приносят гораздо больше вреда.       — Ты так считаешь? — голос собеседника звучал с неподдельным интересом, словно философия блаженного горе-психолога и впрямь в чем-то пришлась ему по душе.       — Да, считаю! Поэтому прекратите думать о самоубийстве! — сердито, будто строгая и рачительная нянька, приказал Саша. — Это самая деструктивная мысль.       — Я пока и не думаю… — оторопело признался ему человек. И добавил: — Давно уже. С тех пор, как тебе звонить стал… — Вдруг резко встрепенулся, ровно припомнил что важное: — Ты спросил меня про разочарования сегодня утром, кажется? Возвращаясь к твоему вопросу: я разочаровался во всём. Иначе не хотел бы, как у вас это принято называть, «выпилиться». Иначе и не позвонил бы сюда. Я разочаровался в том, что у нас поставлено во главу угла, что превращено в цель и самоцель… Вот есть ты, живой человек — существуешь, мыслишь, дышишь, чего-то ждешь, о чем-то мечтаешь, — и вдруг ты оказываешься попросту списан со счетов из-за великой мелочи, ты никому больше не нужен, ты и сам прекрасно отдаешь себе в этом отчет, и тогда… Тогда, скажи мне пожалуйста, мальчик-психолог, в чем искать смысл для того, чтобы жить?       — Расскажите мне… — шепотом попросил Саша, вместе с беспроводной трубкой ускользая из зоны чуткого внимания Валентины Ивановны, облокачиваясь на подоконник и прижимаясь лбом к оконному стеклу. — Да расскажите же!.. Иначе я не смогу ничем вам помочь.       — Завтра, — дал ему заведомо лживое слово мужчина, и в трубке послышались помехи, колодезное эхо подъезда, гулкие лестничные шаги. — Я попробую рассказать тебе завтра… как-нибудь. Обещаю.