Zero

      Непроглядный вечер рассыпа́л фонарные блики по полынному льду, по черному асфальтовому стеклу, снег наметало сугробами у крыльца престарелого советского здания в желтой штукатурке, чтобы по дрянной традиции аккурат к новогоднему торжеству растопить и разлить лужами на зеленом ежике газона, с неба сыпала частой мукой колючая мелкая крошка, рабочие часы давным-давно вышли, а Саша бегал из одного угла офиса в другой, врезался в столы и скидывал чужие бумаги и ручки, пытаясь исправить изначально безнадежную ситуацию.       — Боже, ну зачем же вы это сделали?! — запуская пальцы в волосы и болезненно их дергая, снова в отчаянии потребовал ответа он.       — Что я сделал-то особенного? — заплетающимся языком с овечьей кротостью отозвался клиент. В трубке шуршало, беспорядочно шумело, никакого ровного шага не угадывалось и в помине, дыхание было отяжелевшим, чуть сиплым от холода. — Подумаешь, нажрался… И чего такого-то?.. В первый раз, что ли?..       — Вы мне в таком состоянии никогда еще не звонили! — пояснил Саша. — Я по наивности своей думал, что вы не пьете…       — А я и не пью, — подхватил клиент. — Я напиваюсь. Изредка. Кстати, первый раз с момента нашего знакомства.       — Но зачем?.. — в недоумении вопросил Саша. — Вы же практически невменяемы! Вы не понимаете даже, где находитесь…       — Понимаю, — уверенно возразил его VIP-суицидник. — Очень даже хорошо понимаю, — повторил он и выдал бессмысленное, но безупречное с точки зрения логики: — Не дома.       — Просто замечательно! — взвыл Саша, зажимая трубку между ухом и плечом и хватаясь за голову уже обеими руками. — И что теперь делать?       — Тебе-то какая разница, где я… и в каком состоянии… Говорить-то я могу, — обиделся звонящий.       — Говорить вы тоже не очень хорошо уже можете, — с едкой заботой заметил его паникующий личный психолог. — Как вы в таком случае ходите — даже представлять не хочу.       — Да какая разница, в самом деле, хорошо говорю или плохо… Главное, ты меня понимаешь, — повторил человек, и вот тогда Саша не выдержал.       — Вы находитесь черт знает где в состоянии сильного опьянения, на улице зима, время — к ночи, метет так, что на расстоянии метра уже ничего не видно… И это всё, по-вашему, нормально? — на одном дыхании ультимативным тоном выпалил он. — Вы сейчас поговорите со мной, а дальше что? Будете блуждать по улице, пока где-нибудь не свалитесь или не угодите под машину?       — Ты чего-то меня недооцениваешь, — еще пуще оскорбился человек, под действием алкоголя ставший в разы чувствительнее, чем бывал обычно. — Нормально я держусь на ногах и падать, уверяю тебя, не собираюсь. Как и попадать под машину.       Но несмотря на его бодрый подградусный голос и твердые заверения, Саша отчетливо понимал, что там снег и ветер, там нулевая видимость, там бравада и вызов законам физики, которые, к сожалению, даже в такие моменты — и особенно в них — исправно работали.       — Как я могу быть в этом уверен? — не прекращал спорить и стоять на своем он. — Меня же там с вами нет!       — А очень жаль, — выдал вдруг человек.       Сашу кольнуло, он едва не плюнул на всё, едва не признался ему как на духу, раскрывая сердце и отвечая сокровенное: «И мне, боже, как же жаль, что я сейчас не с вами, что я не могу быть с вами, что я всегда по другую сторону трубки от вас!» — но удержался, прикусил язык, поостерегся, хотя, скорее всего, алкоголь недобрым пастырем подчистил бы своему подопечному память к утру, удалив из системы все вирусные файлы.       — Жаль, что нет, — между тем продолжал человек, развязно болтая и не понимая, что творит с несчастным недоучкой-психологом своими легкомысленными словами. — Думаешь, мне в кайф одному пить? Я же не алкаш какой-нибудь… Но все мои старые друзья, представь себе, давно остепенились и теперь меня игнорируют. И я их не осуждаю… сам бы тоже на их месте не потащился бухать с каким-то неприкаянным дебилом-дружком. — Помолчав немного, прибавил еще честнее: — Я и дружу-то с одним тобой… Если только это можно назвать дружбой. Тебе же наверняка по-настоящему и дела до меня нет…       — Хватит! — в бешенстве потребовал Саша, повысив голос до грозного шепота. — Не надо за меня говорить, не смейте утверждать, будто знаете то и это… Не знаете вы ничего!       — Ну, ладно… — недоверчиво согласился человек. — Не знаю так не знаю. Говорю, жаль, что ты там… в телефоне этом… я бы с тобой вживую поболтать хотел. Но я помню, персональные данные и все дела. А так, в бар бы какой-нибудь наведались с тобой в пятницу вечерком… Тут, кстати, ни одного бара вокруг. Даже фонари, и те горят через раз. Дай хоть имя тебе свое скажу, — вдруг предложил ни с того ни с сего он, нанося этим предложением фатальный удар.       — Зачем? — взволнованно и обреченно спросил Саша, прекрасно понимая, что знание это ничего хорошего ему не принесет, разве только новую ломку и усиленную стократ тоску.       — Зачем, зачем… Что мы с тобой как тени безликие? Ты-то не говори, не обязан… А мне можно, я там у вас и даром никому не нужен. Не фамилию же говорю. Меня Дима зовут. Или Дмитрий Андреевич, если тебе так удобнее будет. Хотя я бы без официоза предпочел…       — Господи, да что же вы творите-то!.. — почти что взвыл Саша, чувствуя, как чужое имя-отчество отпечатывается в его памяти каленым железом и горит следом ожога.       — А что я творю? — не понял человек, с этого момента действительно приобретший чуть больше личностных черт и ставший для Саши не просто постоянным клиентом, а Дмитрием Андреевичем. Обо что-то запнулся, матернулся и раздраженно выдал: — Что за гребаная дыра? И как меня сюда занесло?..       — Вот! — ткнул Саша в его же слова, радуясь, что можно переменить обратно тему. — Как вас туда занесло, вы уже не помните! А говорите, что в порядке всё с вами будет!       — Да в порядке, — отмахнулся клиент. — Что мне сделается? — И вдруг огорошил: — Похуй на всё. Давай расскажу тебе… А то на трезвую голову никак не могу решиться. Ну, не умею я за собой слабости признавать… не выходит. Может, хоть так смогу.       И вот на этих его словах, подталкивающих к самому краю пропасти, Саша перепугался по-настоящему. Его окатило холодом и осознанием, что здесь всё оборвется, здесь сгорят и рухнут мосты, а этот субботний звонок станет невозвратно последним.       — Не смейте! — только и успел взмолиться он.       — Это почему же?.. — не понял Дмитрий Андреевич.       — Вы пьяны! — исступленно выдохнул Саша. — Вы не должны мне в таком состоянии ничего рассказывать! Хорошо, если к утру забудете, а если нет? Тогда, скорее всего, вы уже никогда сюда не позвоните…       — Ну, хорошо, хорошо… А признаться в любви по пьяни можно?       — Что?.. — ахнул Саша — за его грудиной будто пробился кипяченый гейзер — и не нашелся ничего лучше, чем промямлить, заикаясь: — На… наверное.       — Раз можно, то буду признаваться… Люблю я тебя. Ты мне как брат совсем.       Саша покачнулся, споткнулся, успел ухватиться за спинку пустующего Катиного стула и медленно опустился в него, чтобы не упасть. Сверху на голову свалился Катин розовый палантин, а горло свело слёзным удушьем, точно висельной петлей.       — Как… брат? — печально переспросил Саша, стаскивая с себя чужую вязаную тряпку, насквозь пропахшую парфюмерными маслами и смолами.       — А что, плохо?       — Нет, совсем нет! — спохватился он. — Только зачем же вы напились? — спросил с укором и собачьей тоской, окончательно позабыв о том, что у них есть спасительные бирки, прицепленные мудрыми людьми, и что ради собственного благополучия нужно просто соответствовать этой бирке, не выходя за ее строгие рамки.       — Ты будто не понимаешь? — уныло отозвался клиент и сам же себе ответил: — Конечно не понимаешь, ты молодой еще слишком. Ну, посмотри ты вокруг… Там же повсюду эти чертовы гирлянды, музыка, предчувствие праздника… будь он неладен. А мне, как подумаю о празднике, так снова сдохнуть хочется. Что мне в нем радости… Зачем напился, спрашиваешь? Делать было нечего, вот и напился, — коротко подытожил он.       — Надо как-то довести вас до дома, — оживился Саша, вскакивая с Катиного стула и бросаясь обратно к своему компьютеру. — А то, не дай бог, с вами что случится…       — Не случится со мной ничего… — заупрямился Дмитрий Андреевич, но Саша не стал его даже слушать.       — Сами сказали, что я вам как брат, — напомнил он. — Ну, так прислушайтесь ко мне как… как к младшему брату.       — У тебя братья-то есть? — уточнил Дмитрий. — Или сестры? Можешь не отвечать, и так ясно, что нет… Старшие младших не слушают.       — А вы послушайте! — попросил Саша и прибавил: — Пожалуйста, послушайте меня…       — Хорошо, — неожиданно покладисто откликнулся тот, словно у Саши имелся к нему секретный доступ. — Я тебя слушаю. Что ты хочешь, чтобы я сделал?       — Прежде всего, остановитесь! — велел Саша, пока пальцы подгоняли старенький скрипучий «Эксплорер», катающий по кругу иконку загрузки и никак не желающий отдавать стартовую браузерную страницу. — Остановитесь и оглядитесь вокруг. Есть поблизости кто-нибудь из прохожих?       — Да кто тут в такую зверскую погоду ходить-то будет… — пьяно проворчал Дмитрий Андреевич. — Не вижу я никого.       — Так, ладно, — смирился с первой неудачей Саша, благословляя всемирное колесо, кое-как докрутившееся до Гугла. — Тогда этот вариант отпадает. Посмотрите на дома́ рядом с вами, есть на них табличка с названием улицы?       — Дома́? — переспросили в трубке и честно сообщили: — Это больше на ангары похоже… То, что рядом со мной. Четыре… блядских больших ангара… полукруглых… Слушай, да какая разница?       Ангары Гугл при всем желании идентифицировать никак не мог, пьяный человек наотрез отказывался с Сашей сотрудничать, предпочитая пустой и бессмысленный треп, а время тикало, приближаясь к безжалостной гильотине, подвешенной умелыми техниками на сороковой минуте связи.       — Кроме ангаров, — стараясь не поддаваться панике, решил зайти с другого конца Саша, — видите что-нибудь?       — Да здесь темно, как в жопе негра… — буркнул его клиент, недовольный тем, что его заставляют озираться и что-то выискивать. — Здания бетонные, приземистые… Какие-то ворота, КПП, забор прутьями с колючей проволокой… Машины припаркованные. Береза.       — Береза?.. — вконец уж растерялся Саша.       — Ага. Кривая и ощипанная. Кажется, вижу впереди какую-то высотку…       — Идите к ней! — почти взмолился Саша, ухватившись за этот ориентир. — Пожалуйста, идите в ту сторону!       — Да иду я, иду… — послушно отозвался Дмитрий Андреевич, а Саша вдруг остро ощутил, что окажись они друг рядом с другом в эту минуту — можно было бы без лишних слов взять хоть за руку, хоть за шиворот, и просто повести, толкая в нужном направлении: доверие между ними сделалось безоговорочным и почти абсолютным.       — Если вдруг поблизости окажется дом, — напомнил он, — посмотрите, есть ли на нем аншлаг.       — Что?.. — уточнили в трубке. — Какой аншлаг? Здесь глушь, тропинка с разъебанным асфальтом и кирпичная стена впереди. Аншлаг тут примерно как в могиле.       — Я не про тот аншлаг… Про табличку эту… ну, где улица и номер дома написаны, — пояснил Саша, в очередной раз зарекаясь прилюдно называть вещи исконными, но давно забытыми именами. — Вы мне скажите, если хоть что-нибудь увидите, хоть какой ориентир.       — Я много чего вижу, — пьяно сообщил Дмитрий Андреевич. — Только тебе за ориентир не сгодится. Ну, вышел я на дорогу какую-то, свернул налево. Иду вдоль высотки… Нету на ней никакого аншлага и выглядит она так, словно сдохла еще в эпоху «совка». За ней — березовый сквер…       — Да мне бы хоть как-то понять, где вы находитесь! — в отчаянии взмолился Саша, не сводя взгляда с часов.       — Где я нахожусь? — развязно подхватил приободренный градусом мужчина, различимо щелкая зажигалкой и затягиваясь сигаретой. — Мне кажется, мальчик-психолог, что нахожусь я прямо между «где-то» и «нигде»; еще совсем немного — и у места этого не останется ни памяти, ни имени. Находясь здесь, можешь быть твердо уверен лишь в одном: ты здесь никому не нужен. То есть нужен, но предметно. Как некая единица… чего угодно: населения в целом, его фертильной части, рабсилы, электората… Думаю, тебе-то объяснять не нужно, что эти слова значат, раз у тебя в голове всякие «аншлаги» водятся. — Он вдруг запнулся, замолчал на несколько секунд, словно оглядывался кругом, и радостно объявил: — Всё, тут тупик! Опять я влез в какую-то промзону…       — Тогда возвращайтесь обратно! — в спешке потребовал Саша. — Да хоть через сквер березовый тот пройдите…       — Ща, погоди, — отозвался Дмитрий Андреевич, не выпуская сигаретины из губ, и слова его прозвучали чуточку скраденно, размыто. — Там от высотки с кирпичной стеной еще направо была дорога.       Он вернулся к развилке, куда вывела его от складов тропка с затрапезным асфальтом, и направился в противоположную сторону. Шел, подгоняемый личным психологом-навигатором, до тех пор, пока на каком-то одноэтажном постовом домике не обнаружилась табличка, извещающая о том, что место это — не лютое захолустье, не задворки мира и не околичная дыра, а самый что ни на есть город, живой и людный.       А если быть еще точнее, то проспект Вернадского.       Радость Саши этому открытию оказалась недолгой, он едва успел ее ощутить, как на смену тут же заступило расстройство, намешанное с ревностью, прожорливой и черной, как припорошенный пылью снег загазованной автострады.       На часах оставалось чуть меньше пяти минут — что он мог успеть сказать за это время? Собравши воедино всё свое разлаженное, разваливающееся на осколки существо, он произнес, болезненно выталкивая припудренные фальшью слова:       — Вы от метро доберетесь? Далеко вам… от него идти… или вам еще ехать?       — Недалеко, — успокоил его Дмитрий. — Не переживай ты! Я тут рядом с метро живу.       — Пожалуйста, вы только идите домой!.. — взмолился Саша горячечным шепотом: завершив разговор, человек мог отправиться куда угодно — да хоть в те же бары, коих возле метро наверняка имелась тьма-тьмущая, и это было бы гораздо лучше, чем сидеть в квартире, таращиться в стену и считать на обоях цветочки.       Человек, чье имя теперь нарывало на сердце открытой рваной раной, мог пойти в бар, завести там приятное знакомство с логичным продолжением, и любая попытка отговорить его от этого была бы со стороны Саши профессиональным злоупотреблением.       Всего один только субботний вечер на подступах к Новому году мог исцелить, подлатать, исправить человеку жизнь, и Саша не должен был ни во что вмешиваться.       — Что? — как нарочно, связь в трубке с шипением и фоновыми помехами сбойнула, и собеседник его не расслышал.       — Будьте аккуратны, — через силу выдавил Саша, стараясь, чтобы голос не сорвался на предательский всхлип. — Вы будьте аккуратны. Берегите себя.       Он хотел этого человека, и когда голоса их сталкивались, встречались, смешивая дыхание через призрачный провод, его окутывало сладостью платонического экстаза.       Просто говорить с ним, пребывая во взаимном одиночестве, было достаточно, чтобы быть счастливым.       Остаться в одиночестве невзаимном — вот что было для Саши страшнее всего.