На чердаке

Маленький целлулоидный клоун завертелся на шарнирах, перезванивая крошечными колокольчиками на колпачке и рукавах. Серафим прислушался, пытаясь понять, что это за мелодия, и тут клоун запел, довольно точно подражая голосу Челентано: — Serafino campanaro suona il rock, suona il rock… — Хватит издеваться-то, — возмутился Серафим. — Не нравится? — спросил Костик. — Не нравится, — подтвердил Серафим. И хотел было велеть Костику убрать загребущие лапы от редкого и ценного пересмешника, но ученик уже зашептал что-то клоуну на ухо. — Сим-сим, откройся! Сим-сим, отдайся! — противным глуховатым голосом запел клоун. — Прекрати! — Серафим заткнул уши. Костик с явным сожалением попросил пересмешника умолкнуть. — А говорят, людям приятно слышать свое имя… Конечно, Серафино и Серафима — это не совсем то, но ведь достаточно близко, а? Я просто больше никаких подходящих песен не знаю. — Да больше и не надо, я и так оглох, — сварливо отозвался Серафим. — А обязательно говорить пересмешнику, что именно копировать? Может, он сам что-нибудь сочинит? — с надеждой спросил Костик. — Оставь пересмешника в покое! Ты вообще не должен трогать артефакты, это понятно? — Артефакты не трогать, с потолка не свисать, по чердаку не бегать, из окна на грушу не прыгать… Может, мне еще и не дышать? — ничуть не обидевшись, спросил Костик и залез на шкаф, зажав пересмешника под мышкой. — И на шкаф не лезть, — добавил Серафим. Костик, всё так же безмятежно улыбаясь, перелез со шкафа на комод и приобнял стоявший на нем анатомический торс. — На комоде не сидеть, торсы не обнимать? — с готовностью спросил он, стоило Серафиму раскрыть рот. — Вот конкретно этот не надо, ладно? — Серафим поспешно снял торс с комода. — А что? — А то, что это поглощающий торс. Он выворачивается наизнанку вокруг жертвы, как морская звезда. — Вот! Я так и знал, что вам небезразличен. Спасение любимого ученика заботливым учителем, спешите видеть! — объявил Костик, встав на комод, как на подмостки. — Да нужен ты мне сто лет, — отмахнулся Серафим, убирая торс за шкаф. — Просто торс одну душу почти семь месяцев переваривает. Не хватало еще переводить артефакт на тебя. — Ну, признайтесь, где-то в глубине души вы меня любите, — не отставал Костик. — Да вот что-то нет. — Ну, хоть немножко, а? — Да отвяжись ты, бацилла! Серафим сердито всплеснул руками и принялся выстраивать в ряд крошечные флаконы, найденные на трюмо. Некоторые походили на потенциальные вместилища заблудших снов, но нужно было проверить их на наличие дефектов. — Вопрос, — объявил Костик. — Ну, что еще?! — Круглый стеклянный плафон — это сфера или часть лампы? Серафим обернулся, чтобы увидеть, как Костик балансирует на комоде, удерживая на вытянутой руке пыльный плафон и старательно жмурясь. Пересмешник ехидно поглядывал на Серафима и как будто собирался что-то сказать. — Не смотрю, чтобы не испортить темп, — гордо сообщил Костик. — Тембр, дубина. Поставь на место и ничего не трогай, сколько можно повторять! Все еще жмурясь, Костик поставил плафон туда, где, как ему казалось, должен был быть шкаф. Шкафа не было еще сантиметров десять, и плафон со звоном разбился. — Промахнулся, да? — жизнерадостно спросил Костик. — Ну, зато глаза можно открыть… Серафим издал утробный вой, глядя на осколки. — Очень ценная была фиговина? — с сочувствием спросил Костик, спрыгнув с комода. — Подай валенок, пожалуйста, — попросил Серафим. — А лучше сразу оба. — Напоминаю, — сказал Костик, прячась за шкаф, — что мне это пользы не принесет. А швыряться валенками только ради собственного удовольствия — это эгоизм. — А если я тебя сейчас придушу, это принесет пользу? — задумчиво спросил Серафим, собирая осколки. — Не-а. Вы обещали меня учить, а мертвый я уже вряд ли чему-то научусь. Кстати об этом, учитель… Серафим нахмурился, потому что Костик продолжать не спешил. — Ну? — нетерпеливо спросил он. — Конечно, семь месяцев — это ерунда по сравнению с радужной перспективой никогда не увидеть меня снова, но вы не могли бы?.. Торс! Серафим кинулся за шкаф, где Костик с некоторым беспокойством косился на обступивший его со всех сторон поглощающий торс. — Он какой-то очень гибкий, правда? — заметил Костик, пока Серафим брызгал на торс зельем смирения. — Залезь на шкаф, — велел Серафим, едва торс ослабил хватку. — Хотелось бы уточнить, — сказал Костик, свешиваясь со шкафа, — я здесь прячусь от вашего гнева или что? Серафим, едва закончивший заматывать торс в пыльную портьеру, сердито фыркнул: — Да на кой ты мне сдался? Просто торсу нужно время, чтобы забыть тебя. Он уже настроился. — А по стенам он не лазает? — спросил Костик, глядя, как торс ворочается под складками портьеры. — Нет. Серафим отвернулся, надеясь продолжить работу с флаконами, но вопросы посыпались из Костика один за другим: — А он уже кого-нибудь сожрал до меня? А кого? Можно как-то узнать? Чем вы его усмирили? Серафим с досадой выдохнул, закатив глаза. Ни минуты покоя… — Вряд ли он кого-то уже переварил, потому что чердак относительно новый. Разве что торс раньше жил где-то еще и переехал сюда уже будучи истинным. Узнать точно может исследователь, у меня нет нужного оборудования. Усмирил я его, как это ни странно, зельем смирения. Как я уже говорил, при работе с артефактами важна осторожность и подготовленность. Всё, отстань. — И всё же вы меня спасли, потому что вы ко мне привязались, — умиротворенно заключил Костик, свернувшись на шкафу в клубок и свесив вниз руку с зажатым в ней пересмешником. — Потому что без тебя меня на чердак не пустят, а это очень хороший чердак, — отрезал Серафим. — Кстати, кажется, на тебя тоже попало усмиряющее зелье. — Вы ко мне привязались, — сонно, но настойчиво повторил Костик. — Скажите честно. — Честно? Я тебя терпеть не могу. — Но терпите же… — Приходится. Костик разжал руку, роняя пересмешника на прогнившую перину, и заснул. Серафим неодобрительно посмотрел на него и пожал плечами. Можно хоть поработать спокойно, пока действие зелья не пройдет. — Вы ко мне привязались, — сказал пересмешник, заставив Серафима подпрыгнуть. — Да это вы оба ко мне привязались, — сердито пнул перину Серафим. — Работать не даете… Пересмешник, видимо, совсем повредившийся рассудком от безумных скачков вместе с Костиком и финального падения, невозмутимо затянул: — Serafino campanaro…