На чердаке

Серафима разбудил резкий стук. — Эй, хорош дрыхнуть! В приоткрытое окно сунулась до боли знакомая физиономия, и Серафим незамедлительно швырнул в нее подушкой: — Пошел вон! — Мимо, — сообщил Костик, уворачиваясь. — Вы не заболели, ваше величество? Пора работать, а вы тут развалились… Я уж думал, померли. — Половина шестого, — страдальчески простонал Серафим, прищурившись на часы. — Совесть есть? — Не-а. Ни совести, ни терпения, ни усидчивости, ни особых талантов. Но вы знали, на что подписывались, так что нечего жаловаться. — Есть у тебя особый талант, есть, — сонно возразил Серафим. — Умеешь доводить людей до белого каления. — Правда? — просиял Костик, влезая в окно. — Куда ты лезешь, — пробормотал Серафим. — В окно. Я бы в дверь вошел, но она заперта. Что странно, потому что воры запросто влезут в открытое окно, если им надо. Да и вообще — что тут воровать-то? — Всё, не тараторь, — взмолился Серафим. — Дай проснуться. — Без проблем. — Костик схватил со стола сушку и с хрустом вгрызся в нее. — Дайте ключи, я подожду вас на чердаке. — По-твоему, я совсем уже из ума выжил? Грызи потише, ради алхимии… — Не богохульствуйте. Серафим глухо застонал, разглядывая потолок. Костик умиротворенно грыз сушки. — А что, больше ничего нет? — спросил он, когда блюдце опустело. — А что, дома тебя не покормили? — В пять утра? Сдурели? — Очевидно, сдурел, иначе ни за что не согласился бы стать учителем, — проворчал Серафим. — Хозяйка скоро принесет завтрак. Сходи к ней и попроси, чтобы готовила на двоих. А лучше помоги ей, — добавил он, мысленно извинившись перед несчастной женщиной. Костик радостно умчался, а Серафим поднялся с кровати. Да уж, на лавке и на раскладушке спалось, может, и не лучше, но зато хоть дольше… Он кое-как привел себя в порядок, застелил кровать и смахнул со стола крошки. — Представляете, Аграфена Филипповна разрешила мне помочь с оладьями, — восторженно сообщил Костик, влетая во времянку со сковородкой в руках. — У меня здорово получается, между прочим. Угадайте, которые мои? Серафим приподнял крышку: — Рискну предположить, что вот эти, горелые? — Это авторский стиль. Узнаваемый, правда же? — Правда, правда. Не мельтеши. Сядь. — Сейчас, только остальное принесу. Костик бухнул сковородку прямо на старинную энциклопедию, лежавшую на буфете, и поспешил прочь. Пока Серафим спасал энциклопедию, Костик успел вернуться с чайником и банкой варенья. — А где Пафнутий? — обеспокоенно спросил он, сдергивая с кровати одеяло. Серафим молча ткнул пальцем в сторону кресла-качалки. — Что там Симеон Андреевич? Пересердился? — спросил он, тщательно выбирая наименее горелые оладьи и складывая их на свою тарелку. — Не знаю, — пожал плечами Костик. — Я с ним не разговариваю. — А что так? — Ну, по-другому мстить вы же запретили… — Ничего себе. То есть это такая месть? Больше на поощрение похоже. — Могу и с вами не разговаривать, — обиделся Костик. — Если продержишься дольше минуты, подарю тебе Феогноста. — Так и знал, вы хотите, чтобы я с вами разговаривал! — торжествующе воскликнул Костик. — Ну, вообще-то это действительно меньшее из зол, — признал Серафим, поливая оладьи вареньем. — Не хотел бы заиметь тебя в качестве своего врага… Костик забрал у него тарелку, осмотрелся: — Что, чистой вилки нет? Придется есть руками. — Куда?! — возмутился Серафим. — Это мои оладьи. — Не-а, ваши — вон, — ответил Костик, кивая на угольки в сковородке. — Специально для вас готовил, а вы нос воротите. Серафим тяжко вздохнул. — Ладно, допустим. До обеда я как-нибудь дотяну… — Кстати об этом. Аграфена Филипповна будет печь пирожки. Вы же меня отпустите ненадолго, чтобы я ей помог? — То есть я сегодня не только без завтрака, но и без обеда? Ну, знаешь… — Ваше неодобрение, учитель, рвет мое сердце на части, — с чувством сказал Костик. Серафим закатил глаза, взял самую горелую оладью и сунул в рот. — Так-то лучше, — удовлетворенно заключил Костик.