На чердаке

— И надолго это? — спросил Костик, наматывая круги вокруг стола и пытаясь обойти заклятие резкими выпадами и обманными маневрами. — Хотелось бы, чтобы навсегда, — ответил Серафим. — Кстати, ты был прав, ты хорошо на меня влияешь. Вдохновение — это здорово, я теперь даже понимаю, что ты чувствовал, выпуская карликов. — Ну, я вас поздравляю, конечно, но расколдуйте меня уже, а? — А не обойдешься? — Серафим потянулся, закинул руки за голову и поудобнее устроился в кресле, наблюдая за мучениями Костика. — Наконец-то ты при деле, сосредоточен и замотивирован, как любит выражаться Симеон Андреевич. Давно надо было это сделать. — То есть не расколдуете? — прищурился Костик, оставив свои тщетные попытки. — Сегодня — нет. — А завтра? — Посмотрим. Я же говорю, так мне больше нравится. Костик деловито огляделся, распахнул нижние дверцы буфета. — Вы не подскажете, где у нас спички? — Ты вообще-то обещал меня не поджигать, — напомнил Серафим. — А вы обещали меня не обижать. — Во-первых, ни разу не обещал. Обещал не препарировать Феогноста. Во-вторых, где я тебя обидел-то? Подумаешь, крылья подрезал… Не навсегда же. — Точно не навсегда? — обеспокоенно спросил Костик. Серафиму вдруг стало очень стыдно, и он сердито отвернулся. Вечно этот Костик выводит из равновесия. Но Костик уже смахнул с себя всякую серьезность и весело заявил: — Зато теперь вам совершенно не будет передышек, раз я не смогу залезать на шкаф. — Уж как-нибудь потерплю. Сбегай к Аграфене Филипповне за молоком для жаб. — Они пьют молоко? — с сомнением спросил Костик. — Молоко и кисель. Это же не совсем обычные жабы… — Правда? — восхищенно спросил Костик. — А что они умеют? — Они умеют пить молоко и кисель, — терпеливо повторил Серафим. — И всё? — И зарождаться в еде при произнесении заклятия, но это одноразовый талант. — Ну, я их всё равно люблю, — сказал Костик, выскакивая из времянки. Серафим наблюдал в открытую дверь, как он пытается перемахнуть через забор и расстроенно тащится к калитке. Ничего, пускай. Ему полезно. — Пришлось стоять и орать в окошко, чтобы хозяйка вышла, — сообщил Костик, когда вернулся. — Там у нее крыльцо, вы замечали? И я на него подняться не могу. — Но молоко всё же добыл, — заметил Серафим. — С большим трудом, — ответил Костик, разливая молоко по блюдечкам. — Ничего, труд тебе не повредит. — Лягу спать, раз вы такой, — надулся Костик. — Разбудите, когда надумаете меня амнистировать. — Через месяц? — спросил Серафим. Костик сердито промаршировал к кровати, а Серафим подобрал с пола ближайшую жабу и заглянул ей в глаза. — Это у нас кто, Жозефина? — спросил он. — Нет, Жозефина правее. Это Агнесса. — Действительно. Серафим перевел взгляд с одной жабы на другую, пытаясь углядеть хоть какое-то отличие. — А третья? — Далия, — ответил Костик. — У меня тут небольшая проблема. Серафим обернулся и закусил губу, чтобы сохранить серьезный вид. — Очень смешно, — сердито сказал Костик. Он сидел на кровати и тщетно пытался улечься: ноги отказывались отлипать от пола. — Мне теперь спать на коврике под дверью? — Ну, вообще-то можно схитрить, — сказал Серафим, подхватив Костика на руки и бросив на кровать. — Спи. Костик тут же соскочил на пол, сгреб в охапку одеяло и подушку и нырнул с ними под кровать. — Это как понимать? — спросил Серафим. — Акция протеста, — пояснил Костик, высунувшись из-под кровати, чтобы забрать оставшегося на второй подушке Пафнутия. — Пока я не в состоянии самостоятельно лечь в кровать, буду спать под кроватью. Привыкаю к бескрылой жизни. Передайте жаб, пожалуйста.