На чердаке

— Вставай, чудовище, нас ждут великие дела, — сказал Серафим, сдергивая с Костика одеяло. — Вам никто не говорил, что у вас отвратительно громкий голос? — поморщился Костик. — А люди спят, между прочим… — Люди уже давно не спят. Люди как встали в три часа ночи, чтобы слушать разговоры про всякую фигню, так и не уснули с тех пор. Сонно жмурясь, Костик приподнял голову на пару сантиметров, нашел взглядом Серафима и с упреком спросил: — Это такая месть? Как низко… — Месть была бы в пять утра, а сейчас уже половина восьмого. Это обычное начало трудового дня. — Какие тонкости… Всё, что меня будит, считается местью. Костик решительно замотался в одеяло, отвернулся и потребовал уже откуда-то из недр ватного кокона: — Выключите свет. — Извини, малявка, погасить солнце даже ради тебя не могу. — Ну, шторы закройте, — не сдавался Костик. — Не ворчи. — Вам, значит, можно, а мне нельзя? От возмущения Костик даже привстал с кровати. — А вообще-то, — задумчиво сказал Серафим, — спи. Так даже удобнее, под ногами путаться не будешь, сироп не разольешь… Костик решительно сбросил с себя одеяло и соскочил с кровати. — Что это вы там без меня делать собрались? — подозрительно спросил он. — Да ничего такого, всего лишь леденцы. Ты спи, спи, сейчас я шторы закрою, чтобы ничто тебе не мешало… — Обнаглели совсем, — возмутился Костик. — Нельзя делать леденцы без меня. Погодите, я сейчас, только на чердак за Пафнутием сбегаю, чтобы он ничего не пропустил. — Он уже здесь, — успокоил его Серафим, мотнув головой в сторону буфета. — Вы за ним специально ходили? — восхитился Костик. — Неужели сердце отрастили, пока я спал? — Я ходил за леденцовой формой, язва ты малолетняя. Увидел пересмешника и прихватил его с собой, чтобы сэкономить время. Как в воду глядел. — Кстати, почему так говорится? — спросил Костик, влезая в наименее замызганную рубашку. — Сколько я ни глядел в воду, только и вижу, что себя. Это, конечно, очень приятное зрелище, но… — Может, хватит уже болтовни? — спросил Серафим. — Леденцы ждут. — Пусть встанут в очередь. Меня ждет еще и завтрак, я надеюсь. Или вы мне ничего не оставили? — Оставил, хотя и совершенно зря, — проворчал Серафим. Пока Костик, старательно игнорируя манеры и столовые приборы, запихивал в себя омлет и сырники, Серафим поставил на стол маленькую электроплитку и водрузил на нее кастрюлю. — Не гоните лошадей, — запротестовал Костик, вытирая жирные пальцы о штанину. — Надо будет на тебя мойдодыров наслать, — задумчиво сказал Серафим. — Их не бывает! — возмутился Костик. — Или бывают? — Еще как бывают. Кажется, я даже видел на чердаке парочку… — Неправда, Мойдодыр — это же умывальник, — возразил Костик, хватая со сковородки еще кусок омлета. — Я бы их заметил. — Это он в сказке умывальник, а артефакт мойдодыр — это обыкновенная мочалка. Ну, не совсем обыкновенная, конечно… В общем, сам увидишь. — Спасибо, что-то не хочется. Если бы вы меня не подгоняли, я бы и умыться успел, — с упреком сказал Костик, пока Серафим смазывал металлические формы растительным маслом. — Умойся, сделай милость. И оденься во что-нибудь менее похожее на половую тряпку, — попросил Серафим, откладывая в сторону формы и смиренно усаживаясь на лавку. — Можешь даже причесаться и почистить зубы, раз пошла такая пляска. — А что, сегодня какой-то праздник? — спросил Костик, проворно уворачиваясь от яблока, которым запустил в него Серафим. — Слушайте, нам необходим какой-нибудь артефакт, который делает одежду чистой. — Есть такие артефакты, у хозяйки спроси. — Серьезно? — Абсолютно. Называются вода, таз и стиральный порошок. Взаимодействуют с бельевой веревкой и прищепками, активируются при помощи рук. Эффект усилится, если есть артефакт стиральная доска. — Да ну вас! — отмахнулся Костик. — Правда-правда, — заверил его Серафим, но Костик уже поспешно выскочил из времянки, прихватив умывальные принадлежности. Серафим едва успел расставить на столе все необходимые ингредиенты, когда Костик вернулся: не особо чистый, но зато очень мокрый, запыхавшийся, с воинственным азартом в глазах. — Подрался с колонкой, — объявил он. — Победил. — Избавь меня от подробностей, — попросил Серафим, швыряя ему пушистое банное полотенце. — Готов? — Всегда готов, — бодро отозвался Костик и опрокинул на пол туесок с сахаром. Когда последствия были убраны при помощи усилий со стороны Серафима и мотивирующих комментариев со стороны Костика, солнечный свет немного потускнел. — Дождь собирается, — сообщил Костик. — Я знаю. Давай скорее, надо успеть сделать леденцы. — Ага. Костик заметался по времянке, собирая жаб в подол рубашки. — Что ты делаешь? — возмутился Серафим. — Жабы любят дождь, — пояснил Костик. — Надо их выгулять. — Не надо. Надо сварить сироп и залить его в формы, а потом идти на чердак и читать энциклопедию артефактов. — Ладно, — разочарованно вздохнул Костик, вытряхивая жаб на раскладушку. — Хотя могли бы заняться чем-то одним, а не нагромождать. — Мы и занимаемся чем-то одним, — хмуро ответил Серафим. — Мы тебя учим варить леденцы настроения и сортировать их по цвету. — Серьезно? — восхитился Костик. — Серьезно. Иди сюда, пока я не передумал. Вдвоем они отмерили сахар из тех жалких остатков, что не просыпались на пол, потом добавили немного воды и включили плитку. — А бабушка всегда варила леденцы на печи, — сообщил Костик. — И никогда меня близко не подпускала. — Мудрая женщина, — заметил Серафим. — Но печь нам топить некогда, да и слишком жарко будет. А подпустить тебя близко мне, увы, придется, иначе ты никогда ничему не научишься. Возьми ложку. Костик поспешно схватил со стола ближайшую ложку и погрузил ее в прозрачный сироп. — Когда закипит, надо капнуть немного уксуса, а потом помешивать, — сказал Серафим. — А какое-нибудь зелье добавить? — Нет. — Что, совсем ничего? Никаких там капель вечной ненависти, зернышек злословия, порошков тщеславия? — Не выдумывай, не бывает таких зелий. — А могли бы быть, — заметил Костик. — Может, хоть плевок летучей мыши для вкуса? — Нет, — с некоторой досадой ответил Серафим. — Это самые обычные леденцы. Силу им придаст форма. — Которую вы смазали маслом расстройства личности? — с надеждой спросил Костик. — Нет. Обычным растительным, — ответил Серафим, капая в закипающий сироп уксус. — Какие-то скучные леденцы, — обиделся Костик. — Когда уже можно будет разлить по формам? — Минут через пятнадцать. Сироп еще не нагрелся. — Разве? — спросил Костик и сунул в кипящую жидкость палец, прежде чем Серафим успел вмешаться. С воплем боли и обиды отскочив от кастрюли, Костик сунул было палец в рот, пытаясь унять жжение. Тут же взвыл, потому что горячий сироп обжег губу. — Вот ты осёл, — возмутился Серафим. — Сами вы осёл, — ответил Костик, разглядывая обожженный палец. — Нет, ты. — А вы тогда два осла. Даже вообще-то три. — Почему это? — Потому что вы старше меня и должны быть мудрее. Но у вас количество в качество не переросло, поэтому вы — три глупых осла, а не один мудрый. — То есть виноват опять я? — Разумеется. Зачем врали, что сироп холодный? Серафим в изнеможении упал в кресло-качалку и закрыл глаза. — Сдаюсь, — простонал он. — Нельзя сдаваться, осёл должен быть упрямым, — строго возразил Костик. — Давайте уже варить эти ваши леденцы. Он подошел к кастрюле и снова принялся помешивать сироп ложкой. Серафим с тяжелым вздохом поднялся. — А я-то решил начать именно с леденцов, потому что они показались мне безопасным артефактом. Пожалуй, ты прав насчет трех ослов… Надо еще посрезать со спичек серные головки, чтобы сделать палочки для леденцов, раз уж мы затеяли этот балаган, — обреченно сказал он. — Валяйте, — великодушно согласился Костик. Серафим достал нож и принялся за дело. — А скажите, — начал Костик, яростно помешивая пузырящийся сироп, — нужно ли добавить в леденцы какую-нибудь мелочь, авторский штрих? Ну, кусочек мухомора, например, или немного белены? — Не нужно, — решительно сказал Серафим. — Совсем-совсем? И даже что-нибудь более изысканное, например, чуточку горелой пластмассы? — Нет! — Ладно, зайдем с другой стороны… Если пластмасса уже есть, значит ли это, что сироп безнадежно испорчен? И если так, то зачем вы дали мне именно эту ложку? — спросил Костик, отворачиваясь от медленно погружающейся в сироп ложки с расплавленной пластмассовой ручкой и укоризненно глядя на Серафима.