На чердаке

— Поторопись, — сказал Серафим. — Дождь почти закончился. — Потому что вы копошились, — заметил Костик. — То вам пластмасса в сиропе мешает, то штукатурка… Хотя кальций вообще-то полезен для организма. — Ну да, а еще я виноват в том, что кто-то извел весь сахар и три раза подряд чуть не спалил всё на свете, — проворчал Серафим. — Не подряд. Между вторым и третьим разом получился нормальный сироп. — Который ты опрокинул на стол, я помню, — кивнул Серафим, осторожно раскрывая формы. — Зато жабы довольны, — ответил Костик. Жабы действительно всячески выражали радость, ковыляя по застывшей карамельной лужице и облизывая ее длинными языками. — Они всё-таки очень необычные, — задумчиво проговорил Костик. — А вот Кшиштоф почему-то сладкое не любит. — Может, обсудим вкусы твоего зоопарка когда-нибудь потом? — нетерпеливо спросил Серафим. — Ничего себе! — Костик уставился на разноцветные леденцы, которые Серафим как раз вынимал из форм. — Как так? Вы же запретили что-то добавлять в сироп, почему они все разные? — Из-за форм. Я же объяснял, — вздохнул Серафим. Костик потянулся за леденцом и тут же обиженно отпрянул, получив чисто символически по рукам. — Не надо тут хватать, — строго сказал Серафим, игнорируя убийственный взгляд. — Смертельную тоску от легкомысленности даже я без энциклопедии не отличу. — Легкомысленность — это не настроение, — мрачно заметил Костик. — Неправильные леденцы, я сразу говорил. — Тебя не спрашивают, — отмахнулся Серафим, быстро укладывая обернутые вощеной бумагой леденцы в лубяной короб. Костик что-то пробормотал себе под нос и выжидательно посмотрел на Серафима. — Когда произносишь заклятие, меняющее цвет волос, нужно зажать в руке что-то, принадлежащее жертве, — сообщил Серафим. — Иначе цвет волос поменяется у тебя. Хотя розовый тебе идет, конечно… Костик кинулся к зеркалу и от досады закусил губу, а Серафим безжалостно продолжал: — В следующий раз читай инструкции до конца. — Ничего вы не понимаете, — сказал Костик, с отчаяньем глядя на свое отражение. Серафим протянул руку, положил ее на макушку Костика, и они замерли перед зеркалом, наблюдая, как розовый цвет плавно сползает от корней волос к кончикам и перетекает на голову Серафима. — Так лучше? — спросил Серафим. Костик помотал головой. — Так уже было, — сказал он. — Значит, и остальное будет. — Что? — растерянно переспросил Серафим. — Пойдемте скорее, пока дождь не закончился, — уже с обычной своей беззаботностью сказал Костик. — Кстати, розовый — не ваш цвет. Он подхватил короб с леденцами и первым выбежал из времянки под проливной дождь. Серафим поспешил следом. Уже на чердаке, сидя перед энциклопедией, Костик озадаченно спросил: — Лососевый — это серебристый, что ли? — Нет, розово-оранжевый. — А почему тогда лососевый? — Потому что это цвет лосося изнутри. — Извращение какое-то. Тогда тигровый — это красный, да? — Нет, оранжевый с темными разводами. — А что, тигр внутри оранжевый? — скептически переспросил Костик. Серафим картинно закатил глаза и запустил обе руки в свои розовые волосы. — Кстати, вам лососевый пошел бы больше, чем… Как называется этот оттенок? — Полагаю, цвет робкой азалии, — нехотя ответил Серафим. — Если не возражаешь, я с ним распрощаюсь. — Не возражаю. Перекрасьтесь снова в зеленый, вам очень шло, — попросил Костик. — Это не так работает. Заклятие не меняется и не снимается, оно только переходит. Серафим огляделся, потом подошел к валявшимся на комоде валенкам и решительно положил на них обе руки. Робкая азалия из волос тут же утекла, а валенки из серых стали розовыми. — А если я их теперь потрогаю? — спросил Костик. — Увы, без концентрации мысли ничего не будет. — Это вы сейчас подвергаете сомнению мою способность концентрироваться или наличие у меня в голове мыслей? — Леденцы, — напомнил Серафим. — Зануда вы. Костик снова посмотрел на длинный список и спросил: — Почему они не проиллюстрировали все эти цвета февральских небес и апрельских кленов? Откуда мне знать, в какое время суток и в какую погоду небо и какая часть клена имеется в виду? — Вообще-то можешь поднести энциклопедию к зеркалу, — сказал Серафим. Костик послушался и тут же восхищенно присвистнул, наблюдая, как названия превращаются в пятна соответствующих цветов. — Теперь прикладывай леденцы к образцам и сверяй цвета, — сказал Серафим. — И запоминать? Их же штук сто… — Вообще-то всего тридцать. Но можешь подписать бумажки, в которые они завернуты. Костик поспешно нырнул в сундук и выудил оттуда карандаши. — Да не этими! — возмутился Серафим. — У тебя что, обычных нет? — Так они на шкафу, а эти ближе, — запротестовал Костик. — С каких пор ты не хочешь лезть на шкаф? — Чтоб вы знали, лезу на мебель я только от скуки, а не потому, что мне это так уж нравится. Хотя вообще-то нравится. А что не так с этими карандашами? Опять какие-нибудь злющие? Кровопускающие и сердцевырывающие? — Не знаю. В этом-то и дело, — вздохнул Серафим. — Так давайте проверим! — восторженно воскликнул Костик и выдернул из коробки оранжевый карандаш. — Нет! Костик надулся. — А я-то думал, вы решили меня учить всякому такому искательскому… — Кажется, это мы уже проходили, — напомнил Серафим. — Незнакомые артефакты лучше не трогать. — А что, в энциклопедии их нет? — недоверчиво прищурился Костик. — Нет. Если бы это были карандаши-самописцы, они бы выпрыгивали из коробки самостоятельно. Карандаши-убийцы должны пахнуть ванилью и реагировать на кровь… — Мило, — вставил Костик. — А карандаши-творцы светятся при контакте с пудрой вдохновения, — невозмутимо закончил Серафим. — Так эти, может, никакие и не артефакты? — предположил Костик. — Как валенки… Серафим покачал головой: — Зелье истины на них реагирует, значит, магия есть. Я просто не знаю, какая именно. — Вот и выясним, — сказал Костик. — Нет. Выяснять будут исследователи. Костик с явным разочарованием отложил карандаши и полез на шкаф. — Нет в вас духа авантюризма, — с упреком сообщил он уже сверху. — К счастью для тебя, — ответил Серафим. — А то давно бы уже выпустил Феогноста и выбивалки, чтобы выяснить, кто из них одолеет тебя быстрее. — Ставлю на Феофана, — не растерялся Костик. — Его мы уже давно тренируем. Кроме того, ему я специально подыграю, лишь бы не достаться этим… Он бросил сердитый взгляд на сеть с выбивалками, свисающую с потолка. Те немедленно заворочались, потянулись к нему, и Костик поспешно соскочил со шкафа. — Пиши давай, — поторопил его Серафим. — Дождь заканчивается. Костик поспешно схватил короб с леденцами и стал вынимать их по одному, разворачивать, прикладывать к цветовым пятнам и подписывать бумажки. Откуда-то снизу донесся голос хозяйки. — Продолжай, я сейчас, — сказал Серафим и направился к люку. Когда он вернулся, дождь уже закончился. Костик сидел у трюмо и что-то писал в блокноте. — Там твои жабы по всей хозяйской кухне скакали, — сообщил Серафим. — В следующий раз сам их будешь собирать. Леденцы готовы? — Ага. Серафим заглянул в короб, перебрал аккуратно завернутые в бумажки леденцы: «Ярость», «Меланхолия», «Тоска», «Ехидство», «Грусть», «Смешливость», «Любопытство», «Счастье», «Умиротворение», «Раздражение»… Всё подписано и разложено по цветам. — Молодец, — сказал Серафим, и Костик удивленно обернулся. — Вы там «Лести» нализались? — спросил он. — Вот же душемотатель, — рассердился Серафим. — Не нализались, — бодро заключил Костик. — Что ты там пишешь опять? Серафим заглянул в блокнот, и Костик потупился. — Вы же помните, что я одно время учился на исследователя? — начал он. — Что-то мне это вступление уже не нравится. — В общем, эти карандаши вполне безобидные, — поспешно сообщил Костик. — Я это опытным путем установил. — Так, — каким-то севшим голосом сказал Серафим. — И что они делают? — Ну, начнем с того, чего они не делают. Они не выполняют желаний, — сказал Костик, листая блокнот. — «Хочу, чтобы Сим оброс маргаритками», — прочитал Серафим и поморщился. — Зачем маргаритками? — Для красоты, — пожал плечами Костик. — Но вы ведь не обросли? Не надо рычать, это еще цветочки… Ой, извините. — Что еще ты пробовал? — спросил Серафим, стараясь сохранять спокойствие. — Ну, всякое… Рисовал дракона, но он не ожил, — огорченно сообщил Костик. — И двери на стене настоящими не стали. — Но что-то эти карандаши умеют? — Вроде бы. Подайте валенки. Серафим взял было валенки и тут же отшвырнул их. — Горячо? — спросил Костик. — Горячо, — прошипел Серафим. — Я написал на бумажке первое, что пришло в голову… — Что именно? — «Ошпаривающие валенки». И подумал при этом, что неплохой бы был артефакт: валенки, которые мгновенно нагреваются при контакте с кожей и заживо варят того, кто их надел. Только я кое-что не учел. — Неужели? — вежливо приподнял бровь Серафим. — Угу, — грустно вздохнул Костик. — Их надеть невозможно, потому что они начинают жечься уже при попытке взять их в руки. Надо в варежках попробовать. — И на босу ногу. Валенки. — Я же говорю, не учел, — совсем погрустнел Костик. — Но ведь доказал, что карандаши превращают вещи в артефакты… Надо будет записать это в энциклопедию. — Ну-ну, — сердито выплюнул Серафим. — Завидуете? Ничего, вы же искатель, а не исследователь… Вы очень хорошо ищете, — утешил его Костик. — Кстати, я исправил Филимона, можно его выпускать. Видите? Костик сунул Серафиму под нос страницу блокнота, на которой красовалась надпись: «Поглощающий торс никого не поглощает, он добрый». — Ну-ну, — снова сказал Серафим. Костик кинулся к шкафу, распахнул дверцы и нырнул внутрь, приговаривая: — Сейчас, Феоктист, сейчас… Выпустим тебя, беднягу, а то совсем зачах тут… Серафим задумчиво взял из короба леденец «Умиротворение» и развернул бумажку, ругая себя за халатность: ни сундук, ни шкаф не запечатал заклинаниями, сам виноват. — Сим! — крикнул из шкафа Костик. — Надо дописать в энциклопедию один важный пункт про эти карандаши. Кстати, я решил назвать их вероломными карандашами. Я же имею право дать им имя, правда? Так вот, надо будет дописать, что они только хлам превращают, а на действующие артефакты никак не влияют… Я это только что на себе проверил. Можно меня как-то добыть из Феоктистова чрева, пожалуйста?