L'obscurite

      Наконец-то закончились войны, раздиравшие государство столько десятилетий. Пьемонтская пасха, вальденсы, сражения с Савойей, изгнание, помощь других протестантов и в частности Женевы, попытка Франции влезть в политику другого государства, перемирия между еретиками и правительством, война с Людовиком XIV, сепаратный мир… Пьемонт давно не был дома. Его возвращение и воцарение мира в савойском доме стоило Пинероло жизни.       Но сейчас с Пьемонтом был Ницца, чей город тоже был сильно разрушен во время последней войны, но кому удалось пережить очередную кару небесную, неизвестно почему посланную на эти земли. Они устроились на кровати в комнате последнего, Робель положил голову на грудь Рафаэлю, а тот принялся гладить его по голове, невольно усыпляя. Пьемонт и правда долгое время лежал с закрытыми глазами, и тревожить его сон не хотелось, но на какой-то момент он резко поднял голову и уставился на товарища, давая понять, что всё это время не дремал, а просто думал о чём-то своём.       — Эй, Рафа!       — А?       Как будто забыв, что он хотел сказать, Пьемонт застыл на несколько мгновений, пока вновь не уронил голову на грудь Ницце и не пробурчал, глядя на него снизу вверх:       — Не умирай, хорошо?       Рафаэль не сдержал умилённый смех, на что ответом была лишь недовольная мордашка, которую он потянул за щёку.       — А я по-твоему собирался?       — Нет, ну, а кто тебя знает!       Робель почти подпрыгнул на руках, упёрся ими по обе стороны от его груди и навис над ним. Синие глаза на полном серьёзе сверлили тёмно-зелёные, выпытывая ответ. Не в силах скрыть улыбку, Ницца поймал его лицо в ладони и подтянул к себе, почти вплотную.       — Я постараюсь.       — А ты постарайся! — по голосу почти разозлился, но скорее обиделся тот.       — Постараюсь, — а Рафаэль прислонился своим лбом к нему и обнял за шею, опуская ресницы.       Пьемонт ответил на объятья и прижал его к себе ещё сильнее, как если бы им нужно было расстаться прямо здесь, сейчас и как минимум навсегда. Ницца, в своё время жестоким образом приученный ощущать самочувствие других, улавливал это безо всяких усилий — уж этого паренька читать было слишком легко, тем более спустя столько веков под одной крышей. В попытке успокоить он мягко коснулся своими губами его, на что Робель слегка отпрянул и удивлённо захлопнул ресницами, но, подумав, не очень уверенно сделал то же самое, из-за чего попался в более глубокий, хотя всё ещё нежный поцелуй. Рафа медленно опустил ладони с его шеи к лопаткам, пояснице, затем и бёдрам, закинул ногу ему на спину и прижал к себе ещё ближе, чтоб уж точно не смог вырваться. Одна рука оказалась совсем возле пуговиц брюк, Пьемонт, почувствовав это, разорвал поцелуй и негромко спросил:       — Что мы делаем?       — А вдруг это последний шанс?       — И-идиот! — вновь зазвучали эти обиженные интонации, и он резко опустился к его шее и принялся агрессивно её целовать, едва не сбиваясь на укусы.       Рафаэль не сдержал хохот, смешанный с полустоном, и подставился под чужие губы, но руку так и не убрал. На ощупь справившись с чужой одеждой, он принялся и за свою; Пьемонт вернулся к его губам и попытался помочь с раздеванием, но инициативу ему никто отдавать не собирался. Обнажив свой член, Ницца положил чужую руку на него, призывая действовать, и сам сделал то же самое. Тонкие пальцы обвили орган и принялись двигаться вверх-вниз, Робель слегка замешкался, но всё-таки повторил за ним, на что Рафа звучно выдохнул в его губы и сжал его сильнее. Первый был привычно грубоват, второй непривычно пылок, но чем дальше, тем сильнее два приглушённых голоса смешивались в один. Бёдра невольно подавались навстречу рукам, но вдруг на какой-то момент Рафаэль пихнул Роба в плечо, заставляя перевернуться — даром что тот не особо сопротивлялся, — и уселся на него сам, продолжая двигать рукой, но теперь явно быстрее. Его руку он заставил убрать и опустил своё лицо ближе к члену, так, чтобы его дыхание слабо касалось кожи, но не более. Пьемонт прикрыл рот тыльной стороной ладони, но даже не пытался сдерживать стоны как-то ещё, а сам откинул голову назад, сосредотачиваясь лишь на прикосновениях. Чуждое затуманивающее разум ощущение скапливалось темнотой перед глазами и комом внизу живота, но с каждым мгновением было всё тяжелее его сдерживать.       Уже едва ли соображая что-либо, Робель слегка выгнулся в спине и застыл с прерванным стоном, Рафа опустил веки и ощутил на лице и приоткрытых губах струи тёплой солоноватой жидкости, не удержав себя от слизывания её с лица, насколько мог дотянуться языком. Заметив это, ещё не до конца отдышавшийся Пьемонт принялся искать носовой платок, но найти его у Ниццы оказалось легче, и он привстал, подтянул его к себе и начал неаккуратно вытирать его лицо, чем только спровоцировал отобрать платок и сделать всё самостоятельно. Самостоятельно же юноша хотел было и начать удовлетворять себя, но его быстро усадили поудобнее и отняли инициативу почти силой. Рафаэль прижался к нему, вплёл пальцы в красновато-каштановые волосы и опустил голову на плечо, всё-таки отдавая контроль над собой. Одной рукой Пьемонт притянул его к себе, другой вновь взял его член и теперь начал водить по нему медленнее и аккуратнее, а носом прислонился к уху, раззадоривая и без того заведённого юношу сильнее, настолько, что спустя несколько мгновений он поймал его руку сам и заставил ускориться. Чувствуя, что он почти на грани, Ницца вцепился в воротник Пьемонта и в его кожу и протяжно застонал, прежде чем кончить, едва ли не запачкав свою и чужую одежду, хотя бóльшая часть семени осталась на ладони Робеля. Следом же он осторожно нащупал брошенный платок и вытерся, чтобы наконец они оба могли вновь упасть на кровать, закрыть глаза и задремать.