Вазелин

      В панике перелистываю страницы, понимая, что мелкие детали, которые я старательно запихивал в свою голову несколько последних часов, скорее всего забудутся к утру. Меня как-то ненормально почти трясет от переживаний, хотя большая часть сессии уже позади: остался последний, но самый сложный экзамен — зоология беспозвоночных. Амебы, губки, черви — всякой пакости с избытком. Никогда у меня не получалось это с удовольствием учить и запоминать, а в жизненных циклах и вовсе черт ногу сломит. Где там какие поколения, как называется личинка, и где реально было размножение, а где просто превращение по мере путешествия в разных средах и хозяевах, если это паразит. Особенно если это паразит, потому что у свободноживущих жизнь всяко проще.       Вроде всю сессию закрыл удачно, даже анатомию растений на пятерку сдал, хотя, честно, сердце куда-то провалилось, когда Влад взял со стола мою зачетку. Думал, что завалит из-за своей паранойи и отправит домой с позорной тройкой, но ему хватило ума передать меня другому преподавателю. Практически впихнул мою зачетку в руки опоздавшему к началу старичку, которому сдавать было как-то слишком уж легко. В беседе курса потом писали, что я родился в рубашке, если «злющий Романыч» просто так скинул меня едва не самому доброму принимающему, хотя до этого грозился всех своих учеников с семинаров спрашивать лично. Возможно, это и могло вызвать какие-то подозрения, но Владу не занимать актерских способностей, и все прошло донельзя естественно, как счастливая случайность для меня.       И потом мне было жутко стыдно за откровенное подыгрывание мне, но одновременно радостно за то, что не пришлось умереть и заново родиться на экзамене у «Романыча». Это он дома Влад, который внимательно следит за тем, чтобы я не засиживался допоздна, и даже немного помогает готовиться, а на экзамене бы не пощадил. Слышал, что несколько девчонок от него со слезами уходили, но насколько это правда — не знаю, потому что постеснялся спросить. Личное должно быть личным, а учеба совсем в другой плоскости. Так мы с ним договорились с самого начала, хотя он и сказал, что по возможности сократит свою ставку до одних курсовых и занятий у вечерников и постепенно совсем уйдет в науку. И мне опять стыдно за то, что ему приходится рушить карьеру ради нас, но по-другому и правда никак. Еще один курс с его преподаванием я не переживу, а он тем более.       И вот теперь у меня опять истерика из-за второго профильного предмета. Точнее еще пока не истерика, но я где-то близко. Последний вечер — уже поздно что-либо учить, но и перестать повторять материал я не могу, потому что мне вечно кажется, что еще немного могу запомнить, что именно этот билет может попасться, и тогда я буду сильно винить себя за низкий результат. Влад все еще держит меня в узде и обещает поощрение за сохранение стипендии. О наказании умалчивает, но я не столько за него переживаю, мне перед самим собой будет стыдно. Поэтому только бесконечно повторять, ругая себя за каждое забытое слово. Этих медуз я не понимаю от слова «совсем», поэтому боюсь налажать даже в формулировках. Если принимающий станет копать дополнительными вопросами, то боюсь растеряться и выйти с экзамена с позорной тройкой. Надо сдать этих лямблий и забыть, как страшный сон.       — Если я включу телевизор, тебе будет мешать? — спрашивает вернувшийся из своего цветника Влад. Чего-то там поливал и подрезал, а теперь опять садится рядом со мной на диван. Точнее я разлегся во всю длину с тетрадкой, а он беззастенчиво поднимает мои ноги, чтобы затем уложить их к себе на колени.       — Да, не надо, — отвечаю честно, несмотря на то, что хочется соврать и не диктовать свои порядки. Я все еще не могу привыкнуть к тому, что теперь это мой дом тоже, что живу у Влада теперь не на птичьих правах и могу сразу сказать, что мне не нравится.       Он кивает и закапывается в телефоне, но второй рукой как бы невзначай берет мою ступню. А меня моментально бросает в жар, потому что я прекрасно помню, чем это закончилось в прошлый раз. Как он естественно и как бы невзначай сначала взял за ногу, затем поглаживал медленно и даже приятно, а когда стал сжимать сильнее и без стеснения щекотать, не дал мне даже дернуться. Я кричал, скулил, безрезультатно пытался забрать ступню из нежного плена, а затем нашел себя позорно кончившим в штаны с искусанными едва не по локоть руками в попытках не визжать слишком громко. Так мне открыли футфетиш и научили опасаться вот таких ненавязчивых поглаживаний. Опыт взрывной, но сама ситуация такая себе, потому что вечер за учебой на этом и закончился.       Влад вообще вечно вот так аккуратно подходит и сначала незаметно пробует почву, а затем «набрасывается», и вот ты уже не знаешь, говорить стоп-слово или умолять продолжать. Я обожаю его за это. В таком поведении есть какая-то перчинка, вечная игра, в хорошем смысле этого слова — точно не соскучишься. Я больше всего боялся того, что мы не сможем найти баланс между повседневной жизнью, когда я к нему исключительно на «ты» и не боюсь даже дерзить, и сессиями, в которых надо быть самым послушным и обращаться на «Вы». А в итоге все происходит как-то само собой. Я безошибочно ловлю его настроение, а он слышит не только стоп-слова, но любые недовольные вздохи и либо помогает мне справиться и отдаться моменту, либо понимающе отступает.       Лезть ко мне сейчас, когда я пытаюсь выучить ненавистный предмет — просто преступление. Самое страшное, что я хочу убежать от зубрежки, но не имею никакого морального права на это. Вот так начнем на диване, потом продолжим, отмываясь в душе, а закончим нежным петтингом уже в постели перед сном, знаю я его. Недовольно дергаю ногой и прошу не трогать. Как бы я ни хотел плюнуть на учебу, но у меня осталась лишь пара часов до того, как меня отправят в кровать. Надо выжать из оставшегося времени все и даже больше. Но близость Влада — тот еще отвлекающий фактор. Мне хочется. Мимолетных поглаживаний, его приказов, отсроченного удовольствия — все эти прелести я едва распробовал на вкус, и мне все мало. Нет, нельзя, надо заниматься.       — Поспрашиваешь меня? — прошу, когда окончательно устаю бороться и решаю, что раз уж Влад рядом, то ему нужно найти применение. В конце концов, с ним хорош не только интим. Просто болтать — уже за счастье и вполне сойдет как заменитель для моей ненасытной тактильности.       — Ты думаешь, я помню, что на первом курсе по зоологии? — Саркастично поднимает брови, но тем не менее не отворачивается от меня. Постепенно отказывается от любого пренебрежения ко мне. Да, я младше и меня всему надо учить, но нормальные отношения можно построить только на равных, а потому в этом нам тоже необходимо искать компромисс.       — Вот, в начале билеты. Просто назови любой. — Не отступаю от своего плана завлечь Влада в скучную подготовку к экзамену. Пусть хотя бы почитает вклеенные в тетрадь вопросы и послушает мои ответы — этого мне уже достаточно, чтобы не умереть от скуки и справиться с паникой. Рядом с ним всегда все кажется проще. Принимает из моих рук тетрадь и пролистывает с удовлетворенной улыбкой. А у меня горят уши от смущения в ответ на его немую похвалу.       — У вас вопросы уже собраны по билетам? — удивляется даже несколько возмущенно, а я не могу сдержать смешок. Он-то издевательски прислал для нас просто отдельные вопросы, которые затем произвольно раскидал по билетам. Садист — он во всем садист. — Хорошо… Давай-ка жизненный цикл гемоспоридий.       И так больше часа подряд: он спрашивает что-то особенно заковыристое, я отвечаю, а он в процессе сверяет мой ответ по записям и говорит, насколько уверенно я рассказывал и где пропускал детали. В основном хвалил, но я-то понимаю, что если туплю и теряюсь в комфортной обстановке, лежа на диване и когда строгий препод может разве что ущипнуть голень за особенно грубую ошибку, то на экзамене точно налажаю. И это еще не считая доп.вопросов, которые Влад просто не может задать, потому что не знает мою программу да и, судя по тому, как внимательно вчитывается в мои каракули, не особо помнит зоологию. Его стихия — это высшие растения и ботаника в целом, а не какие-то споровики. Как выучил на первом курсе беспозвоночных, так и забыл, а мне — сосредотачивайся и держи это в уме как минимум до экзамена.       Вытаскиваю маленькую подушку из-под головы и обнимаю, справляясь со своей нервозностью. В подлокотнике деревянная вставка, которая слишком жестко чувствуется под головой, но с другой стороны, не дает мне клевать носом. Я устал, все чаще начинаю ошибаться, и Влад тоже заколебался читать мои конспекты. Все больше отвлекается на то, чтобы самыми кончиками пальцев провести по моей лодыжке, а я даже не думаю дергаться. Напрягаю все мышцы, но не для того, чтобы избежать щекотного прикосновения, а чтобы зафиксироваться и не ломать Владу игру. Он знает, что мне нравится связывание, мы даже повторяли опыт со связыванием и дрочкой, только на этот раз руками без перчаток. И все равно его любимое — это лишь словами запрещать мне шевелиться. Это не так волнующе, как быть совершенно беспомощным в чужой власти, но эмоции совершенно другого оттенка захватывают меня не меньше: желание угодить именно ему и даже дышать только с разрешения, отказавшись от своей воли.       — Хватит на сегодня, — озвучивает очевидную мысль. Действительно хватит, мы и так по два раза проговорили каждый вопрос. Кажется, даже Влад уже выучил все билеты, один я никак не могу запомнить эти ненавистные жизненные циклы. — Не надо паниковать, ты все сдашь. Может, не на пятерку, но видно, что учил, — подбадривает меня, и в другое время я бы поспорил, но в данный момент я уже растекаюсь довольной лужицей и едва не поскуливаю от желания. Да пофиг уже на экзамен, честное слово, я весь день и особенно вечер держался молодцом и заслужил поощрение.       — Мне нужно… — получается почти простонать, а потом мне за самого себя становится стыдно, и я добавляю: — отвлечься немного, а то я опять не усну, — пытаюсь объяснить, что это не только мне надо, но и ему. Отвратительно себя веду, на самом деле. Влад уже один раз объяснял, где заканчиваются мои хотелки, но я же лишь полгода «балуюсь» БДСМ, так что пока простительно. Нагло тяну носок, подставляясь под пальцы. По лодыжке тоже приятно, но почему-то особенно ярко воспринимаются поглаживания по самой подошве. Наверное, потому что там кожа более грубая и не привыкшая к нежным прикосновениям.       — Давай попробуем руки, — не столько спрашивает, сколько утверждает свои намерения. Жестом манит к себе, откладывая тетрадь на журнальный столик. А мне и хочется, и колется. Наверняка это будет безумно приятно, но мне как всегда страшно давать свои руки в его полное распоряжение. Ничто в моем организме не настолько чувствительное, как руки, а для Влада это вызов. Ему хочется поиграть с моими особенностями, а я никак не могу довериться полностью.       — Красный, — говорю, и тон хрипнет от страха. Не думаю, что уже время для стоп-слов, сейчас мы пока обговариваем детали будущей мини-сессии. Влад понял мои мольбы о исключении скучных официальных разговоров, и мы сошлись на компромиссе, что «страшные» практики мы в любом случае будем обсуждать по всем правилам и до мелочей проходить всю подготовку, но такие мелочи, без особых новшеств и угрозы для моего здоровья, можно обговорить в процессе «прелюдии» на уровне «да/нет».       — Хорошо, не сегодня, — сдается быстро, усаживая меня к себе на колени. Я обожаю его за то, что он никогда не уговаривает меня сделать то, что я наотрез отказываюсь. Если сомневаюсь из-за страха, то может слегка подтолкнуть, и то скорее взять за руку и уверенно повести за собой, а не «уламывать». Слушает меня и трогает руки только за кисти, а я имею наглость в ответ раскачиваться на бедрах, показывая свое нетерпение.       Шикает, чтобы я прекратил, смотрел прямо в глаза и не дергался, пока меня раздевают. Я знаю, что ему нравится растянуть момент, нравится смотреть и до последнего держать в напряжении. Это мне надо все и сразу, а у него уже все до меня было, и теперь для него кайф именно в деталях. Я постоянно хочу быстрее и иногда получаю это, но в основном он меня воспитывает. По крайней мере, никогда не дает мне доводить его за пару резких движений. Меня вымораживают едва ощутимые прикосновения, а он наоборот только больше напрягается от моих нетерпеливых активных действий. Ему надо медленно, вдумчиво и чувственно, а не «сунул-кончил-вынул». Хотя ради справедливости стоит отметить, что настоящего секса у нас пока что не было. Только петтинг и взаимная дрочка, а на мои предложения попробовать большее он вечно отвечает, что я тороплю события.       Он сам пока не готов, и это я сейчас спокойно заключаю. Раньше для меня было нонсенсом даже подумать о его неидеальности: в моей фантазии он не может чего-либо бояться, не может сомневаться и уж тем более ошибаться. Сейчас, когда начал обращаться на «ты» и постепенно сокращать дистанцию, разглядел в нем реального человека и стал более терпимым к его слабостям. Он меня сколько терпел и до сих пор терпит, значит, и я могу потерпеть и дать ему привыкнуть к близости. В конце концов, я тоже боюсь открыться так быстро, руки до сих пор прячу и чуть что сразу кричу «красный». А у Влада нет даже стоп слова, только строгое «нет», которое мне пора бы перестать воспринимать как личное оскорбление.       Влад не торопится, но и не медлит. Вдумчиво раздевает меня, намеренно сильно надавливая, сжимая и царапая. Ему нравится мой торс, и свою любовь он проявляет специфически — уделяя как можно больше внимания. Оставляя полосы царапин на ребрах, щипки, но затем нежные поглаживания. Стараюсь не произнести ни звука, потому что Влад любитель тишины. Не важно, что здесь все с пола до потолка обложено звукоизоляцией и даже в относительно поздний час мы ничем не помешаем соседям, он все равно не потерпит лишних звуков. Поэтому только дыхание, которое сначала в унисон, но затем у меня неумолимо сбивается, потому что я завожусь с пол-оборота и периодически забываю, как дышать, от неожиданного щипка.       — Я хочу попробовать с тобой зажимы, — просьба, завернутая в утверждение, чтобы не ломать игру. Мы уже в процессе, и, чисто теоретически, если я на все скажу нет, он может просто руками: пальцами, ногтями, сильными надавливаниями — довести меня до жалобного скулежа, в этом он мастер. Пока я думаю над ответом, обводит самым кончиком пальца по ареоле соска, заставляя его затвердеть, а потом как бы невзначай задевает, проводя всей ладонью по груди. Играет со мной, пока мое дыхание учащается раза в два.       — Я тоже… очень, — выдыхаю, автоматически убирая руки за спину. Выгибаюсь вперед, под его пальцы, чтобы сильнее подставиться, завлечь для более смелых действий. Мне мало, мне постоянно хочется его больше, сильнее, ближе. Он наоборот тянет, можно сказать, смакует мою покорность.       — В спальню, — командует, шлепком по заднице добавляя веса своим словам. Понимаю, как сильно соскучился по порке. Вот раньше ныл от наказаний, ненавидел их, а сейчас, когда нежности с избытком, мне не хватает жара на ягодицах. Хочу, чтобы отлупил ремнем, но знаю, что точно не согласится сделать это сейчас, когда мне на следующий день сдавать экзамен и не стоит отвлекаться на боль.       Сегодня будет по лайту. Зажимы не должны быть особенно болезненными, ведь в каждом втором порно-ролике они есть… Хотя связывание тоже есть в каждом ролике, а я на своем опыте убедился, что это не шутки. Готовлюсь слушать предупреждения и обращать внимание на свое тело — быть осторожным, но не паниковать. В конце концов, Влад бы не предложил, если бы не был уверен в том, что я готов и могу справиться.       Снимаю пижамные штаны и трусы, уйдя в себя на пару минут, пока Влад выбирает девайсы в шкафу. Наверное, стоило дождаться команды и не самовольничать, но наедине с собой я снова начинаю нервничать — отголоски переживаний из-за экзамена и новое волнение из-за зажимов, которые мы никогда не пробовали. Ну точнее Влад точно пробовал, но он меня не знает. Да что уж говорить, я сам себя не знаю. Не могу найти себе места, поэтому стою в стороне, неловко перекатываясь с пятки на носок. С сомнением смотрю на мускулистую спину Влада, который уже тоже успел скинуть футболку и теперь чем-то звенит в шкафу. Цепи? Меня потряхивает от сомнений. В итоге выбирает несколько небольших коробочек, в которых обычно продают ювелирные украшения. Сделают из меня красотку, блин.       «Иди сюда, хороший мой», — этот сладкий тон меня напрягает. Обычно он наоборот играет строгость во время сессий, а вся нежность только в конце исключительно для контраста. Опять приглашает к себе на колени. Очень близко, как-то даже непростительно. Снова гладит, но больше не царапает, чтобы я расслабился, но я только сильнее напрягаюсь. Он к чему-то меня готовит, причем слишком тщательно для какой-то ерунды.       Задевает соски, заставляя дрожать от нетерпения, нежно растирая, даря легкие щипки. Тянет нежно, но не выкручивает, подготавливает. Кровь приливает в местах щипков и кожа приятно покалывает, отчего по всему телу мурашки. Слежу за его сосредоточенным лицом, но при этом хищной улыбкой на губах. Не могу наглядеться и тем более оставаться спокойным и неподвижным. Позволяю себе сжать его плечи — мой спасательный круг. Как завороженный, наблюдаю за тем, как первую коробочку покидает пара серебристых прищепок с плоскими черными концами и цепочкой, которой они соединены. Стараюсь даже не моргать лишний раз, чтобы не пропустить ни мгновения.       Осторожно оттягивает сосок, и это, на удивление, скорее необычно, нежели больно. Удивляюсь, как сильно может растягиваться кожа без намека на опасность. Когда одна прищепка защелкивается, вздрагиваю от неожиданной, но не острой, а легкой тянущей боли. Неплохо. От самого себя не ожидаю мурашек по всему телу и резкого, почти болезненного возбуждения. Второй сосок постигла та же участь, а затем Влад снова проводит по груди, невзначай задевая цепочку, которой соединены прищепки. Мелкая вспышка боли, как искра, и следующий вздох застревает в горле. «Нравится? Не забывай дышать», — подкалывает, поглаживая бока и бедра, сильнее разводит мне ноги, заставляя совершенно по-блядски выгибаться. Наедине с Дамиром мне было бы стыдно, но думать о нем сейчас — просто преступление. За закрытой дверью спальни Влада я еще и не такое могу вытворять, только дай волю.       Соски немеют и постепенно привыкают к тискам, но малейшее задевание цепочки вызывает новую волну покалывания. Дискомфорт минимальный и только добавляет остринку, безотказно отзываясь в налившемся кровью члене. Если опустить взгляд, то я наверняка увижу и эрекцию Влада, но делать этого не хочется совсем, особенно когда коробочку покидают другие серебристые зажимы, теперь пострашнее: одни похожи на бельевые прищепки, а вторые на маленькие «крабики». Кажется, у нас сегодня вечер экспериментов. Обе вариации оказываются крайне болючими, и я только радуюсь, что они не достались соскам, а закрепились чуть ниже на груди. Тонкая кожа мгновенно немеет, но зажигается, стоит только дотронуться и качнуть зажим в сторону. Таких мне достается много, в несколько рядов и практически все соединены цепочками, дергать за которые Владу доставляет особое удовольствие. А я, как тонко настроенный музыкальный инструмент, — реагирую на каждое движение прерывистым вздохом.       «Ты прелесть, — начинает говорить, поглаживаниями добираясь до моего члена. Там тоже лишь легко пробегается пальцами, чего чертовски мало, чтобы получить разрядку. — Кричи, я хочу тебя слышать», — приказ, который я, не успев даже испугаться такой внезапной поблажке, исполняю, когда он цепляет пальцем и особенно сильно тянет за цепочку, соединяющую нижний ряд зажимов. Которые крабики и словно вгрызаются в кожу внизу живота. Одновременно с этим начинаю тихонько «плыть», как это называет Влад: чувство беспомощности с возможностью даже кричать только с разрешения меня пьянит. В голову дает лучше самого крепкого алкоголя. Все еще сжимаю его плечи и смотрю прямо в глаза, чтобы хоть как-то справляться и не покидать его в самом начале. Отдаюсь, но цепляюсь за реальность, чтобы совсем не «улететь» раньше времени.       Дышу, принимая сильные подергивания за прищепки. Одну из них Влад даже снимает, а я задыхаюсь от неожиданной яркой вспышки боли. В онемевший участок кожи мгновенно устремляется кровь, «радуя» меня всем спектром новой боли. Жгучая и ноющая, сосредоточенная в малюсенькой точке — от нее кружится голова. Влад целует меня и массирует пальцами эту точку, кажется, делая только хуже. Но верю ему полностью, потому что иначе никак, я уже слишком глубоко увяз, чтобы давать заднюю. Отчасти во мне говорит адреналин, которого с избытком в крови — он практически чистый бежит по венам. И никаких наркотиков не надо, когда можно вот так биться, кричать и плакать из-за того, что с тебя сняли очередную болючую прищепку. В этот раз сбивает сразу две просто махнув ладонью. Обе недовольно щелкают, падая куда-то на пол. Понятия не имею, кто потом будет это все поднимать.       «Смотри на меня», — командует, когда рывком за цепочку снимает еще пару — последние, не считая сосков. На это я не стесняюсь вопить, наверное, немного преувеличивая свои страдания, чтобы ему не пришло в голову также резко дернуть за цепочку между сосками — глубокий обморок то ли от болевого шока, то ли от концентрированного удовольствия мне тогда точно обеспечен. Поскуливаю, когда следом он дарит мне несколько фрикций по скользкому от естественной смазки члену. Внутри меня рвет на части, но холодный взгляд Влада едва не забирается в душу, соединяя все ее противоречивые осколки воедино. Без Влада у всего этого нет никакого смысла. Боль, смешанная с удовольствием, бывает только с ним. И они словно усиливают друг друга: чем сильнее боль, тем ярче она отдается волной вниз, где ловкая рука Влада кажется особенно нежной по сравнению с грубыми подергиваниями за цепочку между последними зажимами.       Готовлюсь к тому, что сдернет последние прищепки, потому что цепочка уже натянута до предела. Дышать у меня получается, только прилагая сознательные усилия к этому. Слезы уже рекой, и я даже не знаю почему, ведь боль не то чтобы очень сильная, бывало и хуже даже с Владом, но она жгучая, маленькая и просто новая. От первой порки ладонью я тоже разрыдался, не в силах справиться с эмоциями, и в этом нет ничего стыдного. Первый зажим аккуратно снимает, тут же прижимая пальцами, чтобы не дать крови мгновенно устремиться в онемевшие ткани и обеспечить меня слишком сильными ощущениями. Растирает ноющий сосок, одновременно целуя губы. Меня потряхивает от эмоций, и если бы он спросил что угодно: как я себя чувствую, сколько будет дважды два — не найдусь с ответом. Все мои мысли сошлись на одном человеке. Такой силы чувство, и все без остатка ему. Я себя едва не забыл в этой буре, а уж все остальное тем более в другой вселенной осталось.       Последний зажим опять совсем не нежно сдергивает, а я даже кричать забываю от горячей волны. Маленькие молнии по всему телу. Он словно не зажим снял, а какой-то важный нерв обнажил, и теперь все системы организма бьются в непонятной агонии. Когда ко мне возвращается способность произносить хоть какие-то звуки, то я лишь тихонько поскуливаю. Отстраненно замечаю, что Влад опускает меня на кровать и, нависнув сверху, в пару движений доводит нас обоих до оргазма. Даже разрядка кажется лишней сейчас, мне словно было слишком всего до. Перегрузка.       Не могу припомнить, чтобы так накрывало во время наших деловых встреч с формальными наказаниями. И близко нет. По крайней мере раньше Влад точно не мог себе позволить так чувственно навалиться сверху и буквально раздавить еще не до конца вернувшего в реальность меня. Горячо дышит мне в шею тоже через раз, словно до этого бежал кросс. А я с ним в удивительном синхроне, тоже задыхаюсь и ловлю себя на мысли, что растворяюсь в его жаре. Своего тепла мне не хватает, я, как обычно после сессии, мерзну, и как же приятно чувствовать на себе такое живое одеяло. Даже если это не очень удобно физически — морально просто непередаваемо.       Затем липкого от пота и спермы меня ведут в душ, где я капризничаю и отказываюсь мыться сам. В конце концов, именно когда ты раздавлен таким сокрушительным по силе эмоциональным опытом, можно просто стереть сперму влажной салфеткой, а окончательно привести себя в порядок уже утром. Но Влад жуткий чистюля, и меня он к этому же приучает. С первого дня моего осознанного переезда к нему мне сразу дали понять, что я теперь убираю каждую соринку за собой и то, что раз в неделю к нему наведывается уборщица, чтобы сделать самую неприятную грязную работу вроде мытья полов и сантехники, вовсе не освобождает меня от необходимости убирать разбросанные вещи и мыть за собой посуду. Себя тоже мыть почаще.       Пытаюсь сосредоточиться и не заснуть прямо в ванной. Как минимум я не хочу пропустить то, как нежно Влад меня отмывает, щедро поливая пеной и аккуратно обходя все еще ноющие местечки, за которые цеплял зажимы. Во время первого совместного душа я дико смущался и, думал, лопну от удовольствия. Слишком много внимания одному мне, учитывая, что раньше даже лишние объятия приходилось согласовывать. Проблема только в том, что после сессии меня вырубает безотказно, и остановить этот процесс не может даже щелчок от Влада по носу. Что я раньше говорил о чутком сне? Это было про какого-то другого меня, уж точно не получившего заряд адреналина от настоящей чувственной сессии, во время которой практически нет дистанции. А теперь адский откат, с которым слабо получается бороться.       Попытки помыть меня в таком состоянии от Влада кажутся издевательством, но я-то знаю, что если меня сейчас вырубит, то спать я буду ровно до утра без единого пробуждения. Как в коме. В первый раз столкнувшись с этим эффектом, выполз на кухню с утра с полными ужаса и непонимания глазами. Чертовски перепугал Влада этим, но на тот момент имел право: чтобы я да заснул так, что закрыл глаза вечером, а открыл их снова только утром и не помнил ни единой картиночки из сна — никогда такого не было. Секс — лучшее лекарство от бессонницы, проверено на себе неоднократно. И Влад теперь знает, как угомонить меня, чтобы не будил его среди ночи своими шевелениями, а потом не сваливал свои побудки на его сопение.       — Сейчас помажем еще, и можно будет спать, — успокаивает, когда я в очередной раз ною, что если вот прям сейчас не закрою глаза, то просто сдохну. Я понимаю, что должен быть послушным сегодня, но всему же должен быть предел. Моим возможностям в том числе. Веки тяжелые, хоть пальцами держи, и из-под опущенных ресниц я наблюдаю за перемещениями Влада в полумраке. Как сначала достает из-под кровати свою огромную аптечку, а затем тюбик с лекарством. Мазь холодная и неприятная до скрипа зубов, особенно на протестующе ноющие соски.       — Люблю тебя, — говорю это, хотя конечно же хотелось другое. Хотелось просто назло сказать, что ненавижу за то, что до сих пор не дает мне спокойно отключиться и не отпустит мою трясущуюся от холода тушку под одеяло. В спальне и так прохладно, так у меня еще и отходняк после оргазма.       — Ох уж этот тон, — смеется, продолжая щедро смазывать каждую болезненную точку. Обижаюсь на то, что он не ответил мне тем же. Ни разу еще не сказал мне таких слов, даже «я тоже» я от него никак не дождусь. Понятно, что любит, невозможно так горячо целовать нелюбимого, но эгоизм во мне хочет это именно услышать. Влад старается закончить как можно быстрее, особенно когда я, оставшись без присмотра, самовольно ползу под одеяло. Ему же надо еще убрать аптечку.       Отрубаюсь почти сразу, как только не слышу ругани в ответ. Даже Влада не дожидаюсь, хотя обычно люблю засыпать именно в его объятьях. И наверное потому, что привычный ритуал не соблюден, просыпаюсь среди ночи. Пугаюсь теперь еще и этого — после секса я никогда не просыпался. И свет над половиной Влада горит, что тоже напрягает. Он вообще главный борец за режим, меня постоянно гонит в кровать, а сегодня, получается, наоборот. Пытаюсь не подавать вида, что больше не сплю, но Влад чувствует это. Поглаживает напряженное плечо и подтягивает мне одеяло едва не до носа, приговаривая, чтобы я спал. Улыбаюсь, как идиот, и уши горят от смущения. Ловлю его руку, чтобы сжать и почувствовать тепло. Оборачиваюсь, щурясь из-за желтого света от плафона над его половиной кровати.       — Ты не спишь? — не знаю даже, что сказать, а потому бросаю свои первые мысли. Но ладно, мне простительно говорить такие очевидные глупости, я ведь еще не до конца проснулся.       — Прости, уже ложусь, — вроде и правда раскаивается, но при этом кажется слишком отстраненным. Отмахивается от моего вопроса, как от назойливой мухи, и кажется слишком озабоченным чем-то на стороне, чтобы говорить со мной. Вздыхает раздраженно и наконец откладывает телефон, после ныряя ко мне под одеяло.       — Странно, что я опять просыпаюсь ночью после сессии… Наверное, привык, — не могу никак успокоиться и выкинуть из головы дурное предчувствие. Ну вот почему мне неймется? Когда в кои-то веки все хорошо, мне обязательно надо все испортить.       — На самом деле ты всегда просыпаешься, просто иногда не помнишь этого. Вздрогнешь, поглядишь на меня бессмысленными глазами и обратно засыпаешь. Иногда даже говоришь пару слов. Я думаю, это одна из форм лунатизма, с возрастом пройдет, — смягчается, чувствуя мое сомнение. Щелкает выключателем, погружая комнату в темноту. Приобнимает одной рукой за талию и коротко целует в лоб. Так естественно, что я готов уже забыть о том, что он сам почему-то не спит ночами, переписываясь с кем-то… Ну или читая что-то, почему я сразу думаю о плохом?       — Или придется терпеть меня всю жизнь, — пытаюсь пошутить, пока Влад устраивается поудобнее. Ложится чуть выше на подушках, так что я теперь дышу ему как раз куда-то в район ключиц. Загнул я, конечно, про «всю жизнь». Хорошо, если у нас получится окончательно притереться друг к другу за ближайшие месяцы и не понять, что все было зря и мы банально не подходим друг другу в быту. Пора бы мне уже реалистичнее смотреть на вещи.       — А ты хочешь «всю жизнь»? — как-то слишком осторожно и отчего-то шепотом спрашивает. Соседи за толстой звукоизоляцией, а кроме нас в квартире больше никого нет, но мы все равно отчего-то говорим шепотом. Наверное, потому что и он, и я боимся спугнуть едва замаячившее счастье. — Подожди, не отвечай, — неожиданно перебивает меня, когда я только набрал воздуха в грудь, чтобы сказать свое осторожное «да». — Это был глупый вопрос, я и так знаю, что ты ответишь, — оправдывается, и я должен бы радоваться, что он не сомневается в моих чувствах, но на душе скребут кошки. Кажется, что он просто не верит в мое несомненное «да», поэтому не хочет его даже слышать.       — А я все равно скажу, что да, хочу, — злюсь и невольно нарушаю нашу интимную атмосферу чуть более громким тоном. Понимаю, что скорее всего накрутил себя и сам виноват в том, что у меня появился повод накрутиться. Сам нашел злосчастную гитару, которая до сих пор припрятана в шкафу, и постеснялся спросить, для кого это. Постеснялся выяснить на этапе долгого разговора о новых границах, и теперь мучаюсь, постоянно ревнуя Влада непонятно к кому.       — Послезавтра ты уезжаешь домой на каникулы, но мне хотелось бы закрепить то, что есть между нами, — продолжает невозмутимо, словно и не заметив моего всплеска. Его голос дрожит то ли от волнения, то ли от раздражения за мою выходку. — Мне нужно, чтобы ты был уверен во мне и вернулся потом снова ко мне, — уходит в совсем тонкие материи, а я теряюсь в догадках, к чему это. Не будь мы однополой парой, на полном серьезе бы подумал, что он вот так предлагает мне «руку и сердце». — Я хочу тебя, давно. Но так же давно не могу решиться сделать это, потому что это какая-то точка невозврата, по крайней мере для меня. Понимаю, ты не относишься серьезно к своему телу, по крайней мере сейчас. Когда-то боялся даже просто пальца до дрожи, но, может, это я «совратил», что теперь тебе ничего не стоит под алкоголем лечь под первого встречного, — продолжает, а у меня все слова застревают в горле комком боли.       То есть и Влад — туда же? Ладно Дамир считает меня блядью, потому что он болен на голову. Ладно Сашка, потому что он доверчивый и ему промыли мозги, так что мы с ним уже полмесяца не разговариваем. Но этот, для которого я всегда хороший и любимый, почему может такое говорить? Как вообще язык поворачивается? Набираю побольше воздуха в грудь, чтобы высказать все, что думаю по этому поводу. Что произошло в ту ночь и почему я лег под «первого встречного», кого пытался заменить, потому что думал, что мне для полного счастья не хватает только лишь секса… Но он слышит каждый вздох и затыкает мне рот ладонью, не давая даже пискнуть. Невысказанные слова горят в глазах непролитыми слезами.       — Я давно выстроил барьер «смотреть, но не трогать», и для меня ты все еще тот чистый наивный ребенок, который просил «помягче», когда я предлагал тебя «выдрать». Несмотря на то, что многое поменялось и даже ты сам себя таковым не считаешь, у меня к тебе все еще стремные опекунские чувства, и это не тот фундамент, на котором стоит хоть что-то строить… Но я думаю, что нам надо сделать это завтра, чтобы у меня больше не было причин делать вид, что ничего не происходит и моя жизнь может стать прежней. Ты мой и я хочу сделать тебя своим, полностью, — продолжает говорить даже что-то трогательное, но это такая мерзость после того, что я слышал до этого.       — Может, для начала стоит сделать тест на ВИЧ? Или вообще полный анализ крови, чтобы я не заразил тебя сифилисом, — начинаю в привычной форме острить от безысходности. Опять ничего не отрицаю и не пытаюсь постоять за себя, потому что если даже Влад мне не верит, то смысла нет доказывать обратное. Может, я и правда теперь «грязный» после одного единственного раза. Ошибки, которую мне теперь волочить до глубокой старости. В душе все кровоточит — другого описания моим чувствам и не подобрать. Пропуская мимо ушей слова про «сделать своим», в голове шумит только одно — про секс по пьяни.       — Тот раз был незащищенным? Если ты считаешь, что это необходимо… — рассуждает, как идиот, не понимая очевидной иронии.       — Я считаю, что ты охренел, — взрываюсь. Сам не знал, как у меня язык повернулся сказать такое, но Влада знатно проняло. Вздрагивает, как от удара, и тянется к выключателю, так что договариваю я, уже щурясь от желтого света. — То есть я не отношусь серьезно к своему телу? Я, а не ты, теперь «грязный», хотя, блядь, кто бы говорил. Почему тебе можно у меня под носом крутить непонятно с кем, а я из-за того, что один раз, единственный раз, когда мы были даже не вместе на самом деле и я думал, что закончу эти отношения навсегда… Я, значит, даю первому встречному по пьяни? Да чтоб ты знал, мы месяц до этого встречались с тем парнем, он меня целовал, водил на свидания, просто заботился, как мог, пока ты просто играл со мной. Да вообще… — по-настоящему истерю, путаясь в словах и мыслях.       Понимаю, что если не заткнусь прямо сейчас, то либо огребу от Влада, либо разрыдаюсь. Все еще не понимаю, зачем начал кричать и что пытаюсь доказать, и мне уже стыдно за этот срыв. Стыд и вина гнили во мне весь последний месяц, и я понимаю, что у нас у обоих рыльце в пушку. Оба изменяли, а он, может, продолжает ломаться между мной и тем парнем, но, честное слово, никогда я даже не думал о Владе как о «грязном» или испорченном. Понимал, что он не святой, даже обижался на заныканные подарки другому, но высказать свою обиду посмел только сейчас, когда он убил меня своими словами. За угол тащу к себе подушку, чтобы уйти спать на диван, а уже завтра решить, что делать с этим. Сейчас внутри все кипит и цензурных слов в голове очень мало.       — Прости! Валя, стой, послушай меня, я вовсе не об этом… Я не считаю тебя грязным и уж тем более не хочу унизить. Да, я далеко не святой, именно поэтому и хотел объяснить, почему именно с тобой мне гораздо сложнее наконец заняться любовью. Вовсе не потому, что не хочу тебя, и уж тем более не потому, что считаю тебя «грязным», — думаю, в этот момент Влад побил все мировые рекорды по скороговоркам. Все это он успевает уместить в пару секунд, пока я встаю с кровати и пулей несусь к выходу из спальни. Замираю, схватившись за ручку двери, остановленный его объятием, слишком сильным от эмоций. — Во мне проблема, это мои тараканы, понимаешь? Я пытаюсь забыть о том, что ты был моим студентом, перестать смотреть на тебя как на ребенка и дать тебе то, что ты хочешь… чего мы оба хотим. Валя, пожалуйста, останься. Если ты уйдешь, это будет просто катастрофа, — последнее договаривает уже мне в затылок.       — Ты объяснишь, каким образом вот эти твои тараканы помогли родить мысль, что я даю по пьяни первому встречному? Может, я еще и вечерами на трассе стою? Знаешь, я бы на твоем месте не рисковал прижиматься так близко, — продолжаю язвить, заикаясь от слез. Отлично, самое время выяснить отношения, ночью перед самым сложным экзаменом. Ну вот какого меня угораздило проснуться среди ночи? А Влада кто тянул за язык?       — Нет ничего плохого в том, чтобы «давать по пьяни», даже первому встречному. Это не делает тебя грязным, не делает плохим и перед кем-то виноватым. Я лишь о том, что прежний Валя, мой полный ребенок, не смог бы хоть кому-то отдаться, но ты взрослеешь, под моим руководством в том числе, а я до сих пор не могу этого понять, все еще думаю, что совращаю тебя, что между нами все не правильно. Я рад, что ты уже другой, но я все еще застрял там, и мне нужен последний шаг, чтобы осознать тебя как полноценного партнера. Это все, ничего больше, — растолковывает мне это снова шепотом, чтобы смягчить атмосферу между нами. Потихоньку понимаю его. Не сразу, но доходит, что я взорвался на пустом месте уже из-за своих тараканов, и мы чуть опять не поссорились.       — Ты тоже меня прости, что-то я… погорячился, в общем. — Расслабляюсь наконец в его объятиях и позволяю отвести меня обратно на кровать. Влад пока ничего не говорит, только целует губы, мягко переходя на щеку, и укладывает в постель. Нянчится со мной, как с маленьким, а мне жутко стыдно за то, что вспылил, не выслушав как следует. — Не переживай, я все понимаю и дам время, сколько нужно, — слова практически выдавливаю из себя от стыда. Да, очень нехорошо получилось. Но и он тоже хорош так выражать свои мысли, тут любой может десять раз не так понять.       — Мне жаль, что у нас все так началось и какой-то парень на стороне завоевал твое расположение простым вниманием — то, что я могу и хочу давать тебе с избытком. Но это… недоразумение, давай назовем так, должно остаться в прошлом. Мне не важно, что было до, главное, чтобы сейчас и потом ты был только моим, — продолжает успокаивать меня. Понимает, что ненароком задел за живое, поэтому не перестает каяться, укутывая меня в одеяло, обнимая и гладя по волосам. В очередной раз за вечер выключает свет и, я надеюсь, это последний. Хватит потрясений на сегодня… или, может, уже на вчера.       — Я просто с другом на эту тему поругался. Неделю в общаге не ночевал — значит, по мужикам шарахался. Поэтому меня немного стриггерило… прости, мне надо поспать, — тоже каюсь, роняя голову ему на плечо. Как хорошо, что все решилось, не разгоревшись в настоящий скандал. У нас с ним вообще ни разу не было таких взрывных истерик. Не могу вспомнить, чтобы серьезно обижался на него и огрызался с такой мерзкой иронией, пытаясь сбежать от разговора. Видно, и правда сорвался, а в совокупности со стирающимися границами в итоге получается вот такая некрасивая сцена. Мне жизненно не хватает ремня.       — Я виноват, что завел эту тему в такой поздний час. Спи, хороший мой, все потом, — обещает, и меня должно бы это пугать, но в итоге я наоборот расслабляюсь. Если сошедшего с ума меня он смог успокоить, то днем, когда мы оба будем свежими и отдохнувшими, разговор точно пройдет как по маслу. Сам тянусь за поцелуем, нежным, я бы даже сказал, сладким. В обычное время бы мурчал и тянулся за небольшим продолжением, но сейчас мне все еще стыдно за свою выходку, а еще я дико вымотался, эмоционально в том числе.       Позволяю себе заснуть в объятиях Влада, хотя знаю, что ему не нравится тереться друг о друга во сне. Дежурно обняться и поцеловаться перед сном, даже делить одно большое одеяло — это всегда пожалуйста. Не знаю, со всеми он так или только со мной, потому что я, оказывается, всегда плохо сплю и наверняка ворочаюсь, слишком громко дышу и вообще самый неподходящий… сосед по кровати? Стараюсь не думать о других. Уже довел себя глупой ревностью, сам себе нервы помотал и Влада испугал. Не надо больше нам этого. Прошлое — в прошлом, и если Влад меня не ревнует, то я его тоже не должен. Ведь главное в таких специфических отношениях — это доверие.       Не замечаю, как засыпаю под эти мысли. Как под колыбельную, приятнее и теперь точно до утра, и так приятно проснуться за минуту до будильника и снова заползти под бок Владу. Не могу поверить своему счастью, потому что он меня не отталкивает и даже наоборот прижимается в ответ. А так как я голый, то чувствую каждый изгиб его тела, кожа к коже. Жарко, но это такой приятный возбуждающий жар, что у меня сладко тянет внизу живота. Жаль, что сегодня у меня экзамен и будильник нарушает нашу идиллию. Поскуливаю и ползу под подушку, а Влад смеется и тащит меня обратно на свет. Также почти под руки ведет меня в ванную, где я окончательно просыпаюсь.       После Влад осматривает красные пятна у меня на груди от зажимов, а я в который раз удивляюсь его мастерству, потому что не осталось синяков. Чем чаще я подпускаю его к своему телу, тем тщательнее он изучает мои особенности и реакции, тем жестче практики можно пробовать без даже минимального риска для здоровья. Если и остаются синяки, то очень точечно, именно там, где Влад захотел их оставить, а не там, где получилось. В отличие от того же Дамира, который жадно берет то, что хочется, не особенно задумываясь, каково будет мне. Помню, каким тяжелым взглядом Влад ощупывал моё пятнистое от старых и новых синяков тело, но сказать что-то по этому поводу решился только во время нашего долгого разговора о новых границах.       Оказалось, что в обычных отношениях, а не той ерунде, что была между нами до этого, он не терпит измены. Строго предупредил, что без колебаний выставит мои вещи за дверь, если я в тайне спутаюсь с другим. И если вдруг мне захочется попробовать что-то определенное, то я всегда могу попросить, но не факт, что он согласится, во-первых, потому что я только начинаю всему учиться и могу быть банально не готов к чему-то опасному, а во-вторых, потому что у Влада тоже есть некоторые табу. Никакого пет-плея, туалетных игр, порезов, шрамирования и еще много всего, в чем мы удивительно хорошо сошлись, так что спорить было не о чем, но мы договорились, что когда я вдруг сойду с ума и решу, что мне жизненно необходимо побегать на поводке, изображая собачку, то сразу скажу и расстанусь с Владом полюбовно, без идиотских интриг у него за спиной.       Наверное, так говорить с его стороны жестоко, но, в целом, он имеет право. Я же в свою очередь постеснялся попросить его не изменять в ответ. Испугался величины ответственности, ведь я только начинаю все пробовать и не хочу остаться наедине с голодным по «крови» садистом, которому я сам отрезал альтернативные пути для удовлетворения потребностей. Лучше уж я буду потихонечку расти, чтобы когда-нибудь стать для него идеальной парой, а пока пусть «сбрасывает пар» на ком-то другом. В конце концов, если он будет иногда лупить кнутом не меня, а кого-то другого — это ведь не измена? Хотя это зависит от того, как посмотреть…       Но как бы то ни было, а сегодня вечером он хочет именно меня. Не кого-то, кто старше и опытнее, с кем было бы гораздо приятнее и проще с точки зрения морали, а именно меня такого, какой уж есть. И я так давно этого ждал, практически выпрашивал у него «первую брачную ночь», а теперь жутко переживаю. Я вообще, оказывается, любитель накрутить себя по мелочам. Как будто мне мало экзамена по зоологии на носу. Решение переспать с Димой по щелчку пальцев принял, и то, что я был пьян, совсем не играет роли, так как я хорошо помню, что было в ту ночь… Даже слишком хорошо, некоторые моменты я бы предпочел забыть.       Да, я не кисейная барышня, которой необходимо сохранить «невинность» до брака, но и «легкомысленно относиться к своему телу», как это назвал Влад, я тоже не хочу. Он сам, так долго отказывая мне, подогрел интерес, и теперь я боюсь разочаровать… Глупости, конечно, вообще странно соревноваться в такой личной сфере с мифическим другим парнем, в существовании которого на данный момент я уже не уверен. Но в итоге я в ситуации, когда «и хочется, и колется», и я вроде бы жду вечера, раз за разом прокручивая разные сценарии: будут ли элементы БДСМ или он захочет устроить «ванильный» первый раз, а если и решит использовать девайсы, то каково это — настолько близкий контакт во время сессии? Но одновременно боюсь то ли сам разочароваться, а то ли его разочаровать.       После экзамена, получив свою совершенно справедливую заслуженную четверку, не спешу домой. И даже не потому, что Влад на работе и не ждет меня дома как верная женушка, а просто мне странно тревожно. Смотрю на заполненную первую страницу зачетки с одними четверками-пятерками, и не верю, что это все я сам. Тот самый маленький мальчик, который не мог даже элодею карандашом нарисовать в начале года, теперь листает толстый альбом с червями и губками, кое-где даже с аккуратной передачей цвета карандашами и акварелью. Да, Влад мне помог разобраться с самой техникой рисунков еще на практике в начале года, но главная моя заслуга в часах занятий и конечно же в самодисциплине. Мне страшно оглядываться назад, на старого себя.       Мысли путаются. От стресса потихоньку съехала крыша, и теперь мне даже не верится, что хотя бы один рубеж — сессия — позади. Все сдал, закончил, и уже вот прямо сейчас каникулы, когда можно забыть об учебниках и по-человечески отдохнуть. Если б было еще с кем отдохнуть… Серега сдает химию — предмет, за который на почвоведении дерут три шкуры, так что, лишь отвлеченно махнув мне рукой в качестве приветствия, остается с учебником караулить под дверью аудитории. А с Сашкой я уже больше месяца не разговаривал и теперь даже не знаю, как заново наладить с ним контакт и стоит ли вообще. Все еще, наверное, обижен на него, да и он на меня. Вот вышел почти одновременно с ним из аудитории, а он даже не посмотрел в мою сторону.       Слушаю его шаги в длинном гулком коридоре и злюсь, как не стоило бы злиться на друга, пусть даже бывшего, но окликнуть и заставить поговорить со мной не могу. Еще очередного промывания мозгов на тему моей якобы распущенности не хватало. А потому ускоряюсь, чтобы быстрее выйти на улицу и не думать о том, что мог сделать и чего не сделал. В конце концов, Сашка мне больше никто, даже не сосед по комнате, который еще и супер странно смотрит на мир. Лучше погулять по кампусу, тем более когда погода такая хорошая — мороз и солнце. И опять просчитываюсь.       Да, я какой-то клинический неудачник, если гуляя в последний день сессии без особой цели умудряюсь наткнуться на Дамира. Который сильно навеселе и так хищно скалится, завидев меня издалека, что я, грешным делом, думаю бежать. И зря не решился, посчитав, что с моей стороны это будет низко. Да, бежать от бывшего парня низко, а идти напролом по своей же глупости как бы нормально. По-хулигански свистит, показывая, что заметил меня издалека, а я дергаюсь от «предвкушения». И тем не менее веду себя как идиот и не сворачиваю с дороги. Позже, когда меня прямо-таки по-хозяйски обнимают, понимаю, что нужно было хоть в кусты прыгать, лишь бы не встречаться с ним.       — Зачетку покажешь, зай? — от этого сахарного тона выворачивает. И это игривое настроение как никогда напрягает. Пытаюсь вывернуться из его липких объятий, но то ли плохо стараюсь, то ли у Дамира под «белкой» развилась невиданная прыть.       — Уже в учебку сдал, отстань, — пытаюсь вежливо поговорить и как-то убедить, что я теперь не его собственность. Если кому и принадлежу, то только Владу, но это точно только наше с ним дело, Дамир тут явно лишний. Мерзко от кислого запаха пива, который мне чувствовать еще пару суток из-за неосторожного жеста Дамира, который проливает пару капель мне на куртку.       — А у меня пересдача ебучая. По математике, — продолжает, как ни в чем ни бывало пытаясь меня поцеловать. Прямо на улице, на минуточку, подставляя нас обоих. А еще от него пахнет мерзко: не только пивом, но еще и, кажется, потом и гнилью изо рта. А может быть я просто предвзят именно к Дамиру, но, впрочем, имею право.       — Пробовал приходить на экзамен не бухим? — ругаюсь, всячески его отталкивая, в чем неплохо преуспеваю, но Дамира бесит мое сопротивление. В какой-то момент я умудряюсь выбить у него из рук бутылку, и она падает на вычищенную до блеска асфальтовую дорожку, разбиваясь вдребезги. И да, я теперь с ног и практически до головы облит этой гадостью, что придает мне злости.       Завязывается драка, в которой я даже преуспеваю, но все равно отхватываю пару раз по лицу. По касательной в многострадальный нос и уже более уверенно кулаком в скулу, которая мгновенно наливается кровью — сто процентов будет синяк. Не знаю, откуда во мне столько ненависти и почему я вообще разрешаю себе таким первобытным способом решать проблемы. Почему не свернул с дороги, только завидев знакомую фигуру издалека, почему теперь словно специально нарываюсь на ссору? Влад точно такого не одобрит, особенно увидев моё «раскрашенное» лицо.       Мы просто дети с Дамиром — два петуха, которым лишь бы сцепиться. И если Дамир просто мразь и не понимает человеческого языка, то я-то куда лезу? А главное зачем, если это не принесет ничего, кроме новых проблем? И все-таки превращаю этот «поединок» в какую-то дуэль чести, из которой выхожу победителем. По крайней мере, Дамира уверенно укладываю на лопатки и добиваю в пах. Может, так он наконец от меня отстанет и не будет зажимать при каждом удобном случае? Ну или я перестану с такой болью думать о нем, постоянно со жгучим стыдом возвращаясь к мысли о той ночи. Не должно было так произойти, что я по доброй воле дал парню по крему для рук со жгучей ромашкой и с презервативом, за который меня потом ещё и упрекали, что я принцесса на горошине. Это просто унижение.       Решаю не добивать лежачего и просто ухожу, все еще чувствуя, как потряхивает от неожиданного адреналина в крови. Трогаю онемевшую от отека скулу и думаю о том, что бил Дамира, а по факту наказывал сам себя. Как бы глупо это ни звучало, но я очень хочу, чтобы Влад был у меня первым — так должно быть. И да, он у меня самый понимающий и сказал, что это для него ничего не значит, но для меня это все-таки имеет какой-то вес. Иначе бы я не жрал себя заживо весь последний месяц, представляя самые разные варианты того, как можно было избежать секса с Дамиром. Начиная с того, чтобы не напрашиваться в его компанию на Новый Год, и заканчивая тем, что съехать из комнаты ещё в сентябре, загодя почувствовав гниль.       Я глупая ванильная девочка. Почему мне настолько важно, кто и что в меня пихал? И все-таки прийти к Владу с конкретным запросом на избавление меня от фобии на проникновения, а в итоге лечь под парня, который даже рядом не стоял, пока Влад мучился со мной, успокаивал истерики и убеждал, что боль внутри ничуть не более страшна, чем то, к чему я уже привык… Да, это определенно было низко с моей стороны. А теперь я опять все испортил, когда влез в драку и получил незначительную, но все-таки травму. Теперь точно никакого БДСМ, пока не сойдут все следы, а может быть даже о «первой брачной ночи» стоит забыть, если мне очень не повезло и Дамир умудрился пробить мне голову до сотрясения.       Пока вроде бы не тошнит и голова не кружится, только место будущего синяка ноет, но уже стремительно немеет, особенно когда я догадываюсь приложить снег. Мне именно тоскливо от сложившейся ситуации, в которую я, от и до, загнал себя сам. Дамир точно мне «по судьбе», как говорит Сашка, потому что быть такого не может, чтобы так ужасно все сложилось само по себе. И теперь я иду, побитый рыцарь чести, к метро и, наверное по привычке, сажусь на ветку не в ту сторону. Квартира Влада ближе к универу, но на окраине Москвы, в самом обычном спальном районе, а общежитие вроде бы ближе к центру, но получается, что никаких преимуществ это не дает: до универа полтора часа и до центра примерно столько же, так что ни туда, ни сюда — не самое удачное расположение.       Грешным делом думаю не приходить сегодня домой, потому что мне банально стыдно в таком виде появляться на пороге. Облитый дешевым пивом с ног до головы и страшный, как смерть, от наливающегося синяка — от меня даже обычные прохожие шарахаются, как от бомжа. Перед Владом точно будет неудобно, а потому я не могу придумать ничего лучше, кроме как в очередной раз сбежать. Зря оставил себе койку в общаге, меня постоянно подбивает, чуть даже не ссора, а намек на нее, одно только предвкушение ожидающего меня упрека или сложности — и я, не задумываясь, еду в общежитие, где кажется спокойнее. Мой угол, в котором меня никто не тронет, и можно в одиночестве подумать над тем, какой я идиот, не привлекая на себя раздражение Влада.       Может, он не будет злиться и даже пожалеет; ему вообще доставляет особенное удовольствие заботиться обо мне: то обрабатывать следы после сцены, то говорить вечерами, прорабатывая моих тараканов — наверняка свежий фингал он тоже воспримет как повод окружить меня вниманием. Он вообще у меня самый лучший, а вот я опять накосячил. И да, пусть Дамир ко мне сам пристал, а я, получается, отбивался как мог, но ведь можно было мирно свернуть с дороги и не провоцировать. Да, Влад прав, во мне есть глубоко спрятанный мазохист, иначе я никак не могу объяснить свое поведение. Сам постоянно сталкиваюсь с Дамиром, причем даже когда заранее знаю, что ничем хорошим это не закончится, в который раз обжигаюсь, и все равно лезу. Это больная зависимость. В самом начале года не съехал из комнаты, а затем даже отвечал этому ублюдку взаимностью, хотя отдавал себе отчет, что любовью тут и не пахнет. Мстил Владу за холодность и знал, что это неправильно и я потом буду жалеть о том, что отдавался нелюбимому, но тем не менее продолжал.       Как бы ни хотелось отмотать время назад и остаться «чистым», это невозможно. Есть ошибки, которые не исправить, и у меня теперь в голове будет только одно воспоминание о первом разе: в алкогольном угаре, по Сашиному крему для рук. И даже если Влад не испугается моего вида и решит, что моя проблема только лишь эстетическая, то запоминать себя с отметинами от драки с Дамиром, но в первый раз настолько близко с Владом мне точно не хочется. Меня опять трясет от отвращения к себе. Чем больше я взрослею и лучше чувствую ответственность за свою жизнь, тем больше вина за проступки. Да, без крепкой руки Влада мне никуда, я начинаю впадать в крайности без порки, хотя бы профилактической, и вот во что это в итоге вылилось — я похерил, возможно, лучший вечер в моей жизни.       — Привет, — здоровается со мной с явным акцентом парень-китаец, который, видимо, один из моих соседей, которого я не видел при заселении… Хотя, может, это тот, кто читал книжку и лишь коротко посмотрел в мою сторону тогда? Я не особо различаю лица других этносов. — Тебе что-то надо здесь? — на удивление грамотно строит предложения, хотя слова слишком простые и акцент, конечно, ужасный. Но теперь я понимаю, что мы с ним точно не виделись и он, кажется, даже не в курсе о моем существовании. Или, что тоже не исключено, плохая память на лица других рас работает в обе стороны.       — Я тут живу, — отвечаю слишком раздраженно, но тем не менее избавляюсь от остальных глупых вопросов. Парень-китаец лишь коротко кивает и более не пристает ко мне. Остальных соседей нет — скорее всего на экзаменах, поэтому я позволяю себе упасть на скрипучую и жутко неудобную кровать, с которой поленился даже стянуть дневное покрывало — все равно постельного белья там нет.       На полном серьезе думаю остаться на ночь, а затем встать пораньше, заехать к Владу за вещами, в идеале когда он будет на работе, и уехать на каникулы без объяснения причин. А там за неделю синяк авось сойдет и я смогу сказать, что просто запил с друзьями в честь удачной сессии. Какое же это будет ужасное вранье! И все-таки показаться на пороге в таком виде я не могу. Все должно произойти как-то по-другому и уж точно не сегодня, когда чувство вины, кажется, скоро прожжет дыру в груди. Но все-таки нужно позвонить ему и как-то объяснить свое отсутствие, иначе он с ума сойдет от переживаний. Я же все ещё его саб, а мы условились, что он должен знать, где я и с кем, всегда. Маленькое правило, которое, в целом, по делу, но которое так сложно выполнить сейчас.       Скула, а вместе с ней и заплывающий глаз ноют, и запах дешевого пива от облитой одежды душит. Позволяю себе минуту полежать с закрытыми глазами и не думать ни о чем, и в итоге почти сразу вырубаюсь — вымотался. Или опять решил сбежать от серьёзного решения, легче просто отключиться, а не ломать голову еще несколько часов: трусливо остаться в общаге и избежать кары или вернуться домой и получить свое. Перед собой стыдно, а перед Владом тем более. Ну какая мне «первая брачная ночь» и попытки принимать как равного, если я по своей глупости создал себе проблемы и отказываюсь принять наказание? Да не то что наказание, а от одного недовольного тона дурно. Особенно когда я спустя несколько часов просыпаюсь от его звонка. С заплывшим вконец глазом и страшный, как черт, не сразу соображаю, где я и почему, но мгновенно просыпаюсь, когда вижу букву В в имени контакта.       — Где ты? — сразу, даже без приветствия, а меня неслабо тряхнуло от его ледяного тона. Не сносить мне сегодня головы — это точно.       — Я в общаге… Скоро буду дома, — вру, но не могу не попытаться смягчить себе участь. Судя по черноте за окном, я надолго выпал из реальности и Влад уже вернулся домой и, не найдя меня и не получив предупреждения о том, что я буду поздно, начал волноваться. Наверное, это слишком большая опека с его стороны, потому что формально время еще «детское», но такой уж у него характер и такие правила, с которыми я согласился, а значит, и жаловаться не на что.       — Ты пил? Я могу подъехать забрать тебя, — звучит еще более раздраженно, чем до этого. Дело наверное в том, что я с просонья звучу устало, а Влад уже многое себе надумал и теперь видит только подтверждение своим догадкам. А учитывая, что с утра мы договорились, что сегодня особенный вечер, а я где-то загулял в честь удачной сессии — не удивительно, что Влад расстроен.       — Нет, не надо, я сам. Я трезвый, просто… я потом все объясню, это невозможно по телефону, — практически умоляю его не злиться и дать мне потом хотя бы немного загладить свою вину. Понятно, что я идиот, который своими же загонами про пресловутую «невинность», которую у меня забрал Дамир, довел себя до срыва и откровенного саморазрушения. И если Влад не считает это важным и даже не думает меня наказывать, то я сам лезу в драку и набиваю себе гематомы.       — Хорошо, я жду. У тебя два часа, — дает времени с запасом, после чего прощается, мне кажется, более мягко, чем начинал этот диалог. По крайней мере, хочется в это верить.       За два часа можно два раза добраться от общаги до дома — проверено неоднократно, но я все равно тороплюсь уйти под непонимающие взгляды уже троих соседей. Надежда на адекватные отношения с ними умерла в муках. О каком понимании и сочувствии можно вообще думать, если заваливаешься посреди дня, побитый и грязный, спишь, а потом сбегаешь после странного звонка? Но, благо, это незнакомые мне люди. С Дамиром в одной комнате мы точно сцепились бы снова — это вне всяких сомнений, Сашка бы снова начал истерить по поводу моего дурного поведения, а Серега бы не выдержал и хотя бы намекнул брату, что со мной творится что-то не то. Словом, катастрофа, и я очень рад, что теперь все по-другому.       Единственный, перед кем я теперь отчитываюсь — это Влад. Он у меня на удивление понимающий, даже более мягкий, чем в начале, когда за один косой взгляд можно было отхватить ремня. А теперь даже за откровенный саботаж в виде разбросанных просто везде листов с конспектами, одежды и кружек из-под чая по всей квартире я получаю разве что строгий приказ убрать, а как максимум — единичный, больше даже шутливый, шлепок по заднице. Наверное, из-за экзаменов и общего стресса переезда получил послабления дисциплины, но в край распустился. Ну неужели мне совсем нельзя без наказаний? Перестал бояться Влада, забил на какие-либо приличия и даже элементарным правилом предупреждать, где я и когда вернусь, нагло пренебрег.       Обидно почти до слез за свое поведение, и черт с ним с наказанием за проступок, мне гораздо более страшно, что я скорее всего обидел Влада. Он ко мне со всем пониманием и добротой, а я к нему жопой, в самом плохом смысле этого слова. Он из-за меня уходит из универа и практически ломает свою прежнюю привычную жизнь, а я даже какие-то жалкие крохи от прежних правил исполнять не в состоянии. Я, как побитая дворняжка, скребусь в дверь квартиры, потому что невозможно стыдно. Если Влад опять покачает головой в ответ на мое отвратительное поведение, я выйду в окно от несправедливости. Может, он вообще теперь думает, что я неисправим и без толку угрожать мне поркой?       — Откуда синяк? — говорит мне прямо с порога, не дав даже закрыть за собой дверь. Никак не могу понять, что у него на уме, когда он вот так вроде даже не холодно, но явно недовольно встречает меня.       — Сцепился с парнем… бывшим, — не знаю, зачем добавляю последнее. Считал ли я хоть когда-то Дамира своим парнем? Наверное, все-таки нет, хотя конечно же со стороны наши отношения выглядели именно так, вон даже Сашка перевозбудился, узнав, что я ушел к другому. — Я первый начал, — а это добавляю, чтобы у Влада не было иллюзий, что я святая невинность и лишь защищал себя. Если бы сам не полез, то и отбиваться бы не пришлось.       — Я верю, что у тебя были причины, — все ещё напряжен, но смягчается ещё больше, даже пытается подбадривающе улыбнуться. — Тебе нужно в душ, пойдем, — приглашает и правда идёт со мной в ванную, где раздевает почти как маленького. Наверняка еще и обработал бы синяк, но я так не могу. Мне стыдно принимать его нежность, которую не заслужил.       — Прости меня, пожалуйста, я просто ужасный, — каюсь и пытаюсь даже упасть на колени прямо на жесткий кафельный пол, но Влад удерживает меня за плечи и возвращает в вертикальное положение. Смотрит так внимательно, пока я кусаю распухшую губу от стыда и думаю, куда провалиться, лишь бы не сгорать заживо.       — За что ты извиняешься? Не надо театральных жестов, говори спокойно, — сам уже на нервах, видя, как меня ломает изнутри. Боюсь представить, что он себе надумал, пока я сначала пытаюсь выдержать его тяжелый взгляд, а затем сам не замечаю, как меня начинает мелко потряхивать и глаза щипать. И самое страшное, что я не знаю, что мне сказать и как в паре слов выразить все свои чувства.       — Я ушел, не предупредив тебя. И ещё я веду себя ужасно все это время, я разбрасываю вещи, капризничаю, совсем тебя не слушаю. Я напился и дал первому встречному, ты прав, я грязный и мне очень жаль, что не ты у меня первый и что я постоянно вот так косячу… — пытаюсь собрать мысли в кучу и извиниться сразу за все, но только закончив, понимаю, что в попытках усидеть на всех стульях сразу, провалился полностью. И внутри все сжимается от снова недовольно поджатых губ Влада.       — Хорошо, я принимаю твои извинения, и что теперь? Какой смысл в твоем монологе? Тебе хочется продолжать как прежде, но совестно передо мной? Хочешь быть лучше — будь, не нужно опускать руки и тем более ползать передо мной на коленях, рассказывая, какой ты плохой, — ругается и жжет меня ледяным взглядом. А меня снова трясет, теперь от того, что проверенная стратегия «накосячил-извинился» больше не работает.       — Почему ты меня не накажешь? — срываюсь, решив, что лучше называть вещи своими именами. Получается какой-то отчаянный писк, как будто я требую порки от Влада, и это снова не то, потому что я априори не должен хотеть быть наказанным. Дышу полной грудью, но не могу успокоиться, эмоции только нарастают. Пытаюсь казаться лучше, чем я есть, и удержаться в принятых рамках, но не справляюсь. Элементарные правила нарушаю, а теперь еще и требую наказания, как чего-то приятного.       — Ты хочешь порки? Ты знаешь, что если хочешь боли, то надо только попросить, а не устраивать показательные акты неповиновения, — шипит сквозь зубы и, кажется, еле сдерживается, чтобы не ударить меня. А я отшатываюсь, пытаясь осмыслить, что же такого натворил. — Думаешь, что самый хитрый? Такими методами ты все равно не получишь то, что хочешь, даже не пытайся меня переиграть, — продолжает наседать, а я наконец понимаю, чем заслужил такое почти презрение. Не просто нарушением правил, а, по убеждению Влада, намеренным саботажем в попытках управлять своим Доминантом.       — Нет! Просто ты постоянно все прощаешь, а я только сейчас понял, как распустился без твоей руки. Я не хочу, чтобы ты меня прощал, не хочу боли, я просто хочу, чтобы ты был собой и делал со мной то, что тебе хочется. То, что я заслужил уже давно. Ты меня обхаживаешь вечно как принцессу, что бы я ни творил, и вот чем это заканчивается, — не могу справиться с собой и закрываю лицо ладонью, лишь бы не разрыдаться и закончить этот диалог на более-менее спокойной ноте — как он мне сказал, хотя бы раз за последний месяц его послушаться. Пальцами чувствую, как сильно распухла левая сторона лица, и сейчас, наверное, я выгляжу просто отвратительно.       — Чтобы я делал то, что мне хочется? Так вот, я хочу, чтобы ты принял душ, а затем поел. Не смей указывать мне, что ты заслужил и как мне обращаться с тобой. Сейчас я хочу проявить понимание и не нависать с ремнем над абсолютно морально раздавленным парнем, можно? — начинает кричать, и это слегка приводит меня в чувство. Делаю усилие над собой, чтобы наконец посмотреть в глаза и снова отхватить моральную пощечину. — Можно я, пожалуйста, буду собой, а не цербером, которого ты себе придумал? Знаешь, как выглядят твои претензии? «Пожалуйста, желай то, чего мне самому хочется». Спасибо, я, пожалуй, откажусь, — снова менторские нотки в тоне, но мне наоборот легче от того, что он не спускает на тормозах очередную мою выходку.       Хотел как лучше, а получилось как всегда. Он уходит, чтобы больше не срываться попусту, а я на автопилоте лезу в ванную, где основательно отмываюсь: не просто легкий душ, но еще и мою голову, потому что запах дешевого пива, кажется, пропитал все мое существо. Думаю о случившемся и даже разрешаю себе побиться лбом о стенку от безысходности. Понимаю, что это уже попахивает мазохизмом, и прекращаю. Сначала влез в драку с Дамиром, а теперь еще и вот это — явная тенденция. Может быть так, что я намеренно провоцирую Влада, чтобы получить наказание? Теперь, наверное, я понимаю, что да. Хочется почувствовать на себе его власть и иного рода внимание. Хочется быть послушным, забыть обо всем и слушать только его, забыть про себя, от которого тошно, и стать услужливой игрушкой.       Шмыгаю тихонько ушибленным носом, который, кажется, еще больше распух под горячей водой. Сейчас очень не хватает Влада с его волшебными мазями, но он взял стратегию игнорирования, вернувшись к просмотру какого-то фильма. Я же стараюсь не спеша поесть — хоть один приказ исполнить беспрекословно. В меня после случившегося не лезет, но впихиваю в себя приготовленный Владом ужин. Вспоминаю также и то, что последний раз хозяйничал на кухне, кажется, еще в общежитии, а Влад работает моим личным поваром все это время. И экзамены тут совсем не оправдание. Все давно свернуло куда-то не туда, и надо бы реабилитироваться, но после последнего скандала боюсь даже подходить к Владу. Надо было остаться сегодня в общежитии, не было бы столько проблем. Но, с другой стороны, может, мне стоило получить нагоняй сегодня вечером.       В кои-то веки без напоминаний мою за собой посуду, после чего ухожу в комнату от греха подальше. Сначала были мысли подойти и обнять его ноги, выпрашивая снисхождения, но он уже один раз сказал не ползать перед ним на коленях, значит, второй раз пытаться точно не стоит. Пусть, в конце концов, быть отвергнутым — тоже своего рода наказание. Как и самому себе обработать синяк первым же попавшимся кремом. Неприятно щиплет и пахнет мятой — скорее всего на больной заднице это снадобье очень даже к месту, но на лице мерзко. И опять ловлю себя на мысли, что самостоятельно придумываю наказания, которые с готовностью исполняю. Решаю, что несмотря на очень даже ранний вечер, лучше лечь в постель и больше ничего не разрушать сегодня. И так натворил дел. Можно почитать книжку или еще чем-то полезным заняться. Например, маме позвонить и сказать, что удачно закрыл сессию, но боюсь и тут накосячить. Лучше впасть в анабиоз и делать то, что у меня получается лучше всего — размазывать противные, кажется, ментоловые слезы по подушке.       Успокоившись, тупо смотрю в темный угол перед собой, на шкаф с девайсами, и думаю о том, что Влад наверняка готовил что-то особенное на этот вечер, а я похерил ему все планы. Теперь мы в ссоре, а завтра мне уезжать домой на каникулы, и непонятно, куда мне возвращаться после. В какую атмосферу? И ведь весь идиотизм ситуации в том, что я из-за одного своего бзика по поводу первого раза, который превратился в отмеченный Дамиром кошмар, полез наказывать сам себя, и оно все как снежный ком закрутилось… или, наверное, это стало последней каплей в то, чтобы понять свою распущенность без крепкой руки Влада. Это же надо до такого додуматься — все равно что схватить ремень и самого себя отхлестать по ляжкам! Влад точно не захочет больше заниматься мною.       Вздрагиваю, когда дверь открывается, и решаю притвориться спящим, благо что мое положение, почти с головой под одеялом и спиной ко входу, к этому располагает. Опять вранье, но, блин, во благо. Я не знаю, как из этого выпутываться. Мне пока нужно поплакать в подушку, а потом пытаться налаживать, возможно, потерянное доверие ко мне. Но Влад не просто заходит за какой-то мелочью, а укладывается рядом и даже приглаживает мои мокрые после душа волосы. Поддавшись минутному порыву, тянусь к его руке и перехватываю пальцы.       — Я не сплю, — озвучиваю зачем-то очевидные вещи, но не осмеливаюсь обернуться и снова получить либо раздраженный, либо полный любви взгляд — от обоих тошно. Вместо этого натягиваю одеяло до носа и убираю по-детски наивно протянутую руку куда подальше — зажимаю между ног непослушную кисть.       — Как твой глаз? — вроде не злится и даже вежливо интересуется самочувствием, на что я неожиданно даже для самого себя отвечаю: «Не знаю». И я ведь правда не знаю и знать не хочу, что там с моим лицом — мне за каждый сантиметр этого синяка стыдно. — Давай обработаем, — опять включает заботу, и мне кажется, что это у него такой защитный механизм — чуть что — интересоваться здоровьем и дуть в правый мизинчик по первому требованию, вместо того чтобы ругаться на меня.       — Не нужно, я сам уже чем-то намазал, пофиг, — огрызаюсь в ответ. Тоже хочу сделать вид, что ничего не произошло, свернуться клубочком у него под крылом и целоваться. Но у меня полгубы распухло и тошно так, что хочется вывернуться наизнанку и хорошенько шваброй пройтись по всем скоплениям черни. Приставать к Владу сейчас — плохая идея.       — Прости, я был резок. Давай начнем сначала. Что произошло между тобой и тем парнем? Можешь начать издалека, я хочу понять, — просит у меня новый диалог, и теперь я даже не знаю, стоит ли пытаться объясниться или сбежать на диван в гостиной и не портить все еще больше? И все-таки не могу отказать ему. Его извинения всегда дорогого стоят, и, в конце концов, это я сегодня все похерил, так что отказаться от его попытки примирения — глупо.       — Я не любил его никогда, он просто давал то, чего мне не хватало. Тепла, обнимашек, «ванильных» свиданий… Мне стыдно за то, что вообще начал что-то с ним за твоей спиной, но еще больше мне стыдно за то, что первый раз у меня был он. Ты заговорил о том, что хочешь сделать это сегодня, и меня заклинило на этой вине… Я сам придумал, как себя наказать, сам потом раскаялся в том, что полез к нему, но уже поздно. Для всего уже поздно, — каждое слово как маленькая капелька, и вот меня опять накрывает виной. Он запретил мне извиняться и ползать на коленях, но ничего больше не хочется сейчас. Точно не лежать и принимать его осторожные поглаживания.       — Говори со мной об этом впредь. Кто твои близкие, за что тебе стыдно, на какие больные точки я давлю — мне все нужно знать. Даже если думаешь, что я это не одобрю, просто говори. У тебя ужасная привычка копить все в себе, а затем срываться и в одиночку расхлебывать последствия. Мы вместе теперь, хорошо? Я теперь с тобой, и ты не должен тащить все в одиночку. Если тебе нужно, чтобы я наказал тебя за первый раз не со мной, хоть я и считаю это глупостью, сделаю для тебя. Если тебе нужно, чтобы я больше никогда не поднимал какую-то тему — тоже нужно говорить, — опять вбивает в меня прописные истины. Ловлю дежавю, пока он гладит меня по голой спине и как будто убаюкивает, теперь не ругаясь. Хотя я все еще убежден, что мне жизненно необходимо хорошенько получить по заднице.       — Я хочу, чтобы ты строго приказывал, а я делал. Я схожу с ума от бесконечной нежности, и я понимаю, что во время экзаменов о серьезной сессии не могло быть и речи, мне все равно очень не хватает… Я хочу быть для тебя, твоей вещью, полезной и не создающей проблем, — сам пугаюсь своих слов. Наконец у меня получилось найти подходящую аналогию, и теперь страшно за такие свои желания. Хочу растворяться в его желаниях и не думать. Хочу перестать получать и только отдавать, как раньше, с той только разницей, что сейчас не будет показной дистанции. — В рамках табу, все что захочешь: боль или удовольствие, медленно или быстро, хочешь, вообще ничего не делай, прикажи мне ложиться спать и не доставать сегодня просьбами, на которые не имею права. Что угодно, — фактически предлагаю себя в качестве раба. Понимаю, что мне все это время не хватало делать что-то для него, а не только лишь получать. Думаю, я сегодня готов даже целовать его ноги, только вряд ли мне это позволят.       — Тогда иди подготовь себя и возвращайся уже с другим настроением. Я могу приказывать тебе, но только если ты оставишь свои личные проблемы за дверью и захочешь слушать только меня, — слишком быстро соглашается и целует в щеку, прежде чем легонько толкнуть меня в спину, призывая подняться и начать входить в роль. А у меня уже мурашки по коже от одного предвкушения долгой ночи.       Пытаюсь не строить догадок о том, что он захочет со мной сделать. Мне кажется, что если я буду знать заранее, то это будут уже не его желания, а мои. Нет, все как он сказал: свои личные проблемы и хотелки оставляем за дверью. Все для него, и всего меня — ему, ничего другого. Я облажался столько раз за последний месяц, что просто обязан сегодня реабилитироваться за все. Прохожу через унизительную клизму и даже чищу зубы на всякий случай. Душ я уже принимал, но споласкиваюсь еще раз, смывая даже гипотетический пот. Я должен сделать так, чтобы ему было комфортно со мной, чтобы у него глаза горели возбуждением и может быть даже гордостью за меня. За то, что он сам из меня сделал.       Все равно немного нервничаю перед тем, как войти. Я еще и не уверен, стоило ли мне одеваться и не лучше ли было остаться голым. Но все-таки решаю, что не обязан читать его мысли. Скажет раздеться — разденусь. Скажет, что мы сегодня без «извращений» и мне необходимо постоять в углу, думая о своем поведении — сделаю и это. Не сложно не упрямиться и точно исполнять все, что от меня требуется. Стараюсь избавиться даже от лишних мыслей, когда переступаю порог комнаты, и наконец впервые за долгое время подчиняюсь жесту Влада, который просит меня выйти в центр комнаты.       — Сегодня говорю только я, ты — с разрешения. Исключения: ответ на прямой вопрос, «да, сэр» на приказ и возможные стоп-слова, — диктует первое правило, от которого уже мурашки по коже. Такое волнующее обращение, против которого он так возражал, теперь абсолютно легальное. — Я не слышу ответа, — добавляет стали в голосе, и, несмотря на то, что я стою, а Влад пока расслабленно сидит на кровати, все равно чувствую себя маленьким и смотрящим на кого-то большого и сильного снизу вверх.       — Да, сэр, простите, сэр, — с готовностью откликаюсь, и не могу поверить в то, как приятно новое обращение ложится на язык. Меня уже слегка повело от желания, и в пижамных штанах сладко потянуло. Не забывать бы дышать, пока Влад без стеснения разглядывает меня, и кажется, что даже мой ужасный вид после драки его ничуть не смущает.       — Я хочу, чтобы ты забыл про свое удовольствие и сосредоточился на мне, полностью. Ты получишь свое, но не раньше, чем я посчитаю, что ты заслужил. Это не будет сложно, если ты правильно настроишься, — предупреждает, спокойно поднимаясь и подходя ко мне. Немного страшно за то, что будет дальше, особенно после такой сложной поставленной задачи — полностью забыть про себя. Кажется, это то, чего я хотел, но в первый же раз ставить такие жесткие условия — «не раньше, чем я посчитаю, что ты заслужил» — пугают перспективой опять накосячить и остаться с ноющим от неудовлетворенности стояком. Но одновременно стоит только представить себе это: как Влад говорит, что я был плохим мальчиком сегодня и отправляет меня спать, запретив прикасаться к себе… даже не знаю, что более заманчиво.       — Да, сэр, — опять показываю, что все услышал и понял. Как бы странно это ни звучало, мне хочется бесконечно повторять короткое «сэр». Все отдал бы, чтобы склониться к его босым ногам и касаться губами, после каждого поцелуя повторяя разрешенное обращение. Да, я идиот, почерпнувший большинство сексуальных фантазий из гей-порно, которое представлено в подавляющем большинстве англоязычным сегментом. «Yes, sir» как ответ на приказ — ассоциация, которую никак не выкурить из моего сознания, так что я чрезвычайно рад, что Влад тоже хочет отойти от уже привычного ему «мастер». Со мной все вечно не как с остальными.       Влад хищно усмехается и оказывается совсем близко. Сначала спрашивает, не кружится ли у меня голова и действительно ли я готов служить ему сегодня, а у меня опять мурашки по коже от одной постановки вопроса. Да, мы правильно друг друга поняли: я предложил себя в качестве раба на сегодняшний вечер, а Влад принял мое предложение, и только возможные последствия драки его хоть как-то сдерживают от того, чтобы основательно мною заняться. Отвечаю, что все в порядке, и обещаю сказать, если мне вдруг станет дурно, как бы далеко мы ни зашли к тому моменту.       Затем все начинается с нежных поглаживаний по лицу и губам, волосам, затем переходя в ощутимые нажимы. Не снимая с меня футболку, находит давно набухшие от возбуждения соски и самозабвенно терзает каждый, что после вчерашнего бурного вечера и через грубую ткань футболки — то еще испытание. Пытаюсь не хныкать, помня, как Влад любит тишину во время сессий, но мне быстро разрешают не сдерживаться. Но приказ смотреть в глаза доводит до белого каления — мне банально стыдно скулить, зная, как пристально Влад вглядывается в мое выражение лица. Кожу заживо снимает с меня одними глазами, и спрятаться невозможно — мне ясно сказано не прятаться, даже за сомкнутыми веками. Когда заканчивает развлекаться с горящими от трения о ткань, ставшими сверхчувствительными, сосками, неожиданно лезет под футболку, чтобы всей широкой ладонью провести по холодной, усеянной мурашками, груди.       — Руки, — одним словом бьет по непослушным культяпкам, которые потянулись перехватить кисть, намеренно неприятно едва задевающую самые чувствительные точки. Тут же усилием воли опускаю руки и стараюсь больше не сопротивляться и принимать все, что мне дают. Даже если это слишком «с места в карьер», и мое ничуть не разогретое предварительными петтингом тело сопротивляется отдавать так много. Как бы наказывая за своеволие, так же резко перемещает ладонь на пах и сжимает слишком сильно. С точностью хирурга ему удается захватить в болезненный плен сразу головку и мошонку, сминая и заламывая то, что давно стоит колом и не прижимается к животу только из-за трусов. Захлебываюсь слишком резким вздохом в ответ на это.       — Простите, сэр, — решаюсь подать голос, когда становится совсем невыносимо от таких же жестоких резких поглаживаний налившейся кровью головки через ткань. Все усилия направляю на то, чтобы оставаться в вертикальном положении, не скрутиться в бараний рог и не оттолкнуть. Этого очень много. Не то чтобы больно, даже можно сказать, приятно, но стимуляция слишком грубая и резкая, чтобы наслаждаться этим.       — На колени, — командует, не обратив никакого внимания на мое раскаяние, после того, как последний раз мазнул через ткань по гиперчувствительной головке большим пальцем, а затем отнял руку после короткого шлепка. Неболезненного, но такого унизительного, что я срываюсь на тихий жалобный скулеж, словно со стороны наблюдая за мгновенно подкосившимися ногами. — Расстегни мне брюки, — продолжает командовать, теперь уже на самом деле глядя на меня сверху.       — Да, сэр, — получается откликнуться только на второй приказ, потому что меня слегка оглушило от стремительного развития событий. Я и не заметил, что теперь перед глазами его пах, причем довольно близко. Нет времени, чтобы подумать и отказаться, мне такие мысли даже в голову не пришли. Послушно тянусь к ремню, отмечая, что он специально для меня переоделся из пижамных штанов. Для эстетичности момента. И ремень наверняка — один из девайсов, потому что это не тот простой из коричневой кожи, что он носит постоянно, а новый — черный и все такой же широкий, но с редкой россыпью серебристых клепок по всей длине. И мне дурно, когда следующим приказом уже становится вынуть его из петель и дать в руки.       — Хочешь? — спрашивает, когда я уже в третий раз безуспешно пытаюсь восстановить дыхание. Особенно сложно это сделать, отвлекаясь на петлю свернутого вдвое ремня, который недвусмысленно рисует круги по моей спине под футболкой. Страшно, но хочется попробовать, каково это. Хочется порки, которой не было уже сотню лет, и не важно, что завтра у меня на спине и заднице будет целая «галактика» из мелких синяков от круглых клепок. Не знаю, что Влад имеет в виду под «хочешь?», но я все равно отвечаю согласием. Я хочу все, что он даст мне сегодня. — Покажи, как сильно, — по интонации понимаю, о чем он.       О том, что я приспустил ему брюки и теперь тупо пялюсь на выпирающий из-под трусов бугор. Мне страшно проявлять инициативу, но решаю, что коснуться губами прямо так — через ткань — это именно то, чего от меня ждут. Ответом мне тихий, чуть более энергичный выдох и никаких возражений от Влада, а это значит, что я могу продолжить. Потакая всем своим извращенным фантазиям, трусь щекой и дышу не ужасным, но все-таки запахом. Он не принимал душ, в отличие от меня, но мне, наверное, даже нравится вот так — грязно, но в другом смысле, не как это было с Дамиром, а с будоражащим кровь естественным запахом взрослого сильного мужчины. Еле борюсь с собой, чтобы не начать хотя бы легонько гладить себя, потому что теперь мне наоборот слишком мало.       Влад сам спускает трусы, когда смелею настолько, чтобы начать лизать неприятно шершавую ткань, после которой, кажется, весь язык в мелких ниточках. Я и раньше видел его член, но никогда так близко, а еще он чуть ли не в первый раз разрешает мне касаться себя. Обычно дрочил себе сам или, очень редко, одновременно себе и мне, зажав в одном кулаке оба члена, а теперь мне дается честь самому удовлетворить его. Причем, кажется, сразу в рот, и мне снова страшно, теперь уже за то, как я покажу себя. Представляю себе анатомию глотки и предвкушаю рвотный рефлекс, но Влад быстро успокаивает меня просьбой не торопиться и ни в коем случае не пытаться сегодня брать глубоко. Только попробовать, помогая себе руками, и это уже не так тревожно. Не сказать, что у него двадцатисантиметровый «болт», который дотягивался бы чуть ли не до желудка, я даже по опыту могу сказать, что у него на сантиметр-другой короче моего, но зато ствол толще в комплекте с массивными яйцами, которые я не отказываю себе в удовольствии помять ощутимо, но без фанатизма.       Пробую подойти с разных сторон, используя все, что понравилось бы мне, и понимаю, что аккуратно и стараясь максимально убрать зубы посасывать головку, рукой подрачивая основание и массируя экспериментальным путем найденную чувствительную точку в районе уздечки — самая действенная стратегия. В награду хриплые стоны и поглаживания по щеке и волосам. Изнываю от желания, чтобы мне тоже однажды обломилось что-то такое, но быстро задвигаю эти мысли куда подальше. И даже не потому, что Доминант никогда не возьмет в рот у своего саба, а потому, что мне было ясно сказано не думать о себе и сосредоточиться на нем. Опять же не торопиться, на своем опыте почувствовав, как неприятна беспорядочная и резкая стимуляция, поэтому с перфекционистским упорством обвожу языком каждую выступающую венку, не концентрируясь на одной лишь головке, что он любит делать обычно со мной, чертов садист.       Только по ощущениям под языком и пальцами понимаю, что у него уже колом, потому что если бы мой отросток уже давно жался к животу и тек, то у Влада он более «мясистый», что ли, и даже в полностью напряженном состоянии поднимается не на все «двенадцать часов», а только где-то наполовину. Вкус странный, соленый, но уж точно не мерзкий, но может быть это заслуга моего особого состояния сознания во время сессии. Чувств слишком много, чтобы думать, и краткого анализа ситуации хватает только на то, чтобы про себя горько усмехнуться от неуверенности, что меня не вывернет от спермы. Вот уже Влада наконец слегка потряхивает, и рука, что раньше просто безотчетно гладила, теперь сжимает волосы и слегка направляет движения, чтобы они стали резче и быстрее.       Морально готовлюсь в первый же раз попробовать все и сразу, но практически в последний момент Влад отталкивает меня, чтобы кончить не в рот, а на лицо, в чем тоже мало приятного, но я опять же слегка не в себе и не могу понять, что наверняка попало еще и на волосы, что значит второй раз за вечер мыть голову. Унижением накрывает, как большим ватным одеялом, и я на полном серьезе начинаю хныкать от обиды за то, что мне так и не разрешили даже коснуться себя. Влад после оргазма громко выстанывает, «додаивая» себя, сильно сжимая и проводя от основания к головке, а я автоматически запоминаю, как ему нравится. Затем смакует мой вид, еще и пальцами размазывая сперму по лицу, а затем снимает с меня запачканную футболку, вытирая уже нас обоих.       С себя стягивает одежду и мне приказывает раздеться, а я понимаю, что это еще далеко не все. А впечатлений уже «по горло» в прямом и переносном смысле. Командует мне лечь на постель задницей кверху, а я пытаюсь решить задачу, как и приказ выполнить, и не кончить от одного прикосновения холодных простыней к члену, который уже на грани без всяких прикосновений. Влада же совершенно не интересует, насколько я близко, мои проблемы как-то сдерживаться, наблюдая, как он кончает в первый, но уж точно не в последний раз за вечер. Все тело горит, и я ною от совершенно лишних приятных ощущений. Потереться и хочется, и еще как колется, учитывая, что у Влада в руках ремень с железными клепками. Надо сделать над собой усилие и как-то сдержаться. Да, определенно «как-то», другого слова и не подобрать.       — Мой замечательный талантливый мальчик, — слышу похвалу, как издевательство, и хнычу, пока он разводит мне ноги с вполне определенной целью. Цепляюсь за край матраца и пытаюсь подумать о чем-то мерзком, а не щелчке крышки явно тюбика со смазкой. «Нельзя» — твержу себе, но когда Влад касается скользкими пальцами еще даже не ануса, а только лишь копчика, поддразнивая меня, не выдерживаю:       — Нет, пожалуйста, желтый! — вскрикиваю, тут же зажимая себе рот ладонью. Ситуация определенно глупая. Влад даже не начинал испытывать мой болевой порог, а я уже говорю стоп-слово, потому что до скрипа зубов хочу кончить, но мне пока не разрешили. Разве не в этом смысл — знать свое место и терпеть, чего бы то ни стоило? Да только сил нет никаких.       — В чем дело? — спрашивает все таким же холодным тоном, явно готовясь разразиться тирадой о том, что стоп-слова нельзя использовать просто так, по первой же прихоти. И я уже это понял, но уже поздно — слово не воробей, как говорится. Нужно хотя бы попробовать объясниться.       — Я очень хочу… кончить… пожалуйста, сэр, — не могу сказать за один вдох. Воздуха не хватает. И казалось бы, мне должно быть страшно от его недовольства и перспективы очень болезненного наказания за проступок, возбуждение должно бы схлынуть, но оно только усиливается, хотя раньше я думал, что больше некуда. Очень хочется побиться хорошенько головой о что-нибудь, но подо мной только мягкий матрац.       — Проблемы с самоконтролем? — усмехается понимающе, и меня слегка отпускает дрожь. Снисходительный Влад лучше взбешенного в любом случае. — Я разрешу тебе, если ты потерпишь еще две минуты. Давай, мой мальчик, для меня, — подбадривает, и я совсем не уверен, что у меня получится, но отказаться не могу точно — он бы не предложил мне, если бы не был точно уверен, что я справлюсь. Я вечно себя жалею, но Влад точно знает, где мой предел и к чему я еще не готов, нет причин ему не верить. В крайнем случае я позорно спущу без разрешения и получу наказание за это — не помру, и ладно.       Приказывает мне встать раком и развести ягодицы, что гораздо спокойнее — так члена хотя бы ничто не касается, повышая опасность самопроизвольного извержения. Правда от осознания, насколько я теперь открыт и податлив к любым манипуляциям, дурно. Пока Влад скользкими пальцами поглаживает анус, лишь слегка надавливая, призывая меня расслабиться, я наоборот только напрягаюсь, стараясь удержать все в себе, даже лишний стон, чтобы он не стал последней каплей. Дыхание глубокое и шумное, я всеми силами пытаюсь успокоиться. Жаль, что не могу расслабиться и «поплыть», пока Влад осторожно и, я бы даже сказал, нежно растягивает тугое колечко ануса. Наружный сфинктер расслабляю сам, понимая, что обозначенные две минуты страданий — лишь условность, и все пойдет по его плану. Но внутренним мышцам необходимо привыкнуть к вторжению.       Поскуливаю, когда с легкой тянущей болью входят уже два пальца, а Влад даже не пытается пожалеть меня, надавливая на простату. Издевательски медленно поглаживает, а я срываюсь на скулеж. Хнычу, уткнувшись лбом в матрац, а Влад словно специально дразнит, второй рукой щелкая по мошонке. Вскрикиваю и зажимаюсь вокруг его пальцев. Громко протяжно выстанываю, надеясь хоть немного уменьшить напряжение, задыхаюсь, до синяков впиваясь в разведенные ягодицы. Понимаю, что меня старательно доводят, а мне остается только огромными усилиями воли пытаться отодвинуть момент. Все равно он скоро разрешит, не может после такого на полном серьезе ругать за «несдержанность». Никакого терпения не хватит с таким умением надавить на самые чувствительные точки.       — Мой золотой мальчик, ты бы видел себя сейчас… — томно хвалит, и опять пару раз щелкает по яйцам и уздечке, а я чувствую, что больше не могу терпеть. Послушно выгибаюсь, стараясь выпросить разрешение хотя бы телом, так как говорить я уже не могу. Оргазм «к горлу» подкатывает, и я боюсь сорваться с этого края, когда уже столько продержался. — Давай, детка, без рук, — наконец снисходит до разрешения, а я то ли кричу, то ли визжу, первый раз спустив, не прикасаясь к себе.       Как выдрессированный, по команде кончаю, даже слишком бурно, почти болезненно, и меня всего скручивает. Удержаться в продиктованной позе нет никакой возможности, меня подбрасывает на постели с такой силой, что Владу приходится придержать меня руками. Стону неприлично громко, чувствуя, что пару капель спермы попало даже на лицо. Второй раз за вечер. Наверное, чувствовать собственный вкус должно быть мерзко, но в голове мыслей никаких, совсем. Не отдавая себе отчет, облизываю соленые губы и опять скулю, теперь от стыда. От того, что мне нравится это сбивающее с ног унижение, так что даже после такого головокружительного оргазма о падении эрекции и речи не идет.       — Спасибо… сэр, — выдыхаю через длинные паузы из-за сбитого дыхания. Чувствую подкатывающую слабость — меня как обычно после секса клонит в сон. Уползти бы под одеяло и не шевелиться до утра, но конечно же мне этого не позволяют. Влад даже слишком резко приказывает вернуться в позу, только теперь ладони не на ягодицах, а вытянуты вперед. Гнет меня, как игрушку, заставляя максимально отставить задницу, и «будит» ощутимыми шлепками по заднице.       От первого удара пищу, но скорее от неожиданности, понятно, что поначалу меня жалеют. Восстанавливаю дыхание и восприятие ситуации под ощущитыми шлепками пока что рукой, но, чувствую, скоро будет и ремень. Возвращаться в сессию после оргазма неприятно, обычно им все логично завершалось, а теперь Влад тянет из меня последние соки. Дышу и пытаюсь расслабиться, отодвинуть куда подальше свое «хочу», которое так некстати вылезло, и полностью отдаться моменту. Вытащить из себя все и на блюдечке с голубой каемочкой предложить, чтобы потом не винить себя за то, что опять все испортил.       Шлепки становятся жестче и проникновения скользких пальцев в анус все менее осторожными, провоцирующими мои страхи по поводу внутренних повреждений. С Дамиром кое-как в дикой спешке было не страшно, а сейчас я ною, выпрашивая снисхождения, наверное. Ягодицы горят, немеют и покалывают, в ответ на каждый новый шлепок все сильнее желание увернуться, но я вопреки всем своим сиюминутным хотелкам стараюсь расслабиться и подставиться больше. Чувствую, как в горле в который раз все сжимается от жгучих эмоций. Я знаю, что будет больно, но все равно отдаюсь, потому что мне это нравится. Весь он, каждое движение как будто по эксклюзивному заказу моего голодного по настоящей принадлежности кому-то подсознания. Этот кто-то — мой любимый, самый лучший Влад, который по щелчку пальцев способен довести меня до приятной дрожи.       Плавая в своих мыслях, пропустил момент, когда после очередного горячего шлепка анус растягивается не его грубыми пальцами, а чем-то посторонним. Силиконовым конической формы, которое чуть больше, чем способна принять моя задница сейчас. Оно длинное, как не знаю что, и Влад довольно много времени уделяет поступательным движениям, пока вводит это в меня, так что я на полном серьезе начинаю думать, что эта штука мне до гланд достанет. Ною, когда это оказывается полностью во мне, и не могу не зажиматься, прикидывая размер. Больше, чем все, что мы с ним пробовали, и я самую малость поддаюсь панике, начинаю ерзать на постели и беспорядочно зажиматься, пытаясь то ли вытолкнуть ее, то ли поскорее привыкнуть.       — Тихо, — бросает до того естественно, что ему невозможно не подчиниться. Даже слегка задыхаюсь от резкого выдоха в попытке расслабиться, и поясницу ломит от переразгибания. Пытаюсь быть тихим и податливым, но больше некуда — Владу осталось подчинить только мои мысли, но и это уже близко. — Ложись, длинную подушку под бедра, — смягчается, видя мои отчаянные усилия, пока я судорожно, с почти маниакальным упорством пытаюсь как можно быстрее исполнить приказ. В ответ на это он сминает одну ягодицу в качестве жеста похвалы, а я задыхаюсь не только от обжигающей боли, но еще и от того, что игрушка внутри смещается при изменении положения, открываясь для меня с новых сторон: то ли удовольствия, а то ли опять боли с непривычки.       — Да, сэр, — цежу сквозь зубы, пытаясь устроиться поудобнее на одной из жестких подушек, которые «в мирное время» лежат в изголовье как предмет интерьера. Раньше только догадывался об их назначении, а теперь почувствовал на своей шкуре, как призывно выставляется задница в таком положении. Ничто, ни единая вещь в квартире Влада не лишняя.       — Руки вперед и не вздумай опускать, — продолжает командовать, отходя в сторону, и я понимаю, ну, по крайней мере начинаю догадываться, зачем. Конечно же чтобы взять ремень с клепками, который с самого начала вечера не даёт мне покоя. — Как бы меня не раздражали твои попытки навязать мне свои капризы, в одном ты прав, солнце мое, тебя давно стоило наказать, — начинает, на мой взгляд, слишком пафосно, но последующий щелчок ремня развеивает все сомнения. Ой, как это будет непросто. — Давай ты сам расскажешь, за что именно, — предлагает крайне заманчиво. Да, я хотел порки, но не уверен, что готов к железным клепкам, уж очень велик соблазн умолчать о чем-то и, возможно, получить меньше.       — Я пытался приказывать Вам, сэр. Требовал, а не просил, — решаю начать с самого очевидного, облизывая губы из-за новой волны паники. Скоро придется сжимать зубы, чтобы не вопить и взять все, что мне предложат. Ни один мой косяк не останется без внимания.       — Я вижу, что ты раскаялся за это и усвоил урок. Думаю, пяти ударов хватит для закрепления. Считай в обратном порядке, и я хочу услышать слова благодарности за наказание, — диктует с особым упоением препода, который объявляет о внезапной контрольной. Я немного играю послушного саба, он же в постели и в жизни — один человек, и это скорее будоражит, а не пугает. Предупредил сразу, что у нас будет лайфстайл, но мы придем к этому постепенно.       Мне достается сразу сильно и много, каждый удар расползается волнами боли по коже и вглубь, а огромные интервалы между ними, чтобы я жалко проблеял счет и «спасибо, сэр», дают вкусить всю палитру. Стараюсь дышать и расслабляться, как меня учили, но это просто невыносимо. Уже к третьему понимаю, какая пытка меня ждет, учитывая, что требующих проработки проступков у меня не один и не два и вряд ли Влад верит в моё искреннее раскаяние по поводу каждого.       На пятом как-то отчаянно дергаюсь, а затем с ужасом слышу тихий свист и чувствую, как игрушка внутри меня слегка раздувается. Позволяю себе даже обернуться и подтвердить свои догадки: от конца игрушки отходит недлинный шланг с ручкой-грушей на конце — похоже на деталь механического тонометра. Смотря прямо в мои полные ужаса глаза, Влад повторяет процедуру, а я неожиданно даже для самого себя начинаю тихо хныкать. Я правда боюсь, что оно меня порвет. У меня нет никакой возможности сопротивляться, не могу зажаться и не впустить в себя лишний сантиметр — оно уже во мне и увеличивается, подчиняясь только Владу. Мышцы сводит спазмом, но в итоге не остаётся ничего, кроме как привыкать.       — За что ещё ты должен быть наказан? — спрашивает совершенно спокойно, будто и не заметив моего возмущения по поводу нового орудия пыток. Внутри и снаружи — вся моя задница — один большой пожар, и меня спрашивают, за что же ещё можно добавить.       — Я нарушил правило всегда ставить в известность, где я и с кем, сэр, — не могу не ответить так. Думаю, Влад бы голыми руками задушил меня, не назови я этот проступок. Прямое нарушение приказа — за это всегда причитается.       — Эта твоя выходка расстроила меня и изрядно подпортила планы. Я ждал моего послушного мальчика, который хорошо закончил семестр, готовил подарок, а в итоге приходится тратить время на твоё воспитание. Не будь ты таким ребёнком, я бы сек розгами за то, что предпочел драку вечеру со мной, но пока — только ремень, как несмышленому дитю, — ругается, и я согласен с каждым словом. Ремнем, правда, унизительнее всего. Наши отношения начались с ремня за плохие рисунки и продолжились им же, теперь за то, что нарушаю правила. Мне стыдно за то, что любимому человеку приходится меня воспитывать, выполняя работу отца, которого у меня никогда не было. — Десять, — просто ставит в известность, сразу начиная экзекуцию.       Продолжаю говорить счет и благодарности, с ужасом понимая, что ударов теперь в два раза больше. Я с пятью-то еле справился, а теперь он спокойно, ровно, не обращая никакого внимания на мои сопли, превращает мой зад в месиво. Один большой синяк останется после такого, но если бы Влад спросил, остановиться или продолжить, то я бы не стал просить пощады. Заслужил каждый жгучий, безумно болезненный удар. По заднице, бедрам и даже пояснице — все будет равномерно синее к концу. И так продолжается ещё очень долго. Я признаюсь во все новых согрешениях, Влад в зависимости от тяжести проступка отбивает от пяти до пятнадцати ударов и надувает игрушку во мне ещё на пару миллиметров. Я бьюсь и плачу, я уже почти не чувствую зад из-за тотального онемения, и Влад, конечно, делает на это скидку, бьет более медленно, дает время на передышки, но всегда добивает назначенное количество ударов.       — Я дал другому парню, сэр, — выдыхаю сквозь слезы, думая, что это не закончится никогда. На мне слишком много вины, я не смогу ответить сразу за каждый проступок — все и так от колен до поясницы горит, а штука внутри, кажется, в два раза увеличилась в объеме. Я умру. Я не выдержу и сдохну либо от потери крови в результате разрыва, либо от того, что Влад забьет меня до смерти.       — Не в этом дело. Я тоже не святой, Валюш, проблема лишь в том, что ты до сих пор помнишь об этом парне. Слишком много мыслей и чувства вины для того, кто ничего не значит, — отчитывает с такой злостью, что я жмурюсь от страха и готовлюсь к худшему. Будет двадцать, которые мне не вынести, но я из принципа не скажу стоп-слово. Сдохну, но не скажу, потому что заслужил наказание за это. Не слушался, оставлял в раковине грязную посуду, командовал — все это детский лепет по сравнению с этим. — Мне плевать, что у тебя было до меня, в твоей жизни теперь только один мужчина. Тебе не нужно драться с бывшим, чтобы доказать себе, что ты мой. Я ревную тебя к боли, которую не причинил сам, поэтому запрещаю впредь лезть в драки, — с этими словами меня настигает горячий, несдержанный удар, — я запрещаю тебе встречаться с тем парнем и иметь какие-либо общие дела, — еще один, и я опять срываюсь на плач, почувствовав момент. Электричеством по нервам каждое его слово, — я запрещаю тебе самостоятельно придумывать себе наказания и уж тем более исполнять их. Твое тело принадлежит мне, и я не потерплю ни единого лишнего синяка. Ты должен беречь себя и не иметь больше ничего общего с теми, кто причиняет тебе боль, — заканчивает ещё одним горячим ударом.       — Да, сэр, я Ваш, — пищу сквозь слезы, но не могу не сказать. — Только Вы имеете право делать это со мной, а я был идиотом, пока пытался заменить кем-то другим. Пожалуйста, простите, этого больше не повторится, — вырываю каждое слово из сердца и понимаю, что действительно, пока я с ним, не будет больше никого. Никаких Дамиров, которые только портят мне все даже в мыслях, никого, кто посмеет поднять на меня руку и тем более указывать, что мне делать. Только я и Влад, никого больше между нами.       — Я верю, хороший мой. Думаю, на сегодня хватит, — смягчается и награждает меня вроде бы нежным поглаживанием по ягодицам, но любые прикосновения там теперь отдаются такой адской болью, что я дергаюсь, невольно меняя позу. Вытянутые до этого вперёд руки сами собой опускаются: одна к голове, чтобы зажать рот и сдержать совсем детский плач, а второй перехватить под грудью, чтобы обнять самого себя и не рассыпаться на мелкие кусочки.       Я на сегодня все, кончился, и Влад понимает это, сам выходя из роли и мне разрешая расслабиться. Медленно спускает воздух в надувной игрушке, и это должно бы принести мне облегчение, и оно есть, но вместе с этим сходит онемение и появляется несильная, но неприятная пульсирующая боль. Задыхаюсь от паники, которая соединяется с общей подавленностью, и меня опять рвет на части. Это не оргазм, а что-то большее, и меня бьет, как током, несколько минут точно, пока Влад осторожно вынимает игрушку и заменяет ее своими живыми и теплыми пальцами. Мастерски находит простату и массирует медленно, сгибает пальцы, поглаживая растянутые стеночки. Никогда меня еще не тянули так сильно, поэтому ощущения новые и острые, как бритва. Бритвой по нервам.       — Я хочу тебя, очень. Давай попробуем, — говорит с придыханием, и я понимаю, что он сам на грани. Он со мной на одной волне, ему тоже концентрированный кайф, и в такой ситуации я не могу отказать. Я выжат, как тряпка половая, и при всем желании не могу привести себя в порядок, но, наверное, Влад хочет именно так — пока нас обоих трясет от избытка эмоций. После моего робкого согласия укладывает меня на бок, а я снова верещу от прикосновения к ягодицам. Это больно, и я уже предвкушаю такие же болезненные фрикции и невозможность сидеть ближайшие пару недель.       — Презерватив, — напоминаю автоматически, когда Влад пристраивается за мной и обнимает крепко, целуя в шею. Снова крутит все еще ноющие соски, гладит живот, пока только поглаживает не подающий признаков жизни член. Мое тело не готово к новому раунду, но я хочу дать, как бы грубо это ни звучало. Отдать всего себя и еще чуть-чуть, чтобы наконец успокоиться и перестать метаться от одного к другому. Наказание, а затем непременно поощрение — полный круг.       — Уже, — успокаивает меня, доказывая наличие резинки одной длинной фрикцией по промежности. Скользко и скорее щекотно, гораздо приятнее чувствовать его широкую грудь за спиной и гладить его руки, тоже большие и сильные. Страх что-то порвать совсем исчез, и теперь я плыву туда, куда ему хочется меня направить. Это приятное моральное давление, доминирование абсолютное, и меня теперь нет. Только он везде, сжимает и тащит к себе так, словно хочет поглотить, как губка.       Перехватывает мою верхнюю ногу под коленом, сгибает и укладывает к себе на бедро, а я опять чувствую себя марионеткой. Думаю, если бы было нужно, я бы без лишнего писка растянулся в шпагат. Я как горячий пластилин и почти не чувствую своего тела, потому что все самое важное сейчас происходит не на физическом уровне, а психологически. Нет никакого смысла давать кому-то левому, если можно вот так близко и чувственно хоть каждый день — теперь точно, ведь мы оба отпустили свои сомнения. Влад — когда разрешил сделать ему минет и смотрел так пристально, что мне оставалось только стыдливо прятать глаза и сосредотачиваться на процессе. А до меня как всегда все доходит с опозданием, непременно через боль и личный пример, как надо и как должно быть.       Влад обеспокоен тем, что у меня нет эрекции, он действует максимально осторожно и постоянно спрашивает, не больно ли мне. А мне пофиг, я качаюсь на волнах и стону исключительно от удовольствия наполненности. Когда член любимого мягко распирает изнутри, когда Влад горячо дышит в шею, прижимает до хруста рёбер к себе и мерно покачивается, задевая лобком только что выпоротые ягодицы — смесь чувств непередаваемая. С Дамиром и близко ничего такого не было, и мне теперь жутко стыдно за то, что это убожество, что произошло между нами, я вообще называл сексом. И рядом не стояло. А сейчас я отдаюсь как в последний раз и лишь тихонько всхлипываю на каждом размашистом толчке, которые становятся все резче, глубже и быстрее.       Влад заботливый любовник, он даже пытается дрочить мой едва живой половой орган в такт фрикциям, но я сейчас даже думать не хочу о своём удовольствии. Все — ему. Пусть берет и не думает о том, как мне, потому что уже и так слишком. Чтобы меня не накрыло раньше времени, убираю его руку. Не знаю, насколько это своевольно и не было ли желанием Влада, чтобы я кончил на этот раз вместе с ним, но пусть лучше так, чем мучиться и вообще хоть о чем-то думать в такой момент. Хватит уже, ещё ни разу каша в голове до добра не доводила. Влад же глухо стонет сквозь зубы, словно сдерживаясь, до синяков впивается пальцами в бедра. Ритм то есть, быстрый и сильный, а то Влад останавливается, чтобы оттянуть оргазм, и входит медленно, прямо-таки по миллиметру, заставляя прочувствовать все.       Попытки двигаться навстречу, чтобы не лежать послушным бревном, оказываются тщетными — это очень неудобно в той позе, в которую меня уложил Влад, и он ясно даёт понять, что сделает все сам. В первый раз, наверное, будет символично лежать под ним, отвечая писком каждый раз, когда головка члена прокатывается по уже припухшей сверхчувствительной простате, от тянущей боли внутри и горящих от каждого прикосновения ягодиц. Лучше и быть не может, и я жалею только о том, что конец быстрый. После очередного «раунда» идущих подряд сильных и быстрых толчков Влад входит до упора и громко стонет, сжимает мое бедро и плечи до синяков. Я откликаюсь на его удовольствие и сам не понимаю, как тоже дохожу до оргазма. Сухо, короткой и яркой судорогой, просто потому что его член пульсирует во мне.       И это так сладко и близко, только между нами, как маленькая смерть и уж теперь точно рождение заново. Он надо мной, сильный и горячий, нежный, но строгий, когда это нужно, и я не могу представить человека идеальнее. Он требовательно втягивает меня в поцелуй, забирая ещё больше, а взамен отдавая мне ощущение принадлежности и защищенности. Я, наверное, болен, если мне спокойнее, когда Влад нависает с ремнем, а не играет всепрощающего опекуна. Хотя и это приятно, когда я совсем расслабляюсь и позволяю ухаживать за собой: сначала совместный душ, а потом обработать задницу от синяков снаружи и мелких трещинок внутри.       — Спи, мой хороший, — приговаривает, натягивая мне одеяло едва не до самого носа. — Спасибо, я многое понял. И ты, надеюсь, тоже. Теперь все точно так, как должно быть: я постараюсь быть жестче и больше не сдерживаться, а ты увидишь во мне авторитет и силу — то, что нужно. Мы обязательно найдем компромисс, я тебе обещаю, — озвучивает скорее для себя свои планы, о которых меня наконец просто ставят в известность, не заставляя что-то решать с ним вместе и мучиться совестью за свой выбор. Сегодня я точно видел другого Влада, опасного и жестокого, но при этом с нужной дозой заботы. Ранее он играл подчеркнутую отстраненность, а сразу после моего переезда ударился в другую крайность и дал мне слишком приторные отношения, с самостоятельностью в которых я не справился и сильно запутался.       — Я люблю тебя, — отвечаю и теперь даже не думаю о том, чтобы качать права. Захочет вернуть мне признание — я буду бесконечно благодарен и счастлив, как обычно проигнорирует — возьму себе на заметку, что он пока не готов, но не устану доказывать, что я достоин этих слов.       — Я тоже влюблен, как мальчишка, словно мне снова восемнадцать и не нужно думать о том, чем все обернется завтра. Уже и забыл, как это бывает: столько лет менял чувства на привычку и удобство, что почти перепутал. Ты мне нужен не меньше, чем я тебе, и теперь, когда я это принял и перестал чувствовать вину, у нас с тобой все будет хорошо. — Снова целует, зализывая припухлость слева, гладит по щеке и ерошит мокрые волосы.       Теперь точно все, это официально лучший день моей жизни, и можно выносить вперед ногами — лучше уже не будет, потому что даже в теории представить нельзя человека счастливее, чем я сейчас. Влад теперь уверен в себе и в нас, а я нашел покой, свыкнувшись с сильнейшим желанием принадлежать ему без остатка и отпустив прошлое. Мерзкая вина, у каждого своя, которая точила нам нервы, ликвидирована, и теперь ничто не мешает идти к консенсусу. Правильно Влад говорит, дальше все будет только лучше, никаких больше черных полос и разногласий на пустом месте.