Вазелин

      С окончанием скучнейшей пары по философии, на которой я едва не заснул прямо носом в конспект, слушая монотонный бубнеж о диалогах Платона, поднимаюсь с места и пытаюсь собрать вещи. Нервозность дала о себе знать с новой силой, из-за чего даже самые привычные действия ломаются в основании: на то, чтобы банально расстегнуть портфель, уходит где-то минута. Руки трясутся, и это тоже пугает. Догадываюсь о причинах, но борюсь только с симптомами: две серо-зеленые таблетки пустырника высвобождаются из блистера с треском пластика и фольги. Сегодня в обед уже принимал две, но кажется, что прописанные угрюмым и словно обиженным жизнью терапевтом пилюли не помогают ничуть. Пожалуй, более бесполезным назначением стало только направление к неврологу, которого еще где-то с месяц ждать из отпуска. Надеюсь, к тому времени меня отпустит и что-нибудь наладится.       Понимаю, что мне жизненно необходимо умыться холодной водой, чтобы привести себя в чувства. А Ник, который наверняка уже ждет меня у входа в биолого-почвенный корпус… пусть подождет еще немного. Грешным делом думаю, что лучше бы он не дождался, и мы бы провели еще пару недель в ленивой переписке с планами на эту встречу. Но одновременно понимаю, что еще хоть день просто не выдержу, траванусь тем же пустырником всем назло. Почему это вообще так необходимо? Меня силой тащат в компанию, которая откровенно неприятна мне, и альтернативы нет. Либо так, либо с Владом все окончательно полетит в тартарары. А так как я «горячо и эгоистично влюблен», едва ли наше расставание закончится для меня только лишь трясущимися руками. Слишком сильно привязался, чтобы спокойно отпустить, и это тоже плохо. Моя же ревность меня и съедает; все хорошее между нами — тоже, на десерт.       Пена от дешевого хозяйственного мыла на руках какая-то серо-синяя — все от ручки и остальных поверхностей, которые я облапал за несколько пар. В нос бьет хлоркой, и кафельный пол под ногами все того же цвета мертвой мыши (тоже какой-то серо-синий) еще влажный от недавно проведенной уборки. Смотреться в мутное от разводов зеркало благоразумно не решаюсь, рассудив, что еще одного лишнего стресса мне сейчас не надо. В конце концов, я к этому Нику не свататься иду, а только познакомиться и показать, что могу вести себя адекватно в компании друзей Влада, не позоря его беспочвенной ревностью в очередной раз. В носу щиплет уже едва ли только от хлорки, и я ругаю себя последними словами, чтобы не расклеиться в самый неподходящий момент. Еще не хватало мне показать себя как истеричку. Влад мне голову открутит, если я заявлюсь на встречу с его другом зареванным. Это тоже его опозорит, наверное. Скорее всего.       Даже экзамена по зоологии беспозвоночных так сильно не боялся, как этой встречи. Тогда меня могли отчислить в случае несдачи, а сейчас Влад ну вряд ли меня выгонит, по крайней мере не сразу. Однако я достаточно хорошо знаю себя и его, чтобы понять, что происходящее сейчас — край, мы оба уже выжаты. Его обиды и полная отстраненность после ночной истерики, мои скандалы от ревности — все это добивает все хорошее между нами и вгоняет меня в панику. Я не знаю, что делать, за какую соломинку хвататься, чтобы удержать нас вместе, и от этого стресса потихоньку схожу с ума.       Встреча с Ником — мой последний шанс все исправить, но я медлю, теряя время на жалость к себе любимому. Влад недавно высказывал мне, что я эгоист, и скорее всего был прав. Он всегда, блин, прав, а я никогда его не слушаю, за что и получаю много и больно, не всегда физически, но морально на все сто. Он мастер психологического насилия, и хорошо, что пользуется этим дозированно, иначе бы меня давно размазало, как муху по стеклу, от одних его слов. Пытаюсь быть идеальным и нигде не нарушать правила, во всем угождать ему, чтобы сгладить последствия своих истерик, но каждый раз, когда он уходит на встречу с «друзьями» или выпроваживает меня из дома, когда к нему приходят гости, пробуждает во мне новую волну неконтролируемой ненависти. По-настоящему ненавижу каждого мужика, который крутится вокруг Влада, и конца-края этому нет, потому что, что бы я ни делал, держал в себе или высказывал все свои страхи, это гадкое чувство во мне только крепнет. Разница лишь в том, что истерики активнее расшатывают хрупкий мостик, который связывает меня с Владом.       Его тошнит уже от моих выходок, но сделать что-то с этим я не в силах. Опять замкнуться в себе и постараться даже не намекать на свои чувства? Это когда-нибудь доведет меня до ручки. Да что уж там, уже довело. Именно поэтому я сейчас, склонившись над раковиной, глотаю беспричинные слезы, вместо того чтобы наконец спуститься по широкой мраморной лестнице и выйти на улицу, где меня ждет в общем-то неплохой парень. Возможно, мы даже сможем подружиться с ним. Почему я сразу воспринимаю все в штыки? Да потому что мне противно, физически невыносимо думать, что Влад с ним спал. Я не хочу ни с кем соревноваться, хочу быть центром Вселенной для любимого мужчины, как бы по-идиотски это ни звучало. Но фиг мне, а не обожание по умолчанию. Медовый месяц закончился вместе с моей ночной истерикой, глаза Влада открылись, и теперь все скатилось в какой-то ад.       Я в шаге от того, чтобы психануть, отменить встречу с Ником и съехать в общагу на пару дней без объяснения причин. Только что-то мне подсказывает, что это будет самая безумная и однозначно последняя моя истерика. Пока я к такому не готов, мне надо сначала попробовать все исправить, а вот если уж я облажаюсь на этой скользкой дорожке, то так уж и быть, можно дать волю внутреннему демону, наорать на Влада в голосовом и как следует напиться. Так успокаиваю себя, в последний раз брызгая в лицо водой и выходя из туалета прямо так, даже не потрудившись вытереться. Пряди у лица и на лбу намокли, и холодный воздух, залетающий в старое здание через огромные щели в рамах, колет тысячами иголок. Кожа на лице растрескается от таких перфомансов, но пусть так, зато на душе потихоньку становится легче.       Спускаюсь к гардеробу, где кутаюсь в новую демисезонную куртку — подарок Влада, которого достала моя мания одеваться не по погоде. Для пуховика уже слишком жарко, а для ветровки в плюс десять еще холодно, поэтому меня потащили в торговый центр, где терпеливо провели по всем магазинам и выбрали идеальную вещь: достаточно теплую, чтобы ее одобрил Влад, и понравившуюся мне. Синяя непродуваемо-непромокаемая парка с хулиганскими темно-оранжевыми швами и завязками покорила мое сердце, и даже кусачий ценник не смутил меня достаточно, чтобы не состроить жалобные глазки. Влад же оценил теплую шерстяную подкладку, после чего дал свое царское разрешение и кредитку. Чувствую себя содержанкой, но такая забота слишком приятна, чтобы вставать в позу и отказываться. Словно сам Влад обнимает и согревает меня, и я едва не пищу от восторга каждый раз, когда приходится выходить на улицу.       Приятные воспоминания греют измученную душу, и на улицу я выхожу почти нормальным, по крайней мере, уже чуть больше верю в себя. Издалека машу Нику, который, наверное, уж и не надеялся дождаться меня. Расплывается в теплой улыбке и сразу обнимает, не дав опомниться и привыкнуть к его яркому образу. Черного цвета много, но от этого в глаза только больше бросаются цветные нашивки на кожаной куртке и скрытое радужное окрашивание в растрепавшейся от ветра длинной челке. Мне явно не пойдет на пользу прямо на крыльце универа обниматься с парнем, при одном взгляде на которого считывается нетрадиционная ориентация, но отстраниться было невозможно — он буквально кинулся мне на шею. Еще пару секунд явно пытается сломать мне ребра так, словно мы с ним знакомы уже сто лет и просто давно не виделись. Несколько лет как минимум. Как хорошо, что вокруг все более-менее адекватные и, даже если мы кого-то смущаем, высказать нам свое недовольство никто не спешит.       — Ты великолепен, знаешь это? — огорошивает меня, как только отлепляется, и демонстрирует улыбку, не сомневаюсь, во все тридцать два неестественно ровных белых зуба. Таких зубов не бывает в его возрасте, который сложно определить с первого взгляда: вся вот эта ребяческая мишура роднит его с бунтующими против общества подростками, но сеточка морщин выдает, что ему за пятьдесят точно. — Абсолютный типаж Влада — такое солнышко, боже ж мой, — не стесняясь, целенаправленно вгоняет меня в краску. Хватает за руку и тащит от входа в универ, наверное, тоже почувствовав, как на нас нервно косятся.       — Спасибо… — отвечаю растерянно, абсолютно не зная, как на такое реагировать. Ну хотя бы ради приличия можно соблюдать дистанцию? Но зато чувствовать неловкость и отстраненность после такого напора вряд ли получится, я мгновенно втягиваюсь в общение, и это, наверное, лучше, чем нервно мяться друг напротив друга, не зная, с чего начать диалог.       — Я теперь понимаю, почему он тебя так бережет. Любит до чертиков и прячет свою маленькую прелесть от всего мира, даже от меня, — ворчит, но с таким восторженным видом, словно я — огромный плюшевый мишка, которого ему подарили. Почему-то именно так себя чувствую, и от этого максимально неуютно. Как пудель на выставке, честное слово. — Но не бойся, Влад десять раз предупредил меня, что ты новичок и тебя нельзя шокировать, поэтому сегодня просто погуляем и пообщаемся, познакомимся, — обещает и опять улыбается, демонстрируя белые зубы.       Чувствую обиду за то, что Влад до сих пор считает меня ребенком, эдаким нежным цветочком, которого «нельзя шокировать». Опять отгораживает меня от своего мира, и может, это и к лучшему, может, мне и правда не стоит чего-то знать раньше времени, но с моим мнением опять не считаются, и это бесит. Очередной ментальный подзатыльник, который отвешивает мне Влад за последние недели в отместку за постоянные истерики. Не веду себя как «правильный взрослый», закатываю скандалы по малейшему поводу, вот и не надо со мной считаться, видимо. Интересно, что Влад имел в виду под «шокировать»? Вряд ли Ник собирался при первом же знакомстве обсуждать со мной страшные БДСМ-практики, а вот проболтаться о своих отношениях с Владом… Пытаюсь гнать от себя эти мысли, но не получается. Я заболел ревностью, и теперь меня нещадно лихорадит.       — Меня зовут Ник. Только, пожалуйста, не «Николай» или «Никита», не изобретай велосипед, где не просят, — на этом моменте закатывает глаза, и я только молча киваю. Ник так Ник, никаких возражений на эту тему не имею. — Уже десять лет бью татуировки, в основном в графике и акварели. Примерно столько же играю и кричу в рок-группе, мы делаем каверы и пытаемся писать свое. Немного сочиняю стихи, но пока получается не очень. Еще люблю гонять автостопом и лазить по крышам с друзьями, снимать это на видео и злить своего мужика, заливая в сеть, — рассказывает и с каждым предложением становится все более веселым, а под конец почти заливается смехом. Слишком самоуверенный, как по мне, не люблю таких. Словно хвастается мне всем этим, выделываясь каждой фразой и жестом.       — Я Валя. Не бью татуировки и не лазаю по крышам, стараюсь лишний раз не провоцировать Влада. Обычно не кричу, хотя в последнее время приходится, и не то чтобы я этому рад, — плююсь ядом, специально подчеркивая, насколько мы с ним разные. Пока не чувствую притяжения к нему и не понимаю, с чего Влад взял, что мы подружимся. — Рок не слушаю, играю на гитаре тихую лирику. Учусь на первом курсе биофака и в будущем хочу возиться с насекомыми, — рассказываю, чтобы проявить вежливость, но даже не пытаюсь расположить к себе. Я такой, какой есть, и не собираюсь стелиться под случайного парня. Да, мне важно наладить с ним контакт, но настолько ли, чтобы через силу изображать, что мне не безразличны его увлечения? Не хочу его обижать и тем самым еще сильнее рушить отношения с Владом, но ничего не могу с собой поделать.       — Я что-то такое и предполагал, учитывая, с каким обожанием Влад о тебе отзывается, — не обращает внимания на мой негатив и продолжает с интересом разглядывать. Лижет взглядом по лицу, прическе и одежде, словно я диковинная статуэтка, а не человек. Не привык к такому вниманию, поэтому прячу глаза и панически думаю о том, как мне выдержать несколько часов прогулки с ним. — Раз уж у нас с тобой вечер знакомств, то давай сначала ты покажешь мне универ, а потом я потащу тебя к себе на работу и познакомлю с парнями из группы, — предлагает, а я не смею отказываться, но теряюсь при просьбе показать универ. Ник замечает мое замешательство и подсказывает: — В Главное здание меня отведешь?       — Да я и сам там особо не был, — отвечаю спокойно, но внутренне содрогаюсь от волн раздражения. Его последующая улыбка кажется мне насмешкой. Ему в диковинку «маленькая прелесть» Влада, а мне крайне неприятно под липкими взглядами и вскользь брошенными намеками на то, что я нежная фиалочка. Почему мне должно быть стыдно за то, что у меня нет желания наряжать себя в атрибуты субкультур и лезть на крышу? Я просто не понимаю, чего ради это все, а Ника только веселит экзотическая домашняя птичка. Да, блин, я ребенок, с которым Влад рад возиться, и не хочу стесняться этого. Кому-то не помешало бы научиться такту. Но не высказываю все свои замечания, помня, что Влад обещал открутить мне голову, если я поругаюсь даже с Ником — самым добродушным и понимающим парнем в его окружении, как мне было сказано.       — Серьезно? Тогда тем более пойдём, приобщимся к легенде, — не унывает и еще активнее тащит меня к ступенькам ГЗ. Раздражает своей чрезмерной воодушевленностью, и мне приходится отвлечься на то, чтобы достать где-то студенческий. На охране с этим строго — разворачивают даже с непродленным вовремя пропуском, так что сунуть что попало под нос не проканает. Но вот если взять настоящий студак и прикрыть фотографию пальцем… Вероятность успеха мала, но попробовать стоит.       Останавливаю Ника жестом, а затем и строгим голосом, объясняя, что без студака мы не пройдем и мне нужно немного времени, чтобы решить ситуацию. Он, на удивление, слушается меня и терпеливо ждет, пока я высматриваю хоть кого-то знакомого поблизости. Уже тянусь к телефону, чтобы набрать Леху, когда вижу знакомый выбритый затылок с кривым узором в виде крестиков и ноликов — подруга поиздевалась ради хохмы, а он возьми да оставь, как будто специально, чтобы можно было безошибочно узнать в толпе. Мне нужно за пару секунд оказаться на противоположном конце крыльца, и бегать поперек лестницы — самый травмоопасный опыт в моей жизни. Правая нога то и дело порывается соскочить и утащить меня вниз пересчитывать ступеньки копчиком и головой. Но с равновесием мне сегодня на редкость везет, и я достаточно быстро оказываюсь рядом, даже ни разу не споткнувшись. Напрыгиваю на Леху со спины, не успев толком затормозить, и мы уже в обнимку под аккомпанемент матюков чуть не падаем, а затем ржем, как молодые жеребцы.       — Мне нужен твой студак, — говорю, наконец отсмеявшись, на что Леха только приподнимает лохматую бровь, обозначая вопрос, но параллельно уже лезет в боковой карман портфеля за корочкой. — Друга надо в ГЗ провести. Я завтра утром верну, — обещаю, уже готовясь забрать нужное, но в последний момент Леха отдергивает руку, словно дразня меня.       — Завтра утром у меня нет пар, суббота же, — объясняет, и уже моя очередь поднимать брови и изображать глубокий шок. У меня, значит, четыре важные лекции в этот день, а у него ничего? — На ГВ приходи, там и отдашь, — добавляет, наконец отдавая мне студак, а я нервно мнусь на месте, не зная, как тактичнее слиться. Из-за вечного стресса от непоняток с Владом у меня нет никакого желания посещать шумные компании. — Не-не-не, возражения не принимаются. Суббота, шесть вечера, ты с гитарой и студаком как штык в ДАСе, — шутливо давит, а мне остается только кивнуть и поспешно уйти, на ходу придумывая план, как буду отмазываться.       Моя кислая мина на гитарном вечере никому не нужна — факт, но Леха обидится, если я в очередной раз его прокачу — тоже факт. Раньше можно было сослаться на то, что у меня дела/забыл/устал, а теперь у меня в руках его студак, который надо вернуть, и тут уж не отмажешься адекватно, чтобы не возникли вопросы, какого черта я творю. А я очень сильно не хочу обижать Леху — хорошего друга, с которым мне хорошо и который много чем мне помогал, но блин… Сейчас у меня нет никакого желания и возможности бренчать на гитаре, не до этого немного, других проблем полно и временно отстраниться от них, притвориться, что ничего не происходит, кажется мне преступлением.       — ГВ — это…? — ненавязчиво пытается выяснить Ник, видя, что я ушел в себя и завис там. Почему-то молчал, пока я на автопилоте поднимался по гранитным ступенькам к входу, а теперь резко выдернул меня в реальный мир, что слегка дезориентирует. Оглядываюсь, пытаясь сосредоточиться на вопросе, и голова кружится от неожиданной высоты.       — Гитарный вечер, — отвечаю равнодушно, передавая Нику студенческий. — Фотографию пальцем прикроешь, — добавляю невпопад, после чего толкаю тяжелую вращающуюся дверь, которая по инерции затем сама забрасывает меня внутрь.       Иду первым, показывая пример, но готовясь быть начеку, если наш с Ником обман раскроется. Но тот мастерски, неуловимо быстрым движением, раскрывает и тут же убирает в карман пропуск, при этом ведет себя до того уверенно, что хмурый охранник на входе лишь смерил его оценивающим взглядом, а затем без вопросов пропустил. Скорее уж я бы сдал нас, без конца панически оглядываясь. Ник же уверенно берет меня за руку и тащит к лифтам, на ходу перекладывая чужой студенческий мне в карман куртки.       — А почему ты не хочешь пойти? Гитара не нравится? — продолжает диалог, который я предпочел бы опустить, но что уж теперь…       Резко выдыхаю носом, пытаясь придумать, что ответить, а Ник меня не торопит — стал менее навязчивым и более спокойным по неведомым мне причинам. Может, потому что слегка пришиблен внутренними интерьерами: высокие потолки с круглыми люстрами, поддерживаемыми массивными уродливыми колоннами, похожими на ноги слона, и мраморные лестницы по бокам, расширяющиеся к низу, из-за чего похожи на шлейф от платья каменной девы. Для меня обычное дело, половина зданий в универе выглядят так внутри, но внимание Ника наконец приковано не ко мне, что дает вздохнуть спокойно.       — Нет, гитара классная, правда, спасибо, — решаю ответить именно сейчас, пока ему не до меня и можно спустить на тормозах ситуацию, но стоит только мне начать говорить, как демонстрирует исключительную вежливость и всем своим видом показывает, что готов слушать: смотрит в глаза и нетерпеливо кивает. — Просто в последнее время нехорошо себя чувствую, шумные компании утомляют, — отмазываюсь, но не совсем вру, мне правда плохо — морально, но все же… Ник не замечает моего лукавства — искренне удивляется моим словам.       — Влад знает? Хотя что это я, конечно же знает… — говорит как будто сам с собой, пока нажимает кнопку вызова лифта. Не дает мне и слова вставить, из-за чего становится стыдно, ведь Влад и правда не знает. Может догадываться, что у меня не все впорядке с головой, по постоянным истерикам, но про поход к терапевту в надежде непонятно на что (на чудесную таблетку от всех проблем, наверное), я ему так и не сказал. — Я не буду пытать, не хочешь говорить — дело твое, но ты скажи, если что вдруг не так, ладно? Я еле выпросил у Влада разрешение погулять с тобой, будет нехорошо, если случится что-то плохое, пока я рядом, — в словах много эгоизма, но тон предельно серьезный, без прежней хохмы — испугался, насколько я могу судить по мимике и интонации человека, которого знаю меньше часа.       Обещаю, что обязательно предупрежу, если мне понадобится помощь, и потом меня опять разглядывают — уже с другим интересом, наверное, в поисках симптомов или типа того. Интересно, на какую болезнь тянет моя ложь… Безумно стыдно. Беды у меня только одни — и все с головой, а Ник очень близко к сердцу принял мои фейковые жалобы, и теперь я вижу его другого, что он может быть серьезным и ответственным, отчасти. Такой, без показного веселья, стареет еще лет на пять разом.       Очень сложно прочитать возраст, ему словно пятнадцать и пятьдесят одновременно, а когда таки решаюсь спросить прямо, он опять смеется и загадочно отвечает, что «возраст Христа уже давно пережил». Ну что ж, тридцать три, даже больше — много. Он уже не теоретически, а вполне реально годится мне в отцы, и это против воли добавляет очков уважения с моей стороны. Но одновременно невозможно воспринимать его абсолютно серьезно, как Влада, например, он сам все рушит и заставляет общаться на равных, словно бы я болтал с ровесником ну или с парнем, край — лет на пять меня старше, не более.       Задался идеей забраться на самый верхний этаж, а я поначалу не возражал, но только потому что не знал, какие испытания нас ждут на этом пути. Оказывается, что высокие здания в середине прошлого века строить уже умели, а лифты нет, поэтому приходится подниматься этажей на десять в одном, затем этаж пешком, и в следующий лифт, который поднимает опять только на десять этажей. Может, есть способ проще и короче, но так как я в ГЗ только второй или третий раз в жизни, и то не ходил дальше буфета на первом этаже, а Ник и вовсе здесь впервые, то добираемся, как можем — очень муторно и длинно.       Зато проходимся по всем факультетам, располагающимся в здании: на геологическом разглядывали карты и камни в витринах прямо в коридоре между аудиториями; одним глазком заглянули в ректорат с красными коврами по полу, которые скрадывают звуки шагов, из-за чего на этаже стоит мертвенная тишина; на мехмате долго удивлялись отдельным кафедрам дискретной математики и дифференциальных уравнений — непонятно, что там изучать на целую структуру в университете. Тут немного задержались и разговорились на тему математики — оказалось, что мы с Ником одинаковые нули в этом, но зато я узнал, что он тоже на первом курсе, только экономики. Очень странно слушать о том, как мужчина сильно за тридцать недавно писал ЕГЭ по профильной математике и безмерно был рад шестидесяти баллам, чего с головой хватило, чтобы поступить на очно-заочное. На мой резонный вопрос «Зачем?» только пожимает плечами и говорит, что для образования никогда не поздно, с чем я, в целом, согласен, но все равно не понимаю, зачем, уже имея профессию, идти в ВУЗ.       К этажам географического факультета окончательно выдыхаемся. Ноги тяжелые и ужасно ноют, но Ник полон оптимизма и травит бесконечные байки из своих экстремальных поездок автостопом, когда порою приходилось идти по несколько километров под дождем и ветром, прежде чем удавалось поймать попутку. Содрогаюсь от таких подробностей, и на этот раз Ник предупреждает все мои «зачем?» да «почему?», говоря, что в этом и вся романтика — преодолевать трудности и получать запас адреналина. Обещает как-нибудь взять меня с собой летом, а я, не удержавшись, нервно смеюсь, а затем, опомнившись, пытаюсь вежливо отказаться, что выглядит максимально топорно и вызывает моментальную негативную реакцию.       — Чем больше ты извиняешься и трясешься передо мной, тем больше у меня подозрений, что Влад тебя запугал. Или проблема в возрасте? Я же видел, что ты другой, но зачем-то играешь благородную девицу. Колись, в чем причина, — прижимает меня одним взглядом и интонацией. Вроде не жестко давит, но мне все равно поплохело. Наверное, все дело в особенно остром взгляде подведенных черным глаз, а может, еще и в том, что меня раскрыли. Я действительно играю благородную девицу и боюсь показывать свои настоящие эмоции. С Ником мне легко, но и сложно одновременно, я его не знаю и постоянно боюсь оступиться.       — Ни в чем… просто пытаюсь быть вежливым, — пытаюсь отмазаться и максимально непринужденно пожать плечами, Ник же скептически угукает и только больше щурится. Пытаюсь сохранить невозмутимость, но на душе скребут кошки: последнее, чего я хочу — это портить отношения с Ником из-за того, что слишком боюсь испортить с ним отношения… Какой-то дурдом. — Влад просил вести себя хорошо и понравиться тебе, — беззастенчиво сваливаю всю вину на любимого, но это определенно лучше, чем промолчать и оставить напряжение между нами.       — Значит, все-таки Влад… — тянет, триумфально улыбаясь, а я облегченно выдыхаю. — Знаешь, он любит перебарщивать, а ты, прости за прямоту, слишком мал и неопытен, чтобы вовремя притормозить его, поэтому давай так: просто будь собой. Показывай то, что на самом деле чувствуешь, и так имеешь больше шансов «понравиться мне», — пренебрежительно фыркает, наверное, обидевшись на мое лицемерие. Ну или от злости на Влада, и я даже не знаю, что хуже. Нехорошо обсуждать действия своего Доминанта с посторонними, пусть даже Ник друг и вроде как «свой». Влад меня по головке не погладит за такое, но и за ссору с ним — тоже… Я запутался окончательно, и меня опять слегка потряхивает от тревоги. Неправильно так остро реагировать на пустяковые ситуации, но ничего не могу с собой поделать, напряжение последних недель берет верх.       Вовремя натыкаемся на тупик — на очередном этаже только один лифт и небольшая темная площадка, ограниченная решетчатой дверью от остальной площади. Тут же и объявление о том, что экскурсии на самый высокий этаж поднимаются только в определенные дни — и мы с Ником тихо смеемся от безысходности. Готовимся уже развернутся и проделать такой же путь вниз, но за нашими спинами раздается сначала звон ключей, а затем и скрип заржавевших петель. Подпрыгиваю на месте, а Ник реагирует более спокойно, невозмутимо оборачиваясь.       — Вы в музей? — спрашивает с надеждой худощавый и чрезвычайно высокий старик. Лет семьдесят на вид, а то и того больше, а застиранная фланелевая рубашка и серые брюки с подштанниками только дополняют образ местного сторожа, наверное.       — Конечно! — невозмутимо отвечает Ник, делая шаг вперед, а старик загорается таким искренним счастьем, что мне становится стыдно отказываться.       Держусь на полшага позади, не рискуя вклиниваться в их беседу. Сейчас как никогда чувствую себя ребенком, видя, как легко у Ника получается найти общий язык со сторожем. Выясняется, что мы набрели на музей землеведения (?!), в котором, судя по всему, посетители были лет пять назад — иначе никак не объяснить такой маниакальный интерес смотрителя к нам. Билеты покупать не нужно, но вот портфели и верхнюю одежду необходимо сложить на диванчиках у входа. Ник хмурится, но все-таки подчиняется вежливой просьбе, а я давлюсь от шока, видя его руки — вся не скрытая футболкой кожа изрезана сеточкой старых шрамов. И если бы только на внутренней стороне запястья тонкие порезы (понятно, что попытка суицида), но и тыльная сторона, даже плечи — все в рваных шрамах, что для меня необъяснимо. Меня тошнит от увиденного, но старик без очков, видно, подслеповат, так как продолжает как ни в чем не бывало рассказывать нам о том, что такое срез почвы и по какому принципу собрана музейная коллекция.       Ник вежливо кивает или и правда заинтересованно слушает, а для меня же это абсолютно бесполезная информация, поэтому продолжаю разглядывать его руки. Надо бы отвернуться, чтобы была хоть какая-то мизерная возможность замять тему и сделать вид, что ничего не произошло. Но черта с два, я все продолжаю пялиться, словно загипнотизированный, и перед глазами все плывет, стоит только представить, какая это боль. Для меня, как обладателя гиперчувствительных предплечий, это вообще шок-контент. Прихожу в себя, только когда Ник резво хватает меня за руку и тащит в противоположный конец комнаты за стенд с арктическими почвами, где слегка встряхивает за плечи.       — Смотри мне в глаза, не бойся ничего, — бросает, как приказ, и я слушаюсь, отчаянно вцепившись взглядом, как в спасательный круг, в его зрачки, которые сначала кажутся неестественно большими, но затем я понимаю, что это всего-лишь линзы. — Это все — селфхарм и попытки суицида, но это было очень давно. Я сейчас другой человек и больше не занимаюсь самоповреждениями, но следы навсегда со мной, и я ничего не могу с этим сделать. Только жить с этим. Помня о прошлом, но отпустив его, — терпеливо объясняет, едва не по слогам выговаривая, лишь бы я понял.       — Прости, это не мое дело, — пытаюсь хоть что-то ответить, но все слова кажутся лишними сейчас. Сам это все — с самим собой… господи.       — Мне тогда было очень плохо — морально, и я пытался физической болью перекрыть. Потом привык к этому ритуалу и чуть что хватался за острые предметы, мне становилось легче. Но я прошел психотерапию и научился справляться по-другому, этим шрамам больше десяти лет, — объясняет, и мне становится стыдно за то, что, кажется, некоторые свои мысли проговорил вслух. Опять смотрю на его руки, и нахожу подтверждение его словам — все рваные линии белые, но оттого не менее устрашающие.       — Это сделал не Дом? — говорю быстрее, чем успеваю осознать свой вопрос. И как только понял, что меня так испугало, тело из жара мгновенно бросило в холод. Сердце бьется в горле, но все медленнее и медленнее, и я рискую грохнуться в обморок, уже чувствую, как снова все плывет перед глазами, и Нику приходится еще раз легонько встряхнуть меня.       — Нет. Это — я сам, по глупости, а Александр наоборот помогал мне вылечиться. Влад тем более не причинит тебе такую боль, только не так, — обещает, и меня слегка отпускает. Выдыхаю несколько раз, чтобы окончательно успокоиться. Только сейчас понял, насколько на самом деле боюсь шрамов, порезов, даже просто царапин — любой крови во время сессий. Не готов идти по жести и чуть не умер на месте, только подумав, что Владу это может быть хоть на секунду интересно, что мне когда-нибудь придется лечь под это, чтобы дать своему садисту крови и сохранить отношения. — Пойдем погуляем. Смотри какая птичка, — продолжает укачивать меня, как маленького ребенка, отвлекает на всякую ерунду, и я поддаюсь.       На самом деле вникаю в музейные экспозиции, среди которых не только ящики с землей, но и чучела разных животных и макеты растений — Владу бы понравилось… Проглатываю эту мысль и пытаюсь не думать ни о чем, просто разглядывать чучело совы — «птички», которой так восхищался Ник. Белочка и вовсе как живая — хочу втихаря потрогать, но вовремя замечаю объявление о том, что все обработано какой-то химией. Завожу самый непринужденный из всех диалогов на тему географии и почв — просто рассказываю Нику все, что помню из школьной программы, а он рад слушать и поддакивать. Останавливаемся у окна и смотрим на затянутый туманом город. Сквозь белую дымку практически невозможно что-либо различить, но Ник честно пытается хотя бы предположить, на какую сторону выходят окна, но в итоге плюет на это и обещает, что мы с ним еще вернемся сюда в солнечный день, чтобы насладиться видом.       — Устал? — спрашивает, когда мы уже собираемся спускаться тем же длинным путем, но в итоге каким-то магическим образом внизу оказываемся гораздо быстрее, наверное, потому что уже представляем себе дорогу. — Хотел пригласить тебя к себе на студию, но это необязательно, — аккуратно предлагает, боясь поставить меня в неловкое положение.       — Есть немного, но только ноги отнимаются. Если мы на транспорте, то я не против, — соглашаюсь, даже не задумавшись.       Мы гуляем вместе уже около двух часов, но какой-либо неловкости и усталости от общения я совсем не чувствую. С Ником легко и время летит незаметно, а ситуация со шрамами сама собой сгладилась и отошла на второй план. Трудно себе признаться, но первое впечатление на этот раз обмануло. Зря я так плохо относился к Нику — нормальный парень, умный, веселый, понимающий, в общем, как его и описывал Влад. А то, что они когда-то спали… Сейчас ведь все в прошлом, верно?       — О чем задумался? — спрашивает Ник, вырывая меня из болота сомнений, в которое я чуть было не погрузился по уши. Прикрыв глаза, трясу головой, стараясь выкинуть из нее все лишнее, но получается слабо, а так как я уже пообещал Нику не изворачиваться и быть честным, решаю спросить напрямую:       — Влад говорил, вы с ним были парой какое-то время… — только начинаю объяснять, но Ник так откровенно удивляется: давится воздухом и поднимает брови под самую челку — что я сразу понимаю, как сильно облажался.       — А еще что Влад говорил? Вот это новости, — смеется, все еще кашляя от шока. — Нет-нет, мое сердце всегда принадлежало только одному мужику, а если Влад что-то себе придумал после недели, когда я сдавался ему в аренду, то это только его проблемы, — презрительно фыркает, и мне становится стыдно за то, что, кажется, сам все не так понял, так еще и Ника запутал. Приходится быстро объяснить, что так Влад мне и говорил — «тренировочный саб». — Солнышко, — начинает, издевательски вытягивая гласные так противно, что даже несколько пассажиров в трамвае нервно косятся на нас, — если взрослые люди ебутся, это не значит, что между ними есть какие-то чувства. А когда речь идет об отношениях Дом/саб, то тем более смело дели на два, — опять поучает, а я послушно киваю, интуитивно понимая, что возражать не следует.       — Не ругайся, — только и буркнул в отместку, а Ник расплылся в еще более широкой улыбке и добавил, что я идеальная пара для Влада. И все-таки меня что-то тревожит, и это «что-то» у меня получается как следует оформить в слова только спустя еще пару остановок: — Себя с Владом мне тоже «на два делить»? — не хочу это спрашивать, потому что страшно услышать «да», но Ник просил быть честным, вот я и стараюсь, как могу. Может, зря, но это определенно лучше, чем продолжать жрать себя изнутри, а зачем отвечать на вопрос, о чем я задумался.       — Вряд ли, — честно отвечает Ник, ни секунду не сомневаясь, но мне почему-то не становится легче. Последние слова про «дели на два» все еще звенят в голове. Я пытаюсь благодарно улыбнуться, но получается криво, поэтому ему приходится взять меня за руку и добавить: — Я давно знаю Влада и редко видел его таким воодушевленным и растерянным одновременно. Он влюблен и у него большие планы на тебя, а я просто болтаю ерунду, — теперь его улыбка стала более извиняющейся, но и от этих слов мне легче не стало. Если Ник признается, что болтает ерунду, то тогда «делить на два» и давние отношения между ними не стоит. Черт, я опять запутался.       На остаток пути Ник благоразумно решает сменить тему и рассказать мне, как пришел к профессии татуировщика. Что с детства рисовал всем подряд и везде, но над ним только смеялись, называли тупым и бесполезным, из-за чего талант «гнил», как выразился Ник, и лучшего описания не придумаешь к тому, что творилось с его душой и телом дальше. Рассказывает мне сухо и без подробностей, что принимал вещества и резался, чтобы не чувствовать себя таким бесполезным, но потом Александр помог, направил и поддержал, и теперь он реализует себя, любит жизнь и не страдает «ошибками молодости». Слышу, как старательно подбирает слова и многое утаивает, но я даже благодарен ему за это, потому что не уверен, что готов слышать подробности о его веселой жизни до Александра.       Хорошая штука любовь — лечит израненную душу и вытаскивает человека даже из самой глубокой задницы. Вот меня Влад научил быть взрослым и не теряться в трех соснах, Нику его Дом вообще помог справиться с зависимостью и самоповреждениями. И почему еще БДСМ не рекомендуют как часть психотерапии? Этими мыслями я занят еще пару остановок, а Ник больше не донимает расспросами, о чем я задумался, понимает и дает возможность свыкнуться с новой информацией. Только легко толкает в плечо ближе к нашей остановке и тянет на выход — в шумный город в самый час-пик. Район не самый центральный, но людей на улице море, все возвращаются с работы к вечеру, а мы с Ником противимся общему потоку и наоборот уходим подальше от метро. Идем вроде вдоль широкой улицы, светлой в свете фонарей и относительно чистой, но людей нам встречается мало и здания все либо старые и рассыпающиеся, либо блеклые офисные коробки.       Невольно торможу, когда Ник тянет меня в один из пролетов домов, в какую-то промзону с растрескавшимся асфальтом и лающими собаками — такое я последний раз видел на окраине родного города, но никак не в Москве. Непривычно низкие здания в четыре-пять этажей, пестрящие вывесками различных магазинов и салонов красоты (куда их столько в такой глуши?). Затем еще пара поворотов, в которых я не сориентировался бы без Ника ни в жизнь, даже с подробнейшей картой, и вот мы уже проходим мимо шлагбаума на круглую когда-то асфальтированную площадь, но теперь широкие трещины местами обнажают грунт, а кое-где рассыпан щебень. Стоящие по кругу облезлые двухэтажные здания пытались замаскировать вполне неплохими граффити, но в общую депрессивную картину они не вписались — выглядят как галлюцинации наркомана и скорее пугают, нежели оживляют «интерьер».       — Арт-пространство, в котором можно арендовать помещение под разные творческие нужды. Такой себе «Хлебозавод №9» для бедных, — объясняет мне Ник, сворачивая к одной из обшарпанных железных дверей с вывеской «Чердак». Интересное название для магазина (?), ступеньки которого прямо от входа круто уходят вниз. Все от пола до потолка заставлено хламом, а в проходах даже тощий я протискиваюсь с большим трудом. Хорошо, что я не страдаю клаустрофобией, иначе бы не сделал бы и шага в эту дыру.       — Для очень бедных… — замечаю скептически, стараясь сделать невозможное: протиснуться в узком коридорчике из старых шкафов и не испачкать в пыли новую куртку. — Притащил меня в какой-то притон, — не выдерживаю, когда неосторожно задеваю лежащий на одной из полок старый, кажется, еще пленочный, фотоаппарат, и он с грохотом валится на пол. Ник же в ответ на это слишком громко, можно сказать, истерично смеется.       — Солнышко, ты настоящих притонов, похоже, никогда не видел, — отвечает, все еще смеясь, как ненормальный. Помогает мне положить увесистый, килограмма три точно, фотоаппарат на место, и затем продолжает: — Это барахолка — можно оставить здесь или забрать что угодно, — терпеливо объясняет, после чего бегает взглядом по бесконечным полкам, чтобы продемонстрировать мне свои слова. Находит что-то маленькое на нагроможденных в неустойчивую башню пыльных книгах и отдает мне. — На, держи, на память.       Стираю пыль с блестящего значка: красная советская звезда с желтым хвостом кометы. Усмехаюсь, оценив приметную вещицу, и решаю прицепить на портфель. На память, так на память, пусть висит, если и правда отсюда можно забрать все, что хочется. Потом еще минут пять по бесконечным лабиринтам полок и просто громоздких вещей вроде старой, кажется, еще дореволюционной, швейной машинки, и Ник наконец дергает вторую железную дверь более приличного вида. Долгий путь наверх по бетонным ступенькам кажется мне раем после замкнутого пыльного пространства, и наконец мы останавливаемся у прозрачной двери салона красоты, на которой красуется дорогая неоновая вывеска и режим работы вместе с информацией, что тут можно оплатить картой. Очень неожиданный островок цивилизации после ада на входе.       На ресепшене нас встречает провокационного вида девушка с собранными в хвост черными дредами, пирсингом в явно подправленных хирургией ушах эльфа и татуировками черных цветов по краям худого скуластого лица. Пока я залипаю на нее и внутренние яркие интерьеры, она мгновенно оказывается рядом, помогает мне снять куртку и предлагает присесть на кожаный диванчик у входа, надеть бахилы и выпить чаю, пока «мастер все приготовит и пригласит Вас». Ее клыкастая улыбка вампира сильно нервирует меня, и хорошо, что Ник быстро объясняет, что у нас с ним «консультация», и резво прогоняет ее. Хватаюсь за его руку, и теперь он кажется мне самым нормальным человеком в логове демонов, а я и вовсе не вписываюсь в здешние нравы своей ничем не примечательной внешностью.       — Ты чего, испугался? — смеется надо мной, провожая в отгороженное от остальной площади салона пространство. За картонной стеной находится комната с небольшим письменным столом, процедурным креслом, парой стульев и высокой тумбочкой на колесиках. Но больше всего меня, конечно, впечатляют фотографии работ и просто рисунки на стенах и большой шкаф с множеством полок, уставленных разными баночками — краска.       — Ведьма, — резюмирую, только сейчас замечая жужжание где-то сбоку, и Ник, ухмыльнувшись, наконец отвечает на все мои вопросы.       — Я работаю на себя, а здесь только снимаю место вполне по приемлемой цене за клиентский сервис и профессиональное оборудование вроде сухожара и всего такого. Я тут не единственный мастер, мы приводим салону клиентов, а владелица дает нам приемлемые условия работы — и все в плюсе, — объясняет, плавно переключаясь со скучных организационных моментов на практическую сторону вопроса.       Рассказывает мне про свой стиль и тип клиентов, что вообще такое татуировка и почему это давно не тюремные партаки. Рассматриваю эскиз волчьей головы, словно сотканной из тончайших линий одними точками и черточками, и думаю, правда ли можно иглой сделать такую изящную, словно кружевную, работу, а затем перевожу взгляд фотографию готовой татуировки таких же набросанных одними линиями одуванчиков с желтыми пятнами будто бы настоящей акварели, и понимаю, что Ник иглой может сделать вообще что угодно. Он замечает мой интерес и осторожно предлагает как-нибудь прийти к нему на сеанс, но мне приходится отказаться. И даже не только потому, что не чувствую, что готов к таким радикальным и непоправимым изменениям внешности, а потому что Влад скорее всего этого не одобрит.       — Я бы подумал, но Влад запрещает мне причинять себе боль, — говорю, сначала не думая о смысле, и только потом понимаю, какое двойное дно может быть у моих слов.       — У тебя с этим тоже проблемы? — удивляется, но по крайней мере не осуждает, разом становится очень понимающим и готовится делиться своим бесценным опытом. Меня коробит это его «тоже», и противные мурашки бегают по коже, стоит только представить у себя на руках такие же шрамы.       — Не совсем… — пытаюсь выкрутиться и вообще сказать, что у меня нет никаких проблем, только уж слишком это будет напоминать вопли конченого алкоголика о том, что «он вообще не пьет». — Не режусь, но вечно ищу себе неприятности, лезу в драки. Влад вообще очень ревнив к боли, даже за мозоли на пятках ругался, — невольно жалуюсь, уводя фокус внимания с моих проблем на неадекватность Влада. Мол, это не я сумасшедший, а он, ну или мы с ним за компанию, что уже не так страшно.       — Да, он может, — кивает понимающе, и это вызывает во мне неожиданный всплеск ревности. С какой стати Нику знать о повадках Влада в отношениях, если у них ничего не было? Да, он его друг, но это тем более подозрительно — какой бы ни был близкий друг, в постели ему точно не место. — Не расстраивайся, может, еще увидит, что ты остепенился и хочешь пойти на это исключительно ради результата, тогда под личным контролем разрешит, — пытается приободрить, почувствовав мое смятение, но я только отрешенно киваю, не разобрав и половины его слов.       Меня снова колотит, а пить новую порцию таблеток при Нике — очень плохая идея, это вызовет у него еще больше вопросов. А второй раз за вечер пытаться устроить сцену ревности вопросами об их с Владом отношениях еще более глупо. Но эта гадость во мне только крепнет, а попытки снова отвлечься на рисунки Ника тщетны. Мне плохо от одного только его присутствия рядом, потому что он талантливый, успешный и взрослый, я ему и в подметки не гожусь. Я готов восхищаться его работами и силой духа, опытом и умом, а от него услышал только одну свою характеристику за вечер — что я «прелесть». Вышел мордашкой, но в голове пусто, и Влад точно со мной наиграется со временем, а Ника можно долго разбирать на детали, как диковинный конструктор, но так и не дойти до сути.       Мне все сложнее держать лицо и делать вид, что мне интересен новый диалог о музыке, и Ник это замечает, в очередной раз спрашивая, не устал ли я. На этот раз честно киваю, потому что устал. Не столько от его общества, сколько от своей ревности и невозможности больше притворяться, что я нормальный. Что не ревную к каждому столбу и не боюсь до дрожи потерять самое дорогое, что у меня есть — мой Влад, великий благодетель, который отогрел и выкормил выпавшего из гнезда птенчика. Я не уверен ни в чем, особенно после того, как мне сказали, что я в его личной иерархии далеко не на первом и даже не на втором месте, даже после чертового Ярослава, который еще не раз донимал Влада сообщениями — это я видел, подсматривал невзначай, кто ему пишет.       Ник вовсе не расстраивается и берет с меня слово как-нибудь еще пересечься, довольно мило провожает до двери. Почему-то обратно мы идем уже не через «Чердак», а вполне цивилизованным путем — только вниз по лестнице и сразу на улицу. Готовлюсь тут и расстаться, неловко попрощавшись, но Ник скептически смотрит на почти закатившееся солнце и заявляет, что проводит меня хотя бы до метро. Потому что ночь и район не самый безопасный, а еще он за меня отвечает перед Владом. Все аргументы звучат вполне здраво, но соглашаюсь я нехотя, потому что на душе до сих пор скребут кошки и я бы не отказался поплутать по переулкам в одиночестве, дав волю эмоциям. Поплакать и поорать в пустоту, выжать себя до капли и вернуться домой к Владу почти нормальным, по крайней мере опустошенным и неспособным на новый скандал. Но Ник приклеился, как банный лист и, чтобы не вызывать подозрений, мне приходится согласиться на такую навязчивую заботу.       Ну даже если район плохой, то что этот задохлик сможет сделать против хулиганов? Даже я, никогда не увлекавшийся раскачиванием мускулов, при желании дам ему бой, но я же младше, а значит, по определению глупый и не догадаюсь пойти по широкой освещенной улице, а не по подворотням. Как-то так, наверное, думает Ник, безапелляционно заявляя, что проводит меня. Бесит. Меня все бесит, и нервы натянуты, как струны. Уже несколько недель звенят, и получается мерзкая песня. Словно бухой бомж бьет по расстроенной гитаре, гадко. Пытаюсь поддержать диалог обо всем и ни о чем, который пытается мне навязать Ник. Знаем друг друга всего ничего, поэтому не можем просто помолчать, сразу чувствуется некая неловкость, скованность, ну, по крайне мере с моей стороны.       Он слишком смелый и яркий, ему словно абсолютно плевать на мнение окружающих. Но одновременно он такой до скрипа зубов правильный, показательно заботливый, что и не скажешь ничего плохого. Неудивительно, что Влад его так любит… Честно пытался не истерить, не накручивать себя лишними подозрениями, но не могу. Меня доводит каждая его фраза и каждый жест, я его ненавижу за эту правильность, за то, что его не за что ненавидеть. Если бы мы с ним познакомились просто в интернете, то могли бы стать хорошими друзьями, но сейчас меня душит ревностью. Сам себя душу завистью, потому что не могу быть и вполовину таким же уверенным в себе, как Ник.       Устаю чувствовать ненависть к Нику просто за то, что с ним приятно общаться, а еще и к себе за то, что я такая мразь. Так нельзя, и сколько раз уже Влад ругал меня за такой резкий необоснованный негатив к его друзьям? Если только начну считать все наши попытки поговорить, непременно перетекающие в скандалы, то это опять истерика. Слишком больно и стыдно. И словно бы извиняясь перед Владом за все это, пишу вежливое сообщение о том, что уже иду к метро и где-то через час буду дома. Спрашиваю, надо ли что-то захватить в магазине — я сегодня хороший и заботливый. Может у нас хоть один вечер пройти нормально, без провальных попыток все наладить, которые, кажется, только усугубляют?       Он долго не читает, но я не убираю телефон, пялюсь в одинокую галочку отправленного сообщения. Гипнотизирую ее, умоляю, чтобы он быстрее прочитал и ответил что-нибудь, мне очень нужно просто услышать, ну или прочитать пару слов от него. Пусть похвалит меня и попросит купить молока, потому что оно закончилось, а каша на воде на завтрак это как-то фу. Но мои мольбы так и не были услышаны. «Хорошо. Я немного задержусь, по работе» — невинное сообщение, которое бьет меня под дых. Я не могу вдохнуть, хочется только бесконечно выдыхать и умереть от недостатка кислорода на месте. И только потом уже судороги межреберных мышц и слезы прямо-таки ручьями.       Настоящая истерика, которая мгновенно пугает Ника. Он хватает меня за руки и просит объяснить, что произошло. Поняв, что я, мягко говоря, не в адеквате, молча притягивает в объятия и укачивает, как маленького. Мне тошно и стыдно принимать такую помощь, но сам я уже не успокоюсь. Огромная волна обиды и ненависти наконец нашла выход, и ничто не остановит этот поток. Я ненавижу Ника, ненавижу себя и ненавижу Влада за то, что довел меня до этого. Ну или я сам себя довел, а Влад только подливал масло в огонь своим «задерживаюсь», «прекрати истерить», «Ярослав важнее тебя». Он меня убьет за этот срыв, потому что не раз предупреждал, что ждет от меня адекватности на встрече с Ником. Что я должен быть спокойным и вежливым, не должен позорить своего Дома даже на такой неформальной встрече. Но удержать себя и не кричать, горько и то и дело срываясь на хрипы, о том, за что мне все это и как Влад меня достал, я никак не могу.       Ник, на удивление, не просит меня замолчать, только успокоиться и объяснить, в чем дело. И я рассказываю, сгорая от стыда, но понимая, что иначе никак. Я больше не вывожу это один на один. У Влада есть друзья-тематики, которые помогут советом или просто выслушают, а я в каком-то вакууме. С Сашкой больше не общаюсь, а Серегу точно не стоит грузить своей личной жизнью. Про Лёху я вообще молчу, он даже не подозревает, что я гей. И вот теперь мой враг, человек, из-за которого в том числе я сорвался, утешает меня и выслушивает нытье о том, какой Влад плохой. Другому сабу ною о том, какой мой Дом плохой — я окончательно закопал свою репутацию в «обществе». Но Нику, кажется, все равно.       — Прости, я зря… я пойду, — тихо ною, пытаясь отстраниться. Как только выговорился, проорался, стало легче, как всегда и бывает, а теперь мне неловко. Желание провалиться сквозь землю все сильнее по мере того, как Ник продолжает держать меня за плечи. Похлопывает по спине и забирается пальцами в волосы, чтобы уложить мою голову к себе на плечо. Не дает даже двинуться с места.       — Никуда ты не пойдешь. Я тебя не отпущу, — заявляет уверенно, когда наконец выпускает меня из объятий, но теперь крепко держит за руку. — Давай-ка ко мне, тут близко, — предлагает, на самом деле не спрашивая, и тащит в очередную подворотню.       — Ты издеваешься надо мной? — забываю или не считаю нужным сдержать возмущенный возглас. Я ему кричу о том, как сильно ревную Влада и хочу быть для него единственным, а он в ответ зачем-то приглашает меня к себе домой. Этот жестокий взрослый мир, в котором нормально лечить разбитое сердце случайным сексом, не для меня. Ник же непонимающе хмурится и отвечает холодное «нет».       — Куда ты пойдешь в таком состоянии? Успокойся, выпей чаю, поговорим, если хочешь, — объясняет, звеня ключницей у обшарпанной двери в подъезд самой обычной панельки, коих полно на границе центра города с красивой исторической застройкой и окраин с бесконечными высотками новых жилых комплексов, подобного тому, в котором живем мы с Владом. Мне приходилось как-то гулять пешком от общаги в центр и наблюдать смену архитектуры, отматывать в обратном порядке временную шкалу застройки столицы. Меня передергивает от запаха кошачей мочи и похабных надписей черным маркером на зеленых облупившихся стенах подъезда.       Предвкушаю такую же разруху в квартире, но тяжелая железная дверь сразу внушает доверие, а за ней открывается и вовсе шикарный интерьер. Новенький, с иголочки, черный паркет и выкрашеные нежно-голубой краской стены с темно-синими абстрактными узорами с вкраплениями черного. Узнаю почерк Ника и, несмотря на отсутствие пресловутых обоев в цветочек, чувствую уют. Это дом, семейное гнездышко, в которое вложили много времени и денег. Ник предлагает мне тапочки, но я по привычке отказываюсь — приучился ходить босиком у Влада. Запоздало догадываюсь, что это как-то нагло и вообще, может, он брезгует моими потными ногами на своем шикарном паркете, но Ник только понимающе кивает и в очередной раз повторяет, что я идеальная пара для Влада.       Мне грустно. Вспоминаю, что меня привело в чужой дом, и опять робко пытаюсь отказаться от чая и вообще посетовать на то, что мне уже пора, но Ник, к сожалению или счастью, даже не думает меня слушать. Приглашает на кухню прямо по коридору. Направо две двери в ванную и туалет, а налево еще один короткий коридор, в котором замечаю две двери в комнаты, но Ник очень вежливо отстраняет меня и просит все-таки пройти на кухню. Объясняет, что там помещение для сессий и просто спальня, в которых нет ничего страшного, но Александр не будет рад, если я загляну в их гнездышко без его разрешения. «Как-нибудь потом», — говорит загадочно и почти за руку тащит меня на кухню с небольшим квадратным столом в центре. Тут уже господствует зеленый цвет самых разных оттенков с небольшими желтыми акцентами. На высоком подоконнике горшочки с травами, и Ник с радостью хватается за мой интерес и рассказывает, что выращивает лаванду, мяту и прочие приправы, которые в магазине стоят как золотые слитки.       Сетует на то, что сам часто уезжает из города, а Александр и вовсе может сутками не появляться дома, поэтому самые чувствительные растения постоянно засыхают, выживают разве что розмарин и лаванда, которые любят засушливую почву. Срывает для меня несколько листиков мяты и мелиссы, усаживает за стол и предлагает на выбор печенье или шоколадку к чаю. Пытается аккуратно меня разговорить, спрашивает, что Влад написал мне и почему я так ревную, но мне нечего сказать. Со стороны все выглядит как идиотизм, словно я сошел с ума. Чай с мятой меня не полечит, и разговоры — тоже. Мотаю головой, грея руки об огромную чашку на пол-литра, и повисает тишина, которая опять доводит меня до истерики. Размазываю горячие слезы по лицу и снова прошу прощения за свои срывы. Ник укачивает меня в объятиях и даже предлагает остаться на ночь, чтобы успокоиться до утра, подумать и не рубить сплеча.       Откровенно паникует, решив, что я хочу уйти от Влада, уверяет, что тот меня любит, а разногласия бывают и нужно только поговорить. Я же рычу, что разговоры были, и от них только хуже. Ситуация кажется мне безвыходной. Ник пытается убедить меня в том, что я принимаю все слишком близко к сердцу и наверняка Влад святой, а я что-то не так понял. Хочется от души послать его к черту и… не знаю что. Сейчас это единственная живая душа, которая готова меня слушать и давать хоть какие-то советы, потому что у меня, как обычно, одно решение всех проблем: поскандалить, свалить в общагу и напиться. Теперь у меня истерика, я в шаге от того, чтобы согласиться остаться на ночь у Ника и запиваю свое горе травяным чаем — ничего нового. Ник же терпеливо слушает рассказ про наши с Владом скандалы и что меня это все довело до ручки, а еще, что мне непременно попадет за этот срыв, но терять уже нечего.       Только качает головой и подливает мне чай, не перебивая и разрешая просто выговориться. Кормит меня шоколадом, чтобы я хоть изредка делал паузы, и в который раз повторяет, что Влад желает мне только добра, любит и ценит, а если чем-то и обижает, то точно не специально и с ним можно и нужно говорить на эту тему. Говорить честно, не пытаясь показать себя лучше, чем есть на самом деле. Пытаюсь возразить, что тогда Влад может окончательно разочароваться во мне и бросить, но меня обрывает щелчок замка в коридоре — совсем тихий звук, который можно было и пропустить за нашим эмоциональным диалогом, но Ник мгновенно реагирует. Извиняется передо мной и резво бежит в коридор, чтобы с радостным визгом встретить своего мужчину. Сразу чувствую себя лишним, но не могу не подглядеть украдкой за их жаркими объятиями.       Поцелуи этих двух абсолютно разных людей: нестареющего неформала и серьезного мужчины в строгом костюме — выглядят странными, но непременно искренними. Ник ниже как минимум на голову, а от того кажется особенно хрупким. Сразу видно кто тут Дом — тот самый Александр. Вручает Нику огромный букет из каких-то розовых цветов в пергаменте, а тот тихо блеет благодарности и извиняется за внезапного гостя. Говорит, что не ждал так скоро и вообще «это саб Влада, ему нужна помощь». Александр поднимает взгляд на меня, а я не могу выдержать то, как он оценивающе прощупывает меня. Демонстративно отворачиваюсь и зачем-то заранее готовлюсь к обороне.       — Почему такой хороший мальчик плачет? — спрашивает, входя прямиком в кухню, даже не переодевшись в домашнее, и меня коробит от чересчур заботливого снисходительного тона. Да, он сильно старше меня, это видно по редкой седине в темных волосах и морщинам, я для него всего-лишь мальчик, но я успел наесться такого пренебрежительного отношения от Влада, поэтому даже не собираюсь сгибаться.       — Потому что у Вас забыл спросить, как мне себя вести, — огрызаюсь, и Ник, который до этого старательно делал вид, что его нет, ставя цветы в вазу и занимаясь мелкой уборкой на рабочем столе, вздрогнув, замирает. Открывает было рот, чтобы заступиться за меня, но Александр жестом останавливает его.       — Грубо, — отвечает ровно и даже не кричит, но меня пробирает холодом.       — Извините, — слово само слетело с губ. Честное слово, не собирался пресмыкаться перед ним только из-за возраста, но, видимо, после продолжительной истерики моя психика не выдерживает даже самого слабого напора в виде строгого тона. Он довольно кивает и просит Ника сделать нам обоим чай, а тот беспрекословно слушается.       Слушаю, как в очередной раз за вечер закипает электрический чайник. Александр молчит, разглядывая меня и, наверное, ожидая объяснений, и под его взглядом мне гораздо тяжелее. Он не стесняется своего интереса, неприкрыто оценивает, зная, что я и слова поперек ему не посмею сказать. Не в том положении. Не могу я, как «хороший мальчик», пререкаться со взрослым дяденькой. Ник ставит перед нами две кружки: мне снова травяной чай из свежих листьев в маленьком ситечке, а Александру черный из пакетика неприлично дешевой марки. Синхронно беремся за ручки, и я отпиваю, обжигая кипятком язык и горло, а Александр даже не поднимает кружку, только поглаживает большим пальцем скол на кромке.       — Я тебе не враг, — продолжает, когда я зажимаю рот рукой и чувствую, как готов снова расплакаться. — Я могу выслушать и дать совет, если тебе он нужен. Хочешь продолжать огрызаться, то, пожалуйста, за дверью. Я с суток, и у меня нет никаких сил и желания уговаривать тебя, — нажимает сильнее, когда я уже и так готов сломаться. Проворачивает такой же фокус, как Влад в начале наших отношений: «Веди себя идеально, или я тебя выгоню, но мы оба знаем, как сильно я тебе нужен». Икаю от волнения, и Александр понимающе усмехается, что совсем добивает меня.       — Я устал. Эти Ваши игры не для меня, я просто хочу, чтобы все было нормально. Чтобы Влад был только мой и не встречался с кем попало… — начинаю говорить, все повышая интонации, и готовлюсь затянуть бесконечное нытье, как было до этого с Ником, но Александр, кажется, и правда устал, а значит, не готов со мной церемониться.       — Влад — это твоя собственность, собачка на привязи? Что вообще за тон? — мгновенно ставит меня на место, хмуря лохматые брови.       — А почему я должен молчать, когда он в очередной раз «задерживается»?! Я люблю его, а он говорит: «Ярослав важнее»… Да пошел он… — хнычу и оправдываюсь, как совсем маленький ребенок. Рядом с усмехающимся Александром я и есть ребенок, тут нет смысла даже пытаться казаться взрослым.       — Я понимаю, что ты расстроен и чересчур эмоционален, но давай попробуем посмотреть на ситуацию здраво. Влад никогда не будет изменять — это я знаю точно, и даже не думай со мной спорить, — снова берет ситуацию в свои руки и мне приходится слушать, хотя уже хочется возразить. — Но твои претензии не только безосновательны, но еще и смахивают на нездоровую манию обладать, присвоить и полностью контролировать. Ты, деточка, точно саб? — усмехается и, кажется, специально пытается меня задеть, но, вопреки собственным ожиданиям, меня это не злит, а заставляет задуматься.       — Мне нужно, чтобы рядом был кто-то сильный и строгий. Я без порки мгновенно ухожу в разнос, у меня жизнь тупо рушится… — не знаю, с чего меня пробило на откровенность. Может, от того, как строго, но заботливо Александр отчитывает меня. Совсем как Влад. Как сильно мне его сейчас не хватает… Снова почти опускаюсь до слез, но глотаю истерику, чтобы договорить. — Но почему я не могу требовать к себе элементарного уважения? Как вообще кто-либо может быть важнее меня? Почему он для меня любимый и единственный, а я для него — один из многих?! — жалуюсь, уже не пытаясь переспорить и ругаться с Александром. Он прав, мне нужна его помощь.       — С чего ты взял, что есть многие? Поверь, ты ему нужен не меньше, чем он тебе. Вы вместе, и, я повторюсь, Влад никогда не станет изменять. Прекращай эту истерику. Я вообще не понимаю, с чего все это, — продолжает вбивать в меня прописные истины и, я не сомневаюсь, если будет нужно, повторит это еще раз сто. Слова про усталость нужны были только для того, чтобы припугнуть меня. Он и правда устал, но выгонять меня только из-за этого не хочет, он крайне терпелив, если это необходимо.       — А как же слова, что Ярослав важнее меня? «Запасной вариант»! Это дикость какая-то, — включаюсь в навязанный Александром спокойный диалог, в котором можно что-то доказывать и опровергать, и сразу становится легче. Нику я выговорил всю свою боль, а с Александром можно вернуть себе трезвый ум и прийти хоть к какому-то решению. — Семья, друзья, бывшие любовники — все важнее меня, и я не могу даже заикаться о своей неприязни, не по статусу чего-то требовать. Мне вообще кажется, что он просто играет со мной и бросит через полгода, — сетую на свою жизнь и очень хочу, чтобы мне дали простые ответы, но Александр только качает головой и начинает уже не так уверенно, явно подбирая слова.       — Ну, у вас все только началось, глупо требовать, чтобы к твоим ногам сразу же бросили весь мир. Я не знаю, кто такой Ярослав, но понимаю Влада — интрижка, длиной в пару месяцев, не может быть важнее старой дружбы и уж тем более семьи, — говорит, что все так и должно быть и грех жаловаться на что-то, и я сразу поникаю, пытаясь скрыть свое смятение за кружкой с чаем. Если все так пойдет и дальше, то мне понадобится что-то покрепче чая, чтобы справиться с болью. — Но Влад говорил, что уходит из универа ради тебя, и это уже дорогого стоит. Совместный бюджет, ключи от собственной квартиры — вот эти маленькие жертвы, которые уже доказывают, что Влад хотел бы от ваших отношений чего-то большего. Но ты совсем еще мальчик, поэтому Владу вдвойне сложнее. Пойми его, — продолжает и дает мне надежду. Слабую, но этого хватает, чтобы робко улыбнуться и признать, что все не так плохо.       Александр делает паузу на то, чтобы отпить давно остывшего чаю из кружки и закусить долькой шоколада. Молчит, ожидая моего ответа, возможно, даже новых возражений, но мне нечего сказать. Вытираю последние слезы и готовлюсь извиниться за то, что на ночь глядя им вдвоем пришлось успокаивать меня, и попрощаться. Только сейчас замечаю тени под красными от недосыпа глазами у Александра и верю, что он правда чёрт-те сколько не был дома, а вместо того, чтобы поесть и вырубиться в постели в обнимку со своим сабом, ему приходится успокаивать чужого. Стыдно за это.       — Два идиота, — хмыкает Александр и кривится, словно прожевал дольку лимона. — Вы оба можете просто дать друг другу шанс? Без лишней перестраховки, без предвкушения провала, просто работать над этими отношениями и наслаждаться тем, что вы вместе и любите друг друга? Ей-богу, меня достало объяснять Владу, что если тебе только восемнадцать, то это вовсе не значит, что ты ветреный и непременно рано или поздно наиграешься во взрослые отношения. Вот он точь-в-точь так и сказал «наиграешься»! Бояться расставания с любимым — это нормально, но бояться настолько, чтобы даже не начинать что-либо… Поговорите уже нормально, я вас прошу. Без меня, без Ника, ради бога, как вы достали оба.       Да, теперь его очередь срываться, а Ник, который все это время старательно изображал приложение к кухонному гарнитуру, не выдержав, смеется заливистым, громким смехом, периодически кашляя, пытаясь замолчать под строгим взглядом своего Доминанта. Я тоже улыбаюсь, хотя понимаю, что смеяться тут не над чем. Мы с Владом, оказывается, все последние недели ходим вокруг да около и обсуждаем наши проблемы с кем угодно, с любыми друзьями и знакомыми, но только не друг с другом. А я еще и довел себя до нервного срыва тем, что как обычно топил все в себе, впрочем, как и всегда. Надеюсь, хоть теперь, в десятый раз наступив на одни и те же грабли, мы наконец сможем преодолеть эти привычки.       — Они просто одинаковые, Саш. Паникеры и перестраховщики, — вставляет свои пять копеек Ник, и меня передергивает от этого пренебрежительного «Саш», а Александр щурится от злости и одним взглядом обещает ему порку.       — Я позвоню Владу и повторю все, что сказал тебе. Прости, придется пересказать ему наш диалог, иначе, боюсь, вы опять не поговорите нормально, а мне уже надоело нянчиться с вами. Хорошо? — уговаривает меня, хотя понятно, что уже все решил. Если я откажусь, то это воспримется скорее как детский каприз, поэтому пусть. Все равно у меня останется, что сказать Владу сегодня, я, правда, слишком многое держал в себе и самое время объясниться. Дать друг другу шанс объясниться и заново поверить друг другу. В конце концов, мне каким-то бредом кажутся его слова про мою ветреность, так что, возможно, он так же в шоке от моей ревности ни с того, ни с сего.       Нам нужен диалог, который расставит все точки. Предельно честный разговор, в котором я заверю Влада, что никогда его не брошу и вообще у меня планы как минимум на «долго и счастливо», а затем дать ему клятвенно пообещать мне, что у него никогда не будет романа на стороне. Никаких больше «запасных вариантов», хватит с меня. И пусть он пока не готов бросаться громкими заявлениями о том, что я важнее всего в его жизни, но маленькими подвигами он уже это доказывает. И он для меня важен, поэтому дам ему время. Вот только с Ярославом ему все-таки придется порвать, иначе я за себя не отвечаю…       — Просто скажи Владу, что против полиамории, и он больше не даст тебе поводов для ревности, вот увидишь. Но и сам давай не жести, у него же должны быть друзья, верно? — добавляет Ник, словно прочитав мои мысли.       Александр допивает свой чай и, извинившись, уходит в комнату, бросив Нику приказ проводить меня. Все, меня успокоили и приободрили, немного вправили мозги, пора и честь знать. Злоупотреблять гостеприимством точно не стоит, это Ник был готов и на ночь у себя оставить, и ужином накормить, а Александр, кажется, вообще не любит чужих людей у себя дома. Как и Влад, ревностно относится к своему личному пространству, и я в очередной раз отмечаю, как Александр похож на Влада. На Влада через двадцать лет, более опытного и спокойного, а мне скорее всего уготована роль Ника. И это только рядом со мной Александр так к нему холоден, а когда не подозревает о посторонних, то не прочь жарких объятий и поцелуев. Вот даже цветы ему подарил, не извиняясь за что-то или в честь праздника, а просто так. Как-то так должна выглядеть счастливая семейная жизнь гомосексуальной БДСМ-пары, и теперь у меня есть пример для подражания. Нам с Владом есть к чему стремиться.       Пытаюсь возразить, что такси — это очень дорого, и вообще я прекрасно доберусь на метро, тем более что оно буквально в десяти минутах ходьбы, но Ник издевательски демонстрирует мне экран телефона с информацией об уже ожидающей машине. Сообщает, что деньги за поездку уже списались с карты, и вообще нечего шарахаться по ночному городу одному. Обнимает и целует меня в щеку на прощание, взяв обещание как-нибудь еще пересечься и рассказать ему, к чему же мы все-таки пришли с Владом. Да и вообще он всегда рад гостям хоть дома, хоть у себя в студии, главное заблаговременно сообщить о своем приезде. Замечаю, что Александр не очень-то мне рад, а Ник только закатывает глаза и обещает, что он еще привыкнет ко мне.       Выхожу из подъезда и прыгаю сразу же в ждущую машину. Водителю ничего от меня не нужно, у него есть маршрут и конечная точка, за которую уже уплачено, поэтому у меня полно времени, чтобы обдумать сумасшедший день, который принес мне массу впечатлений, а еще подарил новых друзей. Ну как минимум одного друга, а Александр еще с настороженностью относится к новой интрижке Влада, но это тоже поправимо. Не такие уж плохие знакомые Влада, зря я вот так резко. Влад, дурак, меня испугал и настроил на экзамен, а на самом деле от меня требуется только искренность и немного вежливости. Это я тоже ему припомню и предупрежу, что при следующих знакомствах даже не подумаю показательно заглядывать ему в рот и бояться лишний раз косо взглянуть. В конце концов, то, что я саб Влада — это наше личное с ним дело, а в повседневности можно быть просто парой. Ни к чему выставлять это на показ. *** (от 3 лица)       Александр долго не появляется на кухне. Сначала наверняка переодевается из своего ужасно скучного костюма, который ему нужен только для того, чтобы доехать на работу и обратно. Хорошо, он не хочет ехать в метро в форме при полном параде, но раз уж потом все равно переодеваться, то почему бы не надеть с утра удобные джинсы и свитер? Загадка. Потом вызванивает Влада и сначала совершенно спокойно, а затем и благим матом вправляет ему мозги по поводу того, почему его саб плачется первому встречному, а не родному Дому. Ругается, говорит, что Валька еще мальчик и ничего не понимает и что раз уж взялся воспитывать «ванильку», то необходимо подходить к этому со всей ответственностью, а не серединка на половинку. Объяснять все по-человечески и приходить с ним к компромиссу.       Все это Ник разбирал по обрывкам фраз, которые доносились при особенно горячих объяснениях. В целом, он был со всем согласен, сам в свое время проходил через попытки разобраться. Правда, с Домом ему повезло гораздо больше, чем Вальке, да и психика после нечеловеческих условий в колонии была гораздо устойчивее. Бедный мальчик. Влад, конечно, кичится своим опытом и словно специально перебирает самых разных партнеров, как галочки в резюме, что «я и вот это, и это умею, а еще вот с этим справляюсь», но Ника это только раздражает. Все-таки Владу еще далеко до идеала, и ситуация с Валей — лишнее тому свидетельство.       Подогрел любимому еду и заварил новую порцию чая. Как он любит, пыль индийских дорог из пакета, и в другое время можно было бы поспорить и попробовать подсунуть ему травяной или обожаемый самим Ником каркаде, но сейчас не хочется. Редко когда Александру удается вырваться с работы так быстро и пропасть всего на сутки, а не двое-трое. Такое надо ценить. Ник нервно перемывает посуду и натирает обеденный стол до блеска. Раньше бы он начал остервенело царапать плечи или ковырять заусенцы у ногтей, но сейчас научился, как занять руки с пользой. Но тревога все равно растет, а сейчас редкий случай, когда это тревога не за себя и даже не за самого близкого человека, а просто за мальчика, которого он видел первый раз в жизни. Чувства непонятного толка зреют где-то над желудком, и это определенно то, что стоило бы обсудить с Александром. Лишь бы он скорее уже пришел к какому-то решению с Владом и вернулся на кухню.       Когда он наконец появляется, Нику становится легче. Сразу какая-то гора с плеч сваливается, когда черный айфон Александра с тихим стуком опускается на стол. Хмурится и без аппетита берется за вилку, и Ник понимает, что не стоит пока лезть с разговорами о своей каше в голове. Потом как-нибудь, когда Александр расслабится и подобреет, набив пузо пастой с лососем и сливочным соусом. Да, после разогрева это такое себе удовольствие, но ему пофиг, главное чтобы было сытно. Это даже немного обидно: стараешься тут, а благодарности ноль. Ему, кажется, будет ОК жить на одной печеной картошке из микроволновки и сырокопченой колбасе. Но эти мысли скорее теплые, Нику приятно знать, что он у него вот такой и никогда не оценит букет приправ в итальянской лазанье, но заботиться бескорыстно тоже можно и получать от этого даже большее удовольствие.       Помявшись пару минут у раковины и поумилявшись видом своего любимого дома, за тарелкой с едой и немного уставшего, но это вполне поправимо — главное, что целый и, кажется, довольный, несмотря на незваного гостя и необходимость разбираться с чужими проблемами; Ник наконец решается подойти. Медленно, так, чтобы если захотел, то остановил. Опускается на колени и обхватывает ноги Александра, и только теперь его немного отпускает. Теплый, родной и наконец рядом. Теперь можно уткнуться носом в лохматую коленку под домашними шортами и замереть так хоть на несколько часов, не чувствуя усталости.       — Ты поел? — спрашивает Александр, отхлебывая чай, и треплет Ника по голове, как любимого песика. От этого жеста вдоль позвоночника бегут мурашки, и хочется мурлыкать, поскуливать и даже не трогать тему, которая для Александра может быть неприятна.       — Не хочу, — отвечает Ник, ловя его руку и переплетая их пальцы. Хорошо. Хорошо настолько, что цензурных слов недостаточно, чтобы описать это. И черта с два он променяет это потрясное ощущение на тарелку с лапшой. Потом как-нибудь, ночью, когда он непременно проснется, можно будет и поесть, и пол-литровую чашку чая выпить, и скорректировать планы на завтра.       — Поешь, — бросает приказ совершенно спокойно и почти безэмоционально, с полной уверенностью, что его послушаются. От этого тона Ника снова пробивают мурашки, и теперь в нем борются два желания: подчиниться, ведь это ему ничего не стоит, или поторговаться и продлить эти счастливые мгновения.       — Можно… я пока так посижу? — решается все-таки на второе, и Александр даже не ругается, только тихо посмеивается и продолжает поглаживать по голове. Разбирает короткие пряди и слегка массирует у корней, тоже наслаждается каждым прикосновением.       Разрешает остаться на коленях. Гладит уже по шее, забирается под футболку, дергает за пирсинг в ушах. По лайту пока, вряд ли будет выдирать мелкие колечки вдоль хряща, только предупреждает, что будет, если Ник продолжит так лежать и томно дышать ему в ширинку. Давит пальцем на губы и заставляет взять в рот пару фаланг. Ник почти забывает все свои тревоги, вылизывая до блеска чуть солоноватые пальцы. Черт с ним с Владом и даже с Валькой, выкинуть бы все из головы и не загоняться больше по ерунде. Но, поиграв немного, Александр разрушает удобную иллюзию одним вопросом:       — Успокоился? — хмыкает и этим только раскручивает порочный круг сомнений. Только что Нику казалось, что он успокоился, но сам вопрос, заданный столь прямо, заставил снова думать. Не стелиться, как собачка, в ногах у хозяина, отключив голову, а вернуться на час назад, к темноволосому кудрявому мальчику с офигенными острыми скулами и длинными ресницами, который вечно всего боится и конечно же слишком близко к сердцу принимает ошибки своего Доминанта. Ник дергается и пытается подобрать слова. Как объяснить Александру, что вообще происходит?       — Я переживаю… за Вальку. Он такой ребенок, ну куда ему?.. — у Ника получается только лишь пробормотать нечто невразумительное, но Александру хватает, чтобы понять все сомнения. Ник сам себе пока не дал отчет о знаке своих чувств, а любимый уже понимающе улыбается. Ник хотел бы подняться, чтобы посмотреть в глаза и более точно читать эмоции, но Александр играючи удерживает его на коленях за кольцо в ошейнике.       — Ты сам слышал, ему нужно. У всех свои причины, не тебе судить, — делает мягкое замечание и снова гладит лицо и губы. Пытается успокоить, но пока не понимает, что Нику помогут только слова.       — Он тебе понравился? — спрашивает, чуть жмурясь от стыда и одновременно от страха услышать категоричное «нет». У Ника в планах была дальнейшая дружба с Валей, и определенно будет лучше, если Александр не станет каждый раз недовольно хмуриться и агрессивно выпроваживать его из их общего дома.       — Он милый, хороший мальчик… — осторожно начинает говорить Александр, тщательно подбирая слова, и Ник понимает, что он немного лукавит, но не хочет обижать любимого своим скептицизмом.       — Но не в твоем вкусе? — предугадывает Ник его следующую фразу. Он не знает, хорошо это для него или плохо. С одной стороны, нет поводов для ревности, но он и не жаловался на это чувство. Александр никогда не брезговал групповым сексом и даже пару раз сдавал Ника «в аренду», чтобы похвастаться его способностями. В их отношениях периодически появлялись случайные люди, но никогда не задерживались долго, а их брак (Ник предпочитал называть у себя в голове их союз именно так) оставался незыблемым вот уже много лет. Места ревности тут нет ни в каком виде, поэтому факт, что Валька не привлекает Александра, Ника скорее расстроил.       — Зато полностью во вкусе Влада, я рад за них, — добавил Александр, как будто специально выделяя последние слова. — Я понимаю, что Валя тебе понравился, но не лезь, у него и без того каша в голове. Может быть как-нибудь потом, лет через пять, когда он станет понимать чуть больше, мы попросим его к себе на пару дней. Не сейчас, — наконец строго одергивает его, перестав ходить вокруг да около.       И теперь Нику стыдно за то, что вообще начал этот диалог. Да, Валя ему понравился, но вовсе не в романтическом, а сугубо в опекунском смысле. Может, это что-то сродни педофилии, что делает ситуацию еще более ужасной, но этого вчерашнего ребенка хотелось защитить от необдуманных действий Влада. Забрать его к себе и показать, как должно быть правильно, чтобы его со всей любовью воспитывал Александр, а Ник заботился о его душевном здоровье. И даже не будучи проговоренным вслух, это звучит отвратительно, как будто Ник мечтает не о еще одном партнере, а об их с Александром сыне. А это уже точно педофилия.       — Влад его угробит, — ноет Ник напоследок, на самом деле уже давно сдавшись. Александр не будет отбивать у Влада парня, который ему не нравится, он вообще считает, что они идеальная пара. И Ник, в целом, с этим согласен, если бы Влад не был таким косячным. Как можно довести любимого человека до нервного срыва? Да, Валька еще маленький и ничего не понимает, но задача Дома как раз-таки в том, чтобы объяснить, что к чему, и успокоить. Даже если ему самому все кажется очевидным, а переживания глупыми.       — Не угробит, — сказал как отрезал. — Я прослежу, — добавляет с некоторой угрозой, и Ник понимает намек. Не сказал напрямую, но окончательно запретил в это лезть. В крайнем случае — сказать ему, если будет что-то беспокоить, но лезть в голову к Вальке и вправлять мозги Владу он предпочитает сам. Что же, справедливо, Ник не может назвать себя экспертом в психологии да и сам периодически страдает от последствий своей бурной молодости. Иммунная система, печень, почки — эти нарушения фигня по сравнению с надломленной после наркотиков психикой.       — Спасибо, — ставит Ник точку после затянувшейся паузы. Снизу наблюдает за тем, как Александр задумчиво щурится, и только надеется, что это не со зла. В конце концов, сегодня такой хороший вечер — грех портить его из-за чужих проблем.       Когда они последний раз вот так лампово обнимались за ужином, обсуждая насущные вопросы? Александр конченый трудоголик и в последнее время его рвение к службе перешло в острую фазу, из-за чего Ник конечно же на него не ругался (попросту не имел на это никакого права), но смотрел косо и по утрам желал удачи на работе с изрядной долей сарказма. По этой же причине сегодня случились розовые астры — любимые цветы Ника, которые были подарены не то в качестве извинения, не то в знак того, что острый период закончился и Александр возвращается в семью. Надолго ли?.. Но Нику не на что жаловаться, сам не святой и тоже регулярно пропадает в путешествиях, так что заслуживает такого занятого партнера. Но он верит, что когда-нибудь остепенится, заведет себе кота (непременно канадского сфинкса) и станет образцовым домохозяином. А от Александра не стоит и ждать такого подарка.       — Давай больше не будем об этом, я устал, — хмурится Александр и встает из-за стола, поднимая и Ника за ошейник. Тот охает от боли в онемевших ногах, но одновременно с болью, даже такой легкой, приходит дикое возбуждение. И Александр, зная его как облупленного, тащит за кольцо в ошейнике еще выше, заставляя до хруста в позвонках задрать голову. — Иди отмойся, а то лазил хер пойми где целый день, — издевается, отсылая к временам, когда Ник и правда «лазил хер пойми где» и после ему нужно было тереть себя мочалкой до красноты, чтобы убрать чужие следы, грязь, запахи… — А потом я тебя отымею, — обещает с предвкушающей улыбкой и довольно грубо отталкивает.       Сейчас у Ника нет выбора, как провести сегодняшний вечер, Александр все решил. Если ему надо, он возьмет, а свое мнение изменит, разве что если Ник прямо сейчас потеряет сознание (а такие прецеденты были, когда Ник был молод, глуп и пренебрегал ежедневной горой таблеток, которые помогают сдерживать его хронические болячки от острой фазы). Грязный, уставший, под кайфом — не аргумент, если Александр хочет, и Ника только поначалу это коробило и заставляло чувствовать себя неуютно. Раньше он стыдился даже бардака в квартире и отсутствия куска элементарно хлеба к чаю, а потом, когда Александр несколько раз находил его по притонам, спасая от передоза, и не побрезговал трахнуть даже гепатитного и СПИДозного сразу после тюрьмы, стало все равно.       Ника приятно греют мысли о том, что Александр любит его в любом состоянии, но все-таки стоит выполнить прямой приказ — отмыться до скрипа и подготовиться к сексу. Александр не будет отвлекаться на такие мелочи, как растяжение мышц и смазка, поэтому Ник должен взять заботу о себе в свои руки. Несколько минут наедине с анальной пробкой делают его идеально готовым к «отымею» — достаточно, чтобы обошлось без разрывов при резком проникновении, но недостаточно, чтобы все прошло легко и гладко, словно бы он был девочкой. Скулить и дергаться, зажиматься при каждом толчке, а потом еще долго привыкать к жгучей боли — это он любил больше всего, и сегодня Александр готов был подарить ему это. Если бы хотел легко и нежно, сказал бы «займусь любовью с тобой», а если бы хотел наказать разрывами, то вовсе не отпускал бы в ванную за такой роскошью как смазка. Сделал бы все на своей слюне, а в худшем случае начал бы прямо на сухую какой-нибудь бутылкой из-под вина, а когда внутри все будет хлюпать от крови, вошел бы своим членом и тут же кончил от восторга за такую податливость.       И от этих грязных пугающих мыслей внизу живота тоже сладко тянуло, может, даже больше, чем от предвкушения сегодняшнего вечера, но он не мог себе этого позволить. У него завтра еще работа, причем сидячая, а после таких экстремальных развлечений необходимо было отлеживаться как минимум неделю. У Ника на редкость понимающие клиенты, которые порою ждут сеанса по полгода и могут потерпеть еще пару недель, но злоупотреблять этим не стоит. В конце концов, Ник клиентоориентированный мастер и просто обязан будет сделать скидку за такие накладки, что на миллиметр сделает его дальше от мечты о собственном магазине с инструментами. Нужно проявить терпение и дождаться, когда Александр возьмет отпуск, чтобы тоже со спокойной душой отдохнуть и повторить такой экспириенс.       И все равно, несмотря на то, что сегодняшний вечер для Ника далеко не идеал, где-то восьмерка по десятибалльной шкале, все равно при входе в спальню у него подкашивались колени. Но Александр и правда устал, а поэтому не собирается разыгрывать даже небольшую ролевую. Самый любимый сценарий у Ника, по иронии, был с задержанием преступника и пытками в следственном изоляторе. Тогда Александр одевался в форму и имел его одетой в презерватив дубинкой, пытаясь выпытать, например, пароль от телефона, а затем в определенный момент Ник переставал зажиматься и сыпать ругательствами, а начинал сладко стонать, сам насаживаться на «орудие пыток», и вот уже между ними по сюжету пробегает искра, и благородный офицер грешит со злодеем. Слишком глупо и приторно, но обоим это нравилось.       Но сегодня Александр только похлопывает по кровати рядом с собой, а когда Ник ложится, переворачивает его на живот и подминает под себя, заломив руки назад. Медленно, издевательски для едва растянутого ануса, входит, заставляя Ника скулить и вырываться, пытаться безрезультатно вытолкнуть и остановить неумолимое проникновение. Двигается, как поршень, в своем ритме, не обращая внимания на слабые подергивания Ника, который конечно же не всерьез пытается скинуть любимого мужчину. Ему очень сильно, до мурашек, нравится играть в изнасилование, а перестает вырываться он только после того, как Александр с силой впечатывает его лицом в подушку и держит, ухватившись за волосы. Ник хнычет, как маленький, и пытается сдвинуть ноги, между которыми устроился Александр. Чувствует, как кончается воздух, и панически дергается, тут же получив более агрессивный толчок.       Он боится, когда Александр перекрывает кислород, несмотря на то, что полностью доверяет ему. Это в строжайшем табу для сессий со всеми, кроме него, потому что Ник знает, что даже если потеряет сознание, то Александр не даст ему задохнуться. Слишком сильно любит, чтобы позволить себе так жестоко ошибиться. Ник кончает, не выдержав долго на этом пике самых сладких, нежных и преданных чувств, и потом вырывается и скулит еще громче, пытаясь мышцами вытолкнуть из себя Александра. Знает, что он после этого станет двигаться резче и с большим остервенением заломит руки, а голову вдавит в подушку, совсем лишив возможности дышать. Перед глазами пляшут цветные пятна, Ник теряет сознание.       Он очнулся снова только через десяток минут от похлопывания по щекам. Голова и все тело болит, но это не мешает ему ответить на поцелуй, теперь уже мокрый и нежный. Второй раз у них тоже мокрый и нежный, по остаткам спермы Александра внутри. И Ник больше не вырывается, потому что нет сил, а наоборот максимально подставляется, ловя каждый толчок по простате, которую Александр издевательски обходит, не дает, чтобы было приятно на сто процентов, потому что так не интересно, слишком приторно. «Спящая красавица», — подкалывает его Александр после, когда Ник настолько выжат, что не может даже открыть глаза. Как назло, Александр не стал настаивать на душе после, а Ник в такие моменты слишком слабовольный, чтобы взять себя в руки и сделать то, что будет правильно. Завтра будет липко и мерзко, но сегодня в объятиях любимого мужчины так сладко, что черта с два он сдвинется с места хоть на миллиметр.