Жестокий мир?

Прошел год. Стук в дверь отвлек Гилберта от бумажной волокиты. Тихо ругнувшись, он рявкнул: — Войдите! Дверь приоткрылась, и злость Бальшмидта мигом исчезла. — Я, наверное, помешал? — Виновато улыбнулся Коля. — Ну что ты, малыш, проходи. — Гилберт встал из-за стола, — Я не думал, что это ты. Николай прошёл в кабинет и сразу же оказался в тёплых объятиях. Они не виделись уже около двух недель, слишком много дел было у немца, да и Брагинский сосредоточился на учебе, подтягивая оценки к концу года. — Я соскучился. — Протянул Коля с улыбкой, — Хватит работать. — Я бы с радостью, но сегодня никак, прости. — Прошептал Гилберт и начал осыпать его лицо поцелуями, — Если только… задержишься допоздна… Фразы разрывались нежными прикосновения губ. Брагинский зажмурился и прижался теснее, ощущая невероятное тепло. — Но разве тебе не положен перерыв? — Парень с ухмылкой провёл рукой по его груди, расстегнул пару пуговиц на рубашке. — Зная тебя, это будет очень долгий перерыв. — Бальшмидт подхватил его под бедра и усадил на стол, — Одного раза тебе всегда мало. — Ну, это же ты меня приучил. — Николай невинно захлопал угольными ресницами, но на дне глаз плясали черти, — Ты при любой удобной возможности трахаешь меня. — Как грубо. — Засмеялся немец, — Вообще-то, я люблю тебя. — Вообще-то, — Коля сделал паузу и погладил Гилберта по небритой щеке, — я тебя тоже люблю. А еще ты очень колючий, так что я, пожалуй, передумал насчёт перерыва. Спрыгнув со стола Коля хотел было уйти, но Бальшмидт схватил его за руки и притянул к себе. Их губы слились в жадном поцелуе. За этот год их чувства нисколько не уменьшились, наоборот, становились сильнее с каждым днем. Они много времени проводили вместе, ловко скрывая свою связь от всех посторонних глаз. Ваня и Олег, конечно, догадывались, что их младший брат влюблён, но полагали, что он встречается со сверстником, поэтому решили особо не вмешиваться, видя, как счастлив Коля. А Гилберт с нетерпением ждал совершеннолетия Николая, чтобы можно было жить спокойно и не скрываясь. — Ну все, все! Перестань! — Звонко засмеялся Брагинский, пытаясь выбраться из крепких объятий, — Ты мне все лицо поцарапал! — Идем, — Бальшмидт тепло улыбнулся и, взяв его за руку, отвёл к ноутбуку, — я хочу кое-что показать тебе. Гилберт пару раз щёлкнул мышкой и на экране появилось изображение макета шикарного дома. — Ух ты, красиво! Чей это дом? — Это… — Бальшмидт собрался с духом, — это наш с тобой будущий дом. Он понимал, насколько это серьёзный шаг и вполне был готов к отказу, Коля очень молод, но, все-таки, Бальшмидт надеялся на лучшее. Брагинский удивленно посмотрел на немца. — Наш? Но… — Строительство только начали, — Гилберт сжал его руки, — закончат как раз к твоему совершеннолетию. Ты ведь не хочешь скрываться всю жизнь? — Конечно, не хочу! — Парень нежно улыбнулся, — Просто… Брагинский замолчал, уставившись в пол. А сердце Бальшмидта пропустило удар от этого молчания. — Знаешь, — С грустью произнес Коля, — иногда я сижу и думаю… Когда ты захочешь расстаться со мной? — …Что? Гилберт с непониманием смотрел на понурого Николая. Что это за мысли такие? Выдохнув, Бальшмидт отошёл на пару шагов. Одна только мысль, что Коля захочет уйти, вызывала боль, а если он решит… — Гилберт, — Брагинский с недоумением смотрел на побледневшего немца, — ты чего? — Ты хочешь расстаться? Сил хватило на полноценную фразу, но только и всего. Дыхание предательски сорвалось. — Что? Нет! — Коля подошёл ближе, — Я имел ввиду, что боюсь… Боюсь, что ты этого захочешь. Я ведь всего лишь глупый подросток со сложным характером. — Я разве давал повод так думать? — Немец со злостью сжал его плечи, эмоции взяли верх, — Не смей больше так говорить, ты понял? Брагинский с обидой глянул на него. Конечно, ссоры у них были, но Гилберт очень редко действительно злился, как сейчас. Обычно злился Коля, мог закричать или даже нагрубить, но Бальшмидт все старался воспринимать спокойно и решать возникающие у них проблемы, а не злиться или обижаться и играть в молчанку. За это Коля был ему благодарен, понимал, что характер у него ужасный, поэтому ценил железное терпение немца. И сейчас он понимал, что сказал глупость, но эта глупость его очень сильно волновала. — Да, прости. — Хмуро ответил Николай и повёл плечами, освобождаясь от хватки. Гилберт понимал, что перегнул палку, был слишком резок, но подобные мысли ему не нравились. Поводов для беспокойства хватало и без этих глупостей. Коля очень молод и с каждым годом становится все привлекательнее, уже не один раз приходилось «разбираться» с теми, кто лез к Брагинскому, поэтому Бальшмидт сильно беспокоился, как бы не начались измены. А тут еще и такие слова!.. Естественно, Гилберт разозлился, хотя, смотря на обиженное и грустное лицо Николая, сильно жалел об этом. Их разница в возрасте не оставляла немцу иного выхода, как брать всю ответственность на себя, вести себя как подобает взрослому человеку, потому что Коля слишком мал для этого, слишком неопытен. Но это все отходило на второй план стоило только Николаю обнять Бальшмидта, поцеловать… Да много чего хорошего было и есть — Брагинский очень заботлив, нежен, для своих лет был вполне серьёзен, в отличие от сверстников, а про постель и говорить нечего — никто еще не отдавался Гилберту с такой страстью, с таким искренним желанием. — Малыш? — Что? — Отозвался Коля спустя долгие несколько секунд. — Я погорячился, извини меня. — Бальшмидт с нежностью обнял его со спины и зарылся лицом в шелковистые волосы, — Мне ни с кем не было так хорошо. Мы столько всего вместе делаем, я тебе с учёбой помогаю, а ты меня от работы отвлекаешь, фильмы, игры, прогулки, даже простой сон, когда я могу тебя прижать к себе — это очень важно, понимаешь? И я так боюсь этого всего лишиться. — Я на тебя не злюсь. — Николай улыбнулся, — Меня ведь всерьёз раньше не воспринимали, использовали и, наверное, я боюсь, что ты поступишь так же. — Малыш, я нам дом строю, предлагаю жить вместе, я бы тебя прямо сейчас забрал, но пока что закон против нас, поэтому нужно подождать. Я серьезно к этому отношусь, клянусь тебе. Николай ничего не ответил. Он доверял немцу, просто никак не мог избавиться от этого глупого страха. — Ты отвезешь меня туда, где строят наш дом? — Мягко спросил Брагинский, улыбаясь. Сначала Бальшмидт не уловил основной смысл сказанного, но потом облегчённо выдохнул и развернул Николая лицом к себе, он хотел видеть эти прекрасные сияющие глаза, в которых можно было утонуть. — Я так тебя люблю. — С придыханием сказал Гилберт и поцеловал Николая, — Спасибо. Коля в ответ сильнее прижался к немцу. Конечно, он хотел жить вместе, засыпать каждый вечер в одной постели, проводить выходные за просмотром фильмов, вместе готовить, да много чего еще ему хотелось делать с любимым человеком… Николай хотел простого счастья и родного человека рядом. — Как там Ваня? — Внезапно спросил Бальшмидт, — Память не вернулась? Брагинский отстранился и тяжело вздохнул. — Нет, не вернулась и… — Что? — Мне кажется, Ваня очень страдает. — О чем ты? — Он очень изменился. — Николай грустно вздохнул, — Раньше у нас много проблем было, но Ваня всегда улыбался, у него было много энергии, а этот год он просто… Он ушел в себя. Я его не узнаю. Гилберт прикрыл глаза. Эта новость была неожиданной. Он считал, что Иван будет счастлив, не сразу, но по прошествии времени, если их с Людвигом разлучить, у Вани жизнь вернется в привычное русло. Кажется, он ошибся. С Людвигом тоже были проблемы. Поначалу он не терял надежды, что Иван вернется, но потом понял, что чуда не произойдёт, и вот тогда начался кошмар. Если его брат не пропадал на работе, значит где-то пил, а если пил, то, значит, делал кому-то больно. Он словно с цепи сорвался и снова возобновил свои сомнительные связи с теми, кто продавал себя. Только теперь он стал еще злее, более грубым, из его глаз, с уходом Ивана, пропали редкие искорки человечности, да и вообще самой жизни. Гилберт не мог видеть, как страдает брат, но и сделать ничего не мог. Людвиг окончательно превратился в зверя и приручить этого зверя сможет только Ваня, только любовью и заботой, но захочет ли он? К тому же, эта ситуация была слишком серьёзной, чтобы доверить ее молодому неопытному парню, который даже со своими проблемами справиться не может, что уж говорить про чужие.

***

Иван сидел на диване в гостиной и лениво переключал каналы. Смотреть ничего не хотелось, делать тоже. Его съедала апатия. Радовало одно — жизнь их семьи изменилась. Олег избавился от зависимости, нашел работу, денег более чем хватало, поэтому Ваня пока не работал, ему нужно было прийти в себя. Брагинский взъерошил волосы и едва слышно простонал. Прошел уже год, но мысли о Людвиге не покидали его. Мэтт и Альфред убеждали его, что это стокгольмский синдром, но Иван это отрицал и не понимал, почему Мэттью с ним не согласен. Чтобы развилась болезненная привязанность нужно помнить травмирующее событие, но в его случае привязанность появилась после потери памяти. Это был вовсе не стокгольмский синдром, Брагинский был уверен, но и назвать это чистой и светлой любовью он не мог. Можно ли любить того, кто мучил тебя? Пусть ты этого не помнишь, но ведь знаешь — насилие было. Не мог Иван объяснить свою иррациональную привязанность к немцу, поэтому держался на расстоянии, поверил Мэтту, который убеждал его, что так, постепенно, привязанность исчезнет. Поначалу, Людвиг искал с ним встреч, звонил, писал, присылал бесконечное количество цветов и подарков, но все это отправлялось в мусорку. Принять что-то — дать надежду, дать шанс на отношения, к этому Ваня не был готов, не так скоро. Альфред тоже не оставлял Ивана в покое. Должен был приехать с минуты на минуту. Только зачем?.. Не чувствовал Брагинский ничего к нему. Хотя, иногда он думал, что, возможно, следовало бы дать шанс, но от одной только мысли в дрожь бросало. Иван пытался представить, что Джонс обнимает его, целует, только такие мысли вызывали тошноту, все казалось таким неправильным. За это Брагинский чувствовал себя виноватым, он ведь знал, как Альфред старался ему помочь. Чувства к Людвигу, стыд и ощущение вины перед Джонсом — все это вгоняло в депрессию. А переживания только ухудшали хрупкое здоровье Ивана. Он похудел, мучился ночными кошмарами и жуткой головной болью, руки порой тряслись так, словно он неделями не выходил из запоя, а про слабость вообще можно было промолчать — в обмороки он падал с завидной регулярностью, доводя до ужаса своих братьев. Олег пытался отвести его хотя бы на приём к доктору, но это было бесполезно. Не хотел Брагинский лечиться. Через полчаса задремавший Ваня услышал хлопок двери. — Привет. — Вошедший в комнату Альфред улыбнулся, — Как ты? — Здравствуй. — Едва слышно отозвался русский, — Все хорошо. — Я вижу. — Протянул Джонс и сел слишком близко, это Ване не понравилось, — Может, пора уже что-то менять? — Ты о чем? — Найди работу, например, она тебя хоть немного расшевелит. — Найду. — Коротко согласился Иван, спорить не хотелось. — Хочешь погулять? — Поинтересовался Альфред и сжал его руку. Ваня вздохнул, но руку не стал вырывать. Он чувствовал себя обязанным Джонсу. — Я не хочу гулять, сегодня слишком жарко. — Тогда вечером? — Альфред, — С лёгким раздражением протянул Брагинский и встал с дивана, — не дави на меня. — Я не… — Джонс сначала растерялся, но потом появилась злость, — Если бы ты вспомнил то, что с тобой делал Людвиг, ты бы знал, как на самом деле выглядит давление! — В чем ты меня обвиняешь? — С обидой спросил русский, — Я не виноват, что память пропала, а с ней и чувства к тебе! — Ты виноват в том, что пошел встретиться с ним один, когда я просил этого не делать. — Вспылил Альфред, — Тогда ты еще все помнил, но все равно пошел! Зачем? Будь я там с тобой, он не смог бы тебя увезти и превратить в игрушку, снова! — Я не был игрушкой. — Хмуро произнёс Ваня, опустив голову, — У Людвига были чувства ко мне, просто он… — Ты его защищаешь? — Альфред нахмурился и, сжав подбородок, поднял его голову, заглянул в глаза, — Какие чувства? Он тобой манипулировал, чтобы заставить быть рядом. Психопаты не способны на эмоции, у них нет эмпатии и любви. — Это не так! — Ваня дернулся, — У него были ко мне чувства! — Тебе просто хочется так думать. — Холодно произнес Джонс, — Ты боишься правды. Иначе согласился бы на лечение. Ты еще ребенок, Иван. Брагинский на секунду зажмурился, пытаясь унять слезы. Такие слова не помогают, наоборот, чувство вины за все происходящее только усиливается. — Что здесь происходит? Услышав голос Олега Ваня почувствовал облегчение. Альфред молча отвернулся к окну. Старший Брагинский поставил на пол пакеты с продуктами и подошёл к Ивану. — Все нормально? Почему ты плачешь? — Ничего, у меня бывает. — Едва слышно пробормотал Ваня, — Я рад, что ты пришел. — Иди сюда. — Улыбнулся Олег и обнял младшего брата, — Успокойся, все нормально, я рядом. Мелодичный голос старшего Брагинского всегда действовал успокаивающе. Иван крепче прижался и расслабленно выдохнул, рядом с братом боль и печаль немного отступали. Олег мягко поглаживал Ваню по спине, зная, еще с детства, что брат от этого успокаивается. Ему было безумно жаль Ивана и очень стыдно за все, что произошло, поэтому сейчас он сосредоточил все свое внимание на семье, надеясь, что сможет помочь. — Я выйду на воздух, голова кружится. — Прошептал Иван ему на ухо и отстранился, — Здесь очень душно. Олег вздохнул и, тепло улыбнувшись, кивнул. Иван взял телефон и ушел, хотел посидеть в тишине, подумать, что ему делать дальше. — Что ты ему наговорил? — Олег накинулся на Джонса, — Ему и так тяжело. — Уже год прошел. — Отвел Альфред, смотря на Ивана через окно, — А он не меняется. — Я очень благодарен тебе, что помог мне его вернуть, но еще раз доведешь моего брата до слез — пожалеешь. Альфред вздрогнул от гнева в голосе Олега и повернулся. Брагинский едва держал себя в руках, это можно было легко заметить. Олег вообще сильно изменился, как перестал принимать наркотики. Он стал очень серьёзным, но при этом в нем бурлила бешеная энергия, благодаря чему он мог взять заботы о семье на себя, позволяя Ивану немного отойти от последних событий. Он чуть ли не за руку везде его водил, особенно первые пару месяцев, ожидая какую-нибудь подлость от Людвига. Вина за произошедшее вылилась в чрезмерную заботу. — Я не хотел этого. Просто у самого нервы сдают. — Альфред вздохнул, — Я ведь люблю его. Олег тоже вздохнул, но ничего не сказал. Раньше он думал, что Джонс хорошо подходит его брату, но чем больше он за ними наблюдал, тем быстрее понимал, что не выйдет из них хорошей пары. Иван очень раним, ему нужна сейчас поддержка и понимание, но Альфред ведет себя довольно эгоистично. В этом они похожи с Мэттом. Он тоже был эгоистом. Младший Джонс принимал ухаживания, они даже спали, но не больше. Никаких отношений, никаких чувств, но Мэтт этого не скрывал, рассказал обо всем и попросил не торопиться с серьёзными чувствами, говорил, что любовь — это, прежде всего, работа, в которой оба должны отдавать и получать одинаково, что на пустом месте такое чувство не возникнет, его нужно терпеливо строить… Он много чего говорил, знал, как повлиять на чувства и эмоции. Но Олег принял это, решил, что для него это неплохой вариант до тех пор, пока не разберётся со всеми проблемами. — Не хочу казаться грубым, но… Ваня тебя не любит. — Решительно произнес Олег, — Переключись на кого-нибудь другого. Я больше, чем уверен, что в твоем отделе есть те, кому ты нравишься. — Наверное, ты прав. — Ухмыльнулся Джонс, но в глазах боль смешалась с гневом, — Но я так просто отступать не намерен! Альфред ушел, громко хлопнув дверью, но Брагинский знал, что поступил правильно, сказал всю правду. Так и Ивану полегчает, и Джонс со временем поймёт, что нужно оставить бессмысленные попытки. В это время Ваня неспешно брел по улицам. Солнце нещадно палило, поэтому людей на улицах было мало. Все прятались от дикой жары. Но один человек, словно тень, следовал за ничего не подозревающим Иваном.