Жестокий мир?

Иван сел на лавочку около детской площадки. Детишек сегодня было мало, все прятались от жары. Только один мальчик, на вид лет шести, копался в песочнице. Ваня улыбнулся. Хорошо быть ребёнком. Никаких забот, всегда рядом любящие родители, друзья, а для счастья так мало надо. Зажмурившись, Брагинский стер слезы. Как же ему не хватало матери и отца, родного отца, который умер незадолго до рождения Коли. Тогда Ваня не знал, что такое рак и почему мама так плачет, но, потом, стоя у могилы отца, он понял его слова о том, что есть такое, от чего нельзя сбежать, как бы ты не старался, потому что судьба уже все решила. Иван достал телефон и вздохнул. Он сомневался, но… сколько это еще может продолжаться? Жизнь с каждым днем становилась все более неприятной, люди вокруг — раздражающими, и лишь одиночество было спокойным, хоть и мрачным. Собравшись с силами, Ваня набрал номер Людвига. Он ответил практически сразу. — Иван? Голос холодный, но лишь на первый взгляд. Брагинский хорошо уловил нотки радости. — Привет. — Ваня улыбнулся, — Не против, что я звоню? Людвиг был растерян. Он и не надеялся, что снова услышит этот журчащий, словно весенний ручеёк, голос. — Э-э… нет, конечно, нет. Ты в порядке? — Не уверен. — Прямо сказал русский, — Ты можешь приехать? Пожалуйста. Странное чувство, будто кто-то пристально наблюдает за тобой, заставило Ивана испуганно обернуться. Он осмотрелся по сторонам, но вокруг никого не было, даже ребенок ушел. Страх ледяной рукой сдавил его сердце. — Ты где сейчас? Иван продиктовал адрес и снова беспокойно огляделся. Но, к счастью, на площадке появилась группа детей, и наваждение мгновенно спало. — Черт. — Ругнулся Бальшмидт, — Я на другом конце города, по работе, сможешь меня подождать? Я постараюсь приехать побыстрее. — Я буду ждать. — Хорошо, до встречи. Бальшмидт смог приехать только ближе к вечеру. У Ивана дыхание сорвалось, когда он увидел машину немца, а сердце сбилось с ритма настолько, что в груди заболело и дышать стало совсем невозможно. Вцепившись руками в лавочку, Брагинский постарался совладать со своими эмоции, но получалось плохо. Ваня чувствовал, что покраснел до кончиков ушей, а ноги настолько ослабли, что он бы рухнул на землю, если бы не сидел. Людвиг вышел из машины и обвел глазами площадку. Встретившись взглядом с Ваней, он замер. Бальшмидт не мог описать своих чувств. Он думал, что за год смог вырвать из себя любовь, однако, это было не так. Как бы Людвиг себя не убеждал в обратном, но он перестал быть прежним. Да, он вел себя как раньше, но уже не чувствовал адреналина и удовольствия, что были когда-то давно. А вот злость… Злость он ощущал постоянно и еще более ужасную, чем раньше. Это настолько выматывало, что никто не смог бы помочь снять это напряжение. В итоге все это привело к тому, что Бальшмидт замкнулся. Ему уже никто не был нужен последние пару месяцев, развлекаться больше не хотелось, хотя Гилберта он убеждал в обратном. Брат и так сильно беспокоился, а узнай он о настоящем подавленном состоянии Людвига, переживал бы еще сильнее. Отогнав мысли, Бальшмидт подошел к Ивану. — Привет. — Русский улыбнулся и поднял на него свои прекрасные глаза, — Я скучал. — Ваня… — Людвиг присел рядом, — Я… ты… В голове было ужасно пусто. Он знал, что нужно сказать, но не мог. Давно все решил, только вот увидев Ивана, уже не был уверен, что принял правильное решение. Ваня слишком сильно влиял на него, сам того не осознавая. — Послушай. — Брагинский выдохнул и быстро заговорил, — Я знаю, что ты со мной делал, а еще я знаю, что мне сейчас плевать на это. Пускай меня называют психом, больным, несчастной запуганной жертвой… Мне все равно! Я видел и твою хорошую сторону, и… — Ты хочешь вернуться? — Людвиг нахмурился, — Иван, не нужно. Бальшмидт с трудом держал себя в руках. Да, он хотел вернуть Ваню, безумно хотел, но насколько хватит этого ранимого ребенка? Как скоро он снова захочет сбежать? Людвиг только перестал о нем думать, пусть и было ужасно плохо и больно, но все равно так было спокойнее, чем постоянно сдерживать свои желания и порывы, чтобы в один момент сорваться и навредить. — …Что? — Прошептал Брагинский. — Ты мне очень нужен, — Бальшмидт постарался улыбнуться, хотя сердце на части разрывалось, — но нет смысла что-то начинать, ты не сможешь, понимаешь? И я… не смогу. — Это не так! Мы справимся! — Иван вскочил с лавочки. — Прости, но нет. Ваня с недоверием глянул на немца. Он не мог принять эту информацию. Как же так?.. — Значит, я и правда сам придумал, что у тебя были чувства ко мне. Закрыв лицо ладонями, Брагинский застыл. Сейчас ему было еще хуже, чем прежде. Раньше он жил мечтами, что все будет нормально, пройдет немного времени и они будут вместе, обязательно будут, уйдет это чувство одиночества и стыда за все произошедшее, но Людвиг растоптал все его надежды. — Не веди себя как глупый ребенок. — Строго сказал немец, — Не говори ерунды. Просто так нам обоим будет проще. Легче всего было отгородиться от глупых чувств, жить, как раньше и не задумываться о том, что творишь, пусть и злоба росла с каждым днём — к ней немец привык, она была частью его самого. Так Людвиг думал до сегодняшнего дня. Но теперь, видя разбитого и потерянного Ивана, он снова чувствовал эту тупую ноющую боль в сердце и уже не был так уверен в том, что все будет хорошо. Хотя Гилберт убеждал его, что все так и должно быть, говорил, что Ване нужна забота и нежность, а он на это не способен. Но Людвиг был готов все это ему дать, только… Именно с Иваном Бальшмидт понял, что ему нравится сначала причинять боль, а потом жалеть, успокаивать. Этот контраст в собственном поведении казался странным, но давал нереальные ощущения. Но, как оказалось, это работало только с Ваней, с другими не вышло. Это и пугало. Людвиг прекрасно все понимал, но снова окунуться в омут их болезненных отношений было страшно, хоть и было там, помимо боли, и что-то светлое, что-то, что было таким непривычным для Бальшмидта, что он предпочёл трусливо сбежать от этого, вместо того, чтобы позволить себе, наконец, полюбить, перестать считать себя недостойным этого чувства монстром. — Если тебе нужна будет помощь — я никогда не откажу. — Осторожно произнес Бальшмидт, — Просто пойми, что… — Ты наигрался. — Прошептал Брагинский надломленным голосом, словно не слыша его, — Но я ведь не игрушка. — Перестань, прошу тебя. — Людвиг отвернулся от поникшей фигуры Ивана, чтобы хоть немного облегчить свою боль, — Я знаю, что поступаю правильно. Возможно, единственный раз в жизни. — Мне все равно. — Ваня резко дернулся. — Плевать, ясно? На все плевать! На тебя, на себя, на все!.. — Не делай глупостей. — Предупреждающе произнес Людвиг, — Не смей себе вред причинять. — Тебя мое благополучие больше не касается. — Язвительно сказал Брагинский, — Уезжай. — Я не хочу возобновлять отношения, но это не значит, что я хочу, чтобы с тобой что-то случилось! — Спасибо за заботу. — Сарказм в голосе больно резал по сердцу немца. — Идем, я отвезу тебя домой. — Бальшмидт кивнул в сторону машины, игнорируя злость Брагинского, — Время позднее. — Да что с тобой?! — Закричал Иван, не сумев больше держать себя в руках, — Отвергаешь меня, но пытаешься заботиться! Какого черта?! — Ты вообще слышишь, что я говорю?! Отношения мне не нужны, но чувства я не могу просто взять и вырвать, ясно?! — Выпалил Бальшмидт, — Ничего этого не должно было быть! Ты должен был стать для меня очередным развлечением, как и все остальные, но у меня появились чувства! У меня, понимаешь?! Это было непонятно, больно, страшно! Только, вот, я им все равно поддался, постарался все исправить, как умел, но видишь, что вышло? Я едва мог себя держать в руках, а ты это видел и боялся меня. Я не хочу, чтобы ты меня боялся, понимаешь? Только не ты! Я знаю, насколько я ужасен, но я хочу, чтобы ты принимал это как нечто обыденное, а не прятал от меня глаза, не дрожал от каждого резкого движения, вспоминая то, что я делал или думая о том, что я могу сделать. Я прошу невозможного, понимаю, но я не стану другим, мне нужно избавляться от той злости, что есть внутри меня, но, при этом, только ты вызываешь у меня хоть какое-то чувство нежности. И, как оказалось, она мне тоже очень нужна! Меня разрывают эти противоречия, поэтому я перестал тебя преследовать, понимаешь? Сердце Брагинского затрепетало от жалости. Они оба были сломлены. Пусть немец был виновен в том, что произошло с Иваном, но есть ли смысл сожалеть об этом? Он целый год сожалел — это только сильнее угнетало. Отец всегда говорил ему, что судьба сама все решает, ее остается только принять, смириться с ней. Теперь Брагинский точно знал, что им просто необходимо быть вместе. — Людвиг… — Протянул Ваня и сжал его руки, — Я все понимаю. — Сомневаюсь. — Бальшмидт нахмурился, — Ты ведь представить не можешь, что я хочу с тобой сделать прямо сейчас! Я бы тебя спрятал от всех, запер, чтобы ты был только моим, но… Людвиг опустил голову и быстро смахнул едва заметные слезинки. — …пусть все говорят, что я монстр, я этого и не отрицаю, я чудовище, но… — Голос дрогнул, — у меня есть понимание того, что ты заслуживаешь лучшего. — Людвиг, — Брагинский нежно обхватил его лицо горячими ладонями и стер слезы, — хватит называть себя монстром. Тебя просто сломали, так же, как и ты меня. И знаешь, я теперь тоже не вписываюсь в обычную жизнь, я чувствую себя лишним, не таким как все. Просто я не злюсь, как ты, а мучаюсь от этого и завидую тем, кто живет обычной жизнью. Я знаю, что в моем горе виноват ты, и ты это знаешь, так помоги мне? Я больше не хочу чувствовать себя изгоем, а без тебя это невозможно. Все вокруг меня жалеют, говорят, что я — жертва, что мне нужна помощь, но я не хочу снова ломать себя, сколько можно? Я просто знаю, что даже если буду работать с психологом, сидеть на таблетках, ничего хорошего не выйдет. Да, может я смогу быть с обычным человеком, но забуду ли я все, что было? Нет. Для этого нужно снова потерять память. Но я больше не хочу отказываться от своей судьбы, какой бы она не была, я принимаю ее и просто хочу, наконец, спокойствия, хочу принять себя. — Прости меня. — Срывающимся голосом произнес немец и крепко обнял Ивана, — Я бы хотел научиться любить тебя, чтобы нам было хорошо. — Ты уже почти научился. — Зашептал Брагинский, — Ты ведь не хотел отношений, чтобы мне не навредить, а что это как не любовь? Ты уже не такой эгоист, как рассказывал о себе. — Ты мне всю жизнь перевернул. — Отстранившись произнес Бальшмидт. — Как и ты мне. — Ваня едва заметно улыбнулся, — Не совершай ошибку — не отказывайся от меня. Людвиг заглянул в его глаза и понял, что это выше его сил. После всего, что Брагинский сказал, Бальшмидт не мог просто оставить его. Действительно, так глупо бегать от судьбы, какой бы она не была. — Хорошо, я… Договорить он не смог. Иван с испугом уставился ему за спину и вдруг оттолкнул в сторону. Раздался выстрел. Людвиг резко обернулся и увидел застывшую фигуру, держащую пистолет. Были сумерки и он не сумел рассмотреть нападавшего, но, судя по фигуре, это был мужчина. Дернувшись, он резко побежал в сторону домов и через несколько секунд скрылся из виду. Попытка покушения? Неудивительно, но почему только один выстрел? Болезненное осознание ударило в голову. Задрожав, он повернулся к Ване. Брагинский лежал на земле и не шевелился. Только кровь из раны на груди стремительно пропитывала его светлую футболку.