Жестокий мир?

Николай рассматривал вечерний пейзаж, проносящийся за стеклами автомобиля. Живописное место, красивое. Он любил такие места, любил природу и мог часами гулять по лесу, они с Гилбертом даже уезжали на несколько дней в национальный парк, жили в палатках. Это дни были самыми прекрасными в жизни Брагинского — природа, звездное небо и они наедине. Но он до сих пор не мог осознать мысль о том, что вскоре он будет жить вместе с Гилбертом в одном доме, как семья. Брагинский хотел этого, он искренне любил немца и был привязан к нему, но едва заметное разочарование почему-то поселилось в его груди. Может, не стоит спешить?.. — Долго еще ехать? — Спросил Коля, чтобы отвлечься от глупых мыслей. — Приехали. — Улыбнулся Бальшмидт и затормозил, — Пока что здесь ничего нет, просто участок земли, но я решил, что тебе будет интересно. — Конечно. — Кивнул Николай, выходя из машины и, оглядевшись, улыбнулся — Здесь очень красиво, я так люблю природу! — Я знаю. — Гилберт взял его за руку, — Поэтому выбрал этот участок. Участок земли стоял немного поодаль от других домов этого поселка. Сразу за ним начинался густой лес. На участке еще не убрали траву, среди которой расцветали полевые цветы, почти спящие в наступающих сумерках. Но еще чувствовался медовый запах этих цветов и трав, унося мысли далеко за пределы этого участка земли. Вздохнув, Коля упал на траву и уставился в темно-синее небо. Почему же так тоскливо?.. — Малыш, что такое? — Гилберт сел рядом и погладил его по спутанным волосам, — Я же вижу, что ты грустишь. — Я не знаю. — Брагинский слегка нахмурился, — Я очень тебя люблю, но почему-то сейчас мне так грустно. — Взрослую жизнь начинать всегда грустно. — Тихо ответил немец, — Ты уже не ребенок, а учитывая то, что ты пережил, ребенком ты и не был. Но просто знай, то, что я предложил тебе жить вместе, не значит, что ты должен отказаться от своих увлечений или желаний, я не требую от тебя взрослеть, понимаешь? — Я все равно должен повзрослеть. — Дрогнувшим голосом произнес парень, — Разве есть выбор? А наши отношения и твое предложение лишь ускоряют это. — Ты всегда можешь уйти. — Едва слышно сказал Бальшмидт. Фраза далась с большим трудом, но Гилберт знал, что должен это сказать. Хуже того, что Коля может уйти, была лишь мысль о том, что Бальшмидт постарается удерживать его любыми способами, а значит и причинять боль. — Ты бы так просто отпустил меня? — Удивленно произнес Брагинский. — Как бы мне не было больно, — Гилберт погладил его по щеке, — тебя я удерживать не стану. Николай считал себя ребенком, чувствовал, что застрял в возрасте лет четырнадцати и никак не может выбраться. Коля понимал, что это может ему навредить, решения порой он принимал импульсивно и не хотел из-за этого потерять человека, которого он действительно любил. Только вот эти слова отдались такой обидой, что держать себя в руках стало просто невозможно, Коля и сам не понял, почему на него накатила такая злость. — Вот, значит, как? — Николай резко сел и с обидой глянул на удивленного Гилберта, — Просто отпустишь? И что это за любовь? Любимых не отпускают! Может, мне тогда просто встать и уйти, раз ты так легко к этому относишься?! Вскочив, он хотел бежать в сторону леса, но сильные руки остановили его. — Отпусти! — Коля дернулся, — Тебе нет никакого дела до того, уйду я или останусь! — Ненормальный! — Гилберт развернул его лицом к себе, — Ты что говоришь такое? Вместо ответа он получил пощечину, не сильную, было ясно, что Коля пытался избежать этого в последний момент, но не смог. Повисла тишина, даже редкое пение птиц и стрекотание насекомых в траве, казалось, исчезло. — П-прости. — Прошептал напуганный Николай. Все его сомнения и страхи по поводу совместной жизни вылились в этот неприятный поступок. Слишком много он думал об этом, слишком сильно нервничал. Гилберт прикрыл глаза, мысленно призывая себя успокоиться и не усугубить ситуацию, но получалось откровенно плохо. — А чего бы ты хотел? — Медленно произнес немец, — Я вполне в состоянии не отпускать тебя, даже если ты будешь умолять об этом, но будешь ли ты любить меня, если я так поступлю? Ты будешь меня бояться. — Не дай мне совершить ошибку, Гилберт. — Дрожащим голоском произнес напуганный парень, — Не дай уйти от тебя, не дай испугаться чего-то действительно серьезного. — Я понимаю, что ты немного напуган, но зачем себя так вести? Я ведь люблю тебя. — Обида в словах Бальшмидта взяла верх, впервые за их отношения. Брагинский и сам не понял, что с ним сейчас было. А ведь это был банальный страх, что так мало он видел, так мало пробовал нового, но уже идет на такой серьезный шаг в столь юном возрасте. — Гилберт, я… Зазвонил телефон. Бальшмидт жестом остановил речь Николая, звонил Людвиг, а значит, что-то произошло. Раздраженно выдохнув и потерев саднящую скулу, он ответил на звонок, чуть отойдя в сторону. Коля неотрывно следил за движениями немца, глотая слезы. Он осознавал, что сделал больно любимому человеку и корил себя за импульсивность и детскую глупость, но потом его сознание уцепилось за обрывки фраз. — …зажми рану, Людвиг!.. Черт!.. В клинику срочно!.. Твою мать, Людвиг, во что ты снова вляпался?! Ничего не понимая Брагинский подошел ближе, хотел услышать весь разговор, но Гилберт уже убрал телефон. — Что случилось? — Сипло протянул Коля, вытерев слезы. Бальшмидт обернулся и его сердце пропустило удар от жалости, а злость испарилась. — Малыш, подойти ко мне. — Осторожно произнес он. Николай вздрогнул и медленно, словно с опаской, подошел к немцу. Гилберт сжал его ладони. — Прости! — Выпалил Николай, не сдержавшись, — Я такой дурак!.. Я ведь просто… Я испугался! Но я очень тебя люблю, прости… — Тише, малыш. — Нежно произнес Бальшмидт, — Это все ерунда. Я тоже тебя очень люблю, и я рядом, слышишь? Я с тобой. А эту ситуацию мы забудем. — Я хочу жить с тобой, очень хочу, — Слезы градом покатились по бледному лицу, — Ты мне веришь? — Конечно, верю. — Немец с трудом улыбнулся и крепко обнял рыдающего парня, — Ты подросток, импульсивность — это нормально, я был точно таким же. А теперь успокаивайся. Когда рыдания утихли, Бальшмидт собрался с силами и посильнее сжал парня. Он не знал, как о таком можно сказать. Коля так привязан к Ивану, эта новость просто уничтожит его. — Мне сейчас Людвиг звонил… — И что? — Прошептал Коля. — Они были с Ваней и… — Гилберт выдохнул, — Кто-то…кто-то стрелял в твоего брата. Несколько секунд молчания, но потом немец почувствовал, как резко задрожал Николай. — Что?! Нет! Он жив?! Скажи, что он жив! — Бился Коля в его объятиях. — Людвиг везет его в больницу, ему помогут, я обещаю. — Надо тоже ехать! Надо.ехать… Бальшмидт почувствовал, что Коля теряет сознание и, подхватив его на руки, поспешил к машине. Он мог лишь надеяться, что все будет хорошо.

***

— Мэтт, ты в порядке? Джонс перевел задумчивый взгляд от окна на тепло улыбающегося Олега. — Я не слышал, как ты вошел. — Произнес доктор и снова устремил взгляд на сумеречную улицу. — Что с тобой? — Брагинский подошел ближе и обнял его со спины, — Что-то случилось? — Альфред и Ваня окончательно разругались? — …да. — Тихо произнес Олег, — Он уже тебе все рассказал? — Брат забежал домой несколько часов назад, просидел в комнате около часа и снова убежал. Молча. Это на него не похоже. Вдруг что-то случится? — Перестань. — Брагинский нахмурился, — Он взрослый человек и сможет пережить отказ спокойно. — А ты бы смог? — Мэттью выдохнул. — Интересный вопрос. — Олег развернул Джонса к себе лицом, — Только вот я отказы терплю гораздо чаще, чем твой братец. — На что ты намекаешь? — Мэтт легонько оттолкнул его от себя. — Это не намек. — Брагинский сжал его плечи и заглянул в глаза, — Ты меня не любишь. — Мы об этом уже говорили. — Спокойно ответил Джонс, — Я ничего от тебя не скрывал. — Ты профессиональный мозгоправ. — Ядовито произнес Олег, — Только вот мне это надоело, я хочу нормальных отношений, а не банального секса. — Ты любишь меня? — Ни один мускул не дрогнул на лице Мэтта, — Не уверен, что это так. Если разобрать первопричины… — Замолчи! — Брагинский неожиданно повысил голос, — Устраиваешь из каждого разговора долбанный сеанс психотерапии! Я чувствую себя ненормальным, понимаешь ты это? — Успокойся. — Джонс мягко сжал его плечо, — Сейчас не лучшее время для разговора, тебе нужно прийти в себя. Мэтт не хотел отношений, но и сказать об этом прямо не мог, привык, что Олег всегда рядом, когда ему это нужно. Джонс понимал, что это эгоистичное поведение, но менять комфортную жизнь на что-то иное он не собирался. Порой Джонс думал, что он и сам немного психопат, неспособный на любовь, но потом прислушивался к голосу разума, который был с этим не согласен, ведь Мэтт искренне делал что-то хорошее и к людям относился с добротой, рад был всегда помочь, но вот любовь…она не приходила. — Я для тебя был просто интересным экспериментом. — Олег печально ухмыльнулся, — И как, начал уже писать книгу? — Твой сарказм не уместен. — Да выключи ты в себе этого доктора! — Брагинский резко прижал его к стене, — Хватит надо мной издеваться! Я люблю тебя, ясно?! Чертов эгоист! Смотря в глаза русского, такие красивые, единственное, что он любил в Олеге, Мэттью понял, что нельзя просто оставить все так, как есть. — Прости, но я тебя не люблю. — Думаешь, я этого не знал? — Брагинский засмеялся, пытаясь скрыть боль, — Ты, как и все психологи, говоришь очевидные вещи. Я просто думал, что ты раскроешься со временем, но, что бы я не делал, ты всегда держал дистанцию, ты использовал меня. — Я тебя не использовал, сказал, все, как оно было, и ты на это был согласен. — Да, был! Просто, как дурак, надеялся на лучшее. Олег отпустил его и сел за стол, уставившись в стену. Говорить больше было нечего. Мэтт вздохнул, и его взгляд упал на вазу с цветами. Темно-бордовые розы уже засохли, но красоты своей не потеряли. Это подарок Олега. Джонс и сам не знал, почему их не убирает, ему нравилось смотреть на это напоминание того, что кто-то его любит. Улыбнувшись своим необычным мыслям Мэтт осторожно коснулся засохшей розы. — Я не знаю, почему я не могу полюбить. Меня всегда другое интересовало, — Осторожно заговорил он, поглаживая мертвые цветы, — учеба, работа. Я был влюблен в свою профессию. — Я ведь не против. Люби своей дело, занимайся им, но зачем жертвовать своим счастьем, зачем поступать эгоистично? — Хмуро произнес Брагинский. — Знаешь, почему люди идут в психологию? — Джонс зажал в руках розу, покрошив засохшие лепестки, — Я хотел в себе разобраться в первую очередь. Почему мне интересно то, что другим неинтересно? Почему я не могу ни с кем подружиться? Почему люди не хотят быть рядом? Я знаю, что я другой, но это не то отличие, которым ты гордишься, это что-то такое, что надо скрывать и прятать. Джонс замолчал, почувствовав на своей талии холодные руки. — Ну вот, сломал цветок. — Произнес Олег и разжал его кулак, — Мне всегда льстило, что ты хранишь этот несчастный засохший букетик. Ты знаешь, что я срезал эти розы у одной милой старушки? — Что? — Мэтт невольно улыбнулся, — Это ужасно. — Я взял несколько штук, у нее их было много. А вот у меня совсем не было денег тогда, я ведь еще только-только завязал с наркотиками, но мне хотелось подарить тебе что-то. — Это очень мило. — Мягко ответил Джонс. — Я знаю, что ты не такой как все, неважно, в хорошем или плохом смысле, — Олег крепче прижал его к себе, — тебе просто стоит позволить себе любить. — Я видел к чему любовь приводит. — Мэттью едва ощутимо вздрогнул, — Отчаяние, ненависть, попытки убить себя — мои пациенты, в большинстве случаев, страдали из-за своих чувств. — Тебя это напугало? — Да, думаю, да. — Неуверенно протянул доктор дрожащим голосом. — К тебе ведь приходили только несчастные, а сколько на свете счастливых людей? — Я бы мог поспорить с тоб… Нежный поцелуй прервал очередную тираду доктора. Олег просто не знал, как еще доказать Мэтту, что любовь — это прекрасное чувство, несмотря на то, какие беды она может принести. Неважно, что говорит Джонс, будто бы не любит и все остальное, неважно, что сам Олег считает себя не более, чем экспериментом, это все глупости. В глубине души Брагинский знал, что только рядом с Мэттом будет счастлив. Он словно не замечал других людей, они были как размытые силуэты, почти бесформенные, не имеющие содержания, но только не Мэттью. — Знаешь, — Мэтт резко отстранился, — возьмем небольшой перерыв, в одиночестве я точно смогу понять, что происходит у меня внутри. — Как скажешь. — Холодно произнес Олег и резко выпустил его из объятий. Парни замолчали, каждый думал о чем-то своем, пытаясь разобраться с тем, что происходит между ними. Они понимали, что легких отношений не бывает, главное — хотеть быть рядом, тогда трудности будут преодолеваться немного легче и отношение к проблемам будет совершенно иное, нежели, когда отсутствует искренне и сильное желание быть рядом. Тишину нарушил зазвонивший телефон Олега. — Коля? Мэтт напрягся, услышав крики в трубке, он не мог разобрать слова, но понимал, что речь почти истерическая. — Что?!

***

Первыми в больницу приехали Коля и Гилберт, там они встретились с Людвигом. Младший Бальшмидт нервно расхаживал по коридору около операционной. Лицо его было бледным, а взгляд словно отсутствовал, лишь изредка цепляясь за окровавленные руки. Николай, увидев кровь, застыл, беззвучно заплакав. — Что случилось? — Гилберт кинулся к брату, — Кто это был? — Я не знаю. — Прохрипел Людвиг, даже не глянув на него, — Я спиной стоял, а Ваня… Ваня толкнул меня…а потом выстрел… Боже, у меня вся машина в его крови. — Эй, посмотри на меня! — Рыкнул старший Бальшмидт и тряхнул его, схватив за плечи, — Это могли быть твои конкуренты? Кто-то знал о том, что ты чувствуешь к Ивану? — Конечно, нет. — Людвиг снова глянул на свои руки, немного помолчал, — Гилберт, он умрет? — Он не умрет! — Истерично воскликнул Николай, — Не смей так говорить! — Так, Людвиг, иди смой кровь, — Гилберт тяжело вздохнул, — И чтоб без глупостей, ты понял? Младший Бальшмидт рассеянно кивнул и пошел к туалету. Хирурги сказали, что шансов практически нет, пуля задела артерию, слишком много крови потерял. Людвиг всхлипнул и привалился к стене. Он не мог потерять Ваню, просто не мог, тогда и ему жить не за чем. Дорога до больницы казалась вечной. Он нарушил все мыслимые и немыслимые правила, пытаясь ехать быстро, чтобы не терять драгоценные минуты и при этом стараясь зажимать рану, но вышло плохо, кровь текла, как показалось немцу, очень быстро и это просто невозможно было остановить. В голове, раз за разом, проносились эти жуткие минуты в дороге, каждая из которой могла быть последней. — Ты не можешь умереть, не можешь… — Шептал Бальшмидт, прижимая часть пиджака к ране, — Ваня, ты только держись… Вдруг раздался хриплый кашель, напугав почти доведенного до истерики немца. — Людвиг?.. — Едва слышно прохрипел Иван, приоткрыв глаза. — Ванечка? — Бальшмидт не смог сдержать улыбки, — Ты очнулся!.. Все будет хорошо, я отвезу тебя в больницу, не волнуйся. Из груди Брагинского вырвался пугающий булькающий звук, а изо рта полилась кровь. — Нет… Нет, нет, нет!.. — Людвиг сильнее нажал на рану. — Больно… — Захрипел Ваня, — Так…больно… И снова эти булькающие хрипы, рвущиеся из груди при каждом слабом вздохе. Бальшмидт понял — задето легкое и Ивану трудно дышать. Паника захлестнула его, впервые за долгое время он был так растерян и напуган. — Людвиг?.. — Молчи, Ваня. — Шепнул он, — Молчи. — Я люблю тебя. — Тихо сказал Брагинский и едва заметно улыбнулся, впрочем, почти сразу скривившись от боли. Снова кашель и струйка крови, стекающая изо рта по бледной коже. — Прошу тебя, не разговаривай, не трать силы. — Едва не взмолился немец, — Я…я тоже тебя…я…. Боковым зрением Людвиг заметил, что Иван перевел на него мутный взгляд и в этом взгляде промелькнули удивление и надежда. — Я тоже тебя люблю, Ваня. — На одном дыхании выпалил Бальшмидт. — Правда? — С трудом прошептал Иван, — Я…теперь мне спокойно…прощай, Людвиг. — Что?! Не смей прощаться! — Закричал немец, но Ваня уже потерял сознание. Отгоняя от себя страшные воспоминания Бальшмидт съехал по стене и сел на пол, вцепившись в волосы. Он не мог потерять Ивана, только не сейчас. Рыдания рвались из горла, но на это не было сил, лишь холодный пол больницы немного приводил его в чувство, возвращая в эту ужасающую реальность. В это же время Гилберт пытался успокоить Николая, который едва стоял на ногах от шока. Он отвел напуганного подростка к небольшому диванчику и крепко обнял, стараясь хоть немного успокоить. Бальшмидт не мог смотреть на то, как страдает Брагинский, сам едва справлялся с едкой горечью в сердце. — Я не смогу пережить его смерть, Гилберт, — Шептал Коля, вцепившись в рубашку Бальшмидта, — Сначала родители, теперь Ваня… Знаешь, я даже ни разу не был на могилах матери и отчима. — Почему? — Мягко поинтересовался немец. — Проще делать вид, что их никогда не было, чем приходить на могилы и понимать, что они действительно просто погибли. Мне стыдно, но я не могу, понимаешь?.. — Конечно, понимаю, — Гилберт уткнулся носом ему в макушку и сжал холодную ладонь, — Может, я сделаю тебе укол? Ты поспишь и немного успокоишься. — Нет, я хочу знать, что Ваня жив. Если он умрет… — Все, малыш, успокойся, пожалуйста, не нужно так говорить. — Прости меня. — Промямлил парень, крепче прижавшись к сильному телу, — Я тебе больно сделал, а ты мне так помогаешь. — Перестань. Я люблю тебя и всегда буду рядом, а все остальное неважно. — Что происходит?! Злой и удивленный голос Олега заставил Николая подскочить от испуга. Гилберт нахмурился и поднялся с диванчика. Позади стояли Брагинский и Мэттью, оба были в шоке от увиденного. — Ты что творишь, урод?! — Олег едва ли не кинулся на Бальшмидта, но Мэтт удержал его, — Извращенец, он же еще ребенок! — Не трогай его! — Коля встал между ним и Гилбертом, — Я сам этого захотел! Я люблю его! — Что?! — Старший Брагинский побагровел от ярости, — Он тебе в отцы годится, ты в своём уме?! Что он тебе наговорил?! Говорил, что любит, денег обещал? Что он сказал?! — Успокойся! — Гилберт завел Колю себе за спину, — Я люблю твоего брата, уже давно, и я клянусь, что не желаю ему зла. — Оставь его в покое или я убью тебя. — Прошипел Олег и дернулся, освобождаясь от хватки Мэтта. — Что ты такое говоришь? — Со слезами протянул Николай, — Боже… Он пошатнулся, пытаясь справится с внезапным головокружением. Гилберт подхватил его и усадил на диван. — Сейчас принесу успокоительные, присмотрите за ним. Но в этот момент распахнулись двери операционной и оттуда вышел хирург. Все замерли, уставившись на доктора, но тот не спешил подходить к ним, отдавая какие-то указания медсестрам. Наконец, доктор обратил на них свое внимание. — Здравствуйте, доктор Бальшмидт, — Хирург кивнул Гилберту, сидящему рядом с едва пришедшим в себя Колей. — Мой брат жив? — Олег с надеждой уставился на мужчину. Мэтт сжал его ладонь, боясь услышать самое ужасное. Брагинский, в ответ, вцепился в его руку, словно утопающий в спасательный круг. — Да, жив, но…пуля задела легкое, очень большая кровопотеря и, главное, когда вашего брата привезли, наступила клиническая смерть, нам едва удалось запустить его сердце, а после этого он впал в кому. — Доктор на секунду замолчал, — Я не могу вам обещать, что он выживет, шансов практически нет, его состояние крайне нестабильное. Мне очень жаль, мы сделали все, что смогли. Кивнув Гилберту он ушел. Олег закрыл лицо ладонями и, не устояв на ногах, рухнул рядом с Колей. Николай придвинулся ближе и обнял брата. Старший Брагинский в ответ прижал его к себе и погладил по голове. — Все будет хорошо, — Зашептал он, — Ваня обязательно выживет, он сильный. — Откуда ты можешь это знать?! — Истерично воскликнул Николай и вдруг резко вскочил, — Родители не выжили, так с чего же он поправится? Ты слышал доктора, Ваня уже практически мертв! Замолчав, он бросился бежать. Гилберт побежал следом. Олег тоже было вскочил, но Мэтт остановил его, усадив на диван. — Не нужно, ты не в себе. — Это моя вина. — Вдруг сказал Брагинский, — Это из-за меня брат умирает. — Ты ни в чем не виноват, — Джонс обнял его, — а того, кто это сделал, мы найдем, я уверен, Альфред поможет. — Я знаю, кто это сделал.