Русская фея

Сталкиваться с хоккеистами Юре приходилось довольно опосредованно: тренировки в Ледовом у них не пересекались по времени, и только иногда к фигуристам шатались парами-тройками новички, чтобы поглазеть на Милку. Или её очередной бойфренд, но в обоих случаях интерес вызывала исключительно женская часть коллектива. На Олимпиаде же Юра оказался впервые и даже не думал, что придётся жить бок о бок с хоккеистами. — Эй, малыш, а ты у нас кто? — крикнул Юре один из вывалившихся из лифта верзил. Мгновенно вскипая, Юра злобно уставился на подходящих к нему четырех парней. Здоровых и небритых, с большими сумками со снарягой на плечах. В таких можно трупы выносить — никто не заметит. Хоккеисты сразу заполнили собой всё пространство. И по сравнению с ними Юра действительно выглядел малышом. — О, Серый, да я про него в инете читал, это наша «Русская фея», — пихнул первого в бок самый высокий и щербато улыбнулся. — Патлы, ноги… И правда же фея! — Так это девчонка, что ли, я не понял? — Да не, пацан, вроде. Одним словом — фигурист. Спорт настоящих мужчин — хоккей, здесь никого не попутаешь. — Настоящие — это которые вчетвером зажимают в углу одного противника, раза в два меньше по габаритам? — процедил Юра сквозь зубы, сжимая кулак на сумке с коньками. — Ебал я таких мужчин. — Мелкий, ты что, самоубийца? — опешили хоккеисты. — Или двинутый на всю голову? — Если вы приехали позорить свою страну и наносить вред гордости мирового фигурного катания, то — да, — из соседнего лифта вышел не дождавшийся Юру внизу Отабек, протиснулся мимо хоккеистов и встал с ним плечом к плечу. Такой же невысокий и злой. И хоть говорил он ровно и спокойно — как всегда, — Юра видел: Отабек в бешенстве. Тёмные раскосые глаза метали молнии, на острых скулах ходили желваки, откинутая назад чёлка вкупе с бритыми висками навевала ассоциации с самураями на тропе войны. — Ещё один эльф. — Только казахский. — Я Чёрный плащ, — со своей фирменной серьёзной миной сказал Отабек и выпятил грудь в жёлто-голубой олимпийке. — Кто? — обалдело моргнул тот, кого сокомандники назвали Серым. — Ужас, летящий на крыльях ночи, — дёрнул уголком рта Юра, глядя на возвышающихся над ними хоккеистов, и заржал в голос, уткнувшись лбом Отабеку в плечо. — Да они, похоже, головой бьются чаще, чем наши тафгаи. Хоккеисты махнули рукой и зашагали к своей квартире, а Юра не мог перестать ржать над шуткой, понятной, как обычно и бывало, только им с Отабеком. Недавно, разговаривая по «Скайпу» насчёт всей этой херни с прозвищами, Юра зацепился за «Героя Казахстана» и начал фантазировать, каким супергероем стал бы Отабек. Как они дошли до селезня в чёрном плаще и широкополой шляпе, он уже не помнил, но сейчас готов был расцеловать Отабека за этот бред. — А ты точно бессмертный, раз сунулся меня от этих защищать, — отсмеявшись, улыбнулся Юра. — Они ж здоровые как быки, а я за языком не слежу и буквально напрашиваюсь на удаление пары зубов. — Казахские эльфы все бессмертные, — пожал плечами Отабек. — Ты что, не знал? Хотя они нам ничего бы не сделали, не совсем же без мозгов. — Читать умеют, — кивнул Юра, признавая правоту. — И ты всё правильно сказал: нет чести возвышаться за счёт слабых. Ты не слабый, но их было четверо. — Я бы им сумкой с коньками навалял, — улыбнулся Юра и, взяв Отабека за рукав, потащил к лифту. — Ладно, погнали, а то дядь Яша доделает то, на что эти не решились. Всё же хорошо, что Отабек вовремя появился, скандал из серии «на Олимпиаде в Корее юный фигурист полез в драку с толпой хоккеистов из сборной своей же страны» Россия вряд ли бы пережила. *** Перед началом командного этапа Юру затаскали по журналистам. Словосочетание «Русская фея» прозвучало за это время столько раз, что ещё несколько, и их бы дисквалифицировали, несмотря на чистые пробы. Да и вопросы, надо сказать, из года в год оригинальностью не отличались. Про программу, смелую музыку, физическую форму. А в преддверии Юриного восемнадцатилетия появился один новый. — Бека, они меня достали, — жаловался Юра накануне произвольной командного этапа, чтобы отвлечься от нервяка разговорами. Короткую катал Виктор и сделал это почти идеально. Почти — потому что Джей-Джей обошёл его на три балла. Юра ему такой подарок делать не собирался. — У Юрия Плисецкого нет девушки. Это подозрительно, чёрт возьми, бла-бла-бла. Наша личная жизнь — это каток. Они что, думают, медали просто так падают и сами на шею вешаются? Это же не Кацудон после банкета. И вообще, у меня есть дед, ты и лёд, мне больше ничего не надо, — сердито фыркнул он и по странному взгляду Отабека понял, что сказал что-то не то. Лёд. Юра назвал его третьим. Первым понятно кого. А вот вторым — того, кто действительно занял ступеньку, близкую к безусловной любви к деду. Лёд — его смысл, а Отабек — воздух последних лет. Как Юра раньше без него справлялся, как дышал, как жил — даже не представлял теперь. Но когда-нибудь у Отабека появится кто-то, помимо Юры и катка. И что в этом случае делать, Юра не представлял тоже. — Тебе ещё нужны кот и Фельцман с Барановской, иначе ты будешь нервный и без программы. — Нервный с программой я, знаешь ли, тоже не сахар. А Пётька не так уж классно снимает стресс, больше как-то кожу с рук.. Знаешь средства, кроме кототерапии? — Знаю, — кивнул Отабек и отвёл взгляд. Юра мог бы поставить на кон свои леопардовые кроссовки, что тот смутился. — Дрочка, что ли? — хмыкнул он. — Или секс? Да ладно тебе, если у меня его не было, это не значит, что я буду краснеть от одного слова. Хотя я думал, ты предложишь что-то в стиле Отабека. — Это что, например? Ромашковый чай? Юр, мне двадцать один, — Отабек насмешливо выгнул бровь и едва заметно улыбнулся. — Да понял я, — буркнул Юра, вот теперь точно заливаясь краской. — Просто я как-то не думал о тебе в таком ключе. Но после этого разговора начал. Этой же ночью, накануне произвольной, Юре приснился блестящий от пота Отабек в объятьях длинноногой загорелой брюнетки. Все мышцы его крепкого спортивного тела красиво проступали под смуглой кожей, отросшие в этом сезоне волосы на макушке тяжелыми прядями падали ему на лицо и только усиливали контраст с бритыми висками и затылком. Пальцы впивались в мягкую кожу бёдер девчонки. «Давай! Ещё! Глубже!» — кричала она, и Отабек увеличивал скорость. Проснулся Юра с таким стояком, что пулей вылетел в душ, будто и не любил понежиться в кровати с утра. А когда, выйдя на лёд, услышал от Отабека знакомое «Давай!», почувствовал, как покрывается красными пятнами. Но для пошлых мыслей найдётся более удачное время, притормозите, проклятые. Вздохнув и встав в стойку, он отключил все лишние переживания и на удивление легко отдался своей программе с тем жаром и страстью, что требовала от него Барановская. Что рвались выплеснуться наружу. И пусть это очень походило на эмоциональный эксгибиционизм, Юра в нём нуждался. «Профдеформация», — закатил бы глаза Фельцман и, наверное, оказался бы прав. «Симптомчики», — сказали бы люди в белых халатах. А Юра бы показал им средний палец. Он и сам понимал, что фигуристы — тот ещё народ с придурью и со своими законами жизни. Но иначе попросту не умел. Сегодня на него не снизошло озарение, как тогда, во время финального проката Агапэ, он просто находился на своём месте и катал так, как чувствовал: будто он может ходить по воде. Не просто ходить — бежать, взмывая надо льдом на четверных, не чувствуя земного притяжения, ощущать во время дорожек себя всемогущим, гнуть спину в бильман так, словно кости и мышцы из мягкого пластилина. Юру так питала музыка, что он на ходу усложнял элементы, прыгал с поднятыми руками и будто бы искрил энергией. Do you believe that you can walk on water? Do you believe that you can win this fight tonight? Барановская, ещё перед началом сезона, не оценила композицию, сказав, что она «не фигурная, где здесь музыкальность?» Это какая-то какофония звуков. И вообще подойдёт разве что для показательной, если Юра так уж хочет под неё откатать. Но он попросил звукооператора включить желанный трек на весь Ледовый и, упрямо стиснув зубы, вышел на лёд, чтобы начать выигрывать эту войну ещё на этапе планирования. — Она чемпионская, — едва отдышавшись после импровизированного проката, сказал тогда Юра. — Мне не нравится, не мой профиль, но вам идёт, — задумчиво кивнула Барановская. — Будем работать. Вот Юра и работал на олимпийском льду: быстро, энергично, страстно. Веря, что он может всё, и тем не менее, отдавая себя на растерзание публики и судий. В КиК взмыленный Юра, прижатый по бокам довольным Фельцманом и привычно отстранённой Барановской, тяжело дышал и сжимал в руках плюшевого кота. В голове царило блаженное ничто, и даже оценки в данное мгновение — короткое, как петербургское зимнее солнце, — не играли роли. Он выложился на сто двадцать процентов и испытывал чувство сродни послеоргазменной сытой удовлетворённости. — Мировой рекорд, Юрий, — буднично сказала Барановская, но такая редкая нотка гордости всё-таки проскользнула в её интонации. Юра шало улыбнулся и помахал котом в камеру. Вот так, детка, катают у нас в стране Волдеморта — стране, которую нельзя называть! Выступающий следующим Джей-Джей довольствовался вторым местом, как Юра и предрекал. Если нагнул Никифорова в короткой, это не значит, что Плисецкого получил в подарок на произвольной. Самомнение — оно такое, тянет задницу на лёд. Милка в женской одиночке порвала всех, зарядившись Юриным рекордом. Танцоры тоже отжигали, как в последний раз, а парники отлично отработали накануне, поэтому в конце командных соревнований все они стояли на верхней ступеньке. Под гимн Олимпиады Юра про себя пропевал правильные слова и позировал в камеру с бешеным оскалом и заслуженной золотой медалью на груди. Омрачило награждение только появление допинг-инспектора. — Ну ещё бы, — раздражённо закатил глаза Юра. — Не все же лаборанты там мой член видели. — Юрка! — рыкнул Фельцман и виновато посмотрел на Барановскую. Та с невозмутимым видом махнула рукой в сторону стоящего у выхода инспектора, и Юра поплелся следом как был: в потном костюме и с медалью. — Согласен, — неожиданно поддержал его увязавшийся следом Виктор. — Ужасно же, что по правилам нельзя самому держать стаканчик для анализов. На прошлой Олимпиаде меня даже пытались сфоткать несколько раз, не удивлюсь, если всё же умудрились. — Фу, Витя, — скривился Юра, шагая за совершенно равнодушной Барановской и красным от злости Фельцманом. — Это ж где-то в сети твои звёздные дик-пики бродят? Блядь! — Не исключаю вероятность, — пожал плечами Виктор. — Только Юри не говори. Он расстроится. — Или начнёт гуглить! — Заткнулись, оба! — не выдержал всё-таки Фельцман. Виктор показательно закрыл рот на ключик, Юра передёрнул плечами и взмолился, чтобы никому из Ангелов не пришло в голову устроиться работать на допинг-станции. — Дядь Яш, а вы меня прикроете от этих извращенцев своей широкой спиной? — Я тебя выпорю своей широкой ладонью! — замахнулся Фельцман, демонстрируя лапищу размером с Юрину голову. — На вот, куртку надень и штаны тёплые, а то отморозишь всё, нечем пробы сдавать будет. Юра скорчил рожу, Виктор заржал, Барановская цикнула, и все молча пошли дальше. *** — Горжусь тобой, — вечером сказал ему Отабек, устраиваясь на противоположной кровати. — Это сильно нескромно, если я собой тоже? — весело рассмеялся Юра, падая на покрывало морской звездой. — Но в одиночке так просто не будет. Ты в соперники добавишься, Витя соберёт песок по мешочкам и задаст всем жару, Джей-Джей перенесёт прыжки во вторую часть программы, а Кацудон распсихуется на свою бронзу. Короче, повеселимся. Отабек посмотрел на него, выгнув бровь так, будто спрашивая: «А когда ты был скромным, Юра?» — но сказал совсем не это. — Твой олимпийский рекорд будет давить психологически на других фигуристов, они начнут опрометчиво усложнять элементы и, как следствие, делать больше ошибок. Думаю, не всё так однозначно, но скучно не будет, в этом ты прав. — И на тебя? — Я и так знаю, что ты лучше всех. — Слушай, давай ты переселишься сюда, может, мне хоть немного твоих умных мыслей воздушно-капельным путём передастся? — Юра уселся по-турецки на кровати и за ехидной физиономией постарался скрыть смущение. Он и сам считал себя одним из лучших, но когда так говорил Отабек, щёки предательски наливались румянцем. Отабек тихо засмеялся и махнул на него рукой. А насчёт переезда Юра, в общем-то, не шутил. К нему, удивительным образом, так никого и не подселили. Может, здесь его плохая репутация наконец сыграла на руку. Хотя он уже тысячу лет никому не грубил и всего через раз мысленно желал сдохнуть самым надоедливым журналистам. — Нет, правда, давай попрошу дядь Яшу поговорить с кем там надо. — Фельцман поговорит, чтобы ни в коем случае не разрешили. — Весь режим пойдёт по пизде? — скривился Юра, будто увидел сюсюкающегося с Кацудоном Виктора. — Именно, — кивнул Отабек, удобнее устраиваясь на кровати. — Я через неделю после Олимпиады к тебе на день рождения приеду, ещё наночуемся, успеешь устать от моего занудства. — Вот уж не дождёшься, — хмыкнул Юра и швырнул в него подушкой. — Я вызываю вас на дуэль, сударь, вы оскорбили моего лучшего друга, назвав его занудой. Отабек водрузил подушку на голову на манер наполеоновской шляпы и принял стойку. — Защищайся! «Сколько тебе там, говоришь? Двадцать один?» — фыркнул про себя Юра, накидываясь на Отабека. До короткой в мужской одиночке оставалось три дня, и они могли позволить себе немного повалять дурака. Чем старше Юра становился, тем отчётливее понимал, что надо уметь ценить эти моменты, пользоваться минутами передышки. И хотя каток оставался для него личным полем боя, познакомившись с Отабеком, он перестал считать соперников врагами. Отабек вообще сильно сгладил Юрину агрессивную эмоциональность. И он очень надеялся, что тоже приносит ему какую-то пользу.