Приговор

Не забывай, что ты не одинок: в самые тяжкие минуты рядом с тобой Бог.

Мы вместе с Кларк отвозим Эйдена и Мэди в школу, и я везу ее в больницу, мысленно моля, чтобы мы не опоздали... Провожу в больнице целый день в ожидании, пока у жены вновь берут анализы. По сути, мне и делать больше нечего: я пока не работаю. К обеду забираю Мэди, и мы сидим целый день у Кларк до вечера, Эйдена забрала Анья к себе. Дочка сидит рядом с мамой на кровати, я – с другой стороны, но в кресле. — Я знаю, что больничная еда – невкусная штука, но я не обижусь, если вы пойдете и купите себе нормальной еды, — с мягкой улыбкой сообщает мне жена. Я не особо хочу есть в последнее время, что нормальную еду, что ненормальную. Живу на перекусах, моему организму и мне достаточно пока. Я слишком беспокоюсь за Кларк, чтобы тратить свое время на что-то другое. Хочу побольше проводить времени с ней рядом. — Ты шутишь? Мы лежим в постели, а нам приносят еду на подносах, — подшучиваю я, наблюдая, как дочка стачивает еду с подноса Кларк. Супруга тоже последнее время не ест, как раньше. — Я люблю желе, — восхищенно добавляет дочурка. Оно из овощей. Дома детей не заставишь есть овощи, а тут наша девочка уплетает за обе щечки. Задумываюсь на полминутки о словах подруги о сыне. Он скучает по Кларк... Бесшумно вздыхаю: а что я могу? Мы с женой договорились хоть его обезопасить от всего этого и дать спокойное детство, что с Мэди не получилось... — Тогда угощайся, — еще шире улыбается супруга, но, смотря, как дочка поедает желе, морщится. Возможно, ее подташнивает от такой картины, предполагаю я. — Просто еда, которая шевелится, мне противна. — А мне нравится. В школе тоже такое дают, только красное, — это же было зеленого цвета, сельдерей или шпинат. — Одна девочка в школе сказала, что желатин делают из свиных ног, что если ты ешь желе, то значит, какая-то свинья осталась без ног... Ох, Мэди – наша маленькая болтушка, наша маленькая всезнайка... Похоже, она не злится на маму Кларк, и сейчас вместе с нами спокойна. — Но я ответила, что их сначала убивают, потом уже отрезают ноги. Правильно? Кларк закатывает глаза: странное пояснение к холодцу. — Это ты хотела научить ее говорить, — перевожу все в шутку, и мы с женой смеемся, как и обычно, когда дочурка говорит что-то смешное и сама не понимает этого. Нас прерывает доктор Картер, когда входит в палату. Я пугаюсь, и Мэди тоже застывает. — Здравствуйте, доктор Джейк, — но наша мама как обычно бесстрашная, хотя теперь я понимаю, что это только видимость для нас, для ее семьи, чтобы не расстраивать, чтобы показать, что все хорошо. — Вы знакомы с моими дочкой и женой? Мэди и Лекса. — Здравствуйте, Кларк. Да, они стали частью нашего коллектива, — добродушно улыбается тот. Я же ожидаю вердикта... И даже заранее ощущаю, как давление подскакивает, сердце перестает отбивать привычный ритм, замедляясь, а в каждую клеточку моего тела проникает невероятный мертвый холод... Но все же я выдавливаю из себя слова с кривоватой улыбкой: — В компании веселее. — Да, только постарайтесь не утомлять ее, — предупреждает он. Вот этого я и боялась все время, а Мэди не понимает. — Я просыпаюсь уже без сил, больше утомиться нельзя, — отвечает жена с чистой улыбкой. — Возможно, хорошие новости взбодрят вас. Мы получили результаты анализов крови. Похоже, все нормально, так что послезавтра операция в десять часов утра. Что скажете? Господи, спасибо тебе! Я глубоко вздыхаю и всматриваюсь в потолок. Мы успели. Это невероятно! Осталось теперь только пережить операцию... Кларк переживет, она – моя сильная девочка! — Я бы предпочла отправиться с сыном на футбол, но это тоже ничего, — моя малышка шутит, никогда не давая нам унывать. По дочкиному взгляду замечаю, что ей тоже страшно, как и мне. Что-то она все же понимает, или это идет в момент глобального страха для детского организма? — Хорошо, Кларк, будьте умницей! И постарайтесь как следует отдохнуть, — с этими словами доктор Картер нас покидает, а я слышу тяжелый вздох супруги. — Послезавтра... Ох, не знаю, смогу ли я выдержать еще два дня ожидания... — голос Кларк дрожит, я чувствую это... Конечно, она будет бояться не проснуться после операции. Это как фобия после смерти Эбигейл. Права ли я была, когда своими словами практически заставила ее согласиться на операцию? Не знаю... Просто вспоминая тот сон без нее... Какая я стала, как теряла еще дочь... Я не хочу такого, я хочу ее! Рядом, всегда и везде. И если Кларк проживет еще сто лет, я бы хотела прожить сто лет минус один день, чтобы мне не пришлось ни дня проживать без нее. — Ожидания? О чем ты? У нас масса дел! — произношу я, пытаясь воодушевить жену, но почему-то именно сейчас ничего не приходит в голову. Зато меня спасает моя сообразительная дочка. — Нужно пересмотреть много комедий и прочитать кучу журналов! — Мэди широко улыбается. Наконец у них появилось время, и она может провести его с мамой Кларк. — Да, — поддерживаю я ее с улыбкой. — Так, Лекс... Нет необходимости, чтобы ты оставалась тут. Я знаю, что ты должна работать, — моя несравненная малышка, лежа на больничной койке, готова отпустить меня по делам и даже остаться с дочкой. Я не говорила жене, что передала дела. Ей казалось, что я продолжаю работать все это время дома. Не хочу ее волновать еще и этим, так как знаю, что Кларк будет и за это еще переживать. — Не сегодня, — мягко отвечаю я. — Сегодня я «работаю» у тебя. Мы с Мэди дожидаемся, когда Кларк уснет, я ее накрываю одеялом, и мы едем домой. По сути, спать нам там негде. Ладно, еще я, а ребенок должен спать на своей кровати. Планирую завтра рано утром приехать к жене и вновь провести с ней весь день. По дороге домой в машине дочка уговаривает меня, чтобы я не отправляла ее в школу. Она хочет быть рядом с мамой Кларк, пока та в больнице. Обещает мне, что как только мама окажется дома, она наверстает все упущенное в школе. Я понимаю ее и не имею права запрещать. Дома я укладываю ее спать, а сама еду в ту самую часовню. Я слышала где-то, что за скорые операции можно поставить свечки,* помолиться, чтобы все прошло гладко. Конечно, я пока не умею молиться, но я уверена, что можно обойтись и обычной человеческой просьбой, а в будущем я обязательно найду время, чтобы посвятить себя и своих детей церкви. Да, время позднее, как обычно... Но как только я вхожу, то сразу встречаю отца Джозефа. — Доброй ночи, святой отец. — Доброй ночи, Лекса. Пришла помолиться за свою жену? Отвечаю кивком. — Да, и хотела поставить свечи... У Кларк скоро операция, но ничего не работает уже... — Пойдем, я помогу достать тебе свечи, — сообщает он и ведет меня к церковному прилавку, который расположен на улице, открывает его и берет свечей десять, сколько захватывает его рука. — Тебя давно не было. — Я была на днях, но встретила отца Габриэля... — тот еще мошенник, – добавляет мое подсознание. Святой отец улыбается. — Нет, Лекса, Генри не священник. Да, он так похоже одевается, мы сами его так одеваем, чтобы он не затерялся среди обычных прихожан. Вообще... он немного не в себе с детства. Выдает всегда себя не за тех людей, но он не виноват. В психиатрии это расстройство называется раздвоением личности, это не всегда заметно на первый взгляд... но Генри безопасен для окружающих. Нам его подкинули под двери церкви в возрасте пяти лет, мать отказалась от него и больше не являлась, — объясняет мне он, подводя к одной из икон, на которой был изображен Бог с ребенком на руках. — На земле нет чужих детей, и если Генри попал к нам, значит, так оно было нужно. Дети – это дар, посланный Господом в виде благословения, нужно воспринимать его с благодарностью и благоговейным трепетом. Им нужно только немного заботы, любви, ласки и понимания. Ребенку для того, чтобы быть счастливым, не нужны дорогие новые кроватки, одежда, посуда и игрушки. Ему важно наше внимание. Вот мы и вырастили Генри со всеми церковнослужителями этой часовни. Он для чего нужен здесь... Думаю, что те, кто из прихожан знают его, оставляют большие пожертвования. В моей голове складывается логическая цепочка, куда ушли мои деньги, когда Генри неосознанно обманул нас с Кларк. Повторяю себе, что это было во благо, и улыбаюсь. — Он хороший мальчик. — Да, — подтверждает святой отец. — Я могу тебе еще чем-то помочь, Лекса? — Нет, спасибо, отец Джозеф. Сколько я должна за свечи? — Ты ничего не должна, дочь моя. Все на твое усмотрение: можешь оставлять пожертвование, а можешь и нет, — он указывает на небольшую «урну» с прорезью сверху. — Доброй ночи, Лекса. — И вам, святой отец, — прощаюсь я, собирая все свои деньги в наличии по карманам и в кошельке и отправляя их в такую урну. Затем ставлю свечи, молюсь и покидаю сие святилище, отправляясь домой. Все же не могу оставить дочку надолго, даже если она спит.