Я желаю сражаться за жизнь.
К рассвету я напиваюсь кофе, принимаю душ и бужу дочку. Сегодня нужно быть в больнице пораньше, я хочу успеть провести с Кларк хотя бы еще один лишний час... Не могу пересказать, как я переживаю за жену, за предстоящую операцию. Это равносильно тому, как будто бы на моем сердце сегодня предстоит операция, и все зависеть будет от врачей, чуда Всевышнего, – забьется оно вновь или остановится навсегда... Я уже говорила, что готова поменяться с Кларк местами? И эта операция не исключение. Я жажду забрать на себя всю ее боль, все страдания и мучения. Ради нее, своей семьи я вытерплю все, только бы мой ангел никогда не болел.Конец POV Лекса.
***
POV Кларк.
Я рада, что жена и дочка приехали сегодня до операции. У меня будет время с ними попрощаться... и передать письмо для моего единственного любимого в мире мужчины, моего сына. Я не хочу этого делать, но это нужно для нас всех. Все может пойти не так, и хуже всего, что мы не будем к этому готовы, будем корить себя, что не успели попрощаться... Сказать, как любим друг друга, хоть все это и знают наверняка. Обязательно нужно говорить слова о любви дорогим тебе людям ежедневно, пусть это будет лишним, чем недостающим. Медсестра доделывает свои последние манипуляции, больно прокалывая мою кожу для установки венозного катетера на тыльной стороне ладони. Я стараюсь даже не хмуриться, чтобы не волновать Лексу, зная, что она ежесекундно переживает за меня. И не только душевно, но и физически. С моей болезнью я заметила, как жена высохла... Она практически ничего не ела, не спала, все время заботилась обо мне и детях. Когда я была в уме, я все время умоляла, чтобы не забирали меня у моих детей, у супруги. Лекса думает, что не справится, но она справится со всем, главное – найти на это силы, и она найдет! Я в этом просто уверена. Пусть она их не родила, но мама из нее не хуже, чем я. Она умеет заботится иногда даже лучше, чем я, хоть и утверждает обратное. Я уже лет с пяти не ношу детей на руках, они слишком для меня тяжелые, а Лекса до сих пор может спокойно поднять их спящими и отнести на второй этаж. Она сильная, просто в эту силу ей нужно поверить. На днях я разговаривала по телефону с Аньей и уверена, что она не бросит без помощи моих троих деток. Она всегда будет им опорой. Медсестра залепляет пластырем катетер и покидает палату, оставляя нас с женой наедине в безмолвной тишине. Я смотрю в лесные глаза жены... Боже, как я обожаю этот хвойный лес в любом виде: когда он отдает серым оттенком – Лекса злится; когда темнеет, но где-то вдали зажигаются слабые огоньки – возбуждена; яркие огни – счастлива; редко, когда я замечаю в лесу дождь – переживает, обеспокоена, впрочем, как и сейчас... Не представляю себя без этих хвойных глаз... Глубоко вздыхаю и собираюсь с силами, мне нужно спросить кое-что у жены... Но мне страшно: боюсь, что эта опухоль спровоцировала эту истину, боюсь и вправду сойти с ума... Не хочу, чтобы и Лекса так подумала, но мне важно знать. — Лекса... Я хочу спросить тебя о кое-чем... — мой голос дрожит, но я ничего не могу с этим поделать. — Если посчитаешь меня сумасшедшей, то так и скажи. — Хорошо, но, Кларк, я никогда не... — Ш-ш-ш... — останавливаю ее, прикрывая ее губы своим пальцем. Боюсь, что у меня не хватит времени или сил на вопрос. — В тот день... я точно не помню, когда это происходило... — Не важно, любимая, — шепчет она, помогая тем самым мне переступить грань неизведанного или безумного. — Наверное... Я знаю, что иногда была не в себе, и у меня был... нет, не сон... Меня как будто осенило... — пыталась я подобрать слова, чтобы супруга меня правильно поняла. Хотя даже сейчас мне казалось это полным бредом. — Я вдруг почувствовала, что узнала истину. Я понимаю, что это невозможно... что такого не может быть в принципе... — Чего? — она хмурится, пока не понимая, что я хочу до нее донести. — Того, что Мэди... не моя дочь...*Конец POV Кларк.
POV Лекса.
Я пугаюсь... И не того, что Кларк не права, а именно того, что она права. Мои глаза сами уже накачиваются слезами... Об этом никто не мог знать, узнать... Тот доктор акушер-гинеколог, что помог нам, давно умер от старости... Ему тогда-то уже было больше шестидесяти. Опускаю свой взгляд и молчу. Не знаю, как признаться. Да, это моя единственная ложь семье, но она во благо! Кларк же ждет от меня ответ, в ее небесных глазах тоже назревает дождик... — Да... — выдавливаю из себя признание, — у нашей настоящей дочери отказали почки через час после рождения... Врожденная патология, и в этом никто не виноват. Я знала, что в тот момент ты не переживешь этого: слишком тяжело тебе достались наши дети...** И тот доктор-гинеколог предложил мне взять брошенного ребенка, точнее, четырнадцатилетняя мать умерла при родах своей дочери, а больше родственников не было... Мы поменяли детей... Мои слова грехом отзываются во мне и теперь-то я понимаю, почему Бог меня наказывает... И нет сильнее для меня наказания, как отнять у меня мою кровь и плоть, мою Кларк... Я должна была все рассказать жене сразу и сделать это законно, то есть через органы опеки... Удочерить ребенка, а нашу родную девочку похоронить в фамильном склепе. После смерти Эбигейл у нас появилась фамильная усыпальница. Но я боялась, что если все будет по правилам, то я и Кларк не сможем полюбить ребенка должным образом, как положено матерям, будем выделять Эйдена, и в конечном итоге Мэди бы все поняла. А так как будто ничего не случилось. Я по сути вообще забыла об этой истории, если бы не супруга... Кларк переваривает информацию в течение нескольких минут, продолжая: — Но она все же связана с нами, да? — Да, это так, — киваю жене и не понимаю, почему она не злится на меня. — И она важна для нас, так же, как ты и я друг для друга. Значит, мы должны заботиться о ней, — супруга наводит нас обеих на определенные выводы. — Лекса, обещай мне... если со мной что-нибудь случится... Я прихожу в ужас. — Кларк... — Послушай, дорогая. Не важно, кто она такая и как пришла в этот мир: она чувствует себя моей дочерью,*** — моя девочка улыбается. — Я должна знать, что ты будешь заботиться о ней, оберегать ее, что будешь любить ее так же, как и я люблю тебя!**** — супруга намекает на то, что так же сильно и вечно. — Обещаю, — слезы медленно спускаются из моих глаз на щеки. Я не хочу даже думать о том, что мы прощаемся... — Хорошо. Хорошо, — Кларк облегченно выдыхает и улыбается, сжимая крепче мои ладони, а затем мы обнимаемся, я даже не могу ее выпустить из своих объятий.— Моя дорогая и храбрая Лекса! Что бы я делала без тебя?! Что я буду делать без тебя? Кричит мое подсознание, но я не имею права расстраивать жену перед самой операцией. Все, что она должна видеть и чувствовать – это нашу поддержку. Стряхиваю слезы и зову дочку из приемной. Они обнимаются, и Кларк просит Мэди не обижать брата, заботиться о нем. Кларк не может попрощаться с дочкой, поэтому ничего ей не говорит, что может быть и плохой исход. Позже нашу маму вывозят из палаты на каталке, мы идем с дочкой следом, пока не достигаем коридора, в который может входить только персонал больницы. Мэди прижимается ко мне, и я ее обнимаю одной рукой. Вместе мы не сводим глаз с Кларк до того момента, пока каталка не сворачивает за угол. Мы сидим в приемной и ждем. Я не могу забыть лица своей старшей девочки, когда ее увозили от нас. Кларк положила руку под голову, смотрела на нас и улыбалась, как будто пребывает дома на диване, давая нам запомнить ее именно такой – счастливой и с улыбкой на лице. И она была спокойна как никогда, возможно, все приняла, осознала, а может, не хотела нас еще больше волновать. Хотя куда уж... сильнее некуда. В своем ожидании мы проводим уже несколько часов, я даже сбилась со счету, сколько прошло времени. Мэди уснула, лежа головой у меня на коленях.