Лесной Хозяин

      ***       Марек без сил рухнул на колени, опустил голову.       — Я твой, Хозяин Леса. Забирай. Я сдаюсь тебе. Я отдаюсь…       Сзади послышался шорох. Зверь приближался неспешно, словно намеренно затягивая пытку ожиданием. Горячее дыхание опалило шею и правое плечо. Зверь медленно провел шероховатым языком по ключице, скользнул выше, вдоль болезненно пульсирующей жилки. Шумно вдохнул запах, ткнувшись носом куда-то за ухо, словно оценивая добычу. Марек забыл, как дышать. Зверь толкнул его вперед, боднул головой между лопаток, и Марек с беспомощный криком упал на локти, инстинктивно втянул голову в плечи, закрылся ладонями. Зверь глухо зарычал с явной угрозой, прикусил узкое запястье, и Марек, подчиняясь безмолвному приказу не сметь сопротивляться, покорно убрал руки, отвел голову, подставляя шею. Его мучитель провел языком по верхним позвонкам, пробуя на вкус, прикусил. Он был так огромен, что в его пасти хрупкая тонкая шея Марека легко помещалась целиком. Одно движение — и все было бы кончено. Всего-то сжать зубы — и хрустнут кости, лопнет кожа, прорвутся артерии и вены… «Ну же, — думал Марек. — Не мучай. Ты же можешь все завершить. Я уже принадлежу тебе, так зачем ты тянешь жилы? Зачем издеваешься?..».       — Потому что хочу понять, — вдруг раздался голос, и Марек вновь невольно закричал — слышать его опять было просто невыносимо. Кошмарные зубы выпустили несчастного из смертельного захвата. Зверь отстранился.       — Повернись, — приказал он.       Марек не сразу заставил себя выпрямиться. Разум отказывался воспринимать ситуацию, не справляясь с запредельным ужасом. Он отстраненно подумал, что, кажется, успел обмочиться от страха, но эта мысль сразу вылетела из головы. Не вставая с колен, он все же нашел в себе силы повернуться и столкнулся лицом к лицу — точнее, к морде — со зверем.       Тот внезапно протянул лапу, вздернул за подбородок, поймал взгляд. «А глаза — зеленые» — зачем-то подумал Марек, словно сознание судорожно пыталось хоть как-то отвлечься от этой пытки. Смотреть вот так на зверя оказалось нестерпимой мукой, но отвести взор никак не удавалось. Луна поливала голимой белизной, словно намеренно высветляя ночь и высвечивая его истязателя, разгоняла мрак, который сейчас казался Мареку спасительным.       Марек дрожал, будто охваченный лихорадкой, не смея шевельнутся: удерживающие его когти, пусть и скрытые шерстью, ощущались так явственно, что любое движение грозило порванной глоткой. «Надо же… не как у волка. Как у кота — втягиваются…». Марек не понимал, как в его голове появлялись такие неуместные мысли — быть может, он просто сходил с ума и в панике бредил.       Вблизи зверь был еще чудовищнее: сплошь зубы, шерсть и выворачивающие душу глаза — глаза самой смерти. Марек не сразу понял, что за странные звуки едва слышатся на краю восприятия, отвлекая его, и лишь мгновенье спустя осознал, что скулит и всхлипывает совсем по-животному, не в силах оторвать взгляд от того, кто владел его жизнью, и, кажется, не спешил даровать легкую казнь.       Он попытался взять себя в руки, попытался замолчать, но зубы продолжали стучать, его трясло, а из груди рвался жалкий беспомощный плач, переходящий в тонкий вой.       — Тише… тише. — Зверь вдруг чуть отстранился, ровно настолько, чтобы разорвать узы меж их взглядами. — Все, маленький. Не надо больше. Не смотри на меня, ты не выдержишь. Будет больно.       Марек скорчился у его ног? лап? — он уже не понимал, ткнулся головой в собственные колени, отчаянно рыдая.       — Убей, — молил он. — Просто убей. Ты же можешь, ну пожалуйста, прошу! Просто убей, я не могу больше!       Ему казалось — еще секунда, и он окончательно утратит все человеческое, просто свихнется, как бедный Патек. Был предел человеческой выдержке, и Марек заступил за этот предел. Перешел грань.       Зверь отчетливо вздохнул. Опустил тяжелую лапу — или это была рука?.. — на его склоненную голову. Сказал — и Марек вдруг впервые осознал, что голос принадлежит самому зверю, а не доносится со стороны:       — Я не хочу убивать тебя, маленький. Я вообще не хочу убивать…       ***       Зверь излучал тепло. Марек бездумно тянулся к нему, понимая всю бессмысленность этого чувства, и все же не будучи в силах ему сопротивляться. В окружающем мире — мире боли и смерти — зверь был живым. Горячим. Он говорил. Рассудок Марека цеплялся за это, как за островок света во мраке безумия.       — Ты убил… — Он привстал на четвереньки, не осмеливаясь выпрямиться сильнее. Так и замер, не поднимая головы. Как больной зверек, обреченно застывший перед хищником. — Ты же убил. Мила. Якуба. Патека… — на последнем имени голос сорвался. Марек тяжело перевел дыхание, сглотнул. — Ты убил их, и еще тех, кого тебе приносили в жертву до нас. Почему ты не убьешь меня? Почему не убьешь?..       — Их убил не я! Их убил лес… Они могли бы отдаться мне — я бы спас их души. А теперь они — часть леса, и им уже не помочь. — В голосе зверя прозвучала словно бы затаенная боль, и Марек, даже сквозь обуревавший его душу ужас, поразился этому. Ему вдруг захотелось заглянуть в глаза скорбящему чудовищу, стоящему над ним, но он вспомнил о предостережении голоса и не решился поднять голову. — Они боялись. Их убил страх. Вас всех убивает страх.       — Тебя сложно не бояться, Хозяин Леса, — тихо ответил Марек и лишь потом понял, что именно он сказал.       — В этом нет моей вины, — так же тихо, мягко и грустно ответил зверь. Не просто зверь — Хозяин. Хозяин Леса. Безумное чудовище, монстр, порождение кошмаров. Само зло…       Мареку до боли хотелось взглянуть на него. Попытаться понять — почему? Ну почему он был так жесток, если смерть родичей Марека его не радовала? Он не рискнул — память о боли при столкновении с зелеными, словно светящимися во мраке глазами Хозяина была слишком свежа.       — Не смотри. — Хозяин Леса подтвердил его опасения. — Вы создали выродка. Исчадье преисподней. Тебе будет больно видеть меня, Марек.       — Ты знаешь мое имя?..       — Ты же отдался мне, — с невеселой усмешкой напомнил зверь. — Я все о тебе знаю. И про тебя, и про твою семью, и про вашу деревню. Мне жаль, Марек. Ты напрасно остался. Это ничего толком не изменит, маленькой мой.       Марек вскинулся, осторожно прикоснулся кончиками пальцев к огромной лапе, произнес с мольбой:       — Ты можешь убить меня… Забрать мою кровь. Ты же мог хотя бы как-то поддерживать деревню в обмен на жертву!       — Марек, все не так. — Хозяин Леса вздохнул. — Нет, не смотри. Пропадешь понапрасну.       Марек медленно пересел на колени, стараясь глядеть в сторону, подчиняясь Хозяину.       — А как? Ну скажи мне, Хозяин — что мне сделать?       Монстр лишь вздохнул…       ***       Вздох, почти человеческий, что-то болезненно зацепил в душе Марека. Хозяин Леса принялся рассказывать, и перед взором юноши словно развернулась череда картин.       — Вас обманули, маленький. Я никогда не ждал человеческих жертв в том смысле, в котором вы привыкли это видеть. В давние времена раз в пять лет ко мне приходило четыре пары — по одной на каждое время года. И с ними — кто-то один, или одна — не важно. Это был будущий ведун, или ведунья.       Все так и было. Марек будто бы постигал мудрость древних, наблюдая за узловатой нитью веков. Они приходили в лес, смеясь и радуясь, чувствуя свою истинную избранность. Вызывали Хозяина песнями, приносили дары, делили с ним праздничную трапезу. Потом пары совокуплялись, орошая землю смесью мужских и женских соков. Земля счастливо родила еще пять лет, напитавшись живым семенем, источником страсти, светлыми чувствами тех, кто отдавался ритуалу любви и радости от всей души.       — Про девственность — это такая глупость, — рассказывал тем временем Хозяин, все быстрее сплетая новые нити времени, раскрывая Мареку тайны минувших дней. — Как вообще можно было придумать такое? Нет, девственники и девственницы бывали, но это было дело случая. А порой ко мне приходили девственные любящие и вне ритуала — и я помогал им обрести друг друга без боли и страха…       Иногда пары любились не только между собой, но и других звали в свои объятья — поделиться теплом. А порой звали к себе и самого Хозяина, и будущего ведуна или ведунью, обмениваясь лаской и нежностью и с ними, даря новые силы для будущего испытания. Бывало по-разному, год на год не приходился. Хозяину нравились все возможные варианты. Тогда его не боялись — он был близок и понятен деревенским людям леса, они считали себя его детьми — и его возлюбленными...       По-настоящему опасное и сложное испытании предстояло только колдунам. Прежние кузельники готовили девушек и парней, заступающих на их место, к тому, чтобы те достойно выдержали получение особых сил от Хозяина Леса. Если не удавалось в тот раз, был запас времени, и будущие колдуны испытывали судьбу в следующие пятилетки.       — Потом все поломалось, — прошелестел голос, и Марек сжался от предчувствия беды.       Он хотел стать бессмертным. Он получил свою силу от Хозяина обманом. Сила рождается из боли, из добровольной жертвы того, кто посвящает себя служению людям, которые ему верят. Но он принял перед испытанием колдовской настой, и не чувствовал этой боли — очищающей боли настоящего рождения. Он испоганил ложью и уловками источник своей силы, прошел испытание хитростью, не волей. Подменил свет души тьмою собственных страхов.       Он не сроднился в своем сердце с лесом, и с деревней не сроднился. Он хотел только могущества. Он отнял у Хозяина добровольные подношения любви, заменив их на кровавые жертвы.       Ему не нужны были конкуренты. Поэтому всех, в ком он замечал хотя бы робкие искры колдовства, кто мог бы в будущем занять его место, он приносил в жертву. Только мужчин. Женщин, с их природной чувственностью, прозорливостью и живой силой он и близко к ритуалу не подпускал, запугивая и отравляя кривдой, лживыми намеками, напрасными страхами. Он не готовил юношей, обладающих силой ведунов, наоборот — путал. И, в страхе своем, они отвергали судьбу, и умирали в лесу, который должен был стать их истинным домом, оставаясь в нем навеки ловушками для будущих душ — искалеченной больной сущностью, подобной тем, что погубили земляков Марека.       — Чтобы спасти их, я должен был увидеть в них чистую, искреннюю жертвенность. Самоотдачу. Такова судьба ведуна, Марек. Готовность истинного избранного жить для других и ради блага других. Это была их суть, призвание. Но они не знали, они отвергали меня — и самих себя. И погибали в том самом лесу, который мог быть источником их сил…       Шли годы, десятилетия, века. Люди привыкли к тому, что говорил кузельник, получивший свое паскудное несмертие. Привыкли видеть в Хозяине кровожадное чудовище. Искалеченный их ложной верой лес стал меняться. Солнце покинуло умирающий край, земля перестала щедро дарить себя людям, окружение стало пугающим и враждебным. Люди леса познали холод, голод и страх.       Марек знал: зверь не лгал. Это их вера — вера людей леса — превратила Хозяина в чудовище. Ему было больно от этого, но он не был властен поменять чужую судьбу. Свобода воли, дар и проклятие людей, не позволили ему вмешаться напрямую. Он мог уйти. Стать очередным Добрым Богом на небесах. Но он не бросил своих детей, разделив их страдания.       Он ждал, превращаясь в сеющего безотчетную жуть зверя, в страшилку из тех, которыми полошат непосед с колыбели. Страдая, видя, как мир — его мир — умирал вместе с его детьми. Он ждал того, кто не испугается своей судьбы. Кто примет свою долю — жертвовать собой во благо других. Он ждал такого, как Марек…       ***       Марек дрожал. Хозяин ждал от него чего-то, чего он сам не мог объять разумом. Он был готов отдать жизнь — но этого оказалось мало. Само мироздание хотело от Марека совсем иного. Он не знал, чего.       — Ну что, что мне сделать?.. — спросил он вновь, все еще не поднимая головы. — Как повернуть эту реку вспять?       Хозяин не ответил. Развернул череду картинок… Ведуны и ведуньи получали свою силу от него напрямую. Любя его, совокупляясь с ним. Марек не видел очертаний Хозяина, но понял, что делали его предшественники.       — Это больно. Почти непереносимо больно, — тихо поведал Хозяин Леса. — Это испытание, которое смогли пройти не все. Я не могу даровать вам силы — вы сами должны забрать их у меня. Повлиять на их… зарождение в вас. Получить их от меня — с моим семенем, с самой моей сутью. Вобрать в себя. Это подобно зачатию и появлению ребенка на свет — такое всегда сопровождается кровью и болью, маленький мой. Для этого будущих ведающих готовили заранее, и избранными становились достойнейшие. Тебя не готовил никто. Да и не имел до тебя никто дела с… этим.       Марек вдруг разом осознал, что имеет в виду Хозяин. Он говорил про зверя. Он был иным, когда юные ведуньи и ведуны познавали его, обретая во время любовных ритуалов его силу. Он был… прекрасным. Живым. Он был божественным. А стал безобразным пугающим монстром, чудовищным, отвратительным. Способным уничтожить одним своим видом. И именно с такой его единосущностью должен был соприкоснуться Марек.       — Ты не должен, нет, — утешительно, как-то очень грустно, словно заранее смирившись с потерей прошептал Хозяин. — Я отпущу тебя обратно к источнику. Уходи, маленький мой. Ты не готов. Тебя ничему не научили, не уберегли, не дали нужных навыков. Ты не выдержишь.       Марек решительно поднял взгляд, встретился с хищными зелеными глазами. Задрожал, чувствуя, как леденеет тело и мертвеет душа.       — Я должен, — выдавил он упрямо. — Ради мамы Мирчи. Ради Анежки. Ради нашей деревни. Ради нашего леса, ради себя… и ради тебя, мой Хозяин. Я должен. Я смогу.       ***       Он не знал, что делать. Не представлял. Марек не просто был девственным, он вообще лишь отдаленно понимал, что представляют собой любовные игрища, знакомые его сотоварищам. Еще в детстве его напугали жестокие сверстники, пытаясь безнаказанно снасильничать над «белой вороной». Анежка защитила, но с тех пор он чурался прикосновений, тем более — любых касаний определенного толка.       — Я не помогу, — сказал зверь. — Ты должен сам, Марек. Суть ритуала в том, что ты должен получить от меня силу сам.       Он лежал на спине — огромный, пугающий, почти человекоподобный, со свалявшейся шерстью, с зубастой пастью, с кошмарным изломанным телом. Непривычно неопасный, открытый. С немыслимо большим, просто гигантским естеством. Марек не понимал, как можно впустить в себя… это. После попыток его преследователей из числа сородичей овладеть им, он теоретически знал, что ему предстоит, но как это сделать физически — не понимал. Орган зверя — Хозяина Леса — мог бы, казалось, просто порвать его пополам.       — Ты еще можешь уйти, — предупредил Хозяин. — Но если начнешь ритуал — обратной дороги не будет, учти. Я не смогу спасти тебя.       Марек стиснул зубы.       — Я не уйду, Хозяин. Я твой. Не отступлюсь.       Он подполз к зверю и замер. Что делать? Как быть? Марек неуверенно коснулся жесткой шерсти, провел открытой ладонью. Зверь смотрел почти по-человечески, не шевелясь. Словно сочувствуя. Потом прикрыл веки, понимая, что его тяжелый взгляд парализует волю Марека.       «Они сами должны были получить силы — с моим семенем», — звучало в голове юноши. Он робко, со страхом коснулся огромного члена. Зверь вздрогнул, шумно вздохнул. Марек отдернул руку. Потом вновь коснулся ствола. И еще. И еще.       Он знал, словно всегда знал, что других вариантов нет. Что это единственный путь обрести себя — отдаться стихийной силе леса, неконтролируемой, жестокой и одновременно животворящей.       Зверь вновь дернулся, но лишь сильнее прижмурился, когда Марек взгромоздился сверху, неумело пытаясь его оседлать. Он не был похож на волка или медведя, или на кота-переростка — но и на человека тоже не смахивал. Просто чудовище — пугающее, громадное. Невообразимое.       Марек приподнялся над плотью зверя, пытаясь… Он не знал, что. Не знал, как надо. Не понимал, возможно ли это. Он как-то случайно подглядел, как это делали в деревенской бане двое мужчин. Но он знал — те двое любились, и понимал, что они были бережны друг к другу. Принять же огромный фаллос этого монстра было не в человеческих силах, но Марека вело наитие. То же, которое уберегало его от смерти. Он осторожно направил острие гигантского органа внутрь себя, надавил всем телом, насадился…       Член зверя ворвался внутрь какой-то удушающей, лишающей воли и разума болью. Взорвалась внизу живота сумасшедшая пульсация, раздирая его тело. Он закричал, забился, словно в агонии, пытаясь отстраниться, соскочить с этого кола, пронзающего хрупкую плоть. Хозяин не шевелился, не пытался хоть как-то ему помешать, не подгонял и не направлял. «Ты должен сам» — услышал он голос внутри своей головы и мучительно застонал.       Он сам был своим палачом. Он сам, и никто другой. Он сцепил зубы, заставляя себя двигаться. Не понимая, как это может происходить — в нем вообще не должен был поместиться этот колоссальный уд. Но Марек упорно продолжал — теряя силы, тихо подвывая, но не сдаваясь.       Он быстро устал и выдохся — любого бы вымотала такая боль. Он понимал, что закончить ритуал не хватит сил — а у кого бы хватило?! — но знал, что обязан. Любой ценой обязан. Марек упал на грудь зверя — Хозяина — и взмолился:       — Да помоги же мне!..       Он был уверен, что его чаянья напрасны и Хозяин, как и предупреждал, не станет ему помогать. Взор застило слезами бессилия и отчаянья, и бедняга не видел, как вспыхнули изумрудами очи Хозяина. Тот вдруг извернулся, подмял Марека под себя, перехватывая инициативу, придержал, давая чуть более устойчиво встать на четвереньках. Приказал:       — Проси!       Марек умолял. Пытался подставиться, раскрыться, подмахнуть — как должно было, сам — но не выдержал одуряющей боли, и просто бездумно повторял, как заклинание: «Пожалуйста, пожалуйста!». Лишь бы этого — того, что он сам просит, сам этого хочет — хватило для правильного проведения ритуала. Лишь бы получилось.       Хозяин Леса вбивался в его тело с силой, терзая измученное нутро. Убивал… Мареку казалось, у него болит не низ живота, не кишки, изодранные огромным органом — у него болит все. Руки, цепляющиеся за сухую землю, об которую он обломал ногти. Грудь, уставшая от задыхающихся криков. Объятая лихорадочным пламенем голова. Ему казалось, он видит это: жидкий огонь бежал по коже, стекал по рукам, выжигал изнутри. Марек вдруг явственно понял, что умирает — и что его агонию уже не остановить. «Пусть так», — подумал он упрямо. Он не смел отступить. Если ценой будет жизнь — плевать. Он пройдет этот путь. Пройдет. И пусть он умрет — Хозяин получит свое. И, быть может, поможет деревне.       Он почти потерял сознание, с какой-то даже благодарностью уплывая во тьму, в спасительную пустоту, подальше от боли, когда спину вдруг полосонуло обжигающим ударом, затем еще одним, а Хозяин проревел:       — Не смей!!! Погибнешь! — и тут же неожиданно ласково почти прошептал, прижимая к себе, — продержись, маленький мой. Еще немного продержись…       Он держался. На одной воле, на упрямстве, на желании дать шанс своей семье. Кровь смешалась с семенем зверя, стекая по дрожащим ногам Марека в иссушенную землю. Хозяин отпустил его, обмякая, и Марек наконец лишился чувств, погружаясь в благословенное черное ничто. Успев лишь подумать, что не зря считал смерть избавлением…       ***       Он очнулся от муторной, тягучей ломоты во всем теле. Не такой острой и нестерпимой — просто изнуряющей. Было еще совсем темно, хотя точное время он бы не определил. Безумно, просто до смерти хотелось пить. Губы неожиданно почувствовали влагу — у самого лица из земли пробился ключ, и Марек жадно приник к нему, не имея сил изумиться тому, откуда появилась такая необходимая вода. Источник ушел обратно под землю, словно исполнив то, зачем был нужен Мареку. Юноше было холодно, и он теснее прижался спиной к источнику тепла. К горячему телу.       Телу?..       Марек подскочил и тут же застонал от усилившейся боли.       — Тише, маленький, тише, — как-то очень знакомо прошептал тот, кто обнимал его, грея. Притянул обратно, осторожно баюкая. — Тебе нужно восстановить силы.       Марек отключился, подчиняясь доброму голосу, доверчиво прижимаясь к кому-то теплому рядом. Когда он снова пришел в себя, светало. Ему показалось, что все произошедшее — кошмар. Не было никакого убийственного насилия — его собственного насилия над собой. Не было раздирающей плоть боли, крови, которую жадно пила земля… Он в панике завел руку назад, ожидая почувствовать под пальцами развороченное нутро. Но пальцы скользнули по гладкой коже. Просто дурной сон… Он выдохнул.       — Нет, не сон — тихо сказал кто-то, согревавший его во время тяжелого забытья. — Ты же теперь сроднился с колдовской силой, Марек. Сумел позвать воду одной лишь силой мысли. Кузельники умеют исцеляться, маленький мой. А уж повреждения после ритуала залечиваются сразу, об этом заботится сама природа. Я лишь немного подсобил, теперь уже можно…       Марек медленно обернулся. Заглянул в прекрасные глаза цвета молодого ореха и летней травы. Хозяин Леса держал его в объятьях, защищая, помогая справиться с исцелением ран. Божественно красивый высокий мужчина, прекрасный настолько, что смотреть было больно, осторожно прижимал его хрупкое обнаженное тело к себе, подтверждая немыслимое.       — Ты прошел испытание. Теперь ты — новый ведун леса.