Медленно крошу тебя любовью

Ты расскажи, где добро, а где зло, Ты расскажи, как ты веришь в улыбки людей. Вот в светлом демон летит — он добро? Вот в тёмном ангел прошёл — он злодей? (С) Начало.

— Я твоя кто? — Пара, — терпеливо повторяет Драко, внимательно разглядывая сидящую перед ним девушку. Недоумённое милое личико с явным непониманием разглядывает его самого, широко открытые глаза не собираются закрываться или вообще хотя бы чуть-чуть моргать, красивые розовые губы приоткрыты, показывая ровный ряд белоснежных зубов. — Что это ещё за идиотские шуточки? — всё же отмерев от тупого созерцания пустоты перед собой, с нажимом интересуется она. И Малфой в который раз жалеет, что вообще стал зачинщиком этого пренеприятнейшего разговора. Не умеет он разъясняться в таком. Просто пожалейте его несчастную душу. Хоть раз. — Это не шутки, — с расстановкой произносит слизеринец. Он, дабы собраться с мыслями, отводит от однокурсницы взгляд на окно купе Хогвартс-экспресса, за которым была распластана далеко не безызвестная платформа девять и три четверти, на которой носились новые и старые ученики, стремящиеся попасть в великую школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, и их родители. В этом учебном году школьников было не так уж и много. Очевидно, не многие торопились возвращаться туда, где совсем недавно отгремели последние звуки войны. — Я – вейла. У каждой вейлы есть человек, предназнач... — Я в курсе, Малфой! — осекает его на полуслове раздражённая ведьма, продолжая испепелять гневным взглядом. После такого не грех и утопиться. — Я спрашиваю тебя о том, с чего бы это вдруг я стала твоей парой? Драко как-то рассредоточено смотрит на собеседницу, не зная, каким образом можно было бы себя выгородить. Однако, в столь нелёгком деле – пусть и не так, как хотелось бы – ему сердечно помогают: — Неужели, и так не понятно, Пэнс? — вступает в их дискуссию Забини, которому уже порядком надоело наблюдать за разругавшимися друзьями. Ладно, ругалась одна Паркинсон, Драко же всё это время пытался неумело защищаться. Что ж, они всегда знали, если вывести Пэнси из себя — жди Втор... Третьей Магической войны. Хм... Какая скверная шутка. — Просто папочка прижал его за яйца, и наш бесхребетный друг не придумал ничего лучше, чем сказать твоё имя. — Захлопни рот, Блейз! — рявкает блондин, совершенно не польщённый таким скудоумным сравнением. Однако, весьма верным. — Отчего бы это, он ведь прав, — вставая на противоположную сторону баррикады под ручку с мулатом, соглашается Пэнси, нервно заправляя за ухо выбившийся из причёски прямой шелковистый локон. — Так ведь всё и было? Драко неуверенно закусывает губу. Пусть лжецом и актёром он был отменным, но врать у него – ну, вообще никак – не получалось только матери и Пэнси. Вероятно, из-за глубокой привязанности к обеим. — Отец требовал назвать имя моей пары, — не хотя признаваясь, отвечает слизеринец. — Не мог же я сказать ему, что это... она, — остервенело выплёвывает он последнее слово. — И поэтому сказал, что это я? — возмущённо прикрикивает девушка, от закипающей внутри злости начиная всё больше размахивать руками. Сейчас бы взять и заехать ими Малфою прямо по его смазливому личику. — А кого мне было нужно назвать? — не выдерживает, пусть и вполне обоснованных, нападок он, не собираясь больше терпеть предпосылки девчачьей истерики. — Если бы я указал на ту же Гринграсс, отец бы в тот же момент повёл меня под белы рученьки к алтарю, не интересуясь ни моими чувствами, ни моими желаниями. Подруга любопытствующе приподняла правую бровь, требуя более пространных и ясных разъяснений. — Ты же знаешь, мой отец был не слишком рад тому, что во мне проснулась вейла, — исполняя немую просьбу, разъясняет волшебник, пытаясь сохранять невозмутимость на своём бледном лице. — Вся эта канитель с парами и навязанными друг другу Судьбой душами может повлиять на все его планы о моей скорой женитьбе на какой-нибудь чистокровной девушке, поэтому, если он узнает, что моей парой является... — он запнулся, вероятно, даже мысленно боясь произнести данное словосочетание, не то, что вслух. — ... Грейнджер, грязнокровка – он либо лишит меня наследства и выжжет с семейного древа, либо всё равно женит на ком-нибудь подстать мне. — Пф, тогда я совершенно не понимаю твоего злого гения, из-за чего ты решил выставить меня своей парой перед своими родителями... Итак-итак ты в проигрыше, Малфой. — Ну, почему же? — невозмутимо отзывается парень, что-то прикидывая в уме. — Ты – чистокровная, значит, отец не может противостоять мне, если я захочу быть с тобой, как со своей парой, а из этого следует, что и моё положение в обществе, и финансовое благополучие не пострадают. — Хм, а тебя не смущает то, что наши отцы в ссоре, — складывая руки под грудью и откидываясь на спинку сидения, любопытствует брюнетка. — Именно поэтому он не будет заставлять меня жениться, — воодушевлённо заключает Драко, впрочем, не находя той же радости в глазах подруги. — Да? А если он всё же передумает? — невесело усмехается она, в отличие от пустоголовых мальчишек заглядывая куда дальше в будущее. — И когда ты собираешься признаваться? Когда мы будем стоять празднично разодетые у алтаря?! Что ж... Об этом Драко в самом деле не думал в тот момент, когда отец весьма остервенело допр-спрашивал мальчишку о личности его пары. И предчувствуя ужаснейший из страшнейших концов своей недолгой, совсем-совсем короткой, печально-грустной жизни, как подстраховка, назвал имя Паркинсон. Блейз же даже не пытался скрыть открытую ядовитую насмешку в глазах, явно забавляясь над друзьями и скверной ситуацией, в которую их загнала безвольность блондина. — Хорошо, — после долгого молчания вновь начинает Пэнси, привлекая внимание друзей. — Ты врёшь родителям о том, что я твоя пара, и я зачем-то помогаю тебе в этом... Но что ты будешь делать с Грейнджер? — То есть? — Она твоя пара, Драко, — назидательно проговаривает зеленоглазая, внимательно следя за другом. — Вейлы очень привязаны к тем, кто послан им Судьбой. Вы буквально созависимы друг от друга, и... — Не смеши меня, Пэнс! — догадавшись о чём хочет поговорить подруга, громче нужного прерывает её блондин, и если бы они уже не сидели в закрытом купе наедине, его громкий надломленный голос обязательно приковал бы к ним постороннее внимание. — Я и грязнокровка – такого никогда не будет! — Мне напомнить тебе, что если Вы не закрепите связь, то ты умрёшь, — легкомысленно выдаёт она, делая вид, будто это её ни капельки не заботит. Но её ведь заботит. Заботит настолько, что она нашла всю доступную ей литературу о Вейлах и всём-всём-всём, что с ними связано. Вот только в большинстве случаев там писалось о вейлах-женщинах, ведь среди слабого пола этих волшебных существ было куда больше, чем мужчин, да и текст повсюду был однообразен: Вейлы красивы, вейлы опасны, вейлы долго не живут, если не находят свою истинную любовь. — У тебя есть время до двадцати одного года, — поддакивает озлобленной девушке Блейз, очевидно, пытаясь снискать милосердия, потому что её желание пустить в них каким-нибудь изощрённым проклятием витало уже по всему купе. Значит, Малфою не просто так показалось, что эти двое сговорились против него. — Вот именно, у меня есть ещё три года для того, чтобы найти заклинание, которое разрушит эту идиотскую связь, — рассуждая далеко не в том же ключе, что и его друзья, ну и похер с ними, расписывает свои планы на будущее парень. — Целых три года, а за это время я успею найти путь к освобождению. — Ну, это все, конечно, прекрасно, однако, что ты будешь делать сейчас, когда мы все возвращаемся в школу? — не переставая черпать из своего, видимо, бездонного ведра ложки дёгтя в его бочку с мёдом, откровенно обеспокоенно спрашивает ведьма. — Она там обязательно будет, и ты думаешь Вейла в тебе просто возьмёт и проигнорирует присутствие своей пары? — Учитывая то, что она тебе и без того постоянно снится, — снова вставляет свои пять кнатов Забини, проникновенно смотря на друга, будто телепатически пытаясь передать ему какую-то свою усердно обдумываемую мысль. — Серьёзно?! — обескураженно восклицает зеленоглазая, переводя взгляд с одного слизеринца на другого. — Так у тебя ещё и секс-фантазии с её участием развились? О, Мерлин, просто дайте ему воздуха. Он выжат, как лимон, этим дурацким допросом. И, кажется, что уставший мозг уже давным-давно превратился в какой-то безобразный тухлый кисель. — Это не секс-фантазии, — устало противится их словам маг, и откидывается на жёсткую спинку сидения. Прикрывает уже абсолютно высохшие от перенапряжения глаза и думает о том, что не против их и вовсе выдавить из глазниц. Не сможет увидеть гриффиндорку – того и гляди, может, жить станет чуточку легче. Ну, в крайнем случае, он попадёт в Мунго. А уж там-то она до него точно не доберётся. — Вейла, пока я не пью успокаивающие настойки, требует присутствия пары рядом с собой, но я успешно её игнорирую... Мне просто нужно больше времени, и вся эта хуйня прекратится, — заверяет сидящую напротив парочку он, да и сам очень сильно хочет верить, что всё так и будет. Друзья изучающе оглядывают его с ног до головы – он чувствует их липкие, въедающиеся в него взгляды кожей – вероятно, скорее всего, да так оно и было, они в корне не согласны с принятыми Малфоем решениями от слова "совсем", но, видимо, считали его достаточно взрослым мальчиком, который вполне способен разобраться с собственной жизнью. Оно и к лучшему. Ему ведь просто необходимо собраться с силами. Настроиться на нужный лад и добиться всего того, чего так страстно желают разум и сердце. Вскоре он разорвёт этот грёбаный порочный круг страданий, агонии и боли, которые вросли в него с корнями. Он вытравит эту дрянную заучку из себя. Прогонит из головы, из мыслей, как мимолётные воспоминания о страшных снах. Позволит ей вытечь из него вместе с его кристально-чистой древней кровью. Он готов на всё, чтобы избавиться от неё. Ему лишь нужно найти способ. Решение. Драко чувствует, скоро оно само придёт ему прямо в руки, нужно лишь немного подождать. И тогда всё станет, как раньше. Всё будет, как прежде. Ему просто нужно для этого время.

* * *

Гермиона меланхолично сидит в родном купе Хогвартс-экспресса, лениво пролистывая тонкие страницы очередной потрёпанной книжонки, которую успела прихватить с собой из дома леди Аристы, чтобы хоть как-то скрасить удручающе долгую поездку до Хогсмида. Выделенные ей бабушкой две недели подготовки к школе истекли. Незаметно пролетели в череде мрачных подготовок, репетиций и проведения похорон её бывшего друга, на которых, волей-неволей она всё же присутствовала. Бабушка даже не захотела слышать неумелых, чересчур глупых отговорок, которые помогли бы ей избежать мрачных мгновений, и заставила с гордо поднятой головой присутствовать на мероприятии прощания. Омерзительнейшие два часа её жизни. Находится среди всех этих людей, некоторые из которых знакомы с самого детства, видеть, как безутешно они проливают горькие слёзы скорби и отчаяния, где-то на интуитивном уровне ощущать, как у каждого из них мучительно сжимается сердце от боли, из-за смерти дорогого им человека, который сейчас безмятежно, спокойно, отрешённо лежит себе в гробу и, возможно, наблюдает за всеми ними откуда-то там со стороны, было для неё самой изощрённой, жуткой, невыносимой пыткой, какую ей только приходилось переживать. Серьёзно, Беллатриса Лестрейндж и та была милосерднее. Даже несмотря на то, что пытала её, как ей тогда казалось, самым жестоким образом и, как вечное напоминание, оставила метку, характеризующую её отбросом общества. И отчего она её просто не убила? Всем бы определённо стало лучше. И уж точно ей бы не пришлось безвольно стоять там, в поддерживающем жесте обнимать Ирму, Харпер и Лео, выражать свои самые глубокие соболезнования родителям Клисби, и еле-еле сдерживать будто острейшими когтями рвущие глотку рыдания и пуская незаслуженные слёзы. Ведь слёзы – это наглядный признак искреннего человеческого раскаяния и души. Это признак чистоты, невинности... Отпущение всех грехов. Но на её душе слишком много чёрных пятен, чтобы она могла их стереть парочкой капель солёной воды. А после произошедшего две недели назад инцидента ей и вовсе не вымолить прощения. Ни перед собой, ни перед Мерлином, ни перед Богом. А ведь в начале лета это казалось правильным: сбежать в мир магглов, чтобы хоть немного дать себе передохнуть от безостановочной череды допросов, судов и похорон. Потом она встретилась с Ирмой и всё пошло, поехало, закрутилось, завертелось, что через каких-то два месяца она уже и не помнила и не хотела хотя бы мельком вспоминать себя старую. Не хотелось думать о злосчастном Волшебном Мире, который забрал у неё слишком много. Там, в прошлом, осталась маленькая сломленная войной девчонка, которая вместе с двумя своими лучшими друзьями победила злейшего мага за всю историю мира. Умнейшая ведьма столетия, лучшая ученица Хогвартса, подруга мальчика-который-выжил-и-победил. Но после победы пришло осознание, какую именно плату им всем пришлось заплатить за мир во всём Мире и светлое улыбающееся солнце над головой. Поэтому она пыталась создать новую себя. Которая бы пригодилась здесь, в мире, где она родилась и где жила вся её семья. Где было спокойно. Где не слышали о войне или Волан-де-Морте. Где ничего не напоминало о незаслуженных смертях стольких друзей и близких. Но сначала она позволила себе ненадолго забыться. И куда же привело её это маленькое путешествие? В самое начало – она снова хоронит друга. Вот только теперь его палачом были не мелкие сошки Тёмного Лорда, не Пожиратели Смерти, не их опасные сторонники. Она. Она сама отобрала его жизнь. Она и стала его палачом. Какая неожиданная смена деятельности, не правда ли? Из хорошей, правильной девочки в дерзкую оторву. Из Героини в Злодея. Из Спасительницы в Убийцу. Такой стремительной градации вряд ли ещё когда-то приходилось кому-нибудь встречать. Но вот она здесь, прямо перед вами, сидит, с ногами забравшись на сине-зелёный полосатый диванчик и пытается утонуть в многочисленных строках старого романа... Всё, лишь бы на мгновение забыть о том, во что она превратилась. — Гермиона! — Дверь купе громко отворяется и в образовавшемся пустом проёме показываются две – чёрная и рыжая – макушки. Теперь для неё – самые родные. Гарри и Рон. Её любимые золотые мальчишки. Те, с кем она дружит уже долгие годы. Те, чьи задницы она продолжит и дальше вытаскивать из всякого дерьма. Те, с кем она не устанет попадать в различные передряги, снова и снова спасая этот бренный мир. Те, кого она без преувеличения могла назвать своими братьями. Но достойна ли она теперь называться их сестрой? — Ребята, — с улыбкой лепечет она, совсем не в своём репертуаре откидывая от себя, пусть и интересную, но в этот момент совершенно бесполезную книгу, и бросаясь в объятия друзей. Сжимая каждого в своих руках так сильно, что скоро точно послышится хруст чьих-то рёбер. Как же она, оказывается, по ним скучала. Как долго было их расставание... — Я тоже рад тебя видеть, но если ты сейчас не отпустишь, то от меня и мокрого места не останется, и ты успешно завершишь дело всей жизни Волан-де-Морта, — счастливо улыбаясь, сдавленно хрипит Гарри, но сам не отпускает и до боли обвивает руками маленькое тело подруги. — О да, и тогда окажется, что всё это время ты зря носилась с ним, как курица с яйцом, и весь этот тернистый путь он прошёл только для того, чтобы умереть в твоих объятиях, — не без доли сарказма сочиняет их рыжий друг, которого она уже успела выпустить из своих сетей, и с удовлетворённым вздохом приземляется на противоположное от неё сидение. Его шутливые слова не проходят мимо её ушей и достигают своей цели, точно смертоносные, пущенные луком стрелы. В памяти живо всплывает безжизненное тело Гарри, когда его держал на руках их любимый лесничий Хагрид, еле сдерживающий слёзы от всеобщей потери, а также вспомнился Хорхе, которому повезло меньше, чем мальчику-который-выжил, и он так и остался лежать в своём тесном гробу под шестью футами грунта. Гермиона резко отскакивает от друга, словно обожглась об него, как об открытый огонь. Сердце бешено колотится в грудной клетке, будто только что преодолело дистанцию в десять тысяч ярдов галопом, готовое вырваться наружу из захвата хлипких рёбер. Теперь она понимает всю хрупкость человеческой жизни. А липкий, скользкий, мерзкий страх окутывает её в свой прочный кокон, обещая, что волшебница ещё не скоро сможет из него выбраться. Да и когда тут, если вся жизнь сплошное поле боя, а сама она не лучше чудовищ из детских сказок. — Ты в порядке? — неуверенно тянет Поттер, с удивлением и непониманием рассматривая девушку перед собой. Что это ещё за непредвиденные недоистерики такие? — Да, просто... Я не подумала о том, что тебе может быть больно, — запинаясь, делает слабую попытку оправдать свои стремительные действия ведьма. А все свои горечи от недавнего пережитого несчастья пытается спрятать глубоко в подсознание. Там, где она о них больше не вспомнит. Как и наказывала бабушка. — Пф, не сахарный, не растаю, — легкомысленно смеётся её друг и снова улыбается. Так нежно и тепло, как умеет только он, и, кажется, все невзгоды свалившиеся на её душу готовы расступиться, чтобы дать ей мимолётное чувство освобождения. Но она-то прекрасно понимает, что теперь она вечная заложница собственного бессилия и неумышленного тяжёлого преступления.

* * *

— Мне нравится твой новый стиль! — вдохновенно воркует очарованная Джинни Уизли, накручивая вишнёвый локон подруги на свой указательный пальчик. — Это так смело, тебе невероятно идёт. — Спасибо, Джинни, мне действительно не хватало чьего-то одобрения, — отвечает ей волшебница, лениво копаясь в своей тарелке с картофельным пюре и филе запечённой курицы. Как бы вкусно всё это праздничное убранство не выглядело, есть совершенно не хотелось. Не так давно закончилась торжественная часть первого сентября: громкими аплодисментами был встречен новый учитель Защиты от Тёмных искусств, профессор Вардемус, первокурсники прошли распределение, все выслушали вдохновенную речь нового директора Минервы МакГонагалл и приступили к приятнейшей части вечера: ужину и разговорам с друзьями. — Родственники были против? — непринуждённо любопытствует рыжеволосая, пытаясь сохранить некое подобие хладнокровия. Из немногочисленных писем Грейнджер – всего лишь три штуки за всё лето(!) – она узнала, что Гермионе так и не удалось вернуть родителям память, из-за чего она была вынуждена жить с какими-то своими родственниками по материнской линии. И сколь бы самая младшая Уизли не старалась заманить подругу, почти сестру, к ним в Нору, ничего не вышло, а Гермиона только жёстче просила, чтобы никто не смел её жалеть. — Да, бабушка, как увидела, схватилась за ножницы и собиралась мне их отрезать, — с лёгким смешком вспоминает ведьма, мимолётно осматривая окрашенные локоны. Это была та ещё история. — Хаха, слышишь, Элин, ни у одной тебя такие бешенные родственники, — поддержав шутку волшебницы, искрится весельем кареглазая, обращая взгляд на свою дальнюю кузину, что примостилась у её левого бока. Гермиона также переводит взор на новую знакомую. Элин Фид – оказалась красивой стройной девушкой семнадцати лет, с мягкими чертами лица, яркими голубыми глазами и светлыми, почти серебристыми волосами длинной ниже плеч. Кожа её была очень бледной, практически фарфоровой, и Грейнджер считала, что рядом с ними сидит аристократка самых чистых кровей. По материнской линии она приходилась родственницей Пруэттам, и переехав вместе с родителями из Франции, из-за работы отца, в Англию, быстро попала под опеку своей дальней тётки Молли Уизли, потому как сами родители пытались обустроиться в новом английском обществе. Но, неведомо по каким причинам, из-за переезда пришлось сменить и место учёбы, поэтому сейчас вместо родного Шармбатона она оказалась здесь, в Хогвартсе, и на счастье своей кузины, которая за лето к ней очень сильно привязалась, попала на их факультет. — Что ж, я счастлива знать, что в своём горе я не одна, — поддакивает их разговору волшебница, делая глоток тыквенного сока. — Когда я проказничала в Шармбатоне, а родители узнавали об этом, дома меня всегда ждали строгие наказания и домашний арест. — А я всегда считала, что у нас слишком строгие родители, — вздыхает Джинни. — Угу, это просто они тебя ни разу не наказывали, — бесцеремонно врывается в их разговор её старший брат, одновременно накладывая в свою тарелку вторую порцию пюре и курицы. — Ты же самая младшая, ещё и девчонка, – тебя постоянно жалели. Не услышать ревностно-обвинительные нотки в его голосе было невозможно. — А ты вообще не лезь в девчачьи разговоры! — прикрикивает на него сестрица, искренне недовольная столь нахальным поведением. — А вот куда хочу, туда и буду лезть. Ты мне не указ! — весьма по детски взрывается Рон, как обычно, в своём стиле, заводясь с полтычка. Любимое его занятие – вкусно и плотно покушать – предварительно отставлено на недолгий срок, пока предчувствовалось, что сейчас они с младшенькой устроят очередную трагикомедию. Карие глаза Джиневры горят решительностью поставить брата на место, а в крови Рона постепенно растекается раздражение из-за того, что сестра в очередной раз указывает ему что и как делать. Она переняла эту привычку у матери и, будучи весьма похожей с ней характерами, очевидно, относилась к нему, не как к старшему брату, которого обязана самозабвенно слушаться и раболепно внимать каждому его слову, по его нескромному мнению, конечно, а как к младшему или даже как к собственному нашкодившему отпрыску. Гарри устало закатывает глаза, отлично зная, что в увлекательных спорах своей благоверной и лучшего друга, нельзя просто так, по быстренькому, прийти к соглашению двух враждующих сторон, и, очевидно, ругань эта продлится довольно приличное время. — Пф, ну, конечно, не указ. Для тебя никто не указ. Ты вообще же никого никогда не слушаешь и в принципе предпочитаешь быть чересчур самостоятельным, — ерепенится рыжеволосая, убирая из рук вилку, дабы случайно не ткнуть ею в парня напротив. — Куда только тебя приводит твоя эта самостоятельность? — припоминая брату какие-то старые грешки, ехидничает она, смотря на него с заметным превосходством. Элин на это только весело усмехается, тоже вспомнив один презабавный случай, произошедший летом с её кузеном, который уж очень сильно хотел доказать семье, что он уже давно довольно самостоятельный мальчик. Гермионе же, со своей стороны, откровенно не нравится пустая перепалка друзей, возникшая буквально не из-за чего – ну, очевидно, просто людям поругаться захотелось, – а потому, уже через пару минут, она поспешно их успокаивает, также замечая, что из-за громких возгласов старшего Уизли многие студенты начинают обращать на их компанию лишнее внимание. — Вы знаете такое выражение: "Не ссорьтесь на людях, или чужие увидят ваши слабые места"? — добавляет философски ведьма, нагло прерывая начавшего было заходиться в очередной гневной тираде рыжего друга и призывая семейку к покою. Им ведь ни к чему разыгрывать здесь – на потеху для всеобщего обозрения – чёртову драму. — А на вас сейчас пялится большинство учеников, — подмечает она, наглядно взглядом окидывая весь Большой Зал. — Ладно, простите, — заметно стушевавшись, бормочет Рон, возвращаясь к своей тарелке с едой и возобновляя разговор с рядом сидящим другом. Гарри только благодарно кивает подруге, обрадованный тем, что теперь в их окружении есть хоть кто-то, способный остановить этот армагеддон. Ведь даже Артуру и Молли не удавалось заткнуть ярых спорщиков, которые могли до зудящей хрипоты орать друг на друга. Теперь, когда рядом Гермиона, его несчастные нервы хоть немного отдохнут, ведь волшебница не предоставит родственникам случая для очередной словесной дуэли, в которой, в основном, побеждала всегда Джинни, а Рон потом целыми днями ходил угрюмый, как в воду опущенный, и свирепый, как мантикора. — Чёртов идиот! И нужно ему было устраивать сейчас это представление?! — в свою очередь не унимается Джинни, шёпотом продолжая костерить рыжую истеричку. После войны и смерти Фреда Рон стал ещё более раздражительным, чем обычно. А также постоянно пытался ввязаться в какую-нибудь драку или перепалку, очевидно, в извечных пустобренных стычках пытаясь забыть о боли потери. Он на долгое время закрылся от близких, но не в том простом смысле, будто он заперся в своей комнате, нет. Он перестал быть таким же общительным как и раньше, предпочитал избегать компании людей, по долгу молчал, не разговаривая ни с кем... На этой почве у них с сестрой и развился постоянный конфликт, но предпочитая (или всё же страшась) не говорить на прямую об утрате любимого старшего брата, они переводили стрелки на более обиходные и приземистые темы: домашние дела, школа, личные взаимоотношения. — Вам стоит поговорить о наболевшем, — аккуратно предлагает ей сирена, без особого труда прочитывая мысли подруги. Одна из полезнейших особенностей её вида: сирены с лёгкостью могут проникнуть в сознание человека и выведать все его тайные мысли или воспоминания. И в отличие от даже самых искусных легилиментов, способностям которых всё же можно противостоять, от сирен нельзя закрыться, никакой человек не способен спрятать от них свой разум. За редким исключением. — И тебе, и твоему брату плохо, — тихо настаивает она, прекрасно зная, о чём говорит. — Никто кроме вас двоих, вашей семьи, не поймёт эту боль. Ни я, ни Гарри не сможем вам помочь с этим справиться... Вы должны сами. — Гермиона, прошу, давай поговорим о чём-нибудь другом, — кидая осторожный взгляд на мальчишек напротив и замечая, что они не обращают на подруг внимания, сиплым шёпотом просит Джиневра. От слов, следовавших по пятам за её мыслями, сидящей справа волшебницы становилось только хуже. В горле образовался тугой ком, в носу неприятно засвербило, а уголки глаз увлажнились. И зачем она только вспоминала всё это? Но Джинни не была бы собой, боевой, отважной, сильной духом девчонкой, если бы не смогла справиться с разрушающими эмоциями и натянуть на лицо дежурную улыбку. — Давайте обсудим какие-нибудь свои, девчачьи, темы? — пытаясь развеселиться подкидывает идеи она, отрезая себе от большого яблочного пирога маленький кусочек, с наигранным аппетитом принимаясь за него. — Мы снова вернулись в Хогвартс, это наш последний курс, и после этого мы вступаем во взрослую жизнь. — Ты серьёзно хочешь поговорить об учёбе? — со смешком любопытсвует у неё Элин, всё же замечая скачки настроения кузины. — Почему нет? Например, Гермионе очень нравится учиться, она буквально живёт учёбой, — не сдерживает смешков кареглазая, переводя взгляд с одной девушки на другую. — Однако учёба начнётся завтра – значит, завтра мы о ней и поговорим, — бескомпромиссно заявляет светловолосая, стараясь отвлечь подругу и новую знакомую на более лёгкую тему. — Что насчёт сегодня? Я слышала после отбоя наши устраивают вечеринку в гостиной? — Да, что-то такое было, — качает головой ведьма, припоминая, как в их вагоне близняшки Патил обсуждали устраиваемую вечеринку. — Итак, кто в чём идёт? — Я не думаю, что смогу прийти. — Разрушает едва устаканившуюся идиллию Гермиона. — Что? Почему?! — непонимающе перекликиваются кузины во все глаза уставившись на ведьму. Джинни искренне верила, что подруга уже давно оставила всю эту свою робость, зажатость, а также неуёмное желание следовать всевозможным школьным правилам, которые мешали ей веселиться с друзьями на секретных вечеринках. — Директор вызвала главных префектов к себе после ужина. Очевидно, она собирается с первого же дня нагрузить нас заданиями, чтобы мы не смели прохлаждаться и вам не давали, — практически не врёт девушка. Разве что так... приукрашивает правду. После недавней трагедии Гермиона даже думать боялась о каких-либо вечеринках или шумных праздниках. Поэтому решила, что будет весьма правильным целенаправленное избегание всей этой канители, особенно если главным гостем развлекательной программы станет алкоголь. От него её особенно тошнило и бросало в дрожь. — Думаю, она около часа или больше того продержит нас у себя в кабинете, а потом я буду должна пойти составлять расписание, график работы, распределить обязанности между старостами – в общем, мне точно не будет скучно. — Нет-нет-нет-нет-нет, — громогласно протестует Джинни, состроив безутешно-опечаленную гримасу. — Ты не можешь в очередной раз всё пропустить. Я тебе не позволю! — едва ли не кричит она, хватаясь за локоть подруги и прижимаясь к ней, будто так надеясь уговорить её пойти с ними на тусовку. Гарри и Рон, привлечённые столь громкими восклицаниями, в удивлении смотрят на троицу перед собой. — Ты и так всю свою жизнь пропустила за этими дурацкими книжками, хоть раз освободись от своих супер-важных дел, и давай повеселимся, — поучительно-нравоучительно-упрашивающим тоном молит она, надеясь, что подруга будет не столь категорична и всё же составит им компанию. — Тебе исполняется девятнадцать! — Словно выносит приговор. — Единственное, что сейчас важно это веселье и развязные мальчишки! — Слышала бы тебя моя бабушка, — не без иронии закатывает глаза сирена. — Боюсь, я правда не могу, Джинни, — опечаленно повторяет с нажимом. — Директор МакГонагалл возлагает на меня большие надежды – я не могу предать её доверия. — Да брось, Гермиона, не будет же она тебя прямо с завтрашнего утра дрюкать с этими своими заданиями, — поддерживает свою возлюбленную Поттер, рассчитывая, что ведьма хоть немного, но сдастся перед их уговорами. Теперь из-за должности Главной Старосты у кареглазой будет не так много времени на своих друзей, да и живёт она отныне в отдельной башне. А если ещё с головой зароется в свои учебники, уроки и усиленные подготовительные курсы к экзаменам, так и вообще они её больше никогда не увидят, потому что она буквально утонет во всей этой муторной однообразности. А они ведь так давно не собирались вместе. — Вот именно, — хватаясь за слова брюнета, как за спасительную соломинку, взвизгивает рыжеволосая. — Тем более я всё хотела помочь тебе с личными отношениями: посмотри как все парни в Зале на тебя заглядываются! Ооо, вот чего ей точно не нужно так это какого-нибудь навязчивого поклонника навроде того же МакЛаггена. А последнего своего воздыхателя она съела... — Угу, особенно тот, со стороны слизеринцев, — ехидно вставляет Элин, кивком головы указывая направление в сторону очередного не насильно очарованного магией беднягу. — Весь вечер от тебя глаз отвести не может. Все участники разговора тут же непонимающе уставились в сторону слизней, а Поттер и Уизли даже развернулись для верности. И правда без какого-либо стеснения или смущения (кажется, представителям этого факультета они вообще не присущи) на пятёрку друзей смотрел их сокурсник, также как и они, приглашённый повторить непреднамеренно выпавший год обучения, Теодор Нотт. После того, как он заметил, что на него было обращено внимание лучшей ученицы Хогвартса, и будто не замечая изучающе-вопрошающих взглядов её спутников, он всего лишь легко кивнул ей головой в знак приветствия. Однако, смотреть на неё не перестал. — Не понял, — удивляется Рональд, тупо уставившись на слизеринца. — Он что, заигрывает с нашей Гермионой? — Мерлин, вы серьёзно? — удручённо шипит на друзей девушка, приветливо помахав одними пальчиками парню в ответ, и снова переводит всё своё внимание на них, объясняя сложившуюся ситуацию: — Он просто со мной поздоровался. Нотт – второй Главный Префект, и мы живём в одной башне. — Почему тогда он так странно на тебя пялится? — совсем бестактно интересуется Уизли, в упор смотря на подругу. — Где? — ожидаемо выспрашивает ведьма, снова посмотрев за стол зелёно-серебряных. Теодор в свою же очередь уже и не интересовался их разносортной компанией, а общался со своими однокурсниками. — Ну, Рон прав, он смотрел на тебя как-то неоднозначно, — нутром предчувствуя очередную драму, тянет его сестрица, давая ведьме высвободить руку из своих тисков, и теперь, расположив подбородок на подставленных кулачках, сама задумчиво, даже слегка прищурившись для верности, вперяет беззастенчивый взгляд на предмет их обсуждения. — Может, Гермиона ему просто понравилась? — предполагает в свою очередь Фид, также обратив внимание на какой-то только им с кузиной понятный тон взгляда слизеринца. — Скорее я съем свой галстук, чем кто-нибудь из этих змей подумает о нашей Гермионе в таком ключе, — откровенно смеётся рыжеволосый парень, даже не представляя чего-то такого. Нет. Такого просто невозможно. Никогда. — Почему нет? — искренне недоумевает голубоглазая и, перед тем как продолжить речь, внимательно-придирчиво осматривает новую знакомую, как будто что-то прикидывая в уме. — Гермиона очень красивая, — выдаёт запоздало, будто смерившись с собственной капитуляцией. — А эти красные локоны только добавляют ей очарования. — Наш брат не то имел в виду, — закатывая глаза, поясняет кузине Уизли-младшая. — Слизеринцы кичатся своей чистой кровью, а Гермиона – маглорождённая. Так что даже если кто-нибудь из них посмеет открыть ей своё холодное чёрствое сердце, что априори невозможно, он не сможет ей об этом рассказать, потому что это будет... — Ниже его достоинства, — заметив запинку подруги, смело приходит на помощь сирена. — Не бойтесь называть вещи своими именами. — Что за бред? Если у кого-то есть искренние чувства, то он обязательно должен о них поведать, — уже более воодушевлённо высказывается новая знакомая, а глаза её загораются странным блеском. — И даже как вы говорите: чистокровные снобы не способны удержать всё в себе. Уверяю вас, если постараться, то даже слизеринец без памяти влюбится в нашу маглорождённую ведьмочку. — Пф, я бы на это посмотрел, — не воспринимая ни слова из речи кузины в серьёз, посмеиваясь над её очевидной глупостью, шутит Рональд. — Давай поспорим! — восклицает девушка, не в силах сдержать эмоций от её расчудесной идеи. — За этот год кто-нибудь из слизеринцев обязательно влюбится в нашу Гермиону, и уже на выпускном она будет в сопровождении кавалера своего сердца. — О'кей, на что спорим? — легкомысленно вливается в новую авантюру парень, протягивая руку для заключения сделки. — На желание, — расписывает ему оппонентка. — А также в случае своего проигрыша ты съешь свой галстук, — не забыв случайно обронённую братом фразу и решив по крупному отыграться, выпаливает она. — Тогда ты съешь... съешь... — немного теряется в идеях волшебник, не зная, что бы можно было заставить ведьму сделать столь же унизительное, но тут же находит выход: — Я приготовлю тебе парочку слизней. — Хм... — нагло усмехается в ответ светловолосая, ничуть не стушевавшись перед заданием. — Идёт. Джин, скрепи наш спор, — отдаёт повеление сестре, обхватив широкую ладонь парня и крепко её сжав. — Эээ, ребят, а вас не смущает, что я здесь и что вы спорите как бы на меня? — как бы мимоходом любопытствует Гермиона, о существовании которой, казалось, спорщики и вовсе забыли. — Спокойно, малышка Минни, мы спорим не на тебя, а на то, способны ли слизеринцы любить, — в своей довольно сомнительной манере успокаивает (предпринимает попытку) кареглазую девица. И смотрит на довольную улыбку Уизли-старшего, который уже более чем явно предвкушает свой скорый выигрыш. Вот только новоиспечённая гриффиндорка, загадочно усмехаясь, точно знает, что победа будет за ней.

* * *

— Мистер Нотт, мисс Грейнджер, поступив на седьмой курс обучения, а также приняв пост Старших старост, Вы обязаны понимать, что на Вас лежит большая, очень большая ответственность, — с нажимом повторяет своим тяжёлым, строгим голосом новая директриса, и внимательно оглядывает каждого из сидящих напротив неё студентов. — Сейчас Хогвартс переживает не лучшие времена, вы должны это понимать. Многие дети и родители больше не доверяют стенам нашей школы, из-за чего боятся возвращаться обратно или же вообще поступать сюда. В этом году мы должны показать, что несмотря на всё пережитое, Хогвартс всё также остаётся одной из лучших школ, где ученикам больше ничего не угрожает и никогда не будет. И, несмотря на всё произошедшее, мы обучаем и выпускаем во взрослую жизнь умных, сильных, подготовленных ко всему волшебников. Вы двое, как старосты, как лучшие ученики, должны дать младшим поколениям пример того, что, в первую очередь, в школе больше нечего бояться, во-вторых, на равне с учителями вы учите их дисциплине, как должно вести себя в школе и как важно правильно распределять время и внимание между досугом и уроками. Это ясно? — ровным тоном вопрошает она, даже не остановившись для того, чтобы наполнить лёгкие воздухом. Хотя и говорила без остановок в течение десяти минут. Старшие старосты только положительно кивают на её вопрос, не решаясь прервать тишину в кабинете своими голосами. — Хорошо, — подытоживает Минерва МакГонагалл, и приподняв над столом, чтобы ещё раз просмотреть, несколько тонких пергаментов, после передала их своей любимой ученице. — Это расписание уроков на текущую и будущую недели, в пятницу следующей недели я жду от Вашей команды, — она снова выразительно обвела парня и девушку пристальным взглядом, как бы намекая, что работа в команде, или в их случае – паре, очень обязательна. — Расписание на весь будущий семестр... Это ведь не составит большого труда? — Нет, конечно нет, мы всё сделаем в срок, — клятвенно заверяет её Гермиона, аккуратно принимая в руки листы. — Хорошо, — снова повторяет ведьма, и ещё раз кивнув своим мыслям, отпускает своих помощников со словами: — Донесите всю полезную информацию и до Старост факультетов. Через пару минут, когда огромная статуя горгульи отрезала учеников от кабинета директора, Теодор Нотт, до этого почти всегда молчавший, с тяжёлым стоном выпустил весь воздух из лёгких, запрокидывая голову чуть назад и прикрывая глаза. Гермиона молча останавливается рядом с ним, не зная, долго ли он собирается стоять на одном месте и стоит ли ей одной идти на патрулирование школы. Как Старшие старосты, в первый же день учёбы они первыми приступали к выполнению своих основных обязанностей и были должны просмотреть коридоры на наличие любителей поздних прогулок, чтобы немедленно пресечь подобную вольность и тут же отправить в кровать просматривать десятый сон. На улице уже давно темно, хотя когда они только направлялись к директору, на улице было ещё светло (настолько долго их держала у себя профессор), и коридоры освещались только благодаря тусклому свету свечей. — МакГонагалл всегда была так... педантична? — всё же обращая внимание на свою невольную компаньонку, спрашивает Нотт. Он поднимает голову и смотрит прямо на девушку, из-за чего на его лице заигрывают блики огня, и теперь гриффиндорка может лучше рассмотреть (пока они находились во власти директрисы ей было не до этого) своего коллегу, который оказался выше её самой на целую голову. У парня оказались тёмные гладкие волосы и чёрные глаза, которые удачно гармонировали с весьма резковатыми чертами лица (хотя аристократы они все такие); он был плотного телосложения: тёмная ткань школьной мантии делала явный акцент на широких плечах. — Она просто ответственно подходит к выполнению своих обязанностей, — выдвигает в защиту любимой преподавательницы шатенка, начиная шагать вперёд. Тупое ожидание ей уже давно опостылело. Да и стоило быстрее расходиться – она уже достаточно давно не "ела", зато жажда росла с каждым мгновением. — И мы тоже должны последовать её примеру, — нравоучительно присказывает она, пытаясь абстрагироваться от нахождения рядом с собой источника живительной силы, вслушиваясь в гулкие удары собственного сердца. — Да, я знаю, — кивает парень, по пятам следуя за знакомой в приглушённой темноте коридора. — Просто... тебе не кажется, что она возлагает на нас слишком большие... надежды? И аккуратно забирает у неё пергаменты, начиная муторно перечислять: — Составить расписание уроков на весь будущий семестр, расписание дежурств между старостами, организовать несколько благотворительных акций в поддержку устранения разрушений, произошедших из-за войны, и также благотворительные акции для осиротелых детей войны, а ещё создать кружки для первых-третьих курсов, которые будут занимать их по интересам... Что это вообще за нововведения такие? — непонимающе удивляется он, переводя взгляд на собеседницу. — Директор ведь всё объяснила, — бесцветно отвечает Грейнджер, не понимая, где всё то время (причём довольно приличное), которое декан Гриффиндора потратила на разъяснение всех нюансов по поводу их бурной школьно-внешкольной деятельности, находился этот субъект. — Акции будут проводится как среди учащихся, так и среди их родителей – это всё нужно для того, чтобы помочь тем людям, которые более других пострадали в войне. То же самое с детьми; у многих из них погибли родители и практически не осталось родственников, скорее всего для них будут открыты приюты, которые также должны быть проспонсированы. Ну а кружки для первых-третьих курсов – нужны только для того, чтобы занять их свободное время, потому что многие любят играть в исследователей и пробираться на запретные территории. А учителя, в данное время, не способны за всем уследить. — Кого-то мне это напоминает, — весело фыркнув, усмехается юноша. И скашивает глаза на гриффиндорку, которая продолжает идти по правую руку от него, ожидая, когда он вернёт ей пергаменты. Но, очевидно, Нотт оказался джентльменом и сам продолжил нести многочисленные записи вместо того, чтобы свалить их на свою хрупкую спутницу. Однако Гермиона замечает направленный на неё лукавый-насмешливый взгляд и поняв, к чему он добавил последнюю реплику, тоже испускает короткий смешок: — Нет, не смотри так на меня. Я была примерной ученицей. — Да, возможно... в перерывах между тем, как спасала весь Мир от Зла вместе с Поттером и Уизли. Против воли слова слизеринца вызвали у неё ироничную улыбку. — "Спасала Мир" звучит слишком пафосно и неправдоподобно, — девушка медленно облизывает губы, всё больше чувствуя рядом с молодым человеком некоторую неловкость. И предусмотрительно делает маленький, ненавязчивый шажок в сторону от него. Чем больше расстояние между ними, тем меньше вероятность её очередного срыва. — Мир от Зла спас Гарри – я просто немного помогла, — оправдывается она. — Какая вежливая скромность, — подхватывает Нотт, всё же заметивший, как оппонентка отходит от него всё дальше. Снова. Так же было, когда они шли в кабинет директора после ужина, на протяжении всего того времени, которое они провели подле старой карги, и вот сейчас. Это вызвало какое-то внутреннее противоречие: не от того ли она пытается сторониться его, потому что он сын Пожирателя Смерти? Неужто ярая защитница обиженных и обездоленных делит людей на плохих и хороших только из-за их происхождения? — Тебе неприятно общение со мной? — решив не тянуть долгую лямку, прямо спрашивает шатен, останавливаясь посреди тёмного коридора и выжидающе смотря на спутницу. Его вопрос явно застал ведьму врасплох. Она неловко замедляет шаг и после десятка секунд гробового молчания всё же поворачивается к нему лицом. — Почему ты так думаешь? — удивляется сирена. Такой глупый вопрос заставил волшебника презрительно усмехнуться. Она серьёзно? — Брось, Гермиона, я же вижу, как ты весь вечер дичишься меня, и я достаточно умён, чтобы сложить два и два... Просто скажи, если тебе неприятно общение со мной, и тогда мы ограничимся только деловыми разговорами. — Что?.. Нет, Теодор, нет... — она запинается. — Дело вовсе не в этом. Ты хороший собеседник, и мне правда интересно с тобой говорить. — Молчание. — Моя отстранённость... это... это последствия войны – я некомфортно чувствую себя один на один с людьми, и просто... просто пойми это, пожалуйста, и не принимай на свой счёт... Она тяжело выдыхает, не зная, что ещё можно сказать и что вообще следует говорить. Было так сложно делиться какими-то своими внутренними метаниями, какими-то своими проблемами и страхами... Ещё сложнее всему этому было искать оправдания. Правы были те, кто говорил, что ложь – это целое искусство. И дано оно точно не каждому. — Хорошо, — кажется, понимая куда клонит волшебница, кивает её оппонент, на время удовлетворяясь и таким сухим объяснением. Она в принципе не должна была перед ним отчитываться. — Просто знаешь... может я и слизеринец, и сын Пожирателя Смерти, но я не так уж и плох, как все об этом думают, — ненавязчиво высказывается он, стараясь показать свою лучшую сторону. И легко улыбается, безвозмездно даря своё тепло. Гермиона едва не давится воздухом, в ступоре уставившись на его улыбку, так просто напомнившую ей улыбку старого друга. На сердце снова стало в тысячу раз тяжелее, а на плечи обрушилась старая гора её собственного стыда, ненависти к самой себе и отчаяния, которым она предавалась день ото дня всё это время. Недолго же она отдыхала от всей этой неподъёмной тяжести собственного груза. И с языка против воли срывается обречённое: — Знаешь, а я не так хороша, как все об этом думают...