Мысль, что он в горе, мне крайне приятна: я от радости лишусь нынче сна. (С) Эмили Бронте.
А вы знаете, каково это, тонуть? И не в каком-то там дешёвом романтическом смысле, будто вы тонете в глазах любимого человека. Нет. Вы знаете, каково это, тонуть по-настоящему? Стремительно и не всегда осознаваемо уходить под толщу воды, бесполезно барахтаться в её бескрайних просторах и беспомощно силиться оттолкнуться ото дна, до которого, на самом деле, не можешь дотянуться, чтобы выплыть на поверхность хотя бы на секунду? Мечтать сделать только один маленький глоток воздуха, который придаст сил для дальнейшей борьбы. Но этих самых сил практически и нет. Как и того самого воздуха, который ты буквально выхаркиваешь из горла, потому что вместе с ним в лёгкие заливается вода. Активнее работаешь руками, ногами, всем телом – ты жаждешь спасения. Думаешь, ещё немного и всё закончится. Твои старательные попытки к чему-нибудь да приведут. Поблизости с тобой окажется хоть кто-то, кто кинется на помощь. Судьба благословит тебя и проложит безопасную дорогу к спасению. Но... нет. Ничего этого нет. Твои потуги тщетны. Рядом с тобой никогда никого не было. А Судьба слишком непредсказуемая, слишком легкомысленная барышня. Выходит... спасения просто не следует ждать. Эта мрачная мысль заставляет остановиться. А остановка – роковая ошибка. И ты снова уходишь под воду. Буквально падаешь камнем. Всё глубже и глубже. Глубже и глубже. У тебя уже не осталось сил, не осталось желания искать спасения. Ты смиряешься со своей участью. И чтобы, наконец, закончить эту пытку, позволяешь игривой воде, совершенно безучастной к твоим стенаниям, проникнуть в лёгкие, чувствуя, как одним разом тысячи кинжалов пронзают своими идеально отточенными лезвиями твоё тело... Драко грубо поворачивает на полную катушку вентиль старого крана, из которого стремительным потоком начинает хлестать ледяная, местами ржавая, вода. Резко нагибается, суёт под бурную струю голову и несколько минут проводит в таком непрезентабельном положении, откровенно наслаждаясь мнимым охлаждением разгорячённого мозга. Дышать становится на порядок легче, даже несмотря на то, что в ноздри и в рот то и дело попадают холодный капли. Через несколько минут он лениво выпрямляется. Руками проводит по влажным волосам, зачёсывая отросшие пряди чёлки назад. Вода капает с мокрой головы на спальную одежду. Медленно устремляется по мраморной коже лица и шеи вниз, вызывая противный табун мурашек. Малфой смотрит прямо перед собой, в зеркало, и видит в отражении худого, больного, невыспавшегося подростка. На аристократическом лице ярко выражены впалые щёки, делающие и без того резкие черты лица ещё тоньше, под глазами залегли небольшие синяки – свидетельство частых бессонных ночей, кожа стала ещё белее, а глаза из светло-серых превратились в чёрные. Он несколько долгих секунд вглядывается в отражение, с удивлением рассматривая вроде как и себя самого, а вроде и совершенно другого... чужого человека. Натянуто, через силу, будто заставляет себя, усмехается. Размышляет о том, какой же тупой бред приходит в его больную голову. С трудом вздыхает. Подставляет сложенные ладони под кран, набирает в них воды, и выплёскивает всё содержимое на лицо, несильно растирая по глазам и коже. Пытается сбросить с себя остатки сна, точнее, его жалкого подобия, хотя глаза неимоверно слипаются под тяжестью уставших век. В четвёртый раз за две недели пребывания в школе он просто-напросто не может уснуть из-за кошмаров. Его преследуют постоянные беспокойство, отчаяние и страх, которые, кажется, нашли себе самое неприметное, укромное местечко где-то в его тени и теперь ходят за ним, наступая на пятки, всё стараясь оттяпать себе от него кусочек побольше. Малфой долго не мог понять почему. Откуда в нём взялась эта чёртова унизительная слабость? Ведь в последние месяцы, до прибытия в Хогвартс, его постоянными и неразлучными спутниками были только гнев и злоба. Гнев на поганую гриффиндорку, которая волей Судьбы досталась ему в пары, и злоба на эту самую Судьбу-Злодейку, которая в очередной раз решилась сыграть с ним в такие жестокие игры. Пока до него, наконец, не дошло, что эти чувства и не его вовсе. Они не принадлежат ему и являются всего лишь отголосками того, что испытывает его... пара. Эта она уже в который раз видит кошмары. Она в который раз просыпается посреди ночи с криком ужаса, пока собственное сознание играет с ней свои шутки. Это она каждый раз тонет во всех этих стрёмных грязных чувствах, умирая раз за разом. И стоило бы посмеяться со всей этой ситуации, потому как, что может быть для него, чистокровного Малфоя, слаще, чем моральное падение долбанной грязнокровки? Но было и не до смеха, потому что весь этот калейдоскоп эмоций переживал и Драко. Вживую. Так явственно и различимо, будто это внезапно на его плечи опустилось то тяжкое бремя, которое, словно взбираясь на чёртов Эверест, тащила на себе Грейнджер. Малфой ощущал всё это на каком-то интуитивном уровне: как порой ей не хватает воздуха, как она силится вырваться из оков кошмаров, как истошно кричит, зовёт на помощь, и как её крики растворяются в глухой тишине, где она осталась в одиночестве. В её темноте он тонул вместе с ней. И, к своему собственному позору, иногда даже ей завидовал: она не любила этого, не любила той тьмы, того одиночества, что с распростёртыми руками принимали её в тёплые объятия и старались убаюкать своими сладкими колыбельными, – ему такого не позволялось. Он отлично знал: ей херово. Так херово, что порой она ни то, что спать, – сидеть на уроках нормально не может без того, чтобы профессора не начали упрекать её в невнимательности. Подумать только, заучка-Грейнджер и невнимательна на уроках... Скажи ему об этом кто-нибудь года три назад, он высмеял бы этого идиота с привычной кривоватой ухмылкой на губах, тоном повелителя всего чёртового мира, который нечаянно что-то забыл в обществе плебеев. Но сейчас... Её что-то гложет. Настолько сильно и часто, что по капле отбирает и его жизненные силы. А Вейла всё сильнее рвётся к своей паре. Хочет её защитить, отвлечь, успокоить и самому успокоиться подле неё. Правы были Блейз и Пэнси, когда говорили, что рядом со своей Судьбой его вторая сущность начнёт сходить с ума. Он неадекватен. Постоянно напряжён. Натянут, как струна, и отдать себе отчёта, когда же порвётся, не может. Вейла злится: Бесится, когда вокруг его пары трутся многочисленные студенты, которые без какого-либо зазрения совести контактируют с ней. Раздражается, когда видит, какими неоднозначными взглядами на неё засматриваются парни и провожают – девчонки всех факультетов, которые за её спиной обсуждают Героиню Войны. Неистовствует от того, что она страдает, а он не хочет помочь ей с этим справиться. Замкнутый порочный круг. И уделить внимание библиотеке Хогвартса, в которой, ну, чем чёрт не шутит? он мог бы найти решение его проблемы, тоже некогда. Профессора, все, как один, вдруг решили взяться за их образование, и теперь вся жизнь восьмикурсников состоит только из уроков, домашки и сна. Впрочем, последнего компонента этого нехитрого уравнения многие из них тоже лишены. Поэтому Драко остаётся только одно: ждать, когда же он, наконец, найдёт выход из этой грёбаной ситуации и когда, наконец, разорвёт связь между случайно переплетёнными совершенно чужими друг другу жизнями. Между чужими душами. Это неправильно. Вся эта история так до безобразия неправильна и порочна, что Малфоя просто тянет блевать, несмотря на пустой желудок, со всей этой дряни. Он поднимает глаза, снова смотрит на своё бледное отражение и даёт твёрдое слово, что всё исправит. Опять убеждает себя, что ему нужно чуть-чуть больше времени, и вскоре он вернёт свою жизнь в привычное русло. И всё будет, как раньше, всё станет, как прежде. Хах... Он заебался кормить себя бесплодными обещаниями.***
— Хреново выглядишь, — констатирует Блейз вместо приветствия, присаживаясь напротив лучшего друга и рассматривая его ещё более болезненный вид, чем, например, хотя бы вчера. Малфой кидает на друга красноречивый угрюмый взгляд и, лениво мешая ложкой по тарелке с пресной кашей, тянет едкое: — Спасибо, что указал на очевидное. Сейчас бы взять и вылить всё содержимое на голову тому, кто это гадство сготовил. — Снова мучили кошмары? — интересуется парень, без предисловий принявшись за свой завтрак. Впрочем, поняв почему именно блондин с такой кислой гримасой сверлит свою порцию, тут же отставил от себя собственную, решив, что для утра достаточно будет и хлеба с джемом и какао. — Да, — неохотно отзывается Драко, прекращая своё бесплодное изучение подозрительной субстанции, которая с чего-то носит гордое звание "еда", и взял из рядом стоящей вазы большое зелёное яблоко. — Такое ощущение, будто Грейнджер знает о связи между мной и ею и специально для того, чтобы меня позлить, устраивает себе ночные марафоны с кошмарными снами: не спит она – не сплю я. — Хм, — слизеринец задумчиво хмыкает, в очередной раз закатив глаза на паранойю друга, который с момента открытия в себе иной сущности, видел везде и во всём всемирный заговор. Впрочем, вся эта ситуация скорее напоминала трагикомедию. — Ты драматизируешь. — Нет, — противится сероглазый на едкий комментарий. — Да, — настоятельно повторяет брюнет. — Нет. — Ещё как "да", — прерывает их недолгую перебранку Пэнси, внезапно появляясь в поле зрения однокурсников и аккуратно присаживаясь подле мулата. — Ты всегда был королевой драмы, Драко. И следуя заразительному примеру Забини, намазывает тонкий ломоть хлеба толстым слоем вишневого джема. Малфой с явным недовольством рассматривает сладкую парочку, откровенно недоумевая, какого хера он вообще с ними водится, если они смеют так открыто над ним измываться. На ум тут же приходят Винсент и Грегори – два неразлучных, немного туповатых дружка-подпевалы, которые хвостиком бегали за ним, безмолвно выполняя всю грязную работу, которой он их озадачивал. Они-то не смели открывать свои рты, чтобы сказать что-то в противовес его слову, что обожали делать Забини и Паркинсон с завидной регулярностью. Конечно, ведь в отличие от Крэбба и Гойла у них есть мозги. Хотя, имеет ли это вообще значение, когда Винсент мёртв, а Грегори не пожелал возвращаться в Хогвартс? Драко нужно было последовать их примеру. Было бы меньше проблем с грязнокровкой и долбанной связью между ними. — Ау, Драко, приди наконец в себя! — щёлкая перед глазами белобрысого пальцами, взывает к нему Пэнси. Но он как будто бы ничего не слышит. Только стеклянным взглядом и без того бесцветно-серых глаз смотрит на место по левую руку от себя. — Малфой! — Ещё громче. Да так, что на них начали оборачиваться все сокурсники. Мерлин, что, посмотреть больше не на что? Тоже, блин, нашли шутов при королевском дворе. Зато слизеринец напротив пришёл в себя. Перевёл уже более осмысленный взгляд на своих компаньонов, прикрыл от усталости глаза и потёр пальцами правой руки переносицу, блея ей в ответ: — Чего тебе? — Я говорю о том, что сегодня у нас последним уроком будут Прорицания. И, так как никому из нас они даром не сдались, мы вполне могли бы прогулять урок и потратить этот час с большей пользой... — проникновенно заглядывая в глаза то Забини, то Малфою, заговорщически предлагает брюнетка, наконец, покончив со своим завтраком. — То есть? — непонимающе уточняет у неё Драко, рассматривая парочку чуть прищуренным-заинтересованным взглядом. — На что ты намекаешь? Вот Блейз явно смекнул, на что их подбивала ведьма, потому что положительно закивал в ответ на неозвученное, точнее, хорошо замаскированное, предложение. Он, что, один них... ничего не понимает? Волшебница смеряет однокурсника молчаливым, укоризненным взглядом, в котором так и читалось её явное разочарование в его умственных способностях. Он точно был одним из лучших учеников школы последние семь лет? Или решил пойти по стопам своей благоверной, которая, кажется, в последнее время тоже не особо-то и заинтересована в учёбе? — На то, что тебе следует поспать, — заключает девушка со всей серьёзностью, догадываясь, из-за чего Малфой начал превращаться в зомби и так конкретно тупить. Серьёзно, порой ей приходит в голову мысль, что и Крэбб с Гойлом были догадливее. — Я выкрою для тебя пару часиков, пока мы с Блейзом будем искать в библиотеке информацию о вейлах и их парах. О, так вот о чём это они. Заботятся о нём. Как неожиданно... И приятно, на самом деле. Фу... Его понесло не в те дебри Запретного леса. Ему точно требуется сон. Здоровый двадцатичасовой сон. Без участия в нём Грейнджер. И кого бы то ни было другого. Следует попросить у мадам Помфри пару настоек зелья Сна без сновидений. — Об этом позже, — уже более резво сопротивляется сероглазый. Он сам должен узнать, как разорвать эту грёбаную связь. Без третьих лиц. — Но я согласен с твоим предложением, после Травологии сразу в библиотеку, — изрекает он, поднимаясь со скамьи и прихватывая с собой сумку с учебниками. «Главное, чтобы там не якшалась Грейнджер», — напоследок размышляет, уже выходя из большого зала.***
— Итак, — подойдя к столу, за которым расположились её друзья, берёт слово Пэнси, вываливая перед собой многочисленные, тонкие и толстые, ветхие талмуды. — Эта большая часть книг о разнообразных магических существах: от мерзопакостных пикси и до разумных кентавров. Думаю, приложив усилия, мы найдём что-нибудь и о вейлах. — Это бесполезно, — недолгим взглядом окидывая стопку, безрадостно выдаёт Драко. Да уж, радоваться и впрямь тут было нечему. — Я прочитал все эти книги – в них мы не найдём ничего полезного. О, Мерлин, это было сказано таким тоном, будто все их попытки его спасения тщетны. Ну, да, осталось теперь только предаться унынию и начать мастерить эшафот. Малфой никогда особо не отличался пессимизмом, но сейчас это пагубное чувство плещется в нём через край. А ведь он всего лишь не поспал одну ночь. Чего тогда он строит из себя ходячего мертвеца? — Ну, то, что ты не нашёл там ничего полезного, ещё не значит, что мы не сможем, — с нажимом упрямствует Паркинсон, выдвигая все книги на середину стола, чтобы и ей, и парням было легче за ними тянуться. — Если хочешь, можешь вернуться в гостиную слизерина, тебе следует поспать, — вновь ненавязчиво предлагает она. Не выспавшийся Малфой – это Малфой-апокалипсис. — Не собираюсь я спать, — угрюмо хрипит волшебник, вставая со своего места и направляясь к книжным стеллажам. — Пойду поищу другие книги, — не оборачиваясь, на ходу бросает он и скрывается из поля зрения однокурсников. Блейз и Пэнси задумчиво проводили его ничего не выражающими взглядами и принялись за изучение принесённой девушкой литературы. Так, в глубокой тишине прошло около получаса. В библиотеке до сих пор было мало народу: младшие курсы сюда никогда не торопятся, предпочитая проводить последние тёплые деньки на свежем воздухе, нежели в душном кладезе знаний, а у многих старших до сих пор не закончились занятия. Мадам Пинс читала какие-то свои заунывные романы, не отрываясь ни на секунду (главное, не шуметь, чтобы не отвлечь её от сюжета), даже привидения не носились здесь из стороны в сторону, боясь растревожить её хрупкую натуру. — Он спит, — расслабленной походкой выходя из-за большого книжного шкафа, оповещает подругу Забини, не торопясь присаживаться за своё место. Безвылазно сидеть за книгами – это, конечно, ещё то утомительное дело. Паркинсон поднимает на него свои большие зелёные глаза, с десять секунд сверлит непонятным взглядом, а потом просто кивает, принимая сказанные им слова. — Этого следовало ожидать, — в тон своим мыслям лопочет она, пальцами зарываясь в шелковистые пряди тёмных волос и расчёсывая их по всей длине. — И где же нашёл себе уютное местечко наш Принц? — В конце зала, на диване у окна, — без энтузиазма поясняет маг, прохаживаясь вдоль стеллажей и рассматривая выставленные книги. Размяться хотя бы такой скудоумной прогулкой тоже неплохо. Но, конечно, тишина, царящая в храме знаний, была такой опьяняющей, умиротворяющей, спокойной, что хотелось подобно лучшему другу завалиться на какой-нибудь диванчик и затеряться в мире сновидений на часок-другой. Пусть волшебник и не из тех, кто любит поспать подольше и побольше. — Я, кажется, что-то нашла, — неуверенно протягивает волшебница, заставив всё ещё бесполезно слоняющегося туда-сюда задумчивого друга вынырнуть из его мечтаний и обратить внимание на неё. — Что там? — уже живее интересуется кареглазый, всё же сменив траекторию и направившись к собеседнице. Какое-то продвижение в их поисках за последние сорок минут – уже хоть что-то. — Та-та-та, хм-хм-хм, — пальчиком ведя по напечатанным строкам, невнятно бормочет себе под нос девушка, пока не останавливается на нужном предложении: — Вот! "После полного обращения Вейлы, которое происходит в момент её (или же его) совершеннолетия, которое наступает на восемнадцатом[1] году жизни волшебника, между ней (Вейлой) и её (или его) парой всегда устанавливается нерушимая связь, которая помогает им быстрее отыскать друг друга. Эта связь очень схожа со связью соулмейтов, за исключением лишь того, что на теле Вейлы и её (или его) пары не появляются никакие знаки, подтверждающие их принадлежность друг другу, что делает их поиски более затруднительными. Связь строится только на эмоциональном и духовном уровне, то есть привязывает Вейлу и её (или его) пару друг к другу эмоционально и духовно: Вейла чувствует всё то, что чувствует её (или его) пара и наоборот: пара испытывает тоже, что испытывает сама Вейла"... И дальше ничего вразумительного, — быстрым взглядом пробежавшись по следующим строчкам, неутешительно заканчивает она. Забини внимательно выслушал подругу, запоминая и анализируя все оговорённые ею факты. По сути ничего нового они и не узнали: Связь формируется после обретения Вейлой её/его истинной сущности – давно было известно – миссис Малфой во всех красках и с использованием всех возможных эпитетов расписала то, как у её сына выворачивались суставы и ломались все кости всё время обращения. Связь строится на эмоциональном и духовном уровне – Драко бесится и не может спать, пока Грейнджер херово. А вот сравнение этой связи с... как это там говорится? — Кто такие сомейты? — слегка прищурившись, уточняет он, надеясь, что ведьма знает, что это такое. Блейз, конечно, далеко не глупец... Но про связь каких-то там сомейтов слышит вообще впервые. — Соулмейты, — предварительно сверившись с текстом, исправляет его зеленоглазая, выискивая в ветхой книжонке пояснение к непонятному слову. — Не знаю, здесь ничего об этом не говорится... Очевидно, авторы текста не сомневались в осведомлённости своих читателей в этом вопросе. А зря. — Малфой тоже ничего об этом не рассказывал, — припоминает мулат, пока брюнетка искала объяснения новому слову в других книгах. — Может, он об этом не знал? — загорается надеждой Паркинсон, искренне стараясь поверить в то, что Драко действительно упустил этот маленький факт из виду, а значит, принявшись вместе копаться во всём этом странном абсурде, они смогут выйти на более значимую информацию, чем всё, что до этого они смогли найти. И, возможно, даже смогут её изучить и понять, что же им делать дальше. — Думаю, следует попытаться найти что-нибудь об этом... Может, тогда у нас, наконец-то, начнёт складываться хоть какая-то картинка, — подытоживает она и подсовывает другу ещё пару томов о магических существах. Поиски продолжаются...***
— Я всегда знал, что девушки любят заставлять своих кавалеров ждать, но исчислял это время всего лишь в пяти минутах, а прошло уже полчаса. — Раздаётся в темноте бархатный баритон. И Гермиона сначала в испуге отшатывается обратно к портрету Полной Дамы, из-за которого только что вышла, и наспех выставляет перед собой волшебную палочку, в любой момент готовая пустить в ход защитные чары. — Воу-воу, тише, леди, это всего лишь я, — приподнимая руки в примирительном жесте и выходя на свет факелов, чтобы можно было его разглядеть, сообщает со смешком её неожиданный посетитель, и волшебница с ужасом понимает, что едва не пустила какое-нибудь неприятное заклинание в своего сокурсника.