Каждые семь секунд один человек в мире сходит с ума. Я думаю, скоро настанет моя седьмая секунда. Макс Фрай.
— О чём ты всё время думаешь, love? — спрашивает она ненавязчиво, большим пальцем оглаживая жилистую руку, легонько щекоча чувствительную кожу, когда вереницей мокрых поцелуев проходится по широкому плечу, тёплым дыханием обдувает кончики волос на загривке. Малфой с остервенением намыливает жёсткой вехоткой совсем обессиленное, тощее тело. Трёт сильно, беспощадно, почти загнанно дыша. До нездорового покраснения, до капиллярных ран, до огнём разящей боли на размокшей, беззащитной коже. Он расслабляется в пленительном мареве её нежности. Наслаждается лаской горячей ванны, дышит чутким переплетением ароматов травянистой валерианы, резкой хвои и сладости цитрусовых. В реальности же – сырость мокрого камня и оглушающий водоворот из резких, непохожих и слишком переменчивых запахов десятков людей. Девчачьи ароматы цветов, сладостей или мыла, мальчишечьи – мускуса, алкоголя и табака. Общие школьные ванные – даже если они выделены специально под старост – это такая дрянь. — У меня был просто трудный день, ничего такого, — без лишних слов обрисовывает общую картинку мужчина, в данный момент скорее потерянный в головокружительном мороке бурлящих, завлекающих, играющих чувств, чем помнящий все свои дневные заботы. Она сидит за его спиной, маленькая и хрупкая, соблазнительная и ластящаяся. Очаровывает его, завораживает, пленяет. Вырисовывает какие-то запутанные руны на мокрой коже широкой груди, чуть сильнее надавливая, бесцельно пересчитывает сочленения рёбер, поднимается выше, подушечками пальцев прослеживая ярёмную вену, в излюбленной ласке проводя по ней самым кончиком острого клыка, считая бешеный пульс. Драко в точности повторяет весь незамысловатый путь девы из пленительных сновидений. Старается мочалкой содрать с себя ощущения ненавистных женских прикосновений. Приятную тяжесть её рук и лёгкую щекотку цепких ногтей. Ему кажется, что каждое из них распороло его кожу наживую. Пустило чистую кровь из вен. Запачкало несмываемой, вонючей, отравляющей грязью. — Может, порой, нам стоит работать чуточку меньше, — тихим шепотком смеётся ему на ухо волшебница, пальчиками тонкими перебирая посеребрённые пряди. Голова парня будто разом отяжелев, покорно и побеждённо склоняется на девичью грудь, пока коварная соблазнительница всё ласкает томительным массажем: здесь надавливает, там сжимает, тут оттягивает. Сильными пальцами он с болезненным хрустом впивается в собственные волосы, размыливая по мокрым прядям шампунь. Старается своей грубостью вытравить из себя ощущения чужой ненавистной эфемерной нежности. Разглаживает на серьёзном лбу хитрые паутинки морщинок, расчёсывает чуть белёсые брови в тонкие ровные линии, массирует незамысловатыми круговыми движениями виски. Драко готов прямо сейчас без остатка раствориться в этой пьянящей какофонии любви и заботы. Хочется остановить время и задержать как можно дольше чудесное мгновение. Так спокойно. Умиротворённо. Приятно. Слишком хорошо, слишком сладко. Словно это великолепный сон. Чарующая ирреальность. Несбыточна мечта. Невероятное блаженство. Малфою кажется, что его сейчас вырвет. Его буквально тошнит. Будто каждая клетка его тела наполнена воспоминаниями о грязнокровке. Её прикосновениями, её голосом, её дыханием, что гадкой змеёй ползёт по позвоночнику, чешуёй холодной и скользкой леденя мышцы, обвивая каждый хрящ, проникая в самые кости и вливаясь губительной патокой в незащищённый кровоток. Будоражит и возбуждает до ощутимой трясучки, до умерщвляющей лихорадки. Не его. Не его – убеждает он себя, словно проклятый. Вейлу, опьянённую этой дрянью. Зависимую от поганой гриффиндорки. Болеющую ей, словно какой-то заразой. Инфекцией. Драко чувствует себя прокажённым. Грязным. Дохлым. По нему будто ползут гнилостные черви, оставляя за собой склизкий след на мраморной коже. Вгрызаются в мясо, старательно пережёвывая сухожилия; пробираются внутрь, загаживая по пути своими отходами внутренности; разъедают нервы, вознося все виды чувствительности до предела. Тошно. Противно. Больно. — Просто выйди уже из меня, чёртова дрянь, — шепчет обессиленно, в гадком бреду, опираясь руками на бортик ванной. Умалишённый. Говорит сам с собой. Из раза в раз, изо дня в день повторяет всё по одному, умоляет об одном и том же. И как последний безумец надеется на другой результат. Обращается к чему-то в своей голове. К образу губящей его Грейнджер, чья коварная улыбка искажена в потешающемся оскале, когда она самой подушечкой безымянного пальца собирает с уголков своих розовых губ его чистую кровь. Облизывает его томно, соблазнительно, не сдерживая чувственного, полного голода стона. Её зверь ненасытен, жаден. Ей вечно мало. И нужно больше. Больше. Больше! Она сожрёт Драко полностью – с его блядской чистой кровью, худым мясом и безвкусными, сухими костями. Страшно. Почти до ужаса. Так что волосы дыбом встают на загривке. И пленительно. До сумасшествия. Будто каждая его клетка пульсирует в такт её желанию. Драко безостановочно трясёт головой, внушая себе, что это ни капли не возбуждающе. Да только кровь его приливает к паху, и обжигает болью такой, что всего на мгновение это громче всех его убеждений. В реальности – над ним безостановочно хохочет, застывшая волшебным витражом в золотой раме на стене, светловолосая русалка.* * *
Большой Зал тонет в бесконечном гомоне очередного буднего утра. Ученики, уже сидящие за факультетскими столами, здесь и там перекрикиваются свежей шокирующей сплетней доставленной “Пророком” с утра пораньше, обсуждая, перетирая и удивляясь странным новостям. Кто-то только спешит к завтраку, в положенный час так и не сумев расстаться с любовью всей своей жизни, кроватью, собственно. Кто-то, наоборот, уже покидает стройные ряды готовящихся к новому бою солдат, переступая порог Обеденной и направляясь на знаменательную схватку с очередным чудовищем, уроком, конечно же. — В последнее время ты часто припаздываешь, — ненароком замечает Джинни, когда лучшая подруга в который раз поспевает к первому принятию пищи едва ли не в самый последний момент. Гермиона лишь слабо усмехается, с непристойной ловкостью перепрыгивая через широкую скамью и вперяясь внимательным взглядом в предлагаемое меню. — Была парочка важных дел, которые с утра ещё пришлось уладить, — беспечно резюмирует она, хотя друзья и видят, что слова её – лишь плохо отыгранная, блаженная фальшь. Неукротимая шевелюра красно-каштановым облаком обрамляла слишком помятое девичье лицо, в уголке правого глаза осталась соринка, чёрные зрачки почти поглотили светло-карюю радужку. Единственное, что осталось в волшебнице неизменно идеальным – чистая отутюженная школьная форма под распахнутой почти сияющей в солнечном свете серебром чёрной мантией. — Ты не будешь есть? — обеспокоенно произносит Элин, когда шатенка с кислым видом отставляет от себя тосты и снова хватается за сумку. — Не хочу, — просто отзывается девушка, в очередной раз залихватски перебрасывая ноги через свободное место на скамье. И плевать, что некоторые, особо внимательные ученики заостряют на этом внимание, посмеиваясь между собой. На ней длинная юбка-карандаш. Приличия сохранены! — Через десять минут Трансфигурация, я хочу прийти вовремя. И тут же без предупреждения подскакивает на ноги, становясь на низкий старт, выжидающе смотрит на мальчишек, одним взглядом подбивая их к решительным действием. — Нет-нет-нет-нет-нет, — озадачено ведёт руками по воздуху Элин, одной ладонью приказывая друзьям оставаться на местах, а второй – с силой возвращая подругу на скамью. Гермиона, подчинённая силе тяготения, садится на лавку, так и оставшись развёрнутой корпусом к остальным, уже большей частью пустующим, столам Большого Зала, а лицом повернувшись к нарушительнице всех её великомужественных начинаний. — Ты никуда не пойдёшь, пока хотя бы не выпьешь кофе, — на манер мамочки-Уизли (но всё же с каким-то…странным пренебрежением, как раз в духе самых прожжённых чистокровных) отдаёт распоряжения блондинка, пододвигая ближе к ведьме кружку с завсегдатаем бодрящим напитком. — Ты себя в зеркале видела? У тебя взгляд безумнее, чем у Трелони под самым жёстким градусом, — выдаёт она обличительно, демонстрируя на свою забавную шутку ряд белоснежных зубов и улыбку, искажённую скорее в равнодушном оскале. Грейнджер хмурится, под натиском гуляющей в крови эйфории мало что соображая. — У нас осталось девять минут, — упрямо стоит на своём несносная пигалица, но очередной марш-бросок не позволяет совершить та самая твердолобая родственница Уизли, когда бесцеремонно хватает её за руку и пригвождает обратно к месту. Элин усмехается слащаво, приподнимая брови во фразе: “Повторять дважды не стану”, – и протягивает в другую её руку злобный разрушитель планов. — Девять минут до того, что ты свалишься в обессиленном обмороке? Вполне возможно, — поддакивает коварной сестрице не менее хитросделанная Джинни, незаметно подмигивая вовремя отыскавшейся соратнице. Вот-вот, так с ней и надо, с этой дофига-умной-не-там-где-надо выскочкой. Коротко и по делу. Гермиона оборачивается к ним боком, сверля всю восставшую против неё честную компашку долгим, раздражённым взглядом. Проверяет время на тонких наручных часиках, с тихим скулежом отсчитывая всё стремящиеся вперёд секунды, которые, по её нескромному мнению, они тратят на полнейшую ерунду. Но всё же сдаётся. Забирает у подруги заранее подготовленный крепкий напиток и за пару больших глотков подчистую осушает стакан, непроизвольно морщась, когда понимает, что кофе чересчур крепкий. Без молока, без сахара. Странная горечь его оседает в основании глотки и до противного вяжет язык. Так вообще бывает? — Вы что, подлили туда нефть? — не может не задаться вопросом сирена, обращая к друзьям скуксившийся недовольный взгляд. Ловит удивлённый взволнованный взор блондинки и молча приподнимает бровь, будто спрашивая, все ли испытания на сегодня пройдены. Элин истолковывает её взгляд по своему и вдруг незадачливо обращается к остальной компании: — Что такое нефть? Гермиона почти смеётся над глупостью происходящего. О, эти ничего не смыслящие в магглах невинные чистокровные ромашки. Трясёт головой, всё стараясь сбросить напряжение. И даже кажется, что удивительный кулинарный экспромт, доставшийся ей от Фид, действительно оказывает благотворный эффект. Пляшущие танцевальные хороводы разноцветные искры уходят из поля зрения, и мир снова обретает чёткие грани. Пестрит цветом. Полнится чистыми звуками. Возможно, наконец, становится легче? Соскакивает с дурацкой лавки, подтягивая за собой зазевавшуюся волшебницу, и кивком головы заставляет друзей подняться с места. — В мире магглов на ней зарабатывают миллиарды, — поучительно и почему-то совсем не по делу вставляет она, направляясь вон из Большого Зала. — Что насчёт новостей? — вдруг вспоминает о странном оживлённом ажиотаже, который заприметила в учениках, пока добиралась до Зала. — Кого убили, ограбили… — улыбается едко-насмешливо: — … распотрошили? Гарри и Рон запоздало переглядываются между собой, не совсем до конца понимая в крайность странное поведение их всегда милой и доброй, чуткой и заботливой подруги. Такое ощущение, будто в Грейнджер в последнее время с переменным успехом уживаются сразу две личности. Одна – обычная Гермиона, смешливая, радостная, серьёзная и сконцентрированная. А другая – непонятная. Опасная, жуткая и какая-то уж слишком… безумная. Может, пытки Беллатрисы Лестрейндж и вправду не прошли для неё – в психо-эмоциональном плане – даром? — Ограбили “Гринготтс”, — обобщает недавно освещённое происшествие Рон, выступая чуть вперёд, равняясь с волшебницей. — Журналистам и общественности не известно, что было украдено, но к этому делу приурочено подразделение авроров, так что, видимо, забрали что-то, правда, ценное. Гермиона едва давит в себе истерический смешок. Так забавно. Ещё недавно банк “Гринготтс” был едва ли не самым защищённым зданием во всей Англии. А теперь, после того злополучного фурора с побегом их Золотого Трио оттуда на чёртовом драконе, каждый делец ухитряется прокрасться в разрушенные недра древнего учреждения. — Что может быть ценного в банке, кроме кучи денег? — легкомысленно смеётся с другой стороны от неё Элин, очевидно, не придавшая сенсационной статье большого значения. — Ограбили какого-то богача и теперь раздувают драму. — Вряд ли бы авроров привлекли к этому делу, будь оно связано только с деньгами, — в свою очередь высказывает весьма здравую мысль Гарри, а Фид только презабавно морщит носик, во все оружии готовая ввязаться в новую эристику. Сирене лишь остаётся устало закатить глаза, совершенно не радуясь очередной порции отстаивания чужих взглядов, как вдруг она слышит в толпе учеников, всё суматошной стайкой спешащей по своим кабинетам, своё имя. Интересно, кому она понадобилась с утра пораньше? Директрисе она ничего не должна ещё с поза-позавчерашнего еженедельного отчёта, со старостами они разобрались в полётах на позавчерашней планёрке, разве что, кому-то из студентов что ли? О, увольте, студенческого общераспространённого диспута ей и в данный момент по самое горло хватает. — Гермиона, — громогласно зовёт снова, и волшебнице на мгновение кажется, что у неё в глазах опять начинают рябить искры. — Ну же, Гермиона, это я!.. Знакомый голос прорывается через бушующий гул учеников, каждой басовитой ноткой достигая чуткого слуха сирены и пригвождая гвоздями, стальными, надёжными да уныло ржавыми прямо к полу, и дальнейшее движение для неё становится буквально немыслимым. "ГЕРМИОНА!" — повторяется дружелюбный зов, и Грейнджер, тяжело сглатывая, несмело прикрывает веки, отчаянно стараясь различить эту тонкую дешёвую грань: доносится ли крик, как ей и кажется, сзади, или он – Матерь Божья! – нечто потустороннее. Она в неверии, задушенном и холодном, трясёт головой. Будто пытается сбросить с себя наваждение. Что это? Наркотический морок, чьё-то хитросделанное проклятие или Кара Небесная? Вот он? Пришёл её конец? "Гермиона", – звучит уже нетерпеливее. И девушка всё же различает в нём едва незнакомые капризные нотки, при условии, что голос всё ещё принадлежит ему... Господь Бог, Мерлин и Моргана. ХОРХЕ. Тяжёлый выдох всё же покидает её лёгкие. Веки сжаты до расходящихся в белесой темноте разноцветных мыльных пузырей. Тело напряжено тугой взведённой пружиной. Гермиона впервые в жизни теряется в пространстве, не имея никакого представления, как поступить дальше. Обернуться и увидеть его – страшно. До жути, до подкашивающихся коленей и рвотных позывов в туго сжавшемся горле. Обернуться и не увидеть – ещё страшнее. И ей кажется, что каждое из этих действий повлечёт за собой предательскую унизительную истерику. Потому что вместе с мягким, весёлым баритоном, режущим пространство за спиной тупым заржавевшим ножом, в груди ведьмы что-то шевелится. Так тихо. Скромно. Ненароком. Постепенно проверяя себя на поганую прочность. Выдержит ли? Так расцветает надежда. Распространяет на неизмеримые глубины ползучие сети корней даже в самой сухой почве. Упрямо вьётся и твердолобо пробивается тонким, неуверенным ростком через бетонные плиты. Набирается силой и цветом постепенно, неотвратимо, как всепожирающая на своём стремительном ходу неоперабельная раковая опухоль. А потом распускается, робко и приветливо, как золотистый одуванчик, что рад, наконец, показаться солнцу. Может, всё это был просто сон? Неудачный уже-в-который-бесконечный-раз за всё не кончающееся паршивое лето кошмар? Галлюцинация больного отравленного мозга? Галлюцинация. Понимает всё же девушка, когда широкая мужская ладонь тянет её на себя. Галлюцинацией был этот голос. Потому что на месте кудрявого дурашливого шатена она видит статного высокого блондина. Кормак. Гермиона насилу растягивает губы в приветливой жалкой улыбке. А её мир – снова трещит по швам.* * *
Блейз устало откидывается на спинку твёрдого библиотечного стула, с определённой долей гуляющего в крови раздражения захлопывая очередной толстенный справочник о магических существах, который не сумел принести в его расстроенные мысли ни капли порядка. Вся эта ситуация с каждым новым бесполезным и бесплодным днём всё больше напоминала собой высшую степень абсурда. Полная бессмыслицы. Нелепейший сюр. Такое ощущение, что для проблемы Малфоя просто не существовало решения. Она во всех своих смыслах была фатальна. И теперь привносила катастрофический разлад не только в жизнь лучшего друга, но и тех, кто против воли оказался с ним повязан. Как он сам, Блейз, или Пэнси. — Итак, давайте подведём итоги, — с громким оглушающим хлопком, в этой почти мёртвой тишине, привлекает к себе внимание Паркинсон. Блейз морщится, когда новые неприятные шумы проникают болезненно в сознание и бесхитростно мутят там воду, жестокосердно распугивая по разным углам хаотично плавающие мысли. В затылке отдаёт тупой пульсирующей резью, и затхлость старинной, насмешливо-изящно танцующей вокруг их ученического стола пыли лишь усугубляет восприимчивость потревоженных рецепторов. — У нас есть чему подводить итоги? — раздаётся под боком хриплый голос безучастного ко всему друга. Малфой уже давно забросил эту сомнительную идею изучения всей школьной литературы, так или иначе связанной с его жизненно важным вопросом. Очевидно, библиотека Хогвартса велика, но даже в ней не способны уместиться все книги с драгоценными волшебными знаниями, тем более по такой узкой направленности. Пэнси смеряет равнодушного блондина строгим взглядом, предупреждая заранее, чтобы он перестал плескаться своим чёртовым бесконечным ядом, и снова берёт слово: — Мы выяснили, что соулмейты – это родственные души, уже что-то, — вполне себе воодушевлённо расписывает она, облокотившись левой рукой о стол, а правой – размеренно пролистывая страницы какой-то древней книги. — Явление это очень редкое, и зачастую оно отслеживается Магическими Министерствами, потому что учёные до сих пор пытаются понять природу выстраиваемой между людьми этой странной связи. — Да, но как это связано с вейлами? — беспечно прерывает дальнейший монолог Драко, заранее наталкивая их маленькую поисковую группку на суть дилеммы, ответов к которой они пока так и не нашли. Их, собственно, и на воображаемом горизонте-то даже не маячило. Так, чистый эсперанс, авось повезёт. Блейз хмыкает, понимая, что у Малфоя, на самом деле, уже просто заканчивается терпение. Они ищут не там. Нужно что-то большее, чем ограниченная учебная литература в их школе. И, возможно, что-то более тёмное? Но если даже в родовом Мэноре Малфоев нет необходимой информации, то где её вообще можно взять? — Мы знаем, что связь соулмейтов выстраивается с помощью опознавательных меток на их коже, — продолжает тем временем Пэнси, старательно игнорируя насмешливый взгляд блондина, уверенного в их беспрецедентном проигрыше. — Эти метки могут принимать различные формы: татуировки животных, цветов, каких-либо узоров и всего, что только можно; шрамы, порезы, синяки, которые два тела разделяют как одно; или какие-то особенности внешности. Драко увеселительно хмыкает, играючи покручивая белоснежное павлинье перо в длинных пальцах: — Что ж, отрадно слышать, что мы с Грейнджер не подходим ни под одну из этих категорий. Паркинсон только закатывает глаза на бесконечную язвительность друга, и Блейз чуть улыбается одним уголком губ: на этом искромётном сарказме сейчас держится из последних сил вся их компания. — Также соулмейты способны разделять между собой свои чувства и эмоции, — громче положенного выделяет последнее слово брюнетка, предчувствуя, как рот их белобрысого компаньона собирается раскрыться в очередной уничижительной фразочке, и строго пресекает это на корню. — Ненависть, грусть, страхи, веселье, счастье, любовь равномерно или с перевесом распределяются между родственными душами, что помогает мейтам легче адаптироваться и понимать друг друга. Нередки проявления разделения и физических ощущений, таких как боль, усталость, расслабленность, наслаждение… — Интересно, а Грейнджер чувствует мой кайф, когда я трахаю Гринграсс? — с ехидной насмешкой пускает в пустоту очередной бесполезный вопрос Малфой, всё больше веселясь под брезгливым взглядом Пэнси. — Ты отвратителен, — только и кривится девушка, опускаясь обратно на свой стул. Драко пожимает беспечно плечами. Не удивила. — Я так и не понял, причём здесь вейлы, — складывая руки перед собой на стол, снова начинает он. — Всё, что ты перечислила, мы знали и раньше… — Но не знали, что всё это относится к родственным душам, — перебивает его Паркинсон. — Посмотри на это с другой стороны, — просит она, обрисовывая ситуацию. — Если мы не нашли ничего существенного по вейлам, то, может, стоит рассмотреть вашу с Грейнджер связь, именно как связь соулмейтов? И, возможно, тогда мы найдём способ… разорвать её?.. Парень смазано фыркает, вероятно, не шибко вдохновлённый этой идеей. — Мы можем хотя бы попытаться пойти по этому пути, пока не найдём что-то действительно стоящее, — всё продолжает увещевать его волшебница. Но замечает, как молодой человек болезненно морщится, вдруг прикрывая замком рук нос и замедляя дыхание. — Да что ты!.. — взрывается она, оскорблённая его чудаковатым поведением. И, кажется, уже готова разразиться новой гневной тирадой, как вдруг взгляд её падает за спину Забини. — Ох, чёрт!.. Без лишних слов понятно, что что-то не так. Блейз оборачивается назад и в своеобразном коридоре приглушённой темноты старинных высоченных стеллажей видит расслабленно улыбающуюся Луну Лавгуд, что размеренным шагом идёт в сторону их стола, за своей спиной ненадолго оставив ни кого иного, как саму Гермиону Грейнджер, и их новенькую подружку из безразмерного стада Гриффиндора. Мулат флегматично приподнимает бровь: друг почувствовал присутствие своей наречённой вблизи от себя, вот откуда такое странное поведение. — Блейз, — улыбчиво окликает тем временем Полумна, привлекая внимание. — Привет, ребята, — добродушно здоровается с его друзьями, обводя их по наивному светлым взглядом. Пэнси на это показательно задумчиво кивает, складывая под грудью руки, и вальяжно откидывается на спинку стула, будто в такой позе ей куда как более удобно следить за разыгрываемым действом. Драко угрюмо застывает, повернув голову в противоположном направлении от нежданной гостьи и, главное, одной из её провожатых. Оба слизеринца хранят целомудренное светское молчание, не смея больше пускать ни жёстких комментариев, ни оскорбительных присказок (хоть те по закоренелой привычке так и норовят слететь с их острых языков), памятуя об откровенном увлечении лучшего друга странноватой чудачкой. И, конечно, о его занудных лекциях, направленных на полноразборчивое расписывание того, когда им можно открывать свои грязные рты, а когда стоит смолчать, чтобы остаться целыми и невредимыми. Забини не станет этим хвалиться, но он знает с десяток быстровыводящихся из организма смертельных ядов. — Большое спасибо за книгу, — протягивая ему небольшой, исключительно редкий томик “Звёздных путей” авторства Джебса Брендерхэма, который брюнет одолжил ей из своей домашней библиотеки, искренне благодарит Луна. — Профессор Трелони была достаточно поражена моей звёздной картой для этого года. — Надеюсь, что ты оказалась лучше всех с её помощью, — принимая свою собственность обратно, растягивает губы в довольной улыбке Забини. Со стороны тронутых до глубины души сердечностью мулата друзей слышатся заливистые потешающиеся смешки. Блейз одним мимолётным взглядом приказывает им вести себя смирно. — Если тебе понадобится помощь, ты знаешь, я всегда в твоём распоряжении. Улыбка девушки расцветает ещё сильнее, она склоняет голову к плечу, внимательно рассматривая молодого человека сквозь призму белёсого тумана, заплутавшего в её глазах, и, кажется, проникается к нему всё больше. — Я также всегда открыта для помощи тебе, — напоминает она снисходительно, тем самым выражая свою искренность. Блейз кривит уголок губ в приятной улыбке, качая головой в знак согласия. Убирает руки в карманы брюк, слегка покачиваясь с носка на пятку, будто тем самым пытаясь сократить оставшееся между ними небольшое пространство. — Если только ты знаешь что-то о вейлах и их родственных душах, — вдруг расчехляет все свои оружия он, надеясь хотя бы на мгновение дольше побыть рядом с блондинкой. Драко вскидывается, как ужаленный, вполне обоснованно раздосадованный упоминанием своей личной проблемы, о которой вообще-то никому и никогда не должно было стать известно! разряжается коротким рыком, впрочем, не позволяя себе больше грамма искренних эмоций в присутствии посторонних, в сторону буквально пользующегося его бедственным положением друга. Чёртов двуличный предатель! Пэнси устало зевает, этично прикрывая маленькой ладошкой рот, даже не стараясь скрыть своего безразличия. Луна заметно хмурится, очевидно привлечённая невероятно увлекательным вопросом. Задумчиво поджимает губы, углубляясь в недра памяти, чтобы найти ответ. — Соулмейты, — отрешённо то ли уточняет, то ли оглашает направленность их темы она, вдруг снова расплываясь в доброй улыбке. — Я знаю, кто вам поможет, — и оборачивается назад, по направлению оставленных чуть ранее в глубине библиотеки подруг, приподнимая руку, чтобы привлечь их внимание. — Гермиона. Малфой почти давится истерическим кашлем, прожигающим насквозь взором упираясь в темный коридор, откуда спустя жалких сорок секунд раздумий выступает отпетая гриффиндорка в сопровождении своей безызвестной подружки, и уже готов сорваться, словно какой-то дикий зверь с цепи, лишь бы не допустить их даже мимолётного пересечения в этой комнате, в этом Мире, в этой Вселенной, как ситуацию берёт в свои руки в миг подобравшаяся Пэнси, без лишних прикрас наступая острым каблуком другу на ногу и давая чёткий наказ заткнуться. Грейнджер. Чёртова зазнаистая зубрилка и несносная ходячая энциклопедия. Маленький злобный гений, чей ум до сих пор слывёт страшной сказкой среди всех их сокурсников. Это должно быть интересно. — Чем-то могу помочь? — с места в карьер начинает она, всем своим подобранным, уверенным видом показывая, что, снизойдя до них по просьбе подруги, делает им блядское одолжение. Пэнси самоуправно берёт дело в свои загребущие ручки, как самый адекватный член группы, назначая себя искусным дипломированным переговорщиком, и чванливо опускает на ровную поверхность стола сложенные аккуратным замком ладони. Смотрит прямо вверх, точно в глаза извечной противнице. Строптиво. Надменно. Утончённо. — Грейнджер. — Словно изящно завуалированное ругательство вместо всё того же лживого приветствия. — Ты же у нас самая умная… — тянет обольстительно, кротко-мягким голосом, будто пытаясь словами одними пустить ненавистной с самого детства девчонке-выскочке в вены концентрированный яд. — Ближе к делу, — приподнимая в открытом вопросе бровь, только и отвечает волшебница. — Что ты знаешь о соулмейтах? — В час по чайной ложке добирается к нужной цели брюнетка. — Соулмейты? — невнятным недоумением привлекает к себе внимание новенькая гриффиндорка. — Типа, которые родственные души, что ли? — усмехается навязчиво она. — Метки на телах, делёжка эмоций напополам, чувства, что рвут на части не хуже Круциатуса. Кто об этом не знает? — насмешничает игриво, с приторной поэтичностью томно растягивая: — Любовь, которая даётся самим Мирозданием. — «Такая любовь, что лучше её сразу заменить расстрелом», — куда как менее воодушевлённо цитирует по памяти Гермиона на раздражающее веселье неугомонной блондинки, в ответ на пышущую своим великосветским превосходством Паркинсон укладывая под грудью руки. Не поза защиты, нет. Скорее мелко разбавленная интрига, не совсем искусно замаскированная под тоскливую скуку. Малфой хмурится, улавливая саркастически-едкий настрой отличницы. А как же восхищённые охи, вздохи и клятвы вечной любви до последнего удара сердца? — Что конкретно вам нужно? — Вейлы и их пары, — уже без прежнего промедления выпаливает девушка, прытко замечая, как вспыхивает интересом взгляд заучки. — Кажется, ты даже знакома с одной из них? Та, которая вышла замуж за одного из бесконечных Уизли, — в стиле небезызвестного Драко Малфоя, который в данный момент сидит мрачнее тучи в максимально далёком расположении от их разносортного стола, добавляет она. — А вам оно зачем? — между делом интересуется Элин, смотря за тем, как подруга, не утомляя себя дешёвыми вопросами, нагло вторгается в круг чистокровного единства, размеренным темпом изучая выбранную слизеринцами литературу на беспокоящую их тему. — Уже забыли про задание Вардемуса? — опускаясь на свой стул, ехидничает тем временем Блейз. — У нас завтра урок, посвящённый магическим существам, в особенности, человекоподобным. — А почему же именно вейлы? — метким выстрелом озадачивается рассеянная Полумна, спуская с белоснежной макушки на нос свои чудаковатые пёстрые очки. И вдруг расплывается в понятливой материнской улыбке, переводя взгляд с молчаливо-насупившегося Драко на увлечённую чужой загадкой Гермиону. — Это кажется чем-то необычным и интересным, — вставляет уверенно Забини, ловя совершенно не тронутый его фальшивой блажью взор когтевранки. — Хотим блеснуть глубокими познаниями перед профессором. Конечно… если всезнающая Грейнджер нас не опередит. Гермиона в ответ только надменно хмыкает: — Меня не заботит этот бред. Заканчивает, наконец, муторное изучение имеющихся на руках слизеринцев книг, ловя на себе сосредоточенный взгляд Паркинсон и нечитаемый, чуть мутный – Малфоя. — Но если вам так интересно… то это – сущая бесполезица, — комментирует их пустобренную подготовленность. И ни о чём не предупреждая удаляется прочь, вглубь библиотеки, чтобы найти действительно информативные справочники и учебники для объяснения неоднозначного вопроса. В их небольшом разношёрстном закутке ненадолго повисает напряжённая тишина. — Элин Фид, кстати, — как можно беспечнее представляется новенькая ученица, самоуверенно протягивая руку к близсидящему от неё Драко. Малфой не принимает ладони. Никак не откликается на приветствие, совсем не заботящей его очередной пустоголовой девчонки. Его взгляд намертво оказывается приклеен к тёмному проходу, в котором растворилась другая неимоверно раздражающая гриффиндорка, и все слуховые каналы обращены лишь вглубь петляющих коридоров, откуда доносятся слабые девичьи шаги. Элин неуверенно поджимает доверчиво протянутую ладонь. Кисло зажёвывает нижнюю губу. Одними глазами понимающе прослеживает чёткое направление голодного взгляда блондина, с горьким презрением морщится, а после, встряхивая равнодушно головой, просто застывает безразлично. — Фид? — повторяет Пэнси, ребром указательного пальчика почёсывая подбородок, словно что-что вспоминая. — Как Элиос Фид? — Мой прадед, — только и поясняет девушка. Паркинсон задумчиво хмыкает. — И что чистокровная забыла в обществе грязнокровки? — Не стесняется идти напролом. Ругательное слово действует отрезвляюще. Малфой встряхивает жеманно головой, выпуская из рук едва не переломанное пополам перо, зарывается свободной пятерней в волосы, взлохмачивая до привлекательной неряшливости. Забини видимо недовольно хмурится, когда неловко облизывающая губы Лавгуд делает шаг в сторону от него. — Гермиона – магглорождённая, Пэнси, — любезно поправляет она, не дожидаясь того же от новой знакомой. Элин же со своей стороны ощутимо мнётся, подбирая выпавший из красивой косы платиновый локон. В очередной раз кидает взгляд на безучастного ко всему Малфоя, который, по-хозяйски развалившись на своём стуле, пьёт что-то из только что вынутой из сумки фляжки. — Она друг моих кузенов, — всё-таки объясняет. Как раз вовремя, потому что из уже давно знакомой всем темноты, совсем не этично шаркая ступнями по полу, к их столу возвращалась Грейнджер. — Вот, — укладывая по середине стола по направлению к Паркинсон толстенный фолиант, подытоживает она. — Здесь куда больше информации, чем во всех этих справочниках вместе взятых. И, видимо, решив, что на этом её ответственный долг прилежной ученицы и добросовестной старосты окончен, уже подхватывает под руки своих подружек, как насмешливый голос, каждой буквой пропитанный токсичным смрадом, её останавливает: — Серьёзно, Грейнджер? Подсунуть нам безвкусную третьесортную любовную драму – особенно для тебя – просто бессовестно, — ехидничает Драко, с первых строк признавая глубоко отвратительное чтиво. Старинная легенда о Вейле, бесцельно скитавшейся по земле более десятков лет в поисках того самого, единственного. Испробовавшей сотни мужчин и женщин. И только на закате жизни – познавшей истинное счастье, которое, увы и ах, не было долгим. Совершенно глупо, ни капли не информативно, невероятно бесполезно. Очередные розовые сопли для безмозглых дурочек, свято верящих в искренность и непогрешимость человеческих чувств. Что крайне далеко от реального мира. — Я думал, на этом поле боя тебе нет равных игроков. Блейз и Пэнси откровенно хмурятся, не зная, чего ожидать от своего непредсказуемого друга. Ещё минуту назад Малфой был готов сбежать от гриффиндорки на самый край мира, а теперь ведёт свободную светскую беседу, пуская с языка лишь саркастические подначивания. Элин и Луна остаются к этому странному представлению безучастны. Грейнджер цыкает равнодушно, ненароком привлечённая язвительной издёвкой. Гадёныш в своей манере: искромётно и со вкусом бьёт по самому больному, – сомневается в её превосходстве. — Я бы никогда не стала претендовать на то, что по праву твоё, Малфой, — отвечает она задумчиво, обращая взор на его самодовольную фигуру за столом. — Самый бесчестный игрок в этом мире – только ты. — Ты так редко делаешь мне комплименты, — тянет приторно сладко, с каким-то едва душащим сожалением, застывшим гадливой усмешкой на его тонких бескровных губах. Ставит локти на стол, придвигаясь неосознанно ближе. Прожигает оппонентку жадно-пристальным взглядом, ненасытно ловит каждый её затруднительный выдох, сопровождая его своим облегчённым вдохом. Не упуская ни мгновения. Не растрачивая ни секунды. Неподвижно. Сосредоточено. Пронзительно. — Если ты сама не разбираешься в этой теме, так бы просто и сказала, — выдаёт обличительно, прекрасно сознавая, что только его искренние сомнения в глубине её всезнайства способны сейчас задержать волшебницу подле себя дольше обычного. — В конце концов, такой как ты довольно сложно узнать всё о Волшебном Мире. Словно удар под дых. Смачный харчок в душу. Очередное обливание застарелыми помоями в стиле великосветских чистокровных. Будто проверяет на поганую выдержку. Копается грязными инструментами в гнойной ране. Режет вены повдоль, словно играючи оставляя истекать в полной беспомощности собственной кровью. У Гермионы сбивается дыхание, когда она не сдерживает внутри себя злобного свирепого фырканья. Облизывает губы, самым кончиком языка обводя едва увеличившиеся клыки, с запоздалым воодушевлением думая о том, с каким будоражащим треском бы разрывалась под их напором бледная кожа этого ублюдского змеёныша. Делает глубокий вдох. Но прежде, чем подкисленная сладость зелёных яблок основательно осядет на самом дне её лёгких, отравляя кровь, выжигая внутренности, опаляя нервы, гадко цедит: — Для человека твоего происхождения ты знаешь до унылого ещё меньше моего. — Кривит уголки губ в откровенной насмешке. — Так может проблема в том, насколько сильно ты хочешь докопаться до правды… — тянет нерасторопно, будто со всей помпезностью разоблачает преступника на национальном суде; игриво склоняет голову к левому плечу, — Или не хочешь? Стреляет наугад. Как ощущает. Как подсказывает внезапно взыгравшее седьмое чувство. Будто хочет отыграться. Вымазать его в той же словесной грязи, в какую он привык окунать раз за разом её. Обрушить свои гнев и негодование посредством публичной демонстрации чужой слабости. Хоть и не понимает в чём именно суть той. Да ей и плевать на это. Кажется. Но что-то в мужском взгляде меняется. Искра понимания загорается на самом дне чёрного зрачка, прошибает навылет, выдавливая вместе с горькой блевотиной внутренности, кроша в неразборчивую мозаику хрупкие кости, как пущенный с добротным размахом противником бладжер. Драко, скрывая эмоции, поспешно прячет глаза, поражённый озвученной вслух чужой догадкой. Обводит нечитаемым взором бесчисленное количество раскрытых страниц книг вокруг себя. Магические существа. Соулмейты. Вейлы. Родственные души. Огромные масштабы информации, которую день ото дня изучают его друзья. Помогают ему докопаться до истины. Найти драклову разгадку. А он… А ему с каждым долбанным днём всё больше плевать. Не потому что всё это он уже давно с десяток раз перечитал и не видел смысла в том, чтобы подвергать себя этой сомнительной практике снова. А потому что не хотел. Потому что заебало. Потому что – в с ё. Он пустил ситуацию на самотёк. Ежедневно борясь с чувствами, неотвратимо понимая, что они врастают в него с корнями. Словно какой-то смертельный паразит, занесённый через раневую инфекцию. С приятным удовольствием обживающийся в его ослабленном теле. Выпускающий в организм несносного хозяина губительные токсины, подавляющие всё его существо. Умерщвляющий. И он взаправду был готов скорее сдохнуть, чем продолжить искать блядский выход. Или… Или какая-то мизерная часть его жаждала отнюдь противоположного? Не найти способ избежать предназначения… а... … а подчиниться ему?.. Сдаться Судьбе. Отдаться чёртовой грязнокровке… То, как резко подрывается Малфой с места оставляет равнодушной разве что залихватски ухмыляющуюся своему поразительнейшему триумфу Грейнджер. Драко стремительно покидает общество невыносимой пигалицы. Даже не обременяет себя продолжительным сбором личных вещей, бросая всё бесхозным за библиотечным столом. Преследует в данный момент лишь одну цель: как можно скорее убраться из общества проклятой гриффиндорки. Её ехидные усмешки оглушающим гонгом стоят у него в ушах; её внимательный взгляд, обращённый в самую его дырявую чёрную душу, искрит позолоченным янтарём на периферии сознания; и её запах – травяная горечь вереска, томной щекоткой расползающаяся медовой сладостью по трахее, – обжигает куда жёстче Адского пламени. Вблизи неё – он один сплошной повреждённый нерв, вспыхивающий беспорядочным фейерверком искр от каждого её импульса. Грейнджер довольно смеётся, утончённо-лениво приближаясь к оставшейся слизеринской компании. Выводит подушечкой пальца вычурно завитые линии по столу, пока добирается до теперь пустующего чужого места. Садится на его стул, слишком томно забрасывая ногу на ногу, словно последняя клептоманка с коварным постукиванием добираясь кончиками ногтей до отброшенного чуть ранее павлиньего пера, с интересом покручивает его между пальцев. Она во второй раз жизни чувствует это… Комфорт. Насыщенный. Расслабляющий. Слишком правильный. На его месте. В его жизни. В его мыслях. Так, чтоб едко. Наизнанку. До боли. До крови. Стирая нервы в пыльное крошево. Это пьянит куда круче самой горькой текилы. Кроет непозволительно опаснее, чем целая упаковка “Молли”. Ярче, чем чужая жизнь, растекающаяся кровавой пряностью на языке. И обращается ядовито-развязно к предусмотрительно затихшим однокурсникам, слишком отчётливо чувствующим вибрационные волны опасности, исходящие от обыкновенно безобидной заучки: — Так что вы хотели там узнать?* * *
Драко в привычном бессилии топит чувства на дне бутылки. Или всё же на непроглядной, непризнанной глубине старается как можно скорее утонуть сам? А, впрочем, насрать. Просто – п о х у й. У всего есть предел. И его настал уже давным-давно. Просто задолбало. Настопиздело в край. Остановка “конечная” – дальше по прямой только обрыв. А, может, стоит всё-таки сигануть с него вниз? Самое простое решение всех его грёбаных проблем. Хер с ним, что их избегание – совсем не в стиле Малфоев. Как будто эта фамилия ещё хоть что-то значит… Драко привык быть трусом ради защиты собственной белоснежной шкурки. И пока от неё ещё что-то осталось, стоило хоть немного за неё побороться. Но было так… Лень? Скучно? Грустно? Бесполезно? Разве он не в числе проигравших ещё от самого своего проклятого рождения? Против воли из горла рвётся натянутый хриплый смех. Лающий. Горький. Сиплый. Так смеются безумцы. Или вконец отчаявшиеся. Или он. — Ты в порядке? — Долетает до чуткого слуха едва срывающийся шёпот. Почти нереальный в этой мёртвой темноте бесконечных осыпающихся коридоров полуразрушенного старинного замка. Галлюцинация затопленного устрашающим количеством алкоголя несчастного мозга? Какой-то беспокойный призрак, в очередной раз решивший так нагло вторгнуться в его заиндевелое уединение? Невинная заблудшая душа, потерявшаяся среди каменных развалин в поисках желанного несбыточного покоя? — Ты ещё кто? — растягивает Драко глухо, когда взгляд всё же натыкается на тонкую слишком светлую фигурку среди сумасбродного хоровода темноты в его сознании. Непрошеный посетитель движется ближе. Принимает очертания миловидной девушки. Кажется, даже ему известной. Драко прищуривается, всё пытаясь сфокусировать взгляд. Хрупкое тело, серебристые, с каким-то удивительным голубоватым в свете полной луны отливом волосы, яркие светлые глаза, до странного напоминающие его собственные. — Элин. Элин Фид, — спустя целую вечность затяжного молчания цедит с короткой запинкой девушка. Её имя горчит на самом корне языке, неприятно стекая по горлу, привкусом огневиски. Что-то напоминает… такое… до боли знакомое. Только что? В упор не помнит. — Мы познакомились сегодня днём, — всё же добавляет снисходительно волшебница, видя тщетные потуги парня воспроизвести в пропитой до самого последнего нейрона памяти хотя бы её образ. — Я… подруга Гермионы Грейнджер. Её проклятое имя, словно спусковой крючок к действию. А он – целый механизм, работающий лишь по одному её настроению. Принадлежащий ей. Поганой грязнокровке. Зависимый. Прошитый одной ею, невыносимой выскочкой-зазнайкой, насквозь. И так до унизительного… … нуждающийся. В мягком голосе, который приковывает к себе, даже если нет никакого желания слышать. В янтарных глазах, что искрят кислотным золотом его собственных насмешек. В сладко-горьком запахе, который насильно забивает лёгкие и, неотвратимо расползаясь по бронхам, проволокой колючей стягивает трахею, прорастая в каждый хрящ, словно дьявольские силки, остервенело набрасывающиеся на жертву, безжалостно пытающиеся её задушить. — Очередная гриффиндорка, — выплёвывает, словно ругательство. Как нечто презрительное. Гадкое. За что следует стыдиться и самой волшебнице, и всему её роду до двухсотого колена, как минимум. — Ты-то что здесь забыла? — спрашивает без особого интереса. Думает о том, как бы быстрее сплавить девчонку отсюда и продолжить заниматься алкогольным самоедством. В последние недели это стало какой-то дурацкой традицией: натыкаться на этих безмозглых идиоток, в то время как сам он ищет самого простого мимолётного одиночества. — Вообще-то, я хотела напиться без свидетелей, — окидывая равнодушным взором голые холодные стены вокруг них, сыплет вдруг правдой блондинка. И в руке у неё початая бутылка смородинового рома. — Но тут ты… — Оглядывает его цепким взглядом. — И, видимо, мне придётся поискать себе новое место. Драко хмыкает безразлично, свободной рукой делая незначительный мах, мол, проваливай. Опрокидывает в себя остатки своего напитка, с мрачным наслаждением ощущая чуть покалывающую резь в стенках глотки от морозной холодности горячечной жидкости, и то, как медленно алкоголь заворачивается в пищеводе, огненной лавой бухаясь в пустой желудок. Откидывается затылком на стылый камень, выпуская пустую бутылку из рук. Отменный спирт степенно вливается в кровоток, цунами смертоносным разносясь по запутанным хитросплетениям вен, накрапывая в тонкие артерии, словно медленно концентрирующийся яд, вгрызаясь в каждую ещё живую клетку, въедаясь в иссыхающие молекулы, захватывая самоуничтожающиеся атомы. Чувства понемногу притупляются. Тяжелеют веки. Накатывает дрёма. — Ты всё ещё здесь? — ощутимо недовольно бросает он, даже сквозь призму очевидного своего невменяемого состояния так и не различив удаляющихся девичьих шагов. Неужто красотка следит за ним? Надумывает составить компанию? Что ж, он не настолько идиот, чтобы просто отказываться, когда эти малолетние дуры сами идут ему прямо в руки. — Ты, вроде как закончил… — тянет она слегка неуверенно, делая осторожный шаг в его направлении. — Может, уйдёшь? Что-то новенькое. Вместо влезания в его сраную личную жизнь – безразличие; вместо тошнотворных попыток справиться о его всё ухудшающемся здоровье – просьба съебаться. А девчонка-то “с приветом”. — Что насчёт интересной компании на сегодняшний вечер? — не утруждая себя заранее провальной попыткой встать на ноги, с наигранным весельем цедит парень, распрямляя длинные ноги, будто тем самым говоря, что он никуда не уйдёт. — Как ты верно подметила: со своим я закончил. — И коротким движением крутит пустую бутылку, отчего по коридору разлетается неприятно оглушающий звук раскатываемого по камню стекла. — Хочешь набиться мне в друзья, чтобы я поделилась выпивкой? — с ехидной ухмылкой вопрошает девушка. Но отчего-то всё равно соглашается. Садится прямо на грязный пол рядом с откровенно странноватым да ещё и в стельку пьяным слизеринцем, будто для неё это обыкновенная практика – делить пространство и алкоголь со столь противоречивой личностью. Драко увеселительно цокает, раззадоренный девчачьими столь смелыми словами. — “Набиться в друзья”? — повторяет едко-насмешливо. — Достаточно будет залезть тебе в трусики. Гриффиндорка заливисто смеётся, парой ловких взмахов трансфигурируя из ранешной бутылки от огненного виски довольно изящный бокал, щедро наливая, не заботясь о явно лишнем сейчас этикете, до самых краёв в него свой ром, и отдаёт ещё наполовину полную бутылку нежданному оппоненту. — Ты не в моём вкусе, — отсекает несколько презрительно она, будто тем самым подчёркивая, что у именитого аристократа в дальнейшем нет даже малейшего шанса. Откидывается спиной на холодную каменную стену позади и немного ёжится, когда из окна, под которым они расселись, дует промозглый осенний ветер. В коридоре гуляет свежий запах хвои, сырость клиновых листьев и тяжесть дубовых мхов. А ещё чуть кислая сладость красной смородины, тонко перемежающаяся с дорогим спиртом. — Ты просто не знаешь, от чего отказываешься, — лениво хрустя костяшками пальцев, как бы между делом указывает на её неразумность блондин, без особого энтузиазма прикладываясь к новой бутылке. Выносит не также стремительно, что и виски Огдена, но занять руки, рот и, главное, мысли хоть чем-то, что может отдалить его от уже порядком подзаебавших проблем, кажется каким-никаким выходом. Элин грустно хмыкает, растягивая свой бокал маленькими глотками. Ей не нужны ни парни, ни отношения. Даже короткий ни к чему не обязывающий секс не интересен. Тем более, волшебник рядом с ней едва вменяем. И вряд ли на самом деле хоть немного озабочен тем, о чём так глупо шутит. — Почему ты здесь? — через довольно долгое время спрашивает девушка, с полнейшей апатией раскачивая свой ещё наполовину полный бокал. В коридоре стоит такая гнетущая тишина. И ночь, словно совсем мёртвая: нет ни шорохов животных, ни криков птиц, ни стрекота насекомых. Только унылое завывание ветра. Холод полуразрушенных стен когда-то удивительного волшебного замка. Да собственная гнусная прострация, что, кажется, замедляется работа всего организма, обрываются нейронные сети передач новых импульсов, ослабляется восприятие всех видов рецепторов. Может, поэтому ей ещё хочется растревожить этот мерзкий могильник. — Стараюсь не сойти с ума, — будучи в откровенном пьяном бреду слишком легко сознаётся Драко. Замечает уже почти опустевший бокал своей случайной собеседницы. Без слов подливает ей ещё немного рома. — Почему ты здесь? Фид скорбно улыбается на этот вопрос. У неё много причин. И много обязательств. Ещё больше хитроумных планов, каждый из которых зыбче, чем песочное тесто тётушки Молли для утренних “конвертиков”. — Хочу вернуть своё, — шепчет, пряча полные губы в самых гранях бокала, словно пытаясь заглушить признание. Драко фыркает, даже не заинтригованный. Какое ему дело до неизвестной гриффиндорки, имени которой он уже даже сейчас не может вспомнить? Зачем тогда вообще полез с этим странным вопросом? Наверное, ему слишком скучно. И хочется верить, что в этом мире ещё есть те, кому гораздо хуже его. — А чего хочешь ты? — в пустоту спрашивает волшебница. Малфой по интонации слышит, что она не ждёт ответа. Возможно, этим мнимым разговором просто проверяет, не отключился ли он ещё окончательно. Нет. Пока нет. За пару глотков обрушивает в свой желудок весь оставшийся алкоголь. И становится так хорошо. Голова тяжелеет. Расслабляется тело. И мысли, кажется, проясняются. Драко дышит глубже, и игривый ветер своей ночной колыбелью доносит до чуткого обоняния так болезненно знакомый аромат вереска; он путается шаловливыми змейками между складками одежды, расползается стремительно по коже среди тоненьких белёсых волосков, вызывая будоражащие стайки мурашек. Интересно, как она пахнет не издалека, а… вблизи..? Сколько тонов можно расслышать в её шёпоте, когда она признаётся в каких-то своих наивных девчачьих секретах? Насколько нежными могли бы оказаться подушечки её пальцев, если бы он позволил ей изучить те ужасные шрамы, смертельным проклятьем исполосовавшие его грудину? — Гермиону Грейнджер. Так тихо. Словно последнее признание перед жестокой казнью. Как призыв невероятной мечты. Как прошение о несбыточном. Как мольба о заветном желании. И окончательное понимание, что п р о и г р а л. Даже если самый бесчестный игрок в этом мире. Даже если продолжит противиться этой связи до самой смерти. Даже если осталось одно только тело, а душа… Ему бы самому хотелось знать: где теперь его душа? — Будь осторожен, Драко, — вдруг снисходительно просит Элин, между пальцев лениво перебирая на длинной цепочке кулон, вроде как, изображающий какую-то странную птицу. — Гермиона из тех, кому нужно всё, без остатка. Мало найдётся таких, кто бы смог отдаваться ей всю жизнь. Наблюдает, как постепенно грудная клетка молодого человека начинает опускаться всё реже. Его глаза закрываются под натиском слишком тяжёлых век и большого количества спирта в крови. Последний раз крутит по оси свой бокал, баламутя насыщенного кровавого цвета жидкость. Почти беззлобно смеётся. — Тело, кровь, душа… будет очень сложно прокормить столь голодного хищника.* * *
— Где ты? — Сиплым выдохом. — Где же ты? — Давясь слезами и резким вдохом. — Где?! — Срываясь в истерику. С прикроватной тумбы летят все вещи. Маленький будильник с громким треском разбивается о каменный пол. Совсем новая книга, взметнувшись белоснежными листами вверх, падает вниз, царапая красивую обложку, сбивая твёрдые уголки. Маленькая толстая чернильница крошится вдребезги, и тёмное пятно её содержимого всепоглощающим морем заливает половину ковра, кучей разномастных отвратительно-неряшливых брызг оседая по всем близлежащим поверхностям. Гермиона зарывается пальцами в волосы. С силой оттягивает за слабые корни, и, проведя ладошками по всей длине, вырывает пару длинных волосков. Стряхивает руки, надеясь отцепиться от неприятного сковывающего чувства на запутанных в собственной шевелюре пальцах. Утирает с глаз слёзы, чтобы улучшить обзор. Того, что ищет, не видит. — Акцио, — бросает раздражённо. Нетерпеливо взмахивает палочкой, выводя в воздухе простецкую руну. Нужный предмет не откликается. Гермиона пробует снова, но, почему-то запнувшись ещё в самом начале, не доводит заклинание до конца, откидывая озлобленно от себя волшебную палочку. Она до сих пор слушается её с перебоями. Строптивая и жестокая.