На высокой скале, где на фоне небес Дикой чащей разросся чернеющий лес, Где среди тишины водопад лишь шумит, Белый замок, как лебедь, над лесом парит.
Замок располагался на австрийской границе, на территории бывших крепостей Швангау. Архитектор Эдуард Ридель постарался на славу, воплощая по эскизам Кристиана Янка великолепное строение, олицетворяющее всеобъемлющую любовь короля Людвига к Вагнеру и его оперным детищам. Чтобы преодолеть путь от Мюнхена до Швангау, юношам потребовалось много часов. Прибыв к позднему вечеру в сказочный замок, король несказанно удивил подданных, проводящих строительные работы. На самом деле Елизавета преувеличивала, когда говорила об опасности нахождения там, ибо вся стройка была давно уже ограничена лишь внешней облицовкой некоторых задних стен. Внутренние залы и покои были завершены давно и полностью обустроены. После некой экскурсии в полумраке по тронному залу и немногочисленным комнатам короля и канцлера провели в большую просторную спальню, расписанную изображениями главных героев оперы «Тристан и Изольда». Как только слуги удалились, запирая дверь снаружи, Юнги мягкой поступью подошёл к стоящему около большого зеркала Чимину, рассматривающему серебряный рукомойник в форме лебедя. Лебеди здесь были всюду, что неудивительно, исходя из названия самого замка. Склонённая шея заинтересованного в интерьере дворца Чимина показалась Юнги во сто крат прекрасней лебединой, поэтому старший позволил себе приблизиться и ощутить запах не скрытой воротником кожи. Рука короля, прикасающаяся к серебру, дрогнула, и он поднял взгляд на стоящего позади канцлера. — Что Вы делаете? — голос государя надломился от ощущения на шее чужого горячего дыхания. — Думаю, пришло время исполнять мои обещания, — Юнги одной рукой крепко обхватил шею монарха, второй прижимая его к себе за талию. Чимин едва не ахнул от неожиданности и округлил глаза. Дыхание ускорилось, а щёки порозовели. Старший подвёл короля к стоящей справа роскошной кровати, увенчанной резной конструкцией, отдалённо напоминающей папскую тиару, но с множеством острых шпилей. Желание нахлынуло внезапно и захлестнуло с головой. Мин уложил короля на голубое парчовое покрывало, вышитое золотыми нитями, головой в сторону изножья, выполненного в виде решётчатой перегородки. Деревянные округлые прутья идеально легли в ладони Чимина, которому канцлер приказал сжать их в руках и не отпускать. Чёрная атласная лента, сдёрнутая с шеи Юнги, накрыла веки короля, погружая Чимина во мрак и обострение чувств. Тонкая чёрная шёлковая блуза короля с вышивкой в виде орхидей скользнула с плеч, оные обнажая и подставляя под ласки канцлера. Кожа под губами Юнги начинала гореть и светиться, отражая блеском влаги слюны огоньки свеч в тяжёлой серебряной люстре. Мин коснулся всё ещё грубыми кончиками пальцев правого соска, легонько сжав его. Чимин закусил губу, осознавая, как сильно он желает, чтобы её коснулись губы подданного. Но губы Мина смыкаются на левом соске короля и, причмокивая, посасывают. Чимина гнёт и ломает от испытываемых впервые ощущений так, что пальцы невольно разжимаются на прутьях. — Я велел не отпускать! — рычит старший, сжимая одной рукой ладонь короля вокруг гладкого дерева, а второй вцепляясь в шею. Чимин задыхается, но не от передавливающей глотку хватки, а от вгрызающегося в его губы Мина. Король сжимает перекладину до побеления костяшек пальцев, пока Юнги вновь вырисовывает губами слова молитв на разгорячённой коже, двигаясь всё ниже и приближаясь к обрыву у пламенной пропасти. Казалось, стоит пальцам лишь нырнуть под полоску хлопковых брюк на бёдрах, как всё вокруг канет в лаву и будет сожжено. Отступать поздно, да и не хочется вовсе. Мин сжимает губы в полоску, стягивая штаны с монаршей особы, распластанной под ним. На теле предсказуемо не оказывается белья, и Юнги пропускает удар под дых. От укусов на коже крепких бёдер Чимина выгибает, а член нетерпеливо дёргается, ожидая ласк, но губы и язык раз за разом обходят его стороной. Когда король теряет всякие надежды на то, что старший наконец-то прикоснётся хотя бы шершавыми широкими ладонями к твёрдой тёплой плоти, язык оного скользит туда, где, по соображениям Чимина, быть никак не должен. Мина дурманит чужой мускусный запах, он двигает проворным языком все резче. Монарх рушится подобно стоящей на прежнем месте до постройки замка скале от взрыва. Юнги только что сровнял Чимина с постелью, а затем вовсе втоптал в месиво ощущений, вводя язык изо всех сил. Начав выстраивать новую крепость, Мин перестал вторгаться в чужое тело после особенно громкого всхлипа, заключая в плен горячего и мокрого рта налитую кровью головку с выступившей прозрачной, словно слеза, предсеменной жидкостью. Королю кажется, что дальше уже некуда, покуда в него не проникает наспех смоченный слюной палец. Понимая, что скольжение недостаточно лёгкое, Мин отстраняется от младшего и сгребает дрожащими пальцами флакончики с ароматизированными маслами, стоящие рядом с прикроватным пятисвечным канделябром. Тягучая золотисто-жёлтая жидкость с ароматом пихтовых игольчатых листьев и смолистых плодов до последней капли выплёскивается из сосуда на тонкие узловатые пальцы и широко раздвинутые бёдра. Стрелки часов без остановки скользили по лакированному деревянному циферблату, как скользили пальцы в обжигающую тесноту. Часы становились минутами, а в глазах Юнги копилась застилающая взор влага. Терпение — ключ, отпирающий любые двери, но грех людской в нетерпеливости. Не смея более ожидать мгновение, когда младший будет достаточно подготовлен, Юнги теряет контроль над собственными действиями, наспех сдёргивая мешающие остатки одежды и вторгаясь в желанное тело, разрывая его изнутри. Юнги слышит мольбы и исполняет желаемое, забирая чужую боль, кровь, пот и слёзы. Много государю не надо, хоть он и просит больше. Умоляет. Достаточно пары ударов полуночного колокола, и в сей же час Чимин гибнет в руках Мина, захлебнувшись стоном и утонув в исступлении. Канцлер исцеляющим поцелуем возрождает монарха из пепла, в который превратил его сам, жгучей страстью до костного мозга проникая. Мин не был бы перфекционистом, если бы не излился вслед за младшим, роняя на чужую вздымающуюся грудь солёные капли, сорвавшиеся с дрожащих ресниц. Лишь в сей момент, когда на чёрном небе блещут звёзды, король позволит прутьям ложа выскользнуть из крепкой хватки пальцев, обнимая дрожащую спину сына простого фермера.Дальнейшее желанно ein ewig rätsel bleiben.