InkTober 2019

      — Двадцать седьмой год идёт, а я всё по-старому!       Дышит Рампо, как загнанная лошадь, стоя полусогнуто и опираясь руками на колени. Он выдыхает ртом и глубоко вдыхает носом, озираясь по сторонам. Мир реальный для него слишком велик и сложен, и потому спрятаться бы сейчас в скорлупе агентства, где лишь его интеллект имеет значение.       Да только до скорлупы этой сначала добраться надо. Маршрут уже несколько лет как проторен и вызубрен, но Рампо всё равно умудряется то спутать станции, то повернуть не в тот переулок, а то вообще дорогу спросить у… Акутагавы, кажется? И посмотрел ведь, как на идиота, в тот раз! Но дорогу подсказал, так что спасибо…       Рампо вбегает в офис и устало плюхается на своё кресло. Проехал лишние две остановки и бежал по таким одинаковым улочкам, лишь бы успеть к десяти. Не успел — Куникида объявил даже слишком чётко о тринадцати минутах и тридцати двух секундах опоздания. И даже любимый мармелад, смотрящий мордами медведей из пачки на столе, теперь не поможет.       Рампо выхватывает со стола ручку и пишет одно-единственное бичующее изнутри слово на запястье, аккурат где не видно под рукавом белой рубашки. А после отворачивается к окну, всё же вскрывая упаковку, и складывает ноги на подоконнике, как будто ничего и не было.       — Двадцать седьмой год идёт, а он всё по-старому…       Акико вздыхает добродушно и цокает каблуками, подходя ближе. Эдогава, утомлённый бездельем, под конец рабочего дня и монотонное ворчание Куникиды умудрился заснуть за собственным столом, обняв сложенное на манер подушки пончо. А его рука, замаранная чернилами одного-единственного слова, слишком уж удобно лежала чуть в стороне от головы и прикрытых по-кошачьему глаз.       Они ведь не первый год знаются, и не первый год Рампо — тот самый великий детектив — по-детски обижается на самого себя. Кичится, конечно, своей гениальностью, но понимает, что в быту ей грош цена. Акико, как никто другой, знает это, но то ли по-прежнему верит ему, как маленькая девочка из своих далёких четырнадцати, то ли любит слишком крепко.       Ручка у неё своя, из нагрудного кармана вынутая — жирная и тёмно-красная, чтобы издали видно было. Но выведенное наспех чёрным «mindless» (что значит «бестолковый») всё равно кажется ярче, будто из-под кожи проступают чернила. Но это не приговор, как не приговор и очередное опоздание — Эдогаве Рампо это по-особому простительно.       «Less» перечёркивается, и сверху размашисто и крупно появляется на коже другой суффикс. Дело сделано, и уносить бы ноги с места преступления, да… Акико переворачивает его ладонь и в два штриха оставляет главную улику против себя, а её губы трогает совсем детская улыбка. И обратно её каблуки цокают уже намного быстрее.       Проснувшийся Рампо шалости замечает не сразу. Но небольшое сердечко, выведенное на сходе большого и указательного пальцев, вдруг отчего-то греет самолично разбережённую душу.       В английском языке слова «mindful», конечно же, нет, но двух его частей вполне хватает, чтобы сказать обо всех мыслях напроказничавшей Акико.       Они ведь не первый год знаются, и не первый год в её глазах блестит почти детская влюблённость. И сколько бы раз Рампо по-пятнадцатилетнему не путал электрички, сколько бы раз не прибегал в офис со страшной одышкой, для неё он — всё равно по-своему гениальный и великий.       Но даже вместе с этим всё равно бестолковый. Ведь всё никак её — по-четырнадцатилетнему влюблённую — не позовёт, к примеру, в театр.