InkTober 2019

      — Опять шары заливаешь?       Дазай в ответ лишь коротко рассмеялся, не поднимая ни головы, ни стакана виски от барной стойки. Слова Одасаку, а вместе с ними и скрытая забота, позабавили его. Хотя бы потому, что шары (если отбросить ядрёный лексикон Оды — глаза) присутствовали в размере ровно половины комплекта.       Осаму всё же поднял голову и опёр её на ладонь, накрывшую аккурат ту самую пустую глазницу — правую, — закрытую плотной повязкой. И будь его воля — прямо бы в эту глазницу и лил крепкий алкоголь, да только людей пугать как-то не хочется, особенно почему-то заботящегося о нём Оду.       Он потерял правый глаз и половину зрения ещё лет пять назад. Как именно — никому лучше не знать, да и сам он постепенно это забывает, как страшный сон. В его жизни есть вещи и пострашнее, которые ни с первого, ни с десятого бокала забыть не удаётся.       Дазаю еле-еле семнадцать, а пряный вкус виски ему уже осточертеть успел. Как и проповеди севшего рядом Одасаку о том, что «рано, вредно и не по карману». А ещё осточертело ощущение этой самой пустоты и холод поддувающего под повязку ветра.       И казалось, будто сунешь в пустую глазницу руку чуть глубже — достанешь сердце, будто из фольги слепленное. Пустое, выеденное и выскобленное сердце, пестрящее мелкими царапинами и глубокими ранами, обожжённое по краям и отмирающее где-то изнутри.       Дазай закрыл бы слоем бинтов и его, будь возможность. Но закрывает пока что только глазницу, заботливыми руками Мори-доно заполненную. Протез, сделанный по всем индивидуальным параметрам, первое время ощущался даже слишком чётко, а потому приживался в организме тяжело.       И потому Дазай пил столько, сколько влезало — до беспамятства и до объятий с давно завядшей клумбой, принимавшей терпеливо остатки завтрака, выпитый алкоголь и в самом конце желудочный сок. Пока выворачивало, думать о стеклянном шаре с красивой карей радужкой было некогда.       Но утром, проспавшись и по кускам собрав себя в одну большую, кривую кучу, приходилось вспоминать о нём и менять повязку, пропитавшуюся кровью и сукровицей. По стеклянной поверхности карей радужки плыли тонкие кровяные разводы, и Дазай радоваться вынужденному «лечению» не собирался вовсе.       Ведь лучше бы Мори-доно подарил ему вместо почти бесполезного глаза возможность спасти Одасаку. Он, чёрт возьми, был готов на месте разодрать только-только заросшую глазницу, лишь бы у Оды, сдёрнувшего уже не нужную повязку с его лица, был хоть на процент больший шанс выжить.       Повязка зажившему глазу была уже не нужна, и перетянуть бы этими бинтами в очередной раз изодранное сердце…       Путь через пустую глазницу уже закрыт, а раздирать кожу на рёбрах слишком больно. Так что сердце само заживёт, если ему так захочется. Глаз же зажил…