InkTober 2019

      В полуразрушенном здании пахло плесенью, разнообразными биологическими жидкостями — кровью, рвотой и спермой — и веществами. Мори, как-то к этому привычный, всё равно поёжился — эти люди искалечили себя сами, и к ним могло быть только скапливающееся внутри кислым комком презрение.       Ведь кто-то из них мог стать учителем, полицейским, примерным родителем или политиком. А кто-то мог, наверное, и приставить скальпель к его горлу, так что, наверное, даже хорошо, что все они здесь сегодня собрались — как чумные крысы, которых будет проще сжигать в одном подвале.       Сжигать, правда, этот притон никто не собирался. Как и смывать со стен гниющую слюну вперемешку с мочой — за это Мори старое здание некогда фабрики ненавидел больше всего. Но приходил сюда из раза в раз не столько по велению босса, сколько по собственному, совершенно глупому интересу.       — Молодой человек… Извините, не знаю, как к Вам обратиться…       — Ида.       — Ида. Позволите прикурить от Вашей зажигалки?       Так началась его история знакомства с человеком, которого Мори назвал бы «наркоманом поневоле». Он дробил дозы на два, если не на три раза, смотрел всегда осознанно и как будто через призму сожаления за всё то, что его окружало. И всё поправлял сальные, неровно отстриженные волосы так, как будто ему через пару минут с императором встречаться.       Истёртые на коленях джинсы ему шли, но не маленькие кровоподтёки и присохшие белёсые пятна в уголках губ. И с губ этих слетали на удивление умные вещи, пока между ними зажимался фильтр не самых богомерзких сигарет — и за это Мори, иногда чисто из вредности стреляющий, был благодарен как-то даже отдельно.       Встречи с Идой (явно сокращение от настоящего имени) были для него своего рода поощрением за то, что приходил в это забытое Богом место, пачкал в местных пыли и пепле дорогие ботинки и опирался на исплёванный бетон, вкалывая в распухшие вены новые и новые штаммы сыворотки, которая рано или поздно перевернёт этот бренный мир.       И сказать бы где-то ближе к концу испытаний спасибо крысам — а как ещё назвать бессознательных тех, кому вместо дозы вкалывался экспериментальный препарат? — да только язык как-то не поворачивается с ними разговаривать. Мори занимает губы сигаретой — своей собственной, в кои-то веки, — пока ноги тащат на автомате к крылечку, выходящему на портовую улицу.       На облюбованным двумя знакомыми бетонном парапете, изрисованном окурками, будет лежать прожжёная и в крови газета, а с её обложки так же осознанно, но уже не через мутную призму посмотрит всё тот же молодой человек, чьи уже не сальные волосы в кои-то веки будут лежать ровно.       — Куникида Доппо, значит, — читает Мори имя стоящего по правую руку от директора детективного агентства и улыбается. Уж всяко лучше звучит, чем ребяческое и откровенно глупое сокращение, которым приходилось его называть. И строгие брюки подходят к его ныне чистому лицу и оправданно серьёзным глазам гораздо, гораздо больше.       Прочитанная наполовину газета легко роняется на всё тот же парапет, а сам Мори подошвами дорогих ботинок отмеряет пять шагов по разбитой лестнице. Подкуривать приходится от своей зажигалки, неловко удерживая врачебный саквояж — одолжить ему больше некому, ведь газета, по сути, единственное, что встретило его на опустевшем крыльце.       Он посмотрит в сторону залива как-то даже мечтательно, прикидывая, сколько дорог открыто перед этим молодым человеком. Фукудзава, конечно, прямолинеен и твёрд, как деревянная катана, но своё дело он знает, да и руки его не настолько уж плохи, как могли бы быть.       Мори выдыхает бледный дым и улыбается снова, поудобнее перехватывая саквояж.       — Что же, удачи Вам, Куникида Доппо-сан. И я надеюсь, наши дороги в этом месте больше не пересекутся.