Если у вас несколько любовников, ни один из них не сможет причинить вам существенной боли. Если один, это возможно, но всё же не так мучительно, как если бы это был муж. Агата Кристи, «Автобиография»
К вечеру субботы бары, в которых Майлз планомерно надирался, падали по лоску, уровню и контингенту в катастрофических масштабах. Где-то на задворках сознания он по первости ещё пытался удержать мысль, что пора бы и честь знать, но потом своей же, по его мнению, мягкотелостью и оскорблялся: теперь-то, с громким уходом Тигра из его жизни, он-де птица свободного полёта и имеет абсолютное право пить где, что и как хочет! До той кондиции, когда от крепчавшей выпивки дело перетекало на иные сферы деятельности, он пока не дошёл, благо ярость «брошенки» (какое же всё-таки пошлое словечко!), обуревавшая его, не давала разуму помутиться окончательно. В том, чтобы быть м-ром Таратором, определённо нашлись свои плюсы: Майлз теперь мог позволить себе творить всякое (в разумных для человека его… стихии пределах, конечно) без риска попасть впросак с особенно громкими газетными заголовками. От жгучей обиды на Тигра и его грубое, даже бессердечное отношение — как перед гонками, так тем более и после той чудовищной водительской замены — мысли Майлза вновь и вновь метались к бедной Агате. Признаться, он сначала и не осознал толком, что с нею приключилось. Понял, да. Даже написал после того, как та потеряла управление, полушутливую заметку о постигшем её несчастье, зная, как Эгги самой потом бы непременно понравилось подобное читать. Но именно осознал, только когда в час следующего после злополучных гонок дня обнаружил, что бедняжка оказалась в больнице, не узнавая никого. И ещё не скоро сможет посмеяться вместе с ним над своей незадачливостью. Он честно попытался к ней пробиться, прикрываясь даже именем лорда Казма, но ему дали от ворот поворот, так и сказав, что раньше понедельника через неделю «Ваша дамочка никого принимать не будет, молодой человек». Пришлось смириться с мыслью, что на десять дней он волей-неволей опустит руки. К горлу подступил ком, и Майлз в очередной раз опрокинул в себя стопку не пойми чего, дабы горечью физической заглушить горечь эмоциональную. Возвращаться в «Шепард», рискуя снова постыдно разреветься в теперь пустующих без ставших родными вещей Тигра апартаментах, претило совершенно. Ему всё ещё слышался утренний громкий хлопок дверью и приглушённые ругательства Тигра о том, зачем он вообще в подобные отношения ввязался, знал ведь, что это его только опозорит. Майлз тогда, испробовав ядовитый коктейль из стыда, досады и плевка в душу с нотками попранной гордости, в сердцах разбил свою любимую вазу, что подарила ему милая Эгги, а потом ещё и порезался, тщетно пытаясь осколки воедино собрать. Раненая ладонь моментально напомнила о себе, потребовав немедля почесать сквозь криво-косо завязанный бинт. Майлз бездумно пьяно расчесал её до проступившей крови и разочарованно цыкнул оттого, что возвращаться всё же придётся.***
Майлз доплёлся до «Шепарда» и опёрся о витую ограду, пытаясь проветрить голову и привести в порядок мысли, дабы не рисковать показаться внутри в далеко не лучшем своём состоянии. По дороге он умудрился от души наступить во вчерашнюю лужу, и теперь в дополнение к прочим бедам на его голову в правой туфле неприятно хлюпало и мёрзло поджимались пальцы, но это даже слегка отрезвляло. — Вечер добрый, Майлз! Ждёте кого-то? — раздалось сбоку. Он повернул голову и, болезненно прищурившись через спасительные солнечные очки, в полутьме улицы различил в говорящем Рыжика, благослови кто бы там сверху ни сидел эти выделяющиеся усы и трубочку (которая и не дымилась даже, видать, он держал её сейчас во рту чисто из привычки)! Тот что-то нёс в руке, судя по размерам, чемодан. — Добрый, Рыжик, душечка! — постарался как можно бодрее сказать Майлз, пошаркивая сухой ногой по земле и пряча руки в карманы пальто. — Просто вышел подышать свежим воздухом. Погодка после вчерашних дождей просто чудо, не находите? — вдохнул он полной грудью. Если хочешь избежать неприятных разговоров, лучше погоды помощника не найти! Рыжик долго на него посмотрел, а потом резко поставил то, что держал в руке, на брусчатку, положил трубку в карман и изучающе приблизился. — Боже мой, дружище, да Вы в стельку пьяны! — ошеломлённо воскликнул он. Потом стушевался, словно только вспомнив о приличиях: — Извините, не моё дело, конечно, но знаете, по-моему, Вы слегка перебрали… Майлзу вдруг серьёзно захотелось послать его за такое споро включаемое и выключаемое по желанию джентльменство куда-нибудь к чёрту и подальше. Он открыл было рот, чтобы сей витиеватый путь обозначить, но Рыжик вновь собрался и аккуратно цепанул его за плечо, продолжая: — Может, Вы приляжете? Этот Ваш друг… Тигр, верно? Он присмотрит за Вами? Или его нет сейчас? Майлзу от одного упоминания снова стало горько, больно и тошно. Вулкан всё-таки извергся: — Тигр… Тигр — всё, ну и скатертью дорожка! — на глазах его выступили зачатки злых слёз. — А Вам я не дитя неразумное, Эдди! И без Ваших потаканий прекрасно справлюсь! Он агрессивно повёл плечом, чтобы тот убрал руку. Рыжик отцепился и молча застыл. Майлз, опьянённый не одним лишь алкоголем, но теперь и злостью, пошатнулся, руками попытался вернуть себе равновесие и косо поскорее развернулся, лишь бы сбежать в гостиницу, в одинокую тишь теперь только своих апартаментов (прямо-таки королевство одного короля), когда Рыжик вдруг как-то скрипуче медленно выдал: — Друг мой… Что… Что, чёрт побери, с Вашей ладонью? Майлз замер. Только не это. Нет, нет, нет, нет, нет, нет, дьявол! Он пьяно разрыдался. Рыжик медленно к нему приблизился и обошёл, вставая лицом к лицу; осторожно потянул на себя очки — и у Майлза уже просто не было ни душевных, ни телесных сил сопротивляться. Лоб Рыжика пошёл обеспокоенными складками. Он аккуратно сложил очки в карман пальто, извлекая, словно фокусник, заместо них портсигар и зажигалку. Одну папироску достал себе, другую же вложил Майлзу в целёхонькую, но трясущуюся, словно в лихорадке, ладонь. — Вам не помешает, старина, — просто сказал Рыжик и с тяжёлым вздохом закурил сам, зажигалку не убирая. Майлз ещё с пару минут прорыдал под чужим присмотром, но всё это время Рыжик словно растворялся в дыму и влаге, и присутствие его оттого не казалось проблемой, будто он лишь какой-то туманный мираж, и потому Майлз перестал стыдиться своих непрошеных слёз и начал постепенно успокаиваться. Рыжик изменение приметил и протянул зажигалку. Майлз благодарно прикурил. Они постояли в благословенной тишине, перемежаемой редкими шорохами проезжающих автомобилей, ещё несколько минут, сменяя папироски. — Сколько Вы ходите с этим бинтом, старина? — спросил, наконец, Рыжик. — С утра, — просто ответил Майлз. — Мы разругались, и я разбил вазу, — устало добавил он. — Вы, что же, сами перевязывались? — брови Рыжика беспокойно изогнулись. — Пришлось, — отрезал Майлз. Рыжик понимающе кивнул. — Вам нельзя в таком состоянии оставаться одному, — сказал он. — Да и повязку бы не помешало сменить, — с ноткой истеричной усмешки выдал Рыжик. Майлз на этот комментарий печально ухмыльнулся за компанию. — Поедете ко мне? — спросил его Рыжик. — Пойду?.. — Поедете, — повторил Рыжик, подтверждая, что не оговорился. — Я теперь, ну знаете, «счастливый обладатель» и всё такое, — смущённо облизал губы он и указал на брошенный посреди тротуара чемодан: — Вот, пожитки перевозить собирался как раз, хотел новое место поскорее опробовать. Осточертел уже этот «Шепард», если на прямоту. Майлз так и не понял, когда это вдруг гулко рассмеялся.***
— Ну и хоромы у Вас, душенька, — подивился Майлз. Голос его отразился от высоких стен, эхом удаляясь куда-то наверх. Рыжик смущённо потупился, занося чемодан. — Да и по моим меркам, знаете, большевато, но Нина сказала, что вечера бы здесь были просто отменные. Майлз проверки ради постучал каблучками туфель по мраморному полу и чуть не навернулся. — Вы сейчас выглядели, словно чёрт, случайно забредший на освящённую землю, — прыснул Рыжик, за что Майлз, вздёрнув носик, шутливо-оскорблённо на него скуксился. — Я у Вас так сейчас всё затанцую, что крыша обвалится Вам на голову, так и знайте, деточка! — Заберите хоть чемодан потом, в нём всё самое дорогое, что у меня есть! Негоже столь ценным вещам валяться в руинах, — подыграл Рыжик, похлопывая сумку со своими пожитками. — Что же Вы можете мне предложить? — продолжил гнуть линию Майлз, откровенно опьянённый ещё и спонтанным весельем. — Семь пар носков — по одной на каждый день, — серьёзно начал Рыжик, загибая пальцы, — новенький фрак, пара кардиганов, рубашка-поло, брюки из шерсти… — Боже мой, Эдди, дорогуша, — хихикнул Майлз, пока тот бесперебойно диктовал. — …нож, вилка, чайная ложечка, парочка фарфоровых тарелок, сковородка, кастрюля, горелка… — Душенька! — …ну, а если бы мы куда-нибудь сейчас отправлялись, то было бы ещё перекусить по мелочи, ну там, скажем, хлеб, джем, парочка яиц, чарочка мёда, помидор… — Эдди, ну прекрати, — отбросил формальности Майлз и звонко рассмеялся в высоту. — Я закончил, — гордо отрапортовал Рыжик, неловко почёсывая нос. — Под конец списочек стал какой-то весьма специфический, как по мне, — отметил Майлз, проходя в не обставленную ещё толком гостиную. — Когда я был помладше, папаша Нины вбил мне в голову этот джентльменский наборчик, а кто я такой, чтобы ослушаться слова полковника? — отшутился Рыжик и радушно предложил Майлзу чувствовать себя как дома. Тот присел на краешек прикрытой полотном тахты, пока Рыжик ходил за бинтами и йодом. По его возвращении Майлз грациозно протянул израненную ручку, и Рыжик по-доброму усмехнулся: — Я смотрю, друг мой, к тебе вернулся привычный боевой настрой, — и ручку принял. — Рад, что получилось тебя отвлечь, — сказал он, сосредоточенно принимаясь разматывать окровавленный бинт. Майлз изумлённо на того посмотрел. Такая странная чуткость была ему в новинку. Он перетерпел жгучий йод, благо, по словам Рыжика, Майлз всего лишь разбередил порез, и полупьяно порадовался, что уже скоро ручка вновь станет такой же нежной и ухоженной, как и прежде. Новая аккуратная повязка плотно облегала, словно была продолжением ладони, и Майлз с долей отвращения вспомнил те чудовищные висячие лохмотья, что соорудил поутру самостоятельно. — Благодарю, дорогуша, — сказал он, вновь и вновь любуясь залатанной ладошкой, — и что бы я без тебя делал! Рыжик немного нервно расправил усы, видимо, предпочитая не уточнять. Майлз жест оценил. — Приляжешь? — спросил его Рыжик. — А есть где? — подивился Майлз. Рыжик помог ему встать и проводил к одной из дверей. Вся меблировка в комнате так же, как и в гостиной, сияла белизной прикрывавшего её полотна, и Рыжик одно откинул. Кровать была не стелена, но она хотя бы была. Майлз стушевался: — А ты?.. — О, конечно! — бодро хлопнул его по плечу Рыжик. — Это гостевая комната. Ничего, что так скромно, старина? Майлз смущённо улыбнулся: — Я не в том положении, чтобы жаловаться, душенька, — и присел на матрас. — Так, я мигом! — уверил его Рыжик и удалился. Майлз опробовал матрас, по-детски на нём покачавшись: тот попружинил. С каждым стихающим колебанием качался и Майлз, и мысли его бились, подобно прибрежным волнам, о скалы ретроспективы последних дней. Эдди долго не было, и Майлза опять начало штормить. Он сбросил отсыревшие туфли, улёгся на живот и вновь начал содрогаться, ну хоть слёз больше не намечалось. Эдди притопал обратно, Майлз краем уже болевшего от напряжения глаза различил мыски его ботинок. Тот пошуршал чем-то, и на Майлза вдруг свалилась мягкая лёгкая лавина: пахнущее новизной пуховое одеяло принялось нежно согревать его в своих объятьях. — Ты как? — уточнил Эдди. Майлз неопределённо помотал головой, по-прежнему продолжая нервно дрожать. Эдди всё же решился присесть на самый край, неловко кладя руку поверх того мелко трясущегося белоснежного холмика, что сейчас представлял собою Майлз, и тихонечко поводя, с каждым разом всё медленнее. Шторм постепенно утихал, приближая полный штиль. Майлз, смежив болезненные веки, заснул.***
Он резко очнулся посреди ночи, до странности спокойный. Сон ещё не сошёл, но он всё равно решил сходить поискать ванную, дабы слегка освежить заплаканное лицо. Да и ожидаемая тошнота в подарок от изрядно потравленного алкоголем и переживаниями организма грозилась накатить в любую минуту. Майлз вышел из комнаты, давая глазам приспособиться к незнакомой темноте. Он тихонько пробирался, натыкаясь на прикрытую от пыли мебель, пока не вписался в, как запоздало понял, чьи-то ноги. Рыжик, добрая душенька, развалился на по-прежнему укрытой тахте как был, ногами на ней уже не помещаясь. У Майлза от нежности сжалось сердце, и он ринулся обратно в комнату, уже более умело обходя препятствия. Стащил с кровати одеяло и принёс обратно. Аккуратно им Рыжика укрыл. Тот смешно засопел, перевернувшись на бочок. — Вот же голубиная душа, — пробормотал Майлз, задержав руку, всё-таки растрепал его волосы и побрёл дальше на поиски злополучной ванной.