Поищите в карманах, и всё, чего вы ни пожелаете, всё там будет. Не нужно просить. Пока вы со мной, ваше дело только желать. Марк Твен, «Хроника Сатаны-младшего»
Майлз нашёл, что в тихом пригороде его деятельной натуре хотелось не до полудня нежиться в кровати, а вскакивать ни свет ни заря и чем-нибудь себя занимать. Возможно, сказывался и долгий, почти недельный перерывчик в его извечном ночном образе жизни — хотя вчера они с Рыжиком прекрасно провели вечерок за играми в кости и картишки под подогретое вино (Эдди к полднику слегка раскашлялся, видать, от надвигавшихся морозов, и Майлз посчитал, что вреда уж точно не будет) и завывания местного радио (под какую-то особо заунывную любовную песенку во время одной из партеек в покер он даже не постеснялся в своей излюбленной шутливой манере поиграть бровками и похлопать вновь подведёнными глазками, скромно прикрываясь своим стрит-флешем, чем, к глубокому своему удовлетворению, слегка Рыжика смутил, спутал и столь прямо-таки мошенническим образом выиграл у того целый один раз; к следующей партии тот собрался и лишь ухмылялся в ответ на такие потуги, и Майлз с видом полнейшего разочарования бросил придуриваться), а потом Рыжик, подогретый алкоголем, принялся нестройно горланить какие-то армейские песенки да стишочки, посреди которых неожиданно затесался ранний Шекспир, приятно Майлза удивив (правда, потом выяснилось, что Эдди ни черта в Шекспире не смыслил и выцепил своё «Когда буран в трубе завыл» в одной из несчастных хрестоматий Лэнга, чем Майлз активно возмущался порядка получаса, впрочем, сам Рыжик к «какому-то там Шекспиру» отнёсся весьма скептически, отчего Майлз оскорблённо охал ещё часа два). В общем, желали друг другу приятных сновидений они очень даже неприлично поздно. А теперь вот, как и прошлым утром, Майлз встал до безобразия рано, бодренький и готовый сворачивать горы. В итоге, с утречка пораньше он занялся тем, что сначала привёл в надлежащий вид себя, уже оклемавшегося от всех потрясений прошедших дней (ну и неделька же у него выдалась, однако!) и вернувшегося в прежнее бойкое расположение духа — по крайней мере, в зеркале он видел именно такую, любимую свою версию Майлза Мэйтланда, отчего сердце его радостно пело; после чего принялся любовно упаковывать в позавчерашнюю местную газетёнку несколько книжонок да всякие склянки с приглянувшимися домашними сластями, которые ему беззаботно отдал Рыжик. Майлз решил того с утра не тревожить, давая отоспаться за обоих, и старался метаться по дому как только мог тихо. В дверь вдруг бесперебойно постучали. Майлз подивился совершенно нежданным в таком-то месте визитёрам, но пошёл открывать. За порогом он нос к носу столкнулся с Ниной, которая прекратила третировать дверь и теперь сосредоточенно разглядывала свои ногти, в задумчивости вертя на тоненьком пальчике помолвочное кольцо. Окинув её беглым взглядом обеспокоенной наседки, Майлз быстро понял, что выглядела та пусть и куколкой, как всегда, но словно мученица. Да, расставание с Адамом определённо плохо на ней сказывалось. Ох, ну и история! — Нина, голубушка моя, какими судьбами? — попытался голосом приободрить её он, раскрывая объятья и щедро расцеловывая в потускневшие щёчки, оставляя на них лёгкие отметки, чтобы хоть как-то вернуть им краски. — Майлз? — застыла Нина, но поцелуи вернула. — Да мне к Рыжику надо… Ты-то сам здесь что забыл? — не сдержала недоумения она. — Ты же меня знаешь, милая, — предлагая Нине ручку, проводил её в дом он, — я как шальная мысль: в одну секунду здесь, в другую — там! Он игриво ей подмигнул, предложил снять пальто и продолжил: — Я всё переживал, что к нашей несчастной Агате никого не пускают, а тут Рыжик, душечка такой, пригласил меня проветриться, подальше от всей этой лондонской суеты. Чаю, кофе, моя дорогая? Она кивнула: — Кофе, — и протёрла уставшие глаза. Нина и утро в принципе пересекались нечасто. — Ей даже моих цветов не передали, — обиженно согласилась по поводу ситуации с Агатой она, усаживаясь на кухонный стульчик, пока Майлз колдовал над туркой, — сказали ждать до понедельника. Ты ведь пойдёшь? — Он в ответ рьяно поддакнул. — А ты здесь! То-то я думала, откуда вдруг все эти тараторовские восхищения «светлым и душистым» мясом эйлсберийских уток! «Высшее общество гудит: зачем нам пекинская, когда есть своё, родное!» — в своей чудной манере изменив голос, спародировала она, и Майлза, словно мать, согрело от мысли, что Нина повеселела. — Я даже на одну крошечную потратилась, — шутливо пригрозила пальцем она. — Тебе не стыдно? — Ты ведь знаешь, у моего стыда отпуск длиною в вечность, душечка! — лукаво промурчал он, и Нина захихикала. — А вообще, ты льстишь мне, милая. И спасибо, что поддержала местного производителя! На самом деле, он эту несчастную утку пробовал-то всего разочек: Рыжик, среди прочего, купил ту в среду на рынке, изначально просто поехав за местной прессой, и деловито приготовил, как он окрестил это, «гудакен по семейному рецепту» (что означало в данном случае: по семейному рецепту его нянечки). Ужин тогда получился отменный, но в самой-самой глубине души Майлз не мог не признавать, что дело было вовсе не в утке и даже не в гусе с цыплёнком… Мда, как же не вовремя тебя угораздило снова вляпаться, дружочек! Нина вновь посерьёзнела и ушла в себя, и Майлз тряхнул головой, прогоняя лишние сейчас мысли: из чистого рационализма влезать в эту, и без его интриг довольно странную заварушку, да ещё и с помолвкой на кону, желания было мало. Хватит по его душеньку пока скандалов. — Где Рыжик? — бесцветно спросила Нина, когда он поставил перед ней свеженький кофе. — Да отсыпается: бедняжечка вчера раскашлялся — видно, совсем на этом своём Востоке отвык от климата, — попытался отшутиться Майлз. — Понятно, — не проявила ответного энтузиазма она и отпила кофе. Майлз присел напротив и взял её свободную ладошку в свою: — Нина, девочка моя, тебе ведь есть чем поделиться с Мамочкой? — тихо и со спокойным беспокойством спросил он. Она посмотрела в ответ так устало, что Майлз увидел глаза не беспечной девушки, но женщины с ярмом забот и тревог на шее. — Папа… папа… папа всё вложил в свою кинокартину, — прерывисто сказала она. — Ни словечком не обмолвился. Вчера позвонил только вот, сообщил ещё так воодушевлённо! Я сорвалась к нему… И теперь я боюсь… Он, конечно, заверяет, но… Я так боюсь, что… Майлз придвинулся, приобнял её и погладил по начинающей содрогаться голове. — Ну, ну, Нина, душечка, всё разрешится. В конце концов, ежели что, Рыжик что-нибудь придумает. — Придумаю что? — раздался в дверях хриплый со сна голос. — О, Нина?! Она резко перестала дрожать и выпрямилась. Глаза её были сухи. Майлз обернулся. Рыжик, очаровательно растрёпанный после сна и совершенно других гостей не ожидавший, спешно завязывал халат и тщетно пытался пригладить волосы, с недоумением Нине улыбаясь. Нет, ни шанса. Игра свеч не стоит. И вот достаются же ей всегда такие типчики, что аж завидно! Нина встала и прошла к нему. Деловито открыла было рот, но Эдди прервал её, обрадованно наклонившись и клюнув в щёку. — Рыжик, что я говорила насчёт усов? — лишь отчитала в ответ она. — Прости, — смущённо отпрянул он. — Почему ты здесь? Что случилось? — Эдди нахмурился: — Я вчера пытался тебе позвонить, напомнить про кольца, как ты просила, но ты не брала трубку… — Я срочно поехала к папе. — Рыжик понимающе кивнул, принимая объяснение. — Он вчера сообщил мне, что всё вложил в своё кино, — перешла к делу она и испытующе и печально на Рыжика посмотрела. Тот задумался: — Сколько я могу вам дать? — Пару тысяч было бы неплохо. — Ну, пара тысяч найдётся, я сейчас погляжу, — он, зевая, поплёлся назад в спальню. Нина села обратно, в молчаливой задумчивости продолжая пить кофе. Майлз тоже молчал, теребя край скатерти, чтобы хоть чем-то занять руки. — Милая, ты к понедельнику-то вернёшься? — наконец нарушил тишину он. — Ага, надо же всё-таки навестить Агату, — ответила она. — Конечно, дорогая. Рыжик вернулся с портмоне в руке и протянул Нине кредитки на три тысячи. Она вскочила, схватила их и принялась собираться. Рыжик накинул ей на плечи пальто и приобнял. Нина обернулась к Майлзу, тот вновь от души расцеловал её в щёки и сказал: — До понедельника, девочка моя. Она с тенью улыбки кивнула им обоим, повела, словно продрогшая, плечами и ушла. Они смотрели ей вслед ещё несколько долгих секунд, после чего Рыжик кашлянул, захлопнул дверь, вновь зевнул, развернулся в сторону кухни и вполоборота бросил: — Видимо, придётся мне самому сегодня заглянуть в ювелирный. Ты завтракал, старина?***
Его бедная родная Эгги выглядела просто чудовищно. У Майлза сжалось сердце от того, какой слабенькой и исхудавшей она, всегда пышущая энергией, выглядела после контузии. Он присел к ней на кровать и убрал с её лица, преисполненного какой-то детской невинности, спутавшиеся светлые волосы. — Как ты, Эгги, деточка? Я принёс тебе новых пластинок. — Ты ангел, — отозвалась она, вроде и узнавая его, а словно бы и нет. Отозвалась хоть и обрадованно, но не привычным своим, полным беспечной бодрости голосом, и Майлзу от всего этого стало просто дурно. Агата болезненно-возбуждённо предложила запустить патефон. Адам завозился с пластинками, пока Майлз перебирал её волосы и рассказывал о том, какая уйма гостей к ней сегодня собирается завалиться. Он не был уверен, что Эгги до конца его понимает. Собралась приличная компания. Майлз придвинул телефон и на потеху Агате принялся с деловитой улыбкой надиктовывать: «…Вчера я навестил достопочтенную Агату Рансибл запятая прелестную дочь лорда Казма запятая в больнице на Уимпол-стрит запятая где она поправляется от последствий автомобильной катастрофы запятая недавно описанной на этих страницах точка в гостях у мисс Рансибл собралось довольно большое общество запятая в том числе…» На фоне Адам с так и продолжавшей выглядеть совершенно больной Ниной закатывали тихую сцену. Майлз старался не греть уши. Получалось из рук вон плохо. Хм, значит, прозвище всё-таки из-за волос... Язык Майлза продолжал тараторить: «…мистер «Джонни» Хуп запятая чья автобиография выходит в свет в будущем месяце запятая рассказал мне запятая что намерен посвятить себя живописи и весной уезжает в Париж учиться точка он уже принят в студию известного…» Адам таки добился своего и уговорил Нину вместе отобедать. Какие же его дети, в сущности, ещё дети! «…мисс Нина Блонт запятая чей жених запятая выдающийся игрок в поло Рыжик Литтлджон… мистер Шверт…» Гулянку прервали. Прибежала заведующая и принялась прогонять всех, как тараканов. Уходя, Майлз обернулся ещё разочек посмотреть на Агату. Та безумно улыбалась, милостиво кивая забинтованной головой воображаемым гостям, и повторяла: — Будьте осторожны на поворотах, душечка.