Ничто так не выделяет людей высшего круга, как именно привычка расхаживать всюду, где им вздумается. Гилберт Кит Честертон, «Странные шаги»
Рыжик забрёл в магазинчик. На вторую неделю их пребывания в Монако Нина начала жаловаться на собачий холод (да, прогадал, но, если уж сравнивать с лондонской, здешняя погодка была просто чёртовым раем!), принялась отказывать ему даже в неспешных променадах по террасе (и что ей только не нравилось: луна, море — всё на месте?..) и категорически перестала признавать гольф, на который Рыжик зазывал различных джентльменов, с коими заводил очень даже выгодные знакомства (спасибо хоть, вообще приходила, со скучающим видом полистывая какой-то свеженький детективный романчик про скромную девицу, спешно выскочившую замуж за вдовца). Было слегка обидно. Да кому он врёт, чертовски обидно! Поначалу же так увлекательно было под ручку гулять по Лазурному Берегу, выходить ненадолго на ялике в море, посещать рестораны… Он даже позволил Нине разок потратиться в рулетку! А теперь такое холодное отношение! Чмокнет в щёчку — и уйдёт к себе. Ещё и любимые, так удобно прикрывавшие эту распроклятую родинку усы сбрить заставила, чтобы… В чём тогда вообще смысл был от них, как она грубо выразилась, «избавляться»? Рыжик вдруг сконфузился от собственного неприличия, кашлянул и тряхнул головой, чтобы сосредоточиться. Он вообще-то за подарком пришёл! Витрины в Монте-Карло сияли, пожалуй, ярче солнца. Рыжик с Ниной как-то опаздывали на концерт, и её взгляд скользнул по глубоко-чёрной броши с переливающейся всеми цветами радуги птичкой, да так на той и задержался — но им пришлось в спешке бежать дальше. Теперь же Рыжик мог с чистой совестью эту брошь купить и подарить ей на Рождество. Дай Бог, Нина перестанет на него беспричинно дуться. Он на ломаном французском испросил брошь и в ожидании принялся осматриваться по сторонам. Перстни, колье, тиары, часы сливались в какую-то беспорядочную жёлто-белую массу, от которой, честно говоря, начинало порядком мутить. Рыжик побегал замыленным взглядом по залу, пока не уткнулся в отдел с запонками. А точнее, в одну конкретную пару. Четыре тонко обрамлённых золотом прямоугольника заигрывающе подмигивали ему отблесками на кварце и аметисте. Вот, кажись, и Майлзу нашёлся подходящий подарок. Как всё-таки удачно зашёл! Принесли брошь. Та, как и в первый раз, красиво мерцала при наклоне и повороте, да и филигранная птичка на веточке была хоть куда — Нине точно понравится! Рыжик поинтересовался запонками, ему предложили дополнить комплект зажимом для галстука с теми же камушками, и он спешно согласился — так небольшой подарок станет только лучше. Лишь на выходе из магазина, при распихивании коробочек по карманам пальто, Рыжика посетила запоздалая мысль, что он ни разу не видел Майлза в галстуках. А с другой стороны, чем, чёрт возьми, не повод после этого начать их ему дарить? У каждого уважающего себя малого должна быть хотя бы парочка. Тем более, у эдакого-то щёголя! С такими мыслями Рыжик побрёл к отелю, в котором они с Ниной остановились. Резкий поток трамонтаны растрепал его волосы, которые он столь тщательно с утра укладывал в сколько-нибудь приличную причёску, а над верхней губой непривычно холодило, и кожа там ощущалась, точно натянутая. Рыжик несколько раз облизал губы в попытке избавиться от этого странного, инородного чувства. Номера встретили его принаряживающейся Ниной. — Ты куда? — с порога спросил он. — О, Рыжик, ты вернулся? Выглядишь неважно. А я на танцы, — ответила она, натягивая чулки. Отвлеклась и указала на консоль у дверей. — Тебе там какое-то письмо, дорогой. Рыжик хотел было обиженно спросить, почему его на танцы не зовут, но бросил взгляд на письмо, заметил адресанта, вензеля и марки, и все бытовые вопросы как-то сами собой отошли на второй план. Он устремился к столику и распечатал конверт. Вчитался. И моментально принялся наворачивать круги по комнатам, собирая вещи. — Что там такое? — непонимающе спросила Нина, влезая в миленькое чёрное платье в белый горох и поправляя на шее кружевной бант. — Меня вызывают в полк, — отчеканил Рыжик, продолжая бросать по чемоданам вещи. — Через три дня я должен вовсю ходить строем в Дувре. А самолёт заказан только на пятницу. Так что он не выход. А вот если сейчас сядем на поезд… — Я не поеду, — прервала его Нина, спокойно принимаясь перебирать украшения, и Рыжик замер, так и не донеся очередную стопку до саквояжа. — Как это, не поедешь, чёрт возьми? — нахмурился он. — Да ты сам прикинь, глупенький: сначала до Лиона, потом до Парижа, оттуда до Кале, затем до Дувра, а мне ещё и в Лондон после всех этих дрязг переть. Я не поеду, — меланхолично повторила она, надевая туфельки. — Отдохну лучше ещё, дождусь самолёта — и сразу же окажусь дома. Тебе-то какая разница? Он начал было возражать, что очень даже большая, но Нина лишь деловито поправила серьги, накинула плащ, надела шляпку, взяла клатч, поцеловала Рыжика и побежала танцевать.***
Как и предсказывала Нина, он действительно запыхался со всеми этими пересадками, бегая за поездами как проклятый, но зато оказался в Кале даже раньше, чем планировал: нужный паром в Дувр отходил только утром. Рыжик подумал-подумал и пришёл к выводу, что тоже имеет право догулять последний денёк медового месяца, пусть и один-одинёшенек, как бы неприятно это ни звучало, поэтому, наскоро кинув вещи в первом попавшемся сколько-нибудь приличном отеле, прыгнул в трамвайчик и покатил бродить по пляжу и любоваться закатом, после чего ноги сами понесли его в казино. Там вовсю пользовались девальвацией франка и сотрясали набитыми карманами опоздавшие — ну или так же, как он, прибывшие слишком рано, тут уж как посмотреть — на паром зажиточные британцы, смешно булькали себе под нос местные французы, стоял гам, гремели шарики рулеток, звенели бокалы, сновали хосты, играли бодренький свинг негры, шелестели карты. В общем, атмосферка была хоть куда! После парочки весьма успешных пари в крэпс и дружеской партии в контрактный бридж с какими-то преклонного возраста дамами, щебетавшими на неясной смеси французского и английского, Рыжик отыскал уединение в одном из боковых лаунжей и с комфортом растянулся в кресле. Приглушённый стенками шум казино был для него сродни колыбельной, и Рыжик умиротворённо прикрыл глаза и откинул голову на спинку, наслаждаясь последним загульным перед службой вечером. Интересно, каково будет служить на своей земле? Всё-таки, на Цейлоне с порядками не так строго… За спиной послышались лёгкие приближающиеся шаги. "Bonne nuit, voulez-vous prendre un-" Быстрый говор резко оборвался на полуслове. Рыжик сквозь полудрёму подумал, что звучал тот как будто даже знакомо. "Oh, pardon, monsieur!" Рыжик всё-таки разлепил глаза. Приподнял голову: из лаунжа в спешке удалялась белая тужурка. — Эй, постойте! — крикнул он вслед. Человек встал как вкопанный, но всё-таки обернулся: — О, здравствуй, Эдди, дорогой, а я уж было подумал, что обознался! И куда ты только дел свои чудные усы? Это был Майлз. Стоял тут перед Рыжиком в случайном казино в Кале с зализанной чёлкой, в ярко-белой тужурке и чёрном бантике с чёрной жилеточкой, вертел в руках бутылку шампанского и сконфуженно косил глаза. И нелепо улыбался. Рыжик аж подвис от неожиданности. — Ты какими судьбами здесь, старина? — наконец нашёл слова он, вставая с кресла: — Что, в Лондоне совсем скучно? — и радостно приблизился и сгрёб того в объятья. Майлз продолжал в несвойственной ему манере прямо-таки выдавливать из себя улыбку, точно цитрусовый сок из лимона. — А, да, — только и выдал тот скомкано. Даже не поцеловал — и Рыжик вдруг внутренне стушевался оттого, что вообще нашёл возмущающим такое. — Вся эта предрождественская кутерьма так доконала, милый мой. Захотелось куда-нибудь сбежать, — как-то кисло сказал Майлз. Рыжик отпустил его и оглядел. Тот выглядел вот вроде бы и прилично, но что-то никак не давало Эдди покоя. — Так что с усами? — перебил его беспокойную мысль Майлз, уже уверенней пройдя к диванчику и притулившись к подлокотнику. Рыжик полноценно уселся обратно в облюбованное кресло и даже чуть-чуть голодно поглядел на бутылку у того в руках — после всей этой дневной суматохи определённо не помешало бы слегонца прочистить горло. — Может, тоже сядешь? — приглашающе повёл бровью он. — Выпьем, ну и всё такое? — Мне и так чудно, дорогой мой, — Майлз снова забегал глазами, остановился на бутылке и сглотнул. — Да ладно тебе, старина, я думал, уж выпивкой-то ты всегда с радостью делишься, — с усмешкой сказал Рыжик. Майлз с каким-то плоским лукавством выдал: — Да, ты прав, — и принялся откупоривать бутылку. — Ну-с, что же сталось с моей любимой щёточкой? Рыжик с напускным гневом кашлянул на такое прозвище для его погибших в неравном бою с жестокой женщиной усов: — Нина сказала сбрить, иначе не… Я имею в виду… Ну ты понимаешь, что я хочу сказать, — принялся было отвечать он и снова сконфузился от мысли, какая же неприличная, по его мнению, была причина. Впервые за всё это время Майлз по-привычному томно ухмыльнулся и игриво качнул головой, отбросив на столик пробку и вскинув теперь свободную руку, якобы прикрыть рот: — Понимаю, дорогой мой, — протяжно сказал он так, что Рыжик аж подрумянился. Майлз с умилением прищурился: — Очаровательное родимое пятнышко, кстати! И зачем только нужно было столь тщательно его прятать, Эдди? Такие отличительные черты — это же просто роскошь! — повёл плечом он. — А впрочем, тебе вообще всё к лицу, милый! Рыжик от таких похвал раскраснелся только больше. — Спасибо, — буркнул он и спрятал смущение в бокале, что Майлз ему после своей небольшой пламенной речи протянул. — Хотя усы жалко, очень уж они чудно смотрелись. — Ну так отрасти сам такие, — шутливо предложил Рыжик. Майлз посмотрел на него шокированно и даже встревоженно: — Да ты что, Эдди, душенька, да у меня такой чудовищный вид будет, что меня ни в одно приличное заведение не пустят! А в неприличное — так тем более! — Нет, ну, а что, по-моему, тебе очень даже пойдёт, дружище. Усишки там, может, бородка, ну и всё в таком роде, — подзадорил его Рыжик, за что был награждён полным осуждения взглядом. — В конце концов, тебе-то уж тем более к лицу должно быть всё, — неуклюже вернул комплимент он. Майлза это, по всей видимости, даже смягчило. — А где Нина? — спросил тот. — Куда ты дел мою девочку, Эдди? — Ваша девочка, мэм, наверное, сейчас только проснулась и теперь гуляет по Монако. — Ты, что же, её совсем одну там бросил, чудовище? — вскрикнул Майлз. — Не одну, а в компании вполне себе нехилых средств, — даже обиженно ответил Рыжик и отрывисто пояснил: — Мне нужно к Дуврскому замку. В полк. Чемберлена по-прежнему тревожит, что творится у немцев. Даже после Мюнхена. Даже после недавнего их с французами соглашения, — сосредоточенно сказал он, но потом напомнил себе, что до завтрашнего дня это пока не его забота. — Так что везде проверки, приказали заняться перевооружением, ну и всё такое, — осушил бокал он. Майлз с посерьёзневшим лицом механически подлил ему ещё. Рыжик между тем начал подозревать, что же его с самого начала так откровенно смутило: — А что, тут какая-то костюмированная вечеринка, старина? — аккуратно закинул невод он, на что Майлз лишь вопросительно изогнул бровку. — Ну ты знаешь, этот твой пиджак, таких года три-четыре уж как не носят, вот я и говорю, может, какой-то маскарад, все дела, — указал бокалом он на белую тужурку. — Ах, да-да, точно, — Майлз скосил взгляд на белоснежные рукава и опять как-то вымученно улыбнулся. — Ой, а я ведь встретил тебя — да так и не донёс до других шампанское, — резко воскликнул он, словно его осенила гениальная идея, и отлип от подлокотника. — Мы всё равно вскрыли эту бутылку, — медленно индифферентно заметил Рыжик, смотря на того в упор. Майлз поставил её на столик: — Ох, ты не против, я сейчас сбегаю за новой и отнесу? А потом мигом к тебе вернусь, милый, — пообещал он и, не дождавшись ответа, устремился к выходу. Рыжик по старой привычке задумчиво провёл ладонью над верхней губой и тяжело вздохнул: кажется, он верно угадал, что именно не давало ему покоя. — Нет, постой-ка, Майлз, — спокойно сказал он. Тот опять замер, как при первом оклике, только в этот раз ещё и мелко затрясся вдогонку. Рыжик собрал мысли в кучку и принялся метать ими в его прямую, как по струнке, спину, словно дротиками: — Ладно, ты тут кому-то так охотливо за шампанским бегаешь, старина. Предположим. Но вот французский этот… Извини, конечно, но если, как ты говоришь, ты тогда подумал, что это был я, зачем было, ну ты понимаешь, начинать по-французски со мной балакать? Нет, скорее наоборот. Я имею в виду, сначала увидел человека, а только потом признал в нём, ну, меня. Тут же принялся пардоны выписывать, убегать и всё такое. Что ты там хотел сказать, друг мой? «Voulez-vous prendre un-»? Мой французский, конечно, весьма так себе и все дела, но, наверное, это должно было быть «voulez-vous prendre un verre»? А может, даже «voulez-vous prendre un verre, monsieur»? Ещё и садиться не хочешь, глазами мечешь. Но, я так понимаю, просто не можешь? Персоналу рассиживаться нельзя, ведь так? К чему весь этот цирк, Майлз, чёрт бы тебя побрал? — Рыжик откровенно завёлся: — Ты что же так безмолвно убегаешь-то? Ты что, думаешь, я бы не узнал всё равно, что что-то с тобой приключилось? Нина бы не узнала? Ой, пропал куда-то этот Майлз, ну и Бог с ним! И знаешь что? Почему-то я даже не удивлюсь, если вдруг окажется, что ты точно так же и этому трижды проклятому Саймзу толком не пояснил, что там с тобой станется, проклятье, да наверняка даже от мисс Рансибл сбежал поскорее! Постеснялся детишкам «обузой» стать, что-то в этом духе, а, Мамочка чёртова? — под конец прозвучало как-то совсем резко, и он заволновался, что больно уж на беднягу набросился, и спешно смолк. Майлза же от его слов просто колошматило от макушки и до самых пят. — Прости, я не хотел вот так, ну ты понимаешь, — сказал Рыжик, замявшись. — Как… как ты?.. — запинаясь, выдавил Майлз, так и не повернув головы. — Дружище, да по своей воле ты ни в жисть не надел бы с белым итонским пиджаком чёрные бабочку и жилет. Даже на какую-то там гипотетическую, пускай хоть тысячу раз маскарадную, ну ты знаешь, гулянку. Майлз обернулся, весь бледный, кроме лихорадочно красных щёк, и по-прежнему ломано улыбающийся. Рыжик подозвал его рукой к себе, и тот, мечась глазами во все иные возможные стороны, на шатающихся ногах к нему вернулся, и с каждым шагом эта его отвратительная пластиковая улыбочка таяла, сменяясь простой человеческой печалью. Пусть, лучше уж так, удовлетворённо подумал Рыжик, схватил Майлза за руку и усадил, вяло сопротивляющегося, прямиком на потёртый многими тысячами беспечных ног ковёр, взял со столика бутылку, поставил на пол и сам приземлился рядом. — Ну так что? — ожидающе изогнул брови он. Майлз молчаливо буравил взглядом пуговицы рыжикова пиджака, словно их там было — как звёзд на небе. Рыжик долго поглаживал его словно безжизненную ладонь своими, после чего одну убрал, проведя ею по кромке его тужурки и приоткрыв полу, чтобы лишний раз убедиться, что на Майлзе действительно был распроклятый чёрный жилет официанта. — Хорошенький у тебя Новый Год намечается, я смотрю, дружище! Ну ты понимаешь, Франция, игорные дома, ни один вечер не обходится без тебя, — полушутливо, полусерьёзно заметил Рыжик. Майлз наконец очнулся, по-привычному скуксился: — Ох, Эдди, это было грубо, — и всё равно двинул краешком губ в лёгкой усмешке. — Извини, старина, — просто ответил Рыжик. — Но острота неплохая, дорогой мой. — Мне есть у кого учиться. Рыжик хлебнул прямо из бутылки. — Ну и? — Ох, за мной пришла полиция, там письма… — Я имел в виду не это, друг мой. — В смысле, милый? — Боже мой, вот честно, мне всё равно, что там за чертовщина произошла. Очевидно, какая-то неисправимая дрянь и полная неприличия мерзость, раз теперь тебе приходится прислуживать в чёртовом заграничном портовом казино. Я сказал: ну и? Я говорю, ну и что ты делаешь? Что, ну, собираешься с этим делать? — Ох, Эдди, — Майлз вдруг несчастно обвил его руками, и Рыжик неуклюже подставил мягкое плечико пиджака ему под щёку. Предложил выпить. Тот принялся отнекиваться. Рыжик заверил его, что сам-то уж точно-точно никому не доложит, никто и не заметит, и Майлз тихонечко хихикнул и всё-таки коротко приложился губами к горлышку. — Ты знаешь, это очень даже неплохая работёнка, — сказал он наконец, устроившись поудобнее и уткнувшись лицом Рыжику прямо в шею, словно хмельной. Странно, выпил-то, вроде, совсем немного. — Непыльная, дали почти легко, платят нехило по местным меркам, ещё и на чай от души оставить могут, не скучно, попадаются экстравагантные личности, всё, как я люблю, дорогуша, — Майлз вскинул голову и шало посмотрел ему в глаза. Рыжику показалось, что у того радужка в этот момент слегка сменила цвет, будто потеплев в оттенке. Он невольно вспомнил про игривые цветастые запонки и зажим, что так и лежали в левом кармане пальто. Мда уж, действительно удачная покупка, особенно в теперешних обстоятельствах. Видимо, придётся как-то дарить раньше срока. Оставить, что ли, на стойке администратора, чтобы сюрприз удался? Может, и не только их… Майлз продолжал что-то говорить, и Рыжик постарался быстренько выловить нить разговора обратно. — Конечно, засиживаться я здесь не собираюсь: накоплю прилично — и помчусь дальше, в Париж. В город огней, интриг, в самые лучшие клубы и театры, в самое сердце гулящей жизни. Теперь-то, в бегах, я, пожалуй, что угодно могу себе позволить, душенька, ты так не думаешь? — со смесью откровенного веселья и ироничной грусти протянул он, и Рыжик не сдержался и в попытке хоть как-то того поддержать осторожно провёл пальцем по его надломившимся бровкам и приобретшему лёгкие морщинки волнения лбу. Майлз прерывисто вздохнул и сомкнул веки, смешно сморщив нос и принявшись отдуваться, когда прилизанная чёлка от всех их совместных махинаций без предупреждения упала ему на лицо. По прикидкам Рыжика да всем новостям, что он читал и слышал, для честных работяг со скромным достатком жизнь во Франции сейчас далеко не сахар. Как Майлз вообще планирует здесь жить? Местные-то еле справляются! Рыжик ещё помнил какие-то возмутительные рассказы о том, что не далее как года два назад торговцы Парижского рынка сотнями килограммов уничтожали картофель, салат и фасоль, просто чтобы поддержать цены высокими. Он всё-таки не удержал мысль при себе и аккуратно поинтересовался: — Если что, я могу, знаешь, чем-то подсобить, старина? Ну там, связаться с кем? К чести Майлза сказать, тот не стал тут же ломаться и воротить нос, а серьёзно и вдумчиво предложение взвесил. — Не стоит тебе во всё это лезть, Эдди, — всё же мягко отрезал через минуту раздумий он и улыбнулся, как обычно, очаровательно. — Когда соберу достаточно и устроюсь в Париже, напишу семье, может, матушка чем слегка поможет, ну или брат… Да и, как-никак, я давно уже взрослый самостоятельный мальчик, когда надо, очень даже приличный, да ещё и хорошенький и образованный, — напускно помахал Майлз пальцем у Рыжика перед носом, будто бы отчитывая за еретический ход мыслей. — Многое знаю, многое могу, а чего не могу и не знаю, тому учусь. Рыжик ухмыльнулся. Таким деятельным, гордым и уверенным в собственной изворотливости Майлз ему нравился куда больше, чем трясущимся, словно немощная рыба, безжалостно выброшенная на берег.***
Вымотанный после трудовой ночки на ногах Майлз всё равно заботливо вызвался помочь дотащить вещи до парома. Сам Рыжик тоже особо бодрым видом не блистал, заснув не накрепко и не сразу, часа с два проворочавшись в постели в раздумьях, и потому в трамвайчик до порта они погрузились через силу и моментально прикорнули голова к голове под неспешное покачивание и дребезг вагончика. Сразу же после окончания смены Майлз растрепал прилизанные волосы обратно, отчего Рыжику в эту короткую дорогу досталась очень даже мягкая подушечка. За друга он аналогичного при всём желании сказать не мог, но тот, вроде, и не думал жаловаться на тщательно подправленный перед выходом рыжиков андеркат. В порту пришлось побегать с проверками; Майлз терпеливо стоял в отдалении и старался лишний раз не мозолить охранникам глаза. Рыжику было обидно на того, такого зашуганного даже за границей, смотреть, и он постарался разобраться с документами и багажом побыстрее, начав махать письмом и упоминать чин. Когда пришло время идти на борт, Майлз вцепился в него, словно клещ, и Рыжик мягко потрепал его по голове: — Ну-ну, дружище, ты же знаешь адрес. Всегда можешь, ну там, написать, весточку оставить, всё такое. И мне, да и Нине, конечно, будет приятно! У Майлза начинали краснеть глаза. — Старина, ты же мне обещал без причины не канючить как ребёнок, — несерьёзно сказал Рыжик, и тот тут же помотал головой, прогоняя все намёки на возможные слёзы, и слегка улыбнулся. — Так-то лучше! — отогнул лишние пряди ему за ухо Рыжик. — Эдди, знаешь, ты просто невозможен, — сказал вдруг Майлз. — В плохом или хорошем смысле? — ухмыльнулся он. — Во всех, — не стал пояснять тот. Рыжик пожал плечами. И что бы это только значило? Ну и любил же Майлз темнить да недоговаривать, вечно себе на уме. Не человек просто, а шкатулка с секретным донышком. С тысячей донышек. Или такое уже и шкатулкой-то назвать язык не повернётся? Майлз тем временем потянулся к нему на носках, отмахнул ладошкой в сторону зачёсанный рыжиков чуб и несмело оставил скромную печать поцелуя у него на лбу. Рыжик заалел. Ну вот и к чему сейчас-то эти выходки? — Спасибо тебе, Эдди, — сказал Майлз тихо. — Спасибо, что не дал мне сбежать. Выслушал всё моё нытьё, милый, — усмехнулся он в кои-то веки бодро, яро демонстрируя привычный жемчуг зубов. Рыжик в ответ только ещё разок потрепал того по загривку. Стоило взойти на борт, Майлз один раз махнул ручкой и, развернувшись, без оглядки ушёл с причала, не дожидаясь отправки. Рыжик же сразу побрёл выяснять, где всё-таки на этом несчастном судне чёртов бар.***
Воскресным рождественским утром в Дувре капитан Литтлджон, наверняка, почувствовал себя прямо-таки голливудской звездой: ему пришло сразу три письма. Первой была телеграмма, как говорили, из дома: «Рыжик, я вернулась. Еду на Рождество к папе. Спасибо за брошь. Целую, Нина!» Почтовики-солдаты могли заметить, как аккуратно капитан Литтлджон сложил телеграмму в портмоне с видом довольным, словно у кота, объевшегося сливок. Вторым был какой-то чек на пятьдесят фунтов, подписанный: «Джеймс Кэгни». Капитан Литтлджон позже показал чек секретарю, и они вместе подивились чьему-то странному чувству юмора, но было коллективно решено отложить чек до вторника, когда банки начнут работать: чисто из интереса можно было и попробовать обналичить, чем, как говорится, чёрт не шутит. Третьим был пухленький конвертик. Секретарь в разговоре похвалил капитанов новый зажим для галстука, и тот сказал, что удачно прикупил его в Монако. Когда же секретарь шутливо заметил, что утренний конвертик-де был как раз по размеру и что-то капитан темнит, тот как-то слишком поспешно перевёл тему, собственно, на уже упомянутый чек. На самом деле, зажим, пусть и был куплен в Монако, действительно прибыл в конвертике. Как и записка: «Передали тут от какого-то тайного поклонника просто чудные запонки с зажимом, дорогой. Жалко, галстуков я не ношу.Émile Méfait
P.S. Неужели ты правда думаешь, что можно абсолютно незаметно оставить чаевые в пятьсот тысяч франков? Вот вложу их сдуру в какие-нибудь сомнительные виноградники да яблоневые сады — и поминай как звали. Ну и остолоп же ты, Эдди!»