Странно, каких только путей мы не выбираем, чтобы скрыть наши истинные чувства. Эрих Мария Ремарк, «Ночь в Лиссабоне»
Майлз чутко охранял рыжиков сон уже часа два, если не больше, и развлекал себя тем, что бесстыдно любовался. Эдди, засыпая, успел бездумно упереться своим прелестным точёным лицом ему прямо в грудь и теперь невольно грозился исполосовать им и без того полосатую пижаму в лоскуты, негодник такой. Пижамка, конечно, была одной из любимых (и едва ли не единственной максимально «приличной», если уж начистоту), но, случись и вправду такое несчастье, Майлз бы никоим образом не стал возражать или жалеть. Изредка Рыжик шумно вздыхал во сне, отчего безобразно длиннющие ресницы того трепетали, и Майлз из раза в раз смаковал мысль, какая бы это была катастрофа для его бедного сердца, носи тот тушь. Пожалуй, только этого приятного в комнате и было. Во всём остальном эта самая что ни на есть конурушка была зрелищем несколько жалким и напоминала Майлзу о временах, когда он обретался в «Улье»; только вот если «Улей» никогда особым лоском и не думал блистать, квартирка Рыжика располагалась в довольно приличном райончике и выбить её наверняка стоило тому немалых усилий. Майлз в очередной раз оглядел обстановку и тяжело повздыхал. Это как же всегда домовитый Эдди так себя запустил, что столь немыслимо захламил собственный кров! Майлз бросил недовольный взгляд на эркер — неплохо было бы опустить жалюзи: беспощадные уличные фонари никак не желали выключаться и дарить ему покой. Он ещё немного потрепал Рыжика по голове, всякий раз бережно минуя лёгкую шишку на многострадальном затылке, и нехотя принялся выпутываться из цепких тёплых рук. В какой-то момент Эдди от его барахтаний сонливо разлепил глаза, легко отпустил его с невнятным: «Прости», отвернулся — и тут Майлза накрыла такая нестерпимая волна горечи и обиды, что захотелось грязно ругаться и кричать не пойми на кого. То ли на Рыжика с его безграничной слепотой. То ли на Нину с её ожидаемой холодностью. То ли на себя. На себя за свою неосмотрительность, беспечное потворство и советы, советы, такие необдуманные, лишние советы… Он хмуро, но аккуратно присел на край кровати и осторожно с неё слез. Что бы Рыжик там ни утверждал, ненароком перевернуться не очень-то хотелось. Тихо добравшись до вешалки и нашарив в кармане пиджака пачечку сигарилл, Майлз, захватив у плиты спички, пошёл к эркеру, приоткрыл потускневшее без регулярной чистки угловое окно и уселся с ногами на всё-таки весьма удобный диванчик, положив голову на оконную раму и зажёгши одну папироску. Распробывая коричные нотки, он отвлечённо разглядывал цветастые сайдинги, покачивающиеся на тёплом ветру деревца, блестящие в жёлтом фонарном свете соседские автомобили. На самом-то деле, сносное местечко для того, чтобы убежать от проблем и остаться наедине с собой или же с кем-то. Как раз в духе Эдди. Он на того покосился. Рыжик, ворочаясь, сбил одеяло в сторону и сдвинулся на самый край, изогнувшись какой-то до умиления нелепой запятой, и у Майлза резко зачесались губы расцеловать того в дерзко выступивший на изящной шее позвонок. Он хотел было себя одёрнуть, но вдруг, словно обухом по голове, его с просто неприличным запозданием ударило осознание: Эдди-то ведь снова был свободный малый! А значит, ничто и уж тем более никто теперь не мог Майлза с его поползновениями остановить. Кроме самого Рыжика, разумеется. Который сейчас, впрочем, как и всегда, и сам жаждал его компании. Вот это Вы куш сорвали, конечно, господин Мэйтланд! Настроение резко из дождливых полей меланхолии перекочевало в ветреные степи взбалмошности. Майлз задумал небольшую шалость! Он нетерпеливо подождал, пока уже не столь интересующая его сигарилла догорит, и устремился к своей сумке. Разворошив её в поисках косметички и с особой тщательностью перебрав имевшиеся в скромном дорожном арсенале помады, Майлз остановил свой выбор на кричащем кроваво-красном оттенке, прокрался в уборную к единственному на весь дом зеркалу и как мог аккуратно помаду нанёс, пусть от собственной бесшабашности и дрожали руки да хотелось заливисто смеяться — но тогда бы Рыжик проснулся и дурашливый план накрылся медным тазом. Судя по скрипу, Эдди как раз вновь заворочался. Майлз неслышно вышел, упёрся коленом на кровать, которая от ударившего в голову адреналина даже перестала его так сильно пугать, опустил руку видящему что-то дурное Рыжику на голову, перебирая гладкий шёлк волос, и долго плотоядно изучал его шею, выжидая, когда же того отпустит беспокойство. Тот, весьма быстро утихомирившись, лишь поёжился от лёгкого бриза, прокравшегося с улицы, но позы не сменил, и Майлз с вдохновением и отдачей поцеловал его в этот соблазнительно несчастный, беззащитно выставленный на всеобщее обозрение позвонок, в какой-то момент всё-таки не удержав тихого смешка. Чудно пахнущий обычным дешёвым мылом Эдди шелохнулся, и Майлз, нехотя оторвавшись от приятного занятия, поспешил обратно в ванную избавлять себя от ниточек, что могли связать его совершенно безвинную душу со столь дерзким преступлением. Даже на всякий случай смыл салфетку со стёртыми остатками помады в унитаз и умылся пару лишних раз, еле подавляя самодовольство в струе воды. Наконец успокоившись и нацепив маску отрешённого безразличия, он вернулся в комнату, опустил-таки спасительные жалюзи, погрузив это маленькое разваливающееся королевство, правителя-неумёху которого зачем-то так безрассудно мечтал сцапать, в благодатный мрак, улёгся, нашарил сбитое одеяло, укрывая их обоих, и перекинул через Рыжика руку, пододвигая от опасного края поближе к себе. И всё же, ещё разочек задумавшись о скандально покрасневшей шее, бесстыдство которой столь тщательно скрыла тьма, Майлз не сдержался и абсолютно счастливо уткнулся лбом Рыжику в лопатки.***
Тихо что-то шкварчало, по-домашнему еле слышно бормотало, изредка шуршало — спросонок было совершенно не разобрать, но звуки были настолько умиротворяющие, что так и подбивали ещё чуточку поваляться. Поболтать. Может, понежить ближнего своего… Майлз пошарил руками по сторонам, понимая, что развалился прямо посреди кровати, и разочарованно обнаруживая вокруг одну лишь пустоту. Он дремливо задумался. Секундочку! Это что же получается, это его тут Эдди бросил? Нет, ну каков монстр! Вот так жалей этого малого, чтобы тот тебя потом в холодном одиночестве оставлял! От переполнившей всё нутро обиды Майлз окончательно проснулся и, недовольно перевернувшись с живота на спину, приподнял голову, оценивая происходящее. На сковородочке в другом конце комнаты шипел, судя по лёгкому запаху, бекон. Радиодиктор закончил приглушённо щебетать что-то о петициях и закрытии кабельного трамвая и перешёл к прогнозу погоды, обещая особенно туманный день и безоблачный тёплый вечер. Рыжик с по-прежнему красной от щедрой майлзовой метки шеей сидел у порога и поочерёдно водил то щёточкой, то тряпочкой по теперь вымытой обуви, начищая и выставляя ту в строгие шеренги. Яркое калифорнийское солнце упрямо пробивалось сквозь накрывший утренние улочки Юрика-Вэлли туман да свежевымытые окна и лёгкими бликами играло в его волосах, изредка делая их в кои-то веки рыжее. Прибрать-таки вздумал, молодец какой! Это ж сколько Эдди уже не спит? Сковородка опасно зарокотала, и тот, чертыхнувшись, спешно дочесал замшу очередных туфель, отставил их в сторонку — и Майлз разглядел, что это были его туфли — и побежал спасать завтрак. Сняв с плиты бекон, Рыжик поставил на слабый огонь чайник и открыл навесной шкафчик, перебирая цветастые жестяные баночки. Неловко громыхнул одной, поднял крышку, сунул внутрь нос. Неразборчиво ругнулся. Нарыл другую — сценка повторилась. Достал третью, четвёртую… — Дьявол, ну серьёзно? — в сердцах буркнул Рыжик, тут же опасливо оборачиваясь. Майлз, разве что не хохоча от этого нелепого представления, моментально уронил голову обратно на подушки и притворился безмятежно спящим, слегка отвернувшись, чтобы предательски растянувшиеся губы не выдавали его. Он разобрал, как Рыжик с облегчением вздохнул, замысловато ругнулся себе под нос ещё разок, прокрался к платяному шкафу и, скрипя дверцей, достал с ударяющихся о соседние плечиков что-то шелестящее. Недолго пошебуршал и подошёл вдруг к кровати. Майлз старался держаться и не выдавать своего бдения. Было во всём этом что-то забавное и волнующее — словно в детство вернулся и его вот-вот застукают с припрятанной книжкой посреди ночи. Или в юность — правда, в те времена книжка начала всё чаще уступать место кому-нибудь… Хм, и когда только наступает тот момент, когда домашним становится плевать, что ты делаешь ночью, да и дома ли ты вообще? Рыжик между тем поправил одеяло, подтянув Майлзу до самых ушей, и замешкался. Майлз уж было решил, что его раскусили, но тот положил ладонь ему на укрытое плечо и коротко и целомудренно клюнул в потрёпанные сном кудри, тут же отстраняясь и в спешке убегая с лёгким хлопком входной двери. Майлз довольно поднял голову. Кажется, Эдди удалось-таки выбить себе маломальскую долечку прощения. А ещё этот заглядевшийся на него остолоп совершенно позабыл про оставленный на плите чайник… Майлз от души потянулся, вскочил и босиком побежал по едва высохшему паркету изучать завтрак. По соседству с ещё подрагивающим на остывающем масле беконом прятался и хранил под крышкой тепло красивый, пышный омлет. Со всеми этими военными дрязгами да рационированиями Майлз уже много лет не ел хороших омлетов. Можно было и разбудить ради такого дела! Он выключил чайник — не кипятить же воду на себя одного, сходил умыться и причесаться, по дороге открыв чистенькое, отдающее химическими нотками лимона окно пошире, достал из сумки перламутровый лак и уселся на диван, по-охотничьи выжидая, когда Эдди вернётся и они, наконец, позавтракают. Тот не заставил себя долго ждать, выплывая из тумана с набитой авоськой и задумчиво кутаясь в плащ. Майлз, высунувшись в оконный проём и махнув рукой (в большей степени, чтобы лак побыстрее подсох, чем приветствуя), привлёк рыжиково внимание и, когда тот приблизился к дому и счастливо раскрыл рот, со всей возможной ленцой и строгостью бросил вниз: — Я тут погореть мог Вашими стараниями, дражайший мой Рыжик. Тот оцепенело встал посреди тротуара, а потом с такой прытью и священным ужасом устремился внутрь, что Майлз и сам на мгновение невольно испугался. Он едва успел закрутить крышку лака, когда Рыжик ворвался в квартирку, с порога заводя своё: — Господи Боже мой, ты цел? И Майлзу вдруг стало так невыносимо смешно от вида, как Эдди безумно мечет непонимающими глазами по нему, по плите, по комнате и обратно по нему, что он, просто отвратительно гогоча, откинулся назад и чуть было не вывалился в приоткрытое окно. Рыжик, бросив авоську, к нему поспешил и ухватил за талию. — Давай упади ещё, погорелец ты чёртов, — беззлобно сказал тот, с укором смотря Майлзу в глаза и оттаскивая подальше от эркера. — А вот не нужно было брать квартиру на втором этаже. Или уходить и беспечно оставлять чайник на огне, голубчик, — ответил он, вздёрнув нос, и с притворным негодованием ударил того свободным кулачком в грудь. — Туше, — погрустнел Рыжик, — прости, — и беспокойно смял в руках майлзову пижаму, утыкаясь лбом ему в плечо. — Я так виноват! Ох, чёрт, как же хорошо, что ты услышал свисток, старина! — Ага, — насмешливо хмыкнул Майлз, выпутался из его рук, бросил лак на диван и прытко пошёл баловать себя долгожданным завтраком, насвистывая под диксиленд, что бесперебойно шелестел по радио. Рыжик проследил за ним взглядом. Изучающе помолчал. Подошёл к плите и потрогал чайник. Зажёг газ заново и, наконец, высказал столь ожидаемый упрёк: — Он ведь не кипел! — Не-а! — только и ответил Майлз, вдыхая пар от омлета и отделяя себе щедрую порцию. — Тогда как ты проснулся? — Сам, — коротко бросил через плечо Майлз, присаживаясь за стол. Рыжик бездумно пожелал ему приятного аппетита и ещё молчаливо постоял, после чего высказал гениальную догадку: — Ты не спал? — Не-а! — промурчал Майлз, уплетая нежный омлет за обе щёки. — А, ну ладно, ну и хорошо, отлично… — вдруг громко сглотнул и неловко дёрнулся Рыжик, стаскивая плащ, поплёлся к порогу, повесил одежду на крючок и неясно сказал: — Можешь мне тоже немного положить? Я сейчас, ну… Да, и, если что, в авоське чай, кофе, конфеты… Ну ты понимаешь. — Ага, — уверил Майлз, удовлетворённо наблюдая, как с каждым шагом Рыжика к уборной всё стремительней краснеет его шея, затмевая своей яркостью даже то алое, что хранила с ночи. Интересно, если так и будет продолжаться, как скоро Эдди, в конце-то концов, обнаружит его скромный подарок? О, определённо, Майлз прекрасно понимал. — Душенька, пойдёшь со мной в театр через часок? — громко крикнул он, вставая, чтобы разобрать рыжиковы покупки, и не больно-то прислушиваясь к приглушённому дверью возгласу. Конечно, пойдёт, куда ж Рыжик от Майлза теперь денется! Дверь распахнулась, и тот высунулся из ванной комнаты с влажным затылком, водя по шее. Много ниже расстёгнутого ворота рубашки, в районе рёбер, несмело мерцал знакомый зажим для галстука, словно какой-то знак отличия, и Майлз чуть не растаял на месте. — Эм, старина, извини, конечно, но, кажется, ты вчера вечером снял не весь макияж, — между тем потупился Рыжик. — У меня тут какая-то вакханалия на шее, да ещё и не смывается толком. Ох, увидел-таки! Майлз изо всех сил сдержал довольный смешок и изобразил негодование: — Ой, душечка, мы же в театр идём, ну и когда ты теперь успеешь высохнуть?***
Первая пьеса снискала у поначалу весьма равнодушно настроенного Рыжика успех тем, что была про семейную пару неудачников и их игорные долги. Тот даже удовлетворённо аплодировал лихому финалу. Но вот следующая началась с того, как к выпившей кучу таблеток женщине ровно в этот момент пришли требовать развода, отчего та была немножко не в себе и принялась бредить. И тут Эдди с тихой серьёзностью тронул Майлза за плечо: — Позови меня, когда начнётся следующая, дружище, — только и сказал он, приподнялся и, стараясь не сильно мешать зрителям, осторожно вышел из зала. Майлз охнул и поспешил следом. В холле никого не оказалось, и он пошёл на улицу. Рыжик стоял возле входа, заложив руки за фалды, и бездумно наблюдал за прохожими. Выглядел таким же очаровательным джентльменом, как в их первую встречу. Только ужасно печальным. Майлз неожиданно поймал себя на мысли, что за всё это время ни разу не видел извечную красивую трубку, всегда вроде как шедшую с Рыжиком в комплекте. Он приблизился, и тот, продолжая бессмысленное созерцание, сказал: — Прости, старина, тебе, должно быть, ну, интересно, чем всё закончится, а я тебя отвлёк и всё такое. — Да не особо, я так-то это всё уже видел. — И что же, — непроизвольно сглотнул Рыжик, — героиня даст мужу развод? Майлз задумался и попытался сформулировать как мог аккуратно: — Скажем так, милый, он сам… передумает? В каком-то смысле? — Понятно, — кивнул Рыжик и сосредоточенно вернулся к своему увлекательному занятию. Майлз нашарил в кармашке коричные сигариллы и протянул ему одну папироску. Рыжик голодно на ту покосился, но только выдавил: — Так это ты вчера надымил, друг мой? Мне всё драить пришлось… — Это ещё что за претензии, милый? — недоумённо возмутился Майлз. — Да я даже окно открыл, чтоб ты знал! И ты что же, драил всё из-за табака, а не потому, что стыдно стало в свинарнике жить? — съязвил он. — Да и вообще, это ты мне говоришь, а, дорогуша? Рыжик смущённо облизнулся и забормотал: — Конечно… конечно, стыдно, чёрт побери, я имею в виду, как я вообще мог потащить тебя в такое непрезентабельное место, чем только думал! Это же просто неприлично! Я как проснулся, как оглядел тебя посреди всего этого бардака, так чуть не поседел со стыда. Тут же побежал искать ведро и всё прочее — и то еле откопал, совсем ведь пылью покрылось. Рыжик снова принялся себя накручивать, и Майлз поторопился взять того за руку. В его планы совсем не входило бедняжку изводить — просто поддразнить, только и всего. Тот его понял и переключился: — Ещё и табаком с корицей так соблазнительно пахло, я, ну, чуть с ума не сошёл. Думал, сорвусь. В магазин пошёл — еле удержался и не попросил пачку. Пришлось конфеты брать: лучше уж они, чем все эти дешёвые сигареты. — Эдди, ты что, бросил? — неверяще перебил его Майлз. — Ну, тут как посмотреть, бросил ли. Нине как-то с чего-то наплели, что у меня астма, и я долгое время курил какую-то травянистую дрянь… — Подожди, что? — Майлз, сдвинув брови, просто пустоголово на Рыжика смотрел. Здравый смысл начинал слезливо махать ему белым платочком на прощание. Майлза разозлило, каким непривычно глупым он себя вдруг почувствовал: — Дорогой, какая ещё, к дьяволу, астма? Да ты же служил! Да ты же дымил как паровоз! Да, будь такое, ты бы скопытился к двадцати от пары вдохов! И ты мне говоришь, что ещё и продолжал курить после таких «диагнозов»? Да астму уже много лет как не лечат курением, давно признали, что ни черта не помогает, а только хуже делает: бронхам же… — Я знаю, — плоско прервал Рыжик, сжимая его ладонь. Майлз моментально успокоился, словно тот тем самым выключил рубильник. — Когда стал, эм, жить отдельно, пошёл к местному врачу, получил в итоге приблизительно такую же лекцию. Но, в любом случае, к чему это я: табака я дорогого уже очень давно не пробовал, а позволить теперь не то чтобы могу, но и дешёвый покупать — зачем мне такая замена, ещё и воспоминания о хорошем бередить да портить, всё такое? Так что, ну, держусь, ворочу нос, слава Богу, никто рядом хороший табак и не курит, как ты понимаешь. Но сегодня утром было чертовски туго, — и Рыжик в кои-то веки снова по-своему чудесно ухмыльнулся. И вот опять Эдди валил его с ног своей неубиваемой логикой. Впрочем, Майлз мог понять: он тоже терпеть не мог дешёвые замены. И всегда старался держать под рукой только самое лучшее. А что, Майлз, может, попытать счастья? Рискнуть уже? Когда ещё судьба шанс предоставит? Он твёрдо вновь протянул Рыжику несчастную папироску. Тот, вмиг подрастеряв весь свой бодрый запал, долго мученически на неё смотрел. Потом поднял на Майлза взгляд, в котором сквозила одна лишь затравленная усмешка: — Не надо меня соблазнять, я же потом подохну без табака. Ты зачем так чудовищно меня изводишь? Где я после твоего отъезда средства на постоянный запас достойного курева добуду-то? — Не вижу в этом проблемы, душенька, — ответил Майлз, нехотя отпуская рыжикову руку, чтобы зажечь сигариллу. От той опасно повеяло дымом и корицей, и Рыжик до смешного пугливо отстранился. Майлз пожал плечами и поднёс её к губам: — Вообще, если так подумать, то ты всё ещё вполне состоятельный малый, — ненавязчиво завёл он. — Господи, если сейчас начнутся сопливые байки про богатство души и всё такое, я уйду, старина, — рассмеялся Рыжик, воротя нос. — Я весьма серьёзно, — Майлз издевательски томно выпустил вкусную струйку дыма в рыжикову сторону, и тот страдальчески застонал. — У тебя точно где-то завалялась парочка тысяч франков на всякую блажь, вроде табака, ну или без чего ещё ты там жить не можешь, дорогой, — тягуче продолжил Майлз, пробуя корицу вновь и цепко следя за ним из-под опущенных ресниц. Рыжик хлопнул глазищами. А потом шумно вздохнул с дикой смесью из насупленных бровей и горькой гримасы: — Ты знаешь, у тебя порой очень жестокие шутки, друг мой. Мне такой юмор в жизни не понять! — Почему ты думаешь, что я шучу? Рыжика, преисполненного тяжёлой уверенности, понесло: — Я, честно тебе сказать, очень надеялся, что этого разговора у нас не случится, но… Эм… — он тут же смутился, — ты мне, ну, ничем отплачивать не должен, старина, знаешь, я тогда помог потому, что мог помочь. — Рыжик расстроенно процедил сквозь зубы: — Ну вот вечно подобная каша заваривается, чёрте что просто! — и посмотрел на Майлза невероятно утомлённо: — Я в этом вопросе уж как-нибудь сам разберусь, моральной поддержки мне более чем достаточно. Ох, бедный Эдди. Майлзу очень захотелось Рыжика обнять покрепче и расцеловать беспокойное лицо, но тот явно был не в настроении для подобных проявлений заботы. Нужно было выкручиваться. — Не собираюсь я тебе отплачивать, Эдди, — постарался легко ответить Майлз. И, пораскинув мозгами, добавил: — Я вообще о другом. О том, что пора бы забрать у тебя то, что я тебе так доверчиво заложил. Спасибо, что всегда носишь с собой, кстати, — с иронией произнёс он и глубокомысленно замолчал. Рыжик не сразу соединил точки, но, разобрав его намёк, рассмеялся так свободно, словно и не начинал серьёзного разговора: — Господи, старина, я вот не пойму, почему ты такой вертлявый — и всё ещё не барристер. Только не говори мне, что предусмотрел это ещё тогда! Сделал из меня чёртов ломбард какой-то! — Так и быть, не буду, — только и улыбнулся Майлз, ещё раз попробовав табак. Возможно, предусмотрел. Ему никогда не были по душе махинации с деньгами, пусть даже это был щедрый дружеский подарок. А может, просто отправил этот несчастный комплементарный зажим обратно дарителю из своего рода сентиментальности. Чтобы можно было изредка баловать себя отрадной мыслью: «Вот я же ношу запонки. А вдруг и он иногда зажим носит?» Майлз бы даже себе не смог ответить, что его сподвигло больше. Однако кто ж знал, что Рыжик ещё больший сентиментальный размазня в некоторых вопросах, чем он сам? Майлз от этой шальной мысли набрался вдруг небывалой смелости и решил ковать железо, пока горячо: — Поедешь со мной, Эдди? — прямолинейно спросил он. Рыжик ещё более сконфуженно хлопнул глазами и дёрнулся. Неужели прогадали, господин Мэйтланд? Да быть того не может! — Я не хочу, чтобы ты оставался тут один, милый мой, — снова взял его за руку Майлз и по старой привычке затараторил: — Да ты в развалину превращаешься, как только цель теряешь, ну или ради кого бы что сделать. Думаю, будь у тебя поменьше самоуважения, ты бы и в бараке жил себе да не тужил, — Рыжик хотел было на это вякнуть, но Майлз погладил большим пальцем его ладонь и настойчиво продолжил: — Ты знаешь, мне бы очень пригодилась помощь. Я, конечно, вложился, как ты рекомендовал. Правда, не в виноград. Но я всё-таки в этом совсем мало смыслю. Полтора года назад, конечно, особенно здорово получилось со всеми этими навороченными радиальными разработками, но вот… метания с акциями, деньгами для меня просто невыносимы, нет во мне этой жилки… Я, правду тебе сказать, уже давно думал это дело бросить. Я ведь сразу начинаю волноваться и истерить, если есть прогноз, что что-то пойдёт плохо. Из нас двоих ты этому учился, Эдди. Не кабали меня этим всем, милый, ну право слово. Мне было бы так приятно, подари ты мне возможность заняться собой, заняться делами, которые мне приятны. А себе дай шанс заняться, наконец, своими! — Подожди, во что ты вложился, я не понял? — отмер Рыжик, резко став деловым. — В шины. — В шины?! — Рыжик с неверием ухмыльнулся и потрепал Майлза по плечу. — Ну вот, а говоришь, жилки нет. Очень ведь мудрое решение, дружище. Своевременное. Я читал, новые особенно перспективны: улучшают управляемость, меньше нагреваются… — Ох, только не снова все эти технические разговорчики! Да я выбрал их всего лишь потому, что одно время имел возможность наслушаться всякого про плохую резину, — махнул рукой он, и Рыжик понимающе кивнул. Майлз посмотрел тому в глаза: эти прекрасные блюдца с чаем еле заметно блестели, наполняясь вдогонку чем-то сродни вдохновению. Он потрепал Рыжика за рукав и начал вкрадчиво: — Поехали, а? Я же вижу, тебе нравится. Разве тебе самому не интересно? Сам же говорил, что осточертело тут сидеть без дела. — Я вот не пойму, к чему ты меня так улещиваешь? — Ты ведь хотел за что-нибудь стабильное взяться. Вот, пожалуйста, наслаждайся! Всё готовенькое, только тебя и ждёт! — С моим дряным французским? Ну-ну! — Подтянем. Со временем так балакать будешь, что только акцент и останется. — И что же, мне просто так взять и махнуть в никуда? — А ты будто и не махал до этого! Думаю, я найду, где тебя пристроить. Я планировал раздобыть себе лакированного товарища в одну из комнат, но, так и быть, уступлю тебе его место. Тебе, конечно, когда он появится, придётся иногда выслушивать его оскорблённые стаккато, но уж потерпишь. Да и там окна во дворик, поспокойнее, как ты любишь, хотя фонарь просто кошмарный, сразу предупреждаю. Но твой сон, как я понял, вообще не от света зависит. А квартирку эту сдай. Район вроде бы даже хороший, семейный. Да и если вдруг надумаешь вернуться… Но, надеюсь, мне будет чем тебя удержать, душечка. Одна еда только — пальчики оближешь, хотя, между нами, те же омлеты у тебя получаются гораздо лучше. Да и на танцы по воскресеньям ходить с кем-то намного интереснее! — Вот последнее, чего бы я хотел, — это путаться у тебя под ногами, Майлз. — Ты сейчас оплеуху получишь, дорогой, за такие слова. Или нет, хуже. Я расплачусь. Хочешь, чтобы я опять плакал? Такой ты стал жестокий? Путаться он вздумал! Ты подумай: стал бы я предлагать, если бы считал, что ты, родной мой, хоть чуточку мне помешаешь? Рыжик продолжал внутренне разрываться на глазах, и Майлз устало пробормотал: — Я понял, меняем тактику. Эдди! — ясно и строго сказал он, так что Рыжик моментально выплыл из дум и внимательно на него посмотрел. Майлз поднял папироску и принялся деловито водить ею в воздухе для пущего эффекта: — План таков! Мы идём в театр и досматриваем несчастные пьесы. Там ещё одна есть, безалаберная — точно поднимет тебе настроение. — Рыжик безотчётно кивнул, соглашаясь. — После обедаем с моими друзьями. Ты показываешь им свои фокусы, все падают ниц перед твоим талантом, я же получаю заслуженную похвалу, что раздобыл вдруг такое золотце: казалось бы, Лихорадка уже давно прошла. — Рыжик несмело усмехнулся, и Майлз довольно продолжил: — Затем мы отправляемся в магазин и покупаем тебе учебник. Et nous parlerons toute la soirée. Надеюсь, тебе есть что мне поведать. Никаких: «Здравствуйте, меня зовут Рыжик Литтлджон, и я втайне очень даже люблю носить зелёные котелки», — Рыжик на это состроил рожу отвращения, и Майлз хихикнул. — Так, о чём я? Вспомнил! Я в беседах невероятно разборчив, душенька. Ближайшие несколько дней тебе придётся особенно много болтать. И вот ещё что, уговор таков: пить пока только по выходным. Ты же у меня дисциплинированный малый, не так ли? — Майлз отпустил рыжикову руку и погладил того по голове, прищурился и подумал, не забыл ли чего. — Ах, да! — Он посмотрел на потухшую сигариллу и зажёг её вновь. Рыжик, заворожённый толкнутой речью, даже не дёрнулся. — Перво-наперво ты раскуриваешь это. Кошмар, конечно: Эдди, который не курит! Что за дурость! Мужчина, Вы кто вообще? Я незнакомцев в Париж просто так не увожу! И даже за красивые глаза! Рыжик посмотрел на него долго и широко. — Ну вот что за спешка? — смурно пробормотал он себе под нос, сглотнул и с неуверенной улыбкой сказал: — Чёрт, и чем я тебя только заслужил, старина? Майлз неопределённо ответил: — Это ведь в обе стороны работает, ты же понимаешь? Рыжик улыбнулся только больше, потрепал усы и принял несчастную папироску у него из рук. С тихим блаженством распробовал табак и кряхтяще выдал: — От всей этой корицы я захотел штрудель. Как ты смотришь на то, чтобы в обед мы на десерт взяли штрудель, дружище? — С мороженым. Хочу штрудель с мороженым. — Отличная мысль! — сказал Рыжик, жмурясь, и Майлз того всё-таки обнял и предложил платок. В конце концов, он предпочитал отражаться в этих дружелюбных глазах без всякой солёной мути.