Мы сентиментальны, когда уделяем какому-то существу больше нежности, чем ему уделил Господь Бог. Джером Дэвид Сэлинджер, «Выше стропила, плотники»
Подразнивать и донимать Эдди всё-таки было одно удовольствие. Вот и сейчас, одним дивным летним утром Майлз старательно мешал Рыжику вникать в очередные унылые расчёты, докучливо залезая под ворот рубашки, когда тот ни с того ни с сего спросил его, не больно-то и отвлекаясь: — Я могу до вечера занять твой балкон, старина? Майлза слегка передёрнуло, но он не отступил и продолжил липнуть. — Почему ты продолжаешь называть меня так даже в такие моменты, душа моя? — А что, ты резко перестал быть мне другом? — с ухмылочкой покосился на него Рыжик. В последнее время к тому возвращалась былая самоуверенность, да вдобавок Эдди приучался меньше волноваться по пустякам. Майлзу приятно было понимать, что он этому становлению на путь истинный способствовал лично: в конце концов, ему ведь плоды и пожинать. Рыжик же на одном этом замечании не иссяк и брякнул как бы между прочим: — Жаль, мне будет тебя не хватать. Майлз возмущённо дёрнул наглеца за ухо, насладившись последовавшим раскатистым смехом и поцелуем в запястье, и побежал пальцами по столь занимавшим его рыжиковым ключицам. Восхитительные ключицы, которые так и манили совершить что-нибудь распутное! Да, фрукт Вы отхватили что надо, господин хороший. — Если тебе не нравится, я могу перестать, — серьёзно сказал Рыжик, возвращая половину своего внимания бумагам. Другую же половину оставил Майлзу в подарок, легонько покраснев, но и не думая возмущаться. Бедняжка совсем истосковался по любящей руке. Как удачно, что у Майлза как раз найдётся парочка. — Так уж и быть, называй как хочешь, но я бы на твоём месте добавил что-нибудь более разящее в свой арсенал, — снизошёл он. — Хорошо, краса моя, — стрелой прилетел ответ, и Майлз удовлетворённо хмыкнул в растрёпанную макушку у себя под носом. Эдди был удивительно скор на исполнение его скромных желаний. — Ну так что? Балкон был один, у Майлза в комнате. Небольшой, конечно, но он давненько подумывал что-нибудь там устроить, только руки всё не доходили. — А Вам, голубчик мой, зачем, позвольте полюбопытствовать? — Сюрприз хотел сделать. Что же, что бы Рыжик там ни задумал, хуже бы вряд ли стало. — А мне понравится? — Кто ж тебя знает. Майлз всё равно немного поизображал раздумье и сомнения, не прекращая ластиться. Эдди спокойно перевернул страницу и продолжил вчитываться в какой-то нагонявший откровенную скуку документ. — Mi casa es tu casa, родненький мой, не забывай! — Это было да? — поднял бровь Рыжик. Майлз в ответ только поцеловал его в затылок. И посчитал, что раз уж готовится сюрприз, надо бы не томить душу и пока прогуляться. Весь день в итоге его снедало жгучее любопытство, но Майлз всячески пытался отвлекаться и не спешить домой. До центра добрался на метро, что делал, в общем-то, нечасто; заказал шаржик у какого-то невероятно притягательно выглядевшего молодого художника, который — для такой-то формы искусства! — очень, между прочим, умело передал его нос; зашёл примериться в пару-тройку магазинов, благо там время вообще всегда бежало по-своему; заглянул на фотовыставку… Ближе к семи он неспешно брёл мимо цветочной лавки в паре кварталов от дома, когда оттуда гордо выступил свет его очей с двумя ящиками. Эдди решил притащить в дом бегонии. И это сюрприз? Майлз старался идти следом как можно беззвучней и скрытней, однако, как выяснилось, не больно-то удачно. Встряв в дверях подъезда, Рыжик только громко фыркнул: — Может, прекратишь баловаться и поможешь всё-таки? — Милый, и как ты только заметил? Я же шёл тише мыши, — перестал изображать шпиона Майлз и поспешил открыть. — Тебя не заметить сложно, — сдул со лба волосы Рыжик, поднявшись по ступенькам до лифта, и, не с первого раза попав по кнопке, стал ждать, притоптывая. Майлз поднялся следом и любезно открыл ему дверь в шахту, когда лифт спустился. С ящиками они еле в нём поместились. — Люблю старенькие лифты, знаешь, есть в них какой-то особый шарм, — как бы невзначай заметил Майлз Рыжику в шею, пытаясь нашарить на панели нужный этаж. — Ага, — смущённо сглотнул тот. — Так всё же? — спросил Майлз, когда лифт, наконец, двинулся. — Машины. Отражение, — коротко выдохнул Рыжик, стараясь не дёргаться, чтобы случайно не заехать ему в бок бегониями. Майлз же просто наслаждался каждой секундой этой торжественно-медленной, скрипучей, интимной тесноты. Войдя в тамбур, он с порога почуял богатый запах ужина. Ладно, это всяко лучше, чем просто цветочки на балконе. — Мне уже можно к себе, дорогой? — Пока нет, но я тебе в гостиной на кресло кое-какие вещи положил. Прости, что пришлось рыться, — потащился с ящиками к нему в комнату Рыжик. — Это ещё зачем? — удивился Майлз. Рыжик на него несмело покосился и выдал вдруг с безапелляционной улыбкой: — У нас свидание! Майлз, прикрыв рот рукой, рассмеялся. Какая романтика, вы только посмотрите! Эдди его смех смутил: — Ты же не против? — Попробовать стоит, а там уж как дело пойдёт, душечка, — ответил Майлз лукаво, и Рыжик счастливо кивнул и скрылся внутри, продолжив оккупацию. В гостиной Майлза ждала небольшая личная драма. Помимо того, что на кресло была свалена добрая треть его гардероба, Эдди ещё додумался переселить на кофейный столик часть постоянных обитателей его трюмо. Это он правильно позаботился, конечно, оставив выбор за Майлзом, вот только потом всё равно нагоняй получит: в конце концов, Майлз время и силы тратил на то, чтобы вывешивать да выставлять всё так, чтобы сочеталось, не мешало и ему не приходилось в нужный момент суетиться. Он кропотливо изучал любезно предоставленную Рыжиком косметику, когда заметил бледно-фиолетовые тени и золотистую подводку. Очень давно похороненная идея как по щелчку пальцев восстала из мёртвых и о себе напомнила. Вопрос был лишь в том, при нём ли сейчас тот наряд и насколько кошмарно он будет смотреться теперь. Майлз полез в несчастную кучу и с облегчением обнаружил в ней брюки, о которых уже много лет как напрочь забыл. Он заботливо перебрал вещи ещё раз. Шёлковая рубашка тоже откопалась. Да, кажется, Рыжик случайно вытащил именно ту треть, что в определённый момент стала чуть-чуть широковата в талии. Как удачно, что Майлз побаловал себя сегодня и прикупил неплохой кожаный ремень.***
Рыжик деловито пришёл за ним в восемь. Постучался, точно в гости пришёл. Потерпел даже, пока ему кокетливо, не с первого раза откроют. Майлз ждал, что тот, как обычно, влезет в костюм, но Эдди приятно его удивил, надев по-домашнему милый жилет с кофейными, светло-коричневыми, бежевыми и — серьёзно? — рыжими ромбами, накинув сверху лёгкий кардиган в диагональную полоску той же расцветки. Широкие, по американской моде, брюки цвета бистра чудесно с ними смотрелись, отдавая в голове живописной картинкой того, как почтенный джентльмен с колониальным прошлым вернулся на выходные в свой особняк после рабочих будней и сейчас вытянет ноги у камина почитать анекдотические истории да подремать. А ведь именно таким его Эдди и должен был стать. Хозяином с камином, с буфетами, в которых бы хранились табакерки да серебряные ложки, с отдельной стеной для хвастовства трофеями и, быть может, с верной собакой вроде добермана. Майлз не сдержался и обнял Рыжика прямо на пороге, не дав и слова вставить. Упёрся носом в серовато-сиреневый воротник рубашки и шмыгнул. — Ты чего, Майлз? Что-то не так? — осмелился-таки встревоженно спросить Рыжик. — Всё прекрасно, родной. Просто посмотри, как мы с тобой удачно на пару приоделись, — сдержал он непрошеные и совершенно лишние сейчас слёзы и с улыбкой показал на свои старые тёмно-сиреневые брюки. Рыжик хмыкнул, продолжая изучать Майлза в ответ и галантно одаривая временем прийти в себя. — Выглядишь роскошно, как на праздник, — сглотнул он наконец с неподдельными нотками восхищения. — И несколько бесстыдно, правду тебе сказать. — Для тебя стараюсь, милый, — игриво повёл бровями Майлз. — Спасибо, мне очень приятно, — ответил Рыжик смущённо и колюче коснулся губами его щеки. Майлз оглядел его ещё разок. Чего-то всё-таки не хватало… Точно! Он отлип от Рыжика и полез в пакет с сегодняшними покупками, достав горчичного цвета галстук. — Это тебе, Эдди. Всё же грубовато с твоей стороны в одиночку сюрпризы тут устраивать! — Рыжик на это обвинение расплылся в скромной улыбке. Майлз между тем добавил: — Наденешь сейчас? Рыжик без возражений накинул узорчатую атласную ленту себе на шею, и Майлз самолично галстук завязал. — Теперь идеально, дорогой. Рыжик ему очаровательно широко улыбнулся и предложил локоть, будто они собирались на долгую прогулку, а не должны были пройти всего несколько метров. — Ну и что ты здесь учудил, разбойник? — спросил Майлз, только оказавшись в своей комнате — и тут же с любопытством потянув их обоих в сторону балкона. — Да просто место обустроил слегка. Ну и ужин приготовил, — неловко почесал нос Рыжик. Ограду теперь украсили цветастые бегонии. На скучный бетонный пол Эдди положил деревянные решётки, а ещё он как-то умудрился впихнуть в узкое пространство плетёную скамеечку и небольшой столик, на котором их поджидало так заманчиво пахнущее мясо, тушёные овощи и херес. Пока Майлз любовался этими маленькими, но существенными метаморфозами, которые заняли-то всего несколько часов, Рыжик встал в проёме и решил пооправдываться: — В ресторан тебя в таком шикарном виде водить небезопасно, я имею в виду, на свидания, мало ли что случится, ну, а каких-то специальных мест для этого и подобных вещей я не знаю. Извини, что так скромно. — Радость моя, ты просто изумительный, я тебя сейчас поцелую, — предупредил Майлз, к нему обернувшись. — На это я и рассчитывал, так-то, — улыбнулся Рыжик и сам его поцеловал, случайно наступив на тюль и неуклюже сдёрнув часть шторы с карниза. Нехотя от Майлза оторвавшись, Рыжик устало пробормотал ему прямо в губы: — Этот твой тюль, зараза, весь день мне мешает, в печёнках сидит, сил уже нет с ним бороться, вот честное слово. Майлз только рассмеялся на такое откровение и погладил Рыжика по щеке: — Дорогой мой, повесь обратно, как было. И так набег с разгромом мне тут устроил! — А подождать не может? — уныло проканючил тот. Рыжику ни в коем случае нельзя было давать поблажек и возможностей лениться в мелочах, поэтому Майлз быстренько придумал причину для возмущения: — Ты же не хочешь, чтобы я споткнулся? — отчего тот пусть и без особого энтузиазма, но поплёлся на кухню за табуретом, закатывая рукава рубашки. Майлз посмотрел на ужин, задумчиво оглядел скамейку и, спокойно отодвинув тюль, сунулся обратно в комнату, дабы поставить какую-нибудь пластинку да стащить с кровати парочку подушек и тонкий плед. Последствия злостного разбоя были налицо: туалетный столик ожидаемо на время обеднел, гардероб был неплотно закрыт. Майлз подошёл к патефону на комоде, начал перебирать пластинки — и скосил взгляд. Рыжик же не заметил? Это уж вряд ли, он весь день здесь метался, наверняка ненавязчиво посовал везде свой нос. А если и заметил, то почему ничего не сказал? Майлз тряхнул головой. Какая, к дьяволу, разница? Эдди Литтлджон, в конце концов, был теперь его мужчиной, и Майлз имел полное право держать на комоде любые напоминания. Даже те, что были старее, чем их замужество. Он откопал пластинку подлиннее, добыл подушечки с пледом и потащился на балкон обустраивать себе тёплое гнёздышко, дожидаться компании, которую так до одури приятно было смущать, и замаривать вместе червячка.***
— Почему всё-таки балкон? — спросил Майлз после ужина, навалившись боком на Рыжика, когда тот налил ему остатки хереса. — Мне бы и на кухне понравилась твоя стряпня, милый. — Ну, а чего ему пылиться-то без дела? К тому же, тут, по твоим же словам, романтично, да и Башню эту освещают и всё такое, — дал простой ответ Рыжик, поглаживая перекинутой рукой майлзово плечо да покуривая. Свет улицы пикантно подчёркивал его чудесные черты и задумчиво опущенные ресницы. Майлз переплёл их пальцы, и Рыжик в ответ наклонил голову и щекотнул его лоб своей ухоженной щёточкой, вызывая смешок. — Ты, кстати, слышал? Говорят, туда недавно слона затащили. Как это вообще? — Только на первый этаж подняли, в позапрошлую пятницу, кажется. Или в позапозапрошлую, — отвлечённо промолвил Майлз, любезно предложив обменять свой бокал на рыжикову сигаретку. Эдди ухмыльнулся, пригубил херес — пока Майлз не решил, что хорошего понемножку, и не обменялся обратно — и продолжил курить: — И всё? Эх, а разговоров было! Майлз на это лишь хихикнул, возвращаясь со своим вниманием и лаской к прелестной грубой ладони. По-аристократически длинные пальцы отзывчиво поигрывали с его собственными в ответ. Из комнаты доносились романсы, и в целом было тепло и уютно. Как на море. — Съездим на море? — Когда? Майлз немного подумал. — В конце августа? Здесь фейерверки, салюты. Красивые, конечно, но я теперь… — Терпеть не могу салюты, — продолжили за него. Оба вздрогнули, и он невольно закутался в плед, а Эдди сжал сигарету и особенно крепко затянулся, что делал нечасто. Чтобы отвлечься, Майлз стал наблюдать, как билась жилка у того на шее и как тот время от времени сглатывал по привычке. Гипноз чистой воды. — Хочешь апельсинов? — оживился через пару минут Рыжик. — Несколько осталось. Эдди, как он сам похвастался во время ужина, раздобыл очень сочные апельсины и пустил добрую половину на то, чтобы индейка получилась «как шеф-повар готовил», с румяной кисло-сладкой корочкой. Волшебная была индейка. Да и очаровательный повар выше всяких похвал. Майлз зачарованно кивнул. Рыжик потушил сигарету и полез под скамейку, добывая тарелку с тремя апельсинами. — Ой, будь аккуратен, душенька, вдруг один разрежешь — а оттуда девица вывалится да неустанно пить начнёт просить, — не удержал насмешки Майлз, пусть его могли и не понять. К его удивлению, Рыжик согласно хмыкнул: — Насколько я помню, последняя принцесса не умерла от жажды только потому, что ей сказали пить из реки или чего-то такого, а там вода всё не кончалась? — Майлз улыбнулся: в пьесе было озеро. — Так что не проблема: ежели какая дамочка вывалится, отправим её в сторону Сены. Хотя я бы оттуда пить не стал даже под страхом смерти, — сказал Рыжик, с усмешкой разрезая кожуру и отделяя дольки, и Майлз прыснул. — Знаешь, старина, мне нравилась эта сказка. Особенно те моменты, где погибшие девушки превращались в апельсиновые рощи, чтобы потом путники, оказываясь в их тени, не мучились, как они, от жары и жажды, — Рыжик аккуратно скормил одну дольку Майлзу, отправил себе в рот другую и тут же приготовил следующую партию. А вот рощ ни в пьесе, ни в опере не было. Девицы просто померли одна за другой, и их тела унесли. Какое упущение. Проглотив последнюю дольку и поцеловав рыжикову руку в благодарность, Майлз хлебнул хереса: — Когда-нибудь я потащу тебя на оперную версию этой сказки, Эдди. — Боже мой, только без угроз, — сказал тот, откладывая тарелку. — Там либретто на французском, — лукаво продолжил Майлз. — Ну что же, хотя бы понимать происходящее буду, — ухмыльнулся Рыжик. — А ты, я смотрю, уверен в своих силах, миленький мой? — вкрадчиво спросил Майлз, приподнявшись со скамеечки, и отставил бокал на столик. Рыжик аккуратно притянул его за талию и усадил себе на колени. — Я уверен в том, что ты всегда подскажешь мне, если я что-то не так пойму, ну и всякое такое, — серьёзно сказал тот и, сдвинув плед, принялся неспешно, словно смакуя, целовать Майлза в шею и надплечья. — Просто великолепная рубашка, знаешь, — шутливо добавил Рыжик с загорающимися бесстыдством глазами. Кажется, опытным путём у того обнаружилась не то мания, не то слабость к плечам, а Майлз всегда отличался тем, что слабости и мании целиком и полностью поддерживал и поощрял, и теперь вяло осознавал, что слегка плывет, будто в чудной неге, пусть и было щекотно да немного чесалась кожа. — За какие такие грехи ты раньше её при мне не надевал? — Надевал, ты просто не видел, — ласково перебирая каштаново-русые волосы, прошептал Майлз и игриво повёл плечом. Рыжик вдруг прекратил его лобызать и, посмотрев в упор, отрывисто сказал: — Не надевал, я бы заметил. Я всегда замечаю. Мне нравится, как ты одеваешься. Всё-таки за каждым нарядом, за каждым штрихом что-то стоит. Какое-то убеждение. Высказывание. У меня бы так никогда не получилось, впрочем, мне оно не больно-то и нужно, ну ты понимаешь. А тебе нужно о себе заявлять. О своих правах. Это то, чем ты живёшь. Ты даже сегодня это сделал. Неожиданно. Майлз легонько улыбнулся и погладил его по шее, деликатно ослабляя галстук и забираясь пальцами под воротник. И как только Рыжик не парился под всеми этими слоями? — О чём ты, дорогой? — Я рассчитывал, что мы посидим дома, оделся по-простому, а ты всё равно добавил яркий галстук от себя. Добавил… себя, если можно так сказать. Я имею в виду, для тебя важно было видеть этот галстук на мне. Словно мы и вправду планировали выход в свет. Ты точно так же всех помадой метишь, кто тебе приглянётся, — Рыжик прищурился. Ишь догадливый какой! — Вот это анализ, милый. Не просто так у тебя такие большие глаза, — озорно вскинув бровь, Майлз умело проигнорировал последний намёк, коротко поцеловал его в веки и с хитрецой добавил: — И почему только ты такой слепой временами? — Потому что уследить проще, если знать, куда или за кем смотреть, — ответил Рыжик. — Это потом смоется? — между делом поинтересовался он. Майлз согласно угукнул и безмятежно добавил: — А ещё временами слабоват на ухо, бедняжечка. — Это ещё откуда взялось? — Рыжик залез руками под плед и принялся издевательски щекотать майлзовы бока, не больно-то прислушиваясь к его весьма, между прочим, серьёзным «негодяям», «чудовищам» и «подлецам», а потом всё-таки успокоился и сказал: — Не подумай чего, но эта рубашка тебе как будто немного великовата. Это фасон такой? — Как я уже упоминал, я надевал её, когда ты не видел. Рыжик откинулся назад и всерьёз задумался над его словами, и Майлз, воспользовавшись заминкой, напал в ответ. Окончательно стянув сослуживший верную службу галстук и поборов несколько тугих пуговиц, он полез показывать соблазнительницам-ключицам, кто здесь главный. Да и до господина Кадыка, который завлёк его самым-самым первым, было рукой подать. Майлз понял, что Эдди созрел для очередного потока болтовни, когда кадык попытался предательски сбежать из-под его губ. — Когда это было, Майлз? — спросил Рыжик хрипло и очень сосредоточенно. — В сентябре, конечно же, — недовольно ответил он, пытаясь догнать мечущегося беглеца. Во второй раз его бдительность было не так-то просто усыпить. — «В сентябре, конечно же», — по-детски передразнил Майлза слегка заалевший Рыжик и усадил ровнее, заставляя поднять голову. — Чёрт, знаешь что? Это не дело. Буду тебе теперь в эту вашу школу обед носить. Всё, что захочешь, любовь моя, — сказал Эдди, с восхитительной улыбкой поглаживая его по волосам. Майлз почувствовал, что сейчас перегреется и лопнет, как лампочка, от нежности. Он буквально в Рыжика вжался и полез бездумно расцеловывать и лапать, где только мог достать. Тот от такого напора немыслимо чудесно покраснел во всех возможных смыслах и во всех видимых местах. — Исполнишь тогда такое желание, душа моя? — томно прошептал Майлз, кое-как пробившись через баррикады одежд и теперь поглаживая Рыжика по пояснице. Тот трепетал своими прямо-таки пошлыми ресницами, как стрекоза крыльями. — Я хочу проснуться рядом с тобой поутру и наблюдать результаты своей работы: как чудовищно ты будешь измотан, что придётся пробуждать тебя к жизни, или, наоборот, будешь так бодр, что сам меня взбодришь… Ох, если ты сию же секунду не снимешь эти прекрасные кардиган и жилет, дорогой, я что-нибудь разобью, — процедил Майлз хищно ему на ухо. Краснеть, казалось бы, больше было некуда, но Эдди как-то умудрился. Скромник какой нашёлся! — Ты же видишь… — несчастно, прерывисто пролепетал Рыжик. — Что вижу, Эдди? — Майлз понял, что помощи ждать смысла нет, и принялся стягивать чудный полосатый кардиган сам. Тот никак не поддавался дальше закатанных рукавов. — Я не думал, что… Я же, ну, не готов, Майлз, — пробормотал Рыжик. Лицо его просто горело. Майлза же это резко остудило. Разумеется. Разумеется, Эдди ещё не готов, они оба на это подписались с самого начала. Он глубоко вздохнул пару раз в попытке успокоиться и тихонько погладил Рыжика по щеке и лбу, отодвигая растрепавшиеся волосы с его лица и сдувая чёлку со своего: — Может, ты хотя бы ляжешь со мной сегодня? — Конечно! — безропотно ответил тот со своей фирменной улыбочкой, всё ещё стыдливо дыша полной грудью, и легко поцеловал его в нос, будто пушинкой прошёлся. Ну и что это за смена настроения? — Ох, мужчины, вот вечно вы мечетесь, вас не поймёшь! — не сдержался Майлз, слезая с рыжиковых коленей, и огрызнулся в никуда. Рыжик беспечно рассмеялся, потянулся за ним и погладил по руке: — Не знаю, к чему это, но, Майлз, ты же сам мужчина! — Да я уже сам себя не понимаю, — ответил он, чтобы ответить хоть что-то, освободил руку и пошёл в комнату, на ходу бросая: — Оставь посуду, мне надоело, утром уберём. Майлз апатично упал на кровать и завернул вокруг себя плед. Разбить что-нибудь теперь руки чесались по другим причинам. — Да что ж за чертовщина! — Это Рыжик опять боролся со шторами. Майлз тихо хихикнул. Ну и поделом подлецу! Пробравшись в комнату, тот прилёг рядом и уткнулся ему в голову носом, обняв со спины. — Раздеться не хочешь? — Хотел, — сказал Майлз с лёгкой обидой, хоть обижаться на самом-то деле и не планировал. Не должен был. Но мало ли что он кому был должен! — Прости, гроза моя, я не подумал… — Рыжик несмело поцеловал его в макушку. — Не нужно извиняться, Эдди, это я был несдержан, — попытался утихомирить душевный шторм Майлз. — Это уж точно! Боюсь, на мне живого места не осталось, — хмыкнул Рыжик, и Майлз не утерпел и лягнул его. Шута он себе завёл какого-то, а не мужа! Самого настоящего шута! — Разденься всё-таки. Хотя бы ремень сними, с ним же спать чертовски неудобно. Да и я не уверен, что сон в косметике так уж полезен для кожи. Майлз, признавая правоту этого поганого недотроги, труса, монстра и крушителя надежд на приятное времяпрепровождение, нехотя присел на кровати, скинул ботиночки и стянул брюки с ремнём, бросив на ближайший стул, обернулся и не сдержал довольного смешка: Рыжик был весь в помаде. Но лежал, наблюдал за ним и улыбался так счастливо и блаженно, будто его драгоценностями осыпали. Майлз поспешил к столику и стал снимать макияж. — Эта золотистая штука на глазах очень хорошо смотрелась, — посмел вякнуть длинноногий расхристанный негодяй, по-хозяйски развалившийся на его кровати. — Конечно, хорошо смотрелась, она же была на мне, — вздёрнул нос Майлз. — Ага, — протянул Рыжик. — А меня вытрешь? — Нетушки, я ещё полюбуюсь твоим отвратительно чудесным лицом, дорогуша. — Как скажешь, Майлз! Он понаблюдал в зеркало, как Рыжик выпутался из кардигана. Самостоятельно снял жилет. Даже стянул рубашку. Сложив покрывало, стащил и брюки да забрался под майлзово одеяло. Как же по-разному воспринимаются такие вещи в разные моменты. Майлз теперь совсем остыл и просто хотел лежать и по-домашнему обниматься, утыкаясь лбом в чужую майку и колосящиеся на груди волосы. Он выключил свет и лёг рядышком. Рыжик тут же в него вцепился и бережно, трепетно, тягуче поцеловал. Так, наверное, целовались семейные пары, которые прожили в браке лет шестьдесят. А ещё это был поцелуй из тех, когда каждая секунда буквально становилась осязаемой, разум от которого не помутнялся истомой, а опустошался, становясь как вакуум, и начинал равномерно и стройно заполняться окружающими звуками, картинками, запахами, ощущениями, начинал работать с чистого листа, начинал анализировать. Например, Майлз понял вдруг, что по факту-то знал Эдди всего ничего, но по ощущениям было, будто они были приятелями всю сознательную жизнь, и Майлз даже не был уверен, была ли это и вправду его заслуга, как Рыжик сам неоднократно утверждал и по сию пору. Да и вообще, если с другой стороны посмотреть, а когда она, эта сознательная жизнь, у него началась? Началась ли? Оказывается, он со всеми этими треволнениями забыл снять замолкшую пластинку, но её тихий шорох даже умиротворял. Хотя Майлз всё-таки скучал по гомону. Гомон хорошо отвлекал временами. Сходить бы на вечеринку и от души гульнуть. Рыжик, совершенно нелепо и прелестно выглядевший со всеми этими метками, осторожно притягивал его за плечи ближе и благовоспитанно расцеловывал его губы и щёки. От ладоней Рыжика шёл еле слышный аромат апельсина и табака. Глаза же тот закрыл и дрожал теперь ресницами. Хм, говорил ведь, что не знает мест. Вот, нужно как раз сводить — и повод для туши появится. Идея очень даже ничего. Майлз прикрыл глаза и сам, как делал всегда, но это почему-то не избавило его от мыслей. Ему хотелось наблюдать, хотелось видеть всё, запомнить каждое изменение на родном лице и спрятать куда поглубже, как сокровище. Он собрался было снова глаза открыть, но тут Рыжик принялся перемежать поцелуй с нелепым бормотанием, невольно щекоча ему губы: — Знаешь, весь вечер хотел сказать… Я тоже хочу твою фотографию куда-нибудь на столик, Майлз. Мне без тебя бывает так дьявольски одиноко. У тебя же наверняка завалялось что-нибудь эдакое, чтобы как из модного журнала? Я видел фотографии в газетах, очень красиво, но это всё не то, там же, понимаешь, с недобропорядочным умыслом было сделано. А у тебя в друзьях наверняка и любезные фотографы есть, как такую красоту-то не запечатлеть. Почему ты, кстати, манекенщиком не пошёл? Думаю, у тебя бы, ну, неплохо получилось… Майлз улыбнулся в поцелуй и попытался заткнуть этот фонтан. Какой же Эдди порой становился невыносимый болтун!***
Майлз опускал крышку фортепиано ровно в тот момент, как в дверь сунулась малышка Эмма и с лицом абсолютнейшей сплетницы выпалила: — Эмиль, а почему Пряничек сегодня без усов? — отчего Майлз чуть не прищемил пальцы. — Во-первых, почему это Пряничек, а во-вторых, как это без усов? Что за вольности? — в ужасе спросил он. Эмма склонила голову и с девичьей непосредственностью пояснила: — Ну, ты порой называешь месье Эдуара по-английски «имбирным», и я подумала, что он вечно собранный, застёгнутый на все пуговицы — как имбирный человечек. Поэтому Пряничек. Поразительная логика. Неудивительно, что они с Пряничком так спелись и теперь перемывали ему косточки вместе. — А усов нет. Пропали. Исчезли. Сгинули. Ты что с Пряничком за выходные сделал, Эмиль? — возмутилась Эмма, будто это у неё тут сердечная потеря, а не у него. Майлз погнал несносную девчонку из аудитории и сам пошёл следом. Рыжик обнаружился в холле. С зонтом. С, судя по всему, обещанным обедом. С умиротворённой улыбочкой. И без усов. — Это ещё что? — воскликнул Майлз, подзывая Рыжика к себе и проходя в аудиторию. Тот поспешил следом и, закрыв дверь, коротко клюнул его в лоб. Было по-непривычному привычно. Хотелось больше. — Обед! — радостно возвестил Рыжик. И оглянулся: — А здесь всего одна… — Что одна? — спросил Майлз, разбирая любовно упакованную еду и изредка косясь на столь заманчивое родимое пятнышко. Спрашивал он, конечно, не об обеде, но внутри оказались кусочек вчерашней индейки с порцией тушёных кабачков, и эта парочка на время чуть больше завладела его вниманием. — Ты просто золотце, милый. Рыжик стеснительно буркнул: — Для тебя стараюсь, старина, — и добавил уже нормально: — Я про двери в залы. То одна дверь, то зачем-то две. Я пытаюсь понять. — Это аудитория «Соль», если это о чём-то тебе скажет, душечка, — хохотнул Майлз, добывая вилку и нож и присаживаясь. Мда уж, эта игра в догадки могла надолго затянуться. Рыжик кивнул, сунул нос в бумаги, которые Майлз не успел убрать, и спросил: — Это что, какая-то сказка? — Разбирали с одним мальчиком «Петю и Волка». Он всё не научится играть тему Дедушки в нужном темпе. Такая мука, деточка! — всплеснув руками и махнув приборами, вздохнул Майлз, жуя. Ребёнок никак не мог усидеть на месте, отчего Дедушка у него превращался в какого-то сварливого Юнца. Рыжик покопался, достал один из листов и озадаченно принялся с него читать: — Вышел дедушка. Он сердился, что Питер вышел за калитку. «Места опасные. Если из лесу придёт волк, что тогда?» Питер не придал никакого значения словам дедушки. Такие мальчики, как Питер, не боялись волков. Но дедушка взял Питера за руку, увёл домой и крепко запер калитку. И действительно, не успел Питер уйти, как из лесу показался огромный серый волк. Это же рисованный фильм такой был не так давно, разве нет? — оторвался от чтения он. Майлзу оставалось лишь закатить глаза и ответить: — Кажется, я однажды просто устрою тебе неделю Прокофьева, дорогой. Он и по нашему с тобой горячо любимому Шекспиру очень красиво прошёлся. Рыжик на него тяжело посмотрел и слегка уязвлённо пробормотал: — Вот вечно лишь бы издеваться! — Конечно, миленький, ты ведь сразу нахохливаешься, как воробушек, просто чудо! — ласково пролепетал Майлз, вытираясь салфеточкой, убрал посуду обратно и поднялся. — Что, Эдди, домой? — Тебе сегодня больше никуда не надо? — счастливо встрепенулся Рыжик. — В баре сегодня запланированное выступление. В кои-то веки. Обещали ведь почаще, — пожаловался Майлз, — что, дескать, сам на них ходить смогу, а в итоге — шиш с маслом, только бы лишний раз там не показываться, так порой утомляет. Рыжик посмотрел на него с сочувствием и помог собраться. Заперев аудиторию, Майлз нашёл Эмму и отдал ей ключи. Та дёрнула Рыжика за рукав и сказала: — Пряничек, если тебя обижают, ты только скажи! Рыжик растерянно рассмеялся и ответил с акцентом: — Вроде бы, нет, но скажу, если что, так уж и быть. Майлз же на это миндальничество только фыркнул. На улице от души накрапывало. Рыжик раскрыл зонт. Майлз, прячась от дождя, без зазрения совести прижался к тёплому боку, но всё-таки спросил: — Ты не мог второй зонт принести, Пряничек? — Я принёс, но Эмма отобрала и сказала, что лучше оставить там, чтобы у тебя, знаешь, был запасной на всякий случай. Ладно, возможно, она всё же умница. Придётся купить этой лисе шоколада в благодарность. — Знаешь, старина… — Что, радость моя? — Тебе бы когда-нибудь свой клуб заиметь. Впускай, кого захочешь. Приглашай, кого захочешь. Играй, если захочешь и что захочешь. Устраивай, что захочешь. Ну ты понимаешь. — А ты у меня мечтатель, я смотрю, дорогой. — Просто даю пищу для размышлений. Всё же что-то подобное как раз в твоём стиле. — Тогда тебе нужен камин. И собака. — Собака мне ещё на кой, Майлз? — Чтобы грела. — А камин тогда зачем? — Чтобы грел. — Если так подумать, грелка у меня пока есть. — Вот спасибо, душенька! Майлзу на локоть потекло с зонта, и Эдди сдвинул его поближе к центру, приобняв за плечо. — Рыжик, миленький! — М? — Пойдём этим путём? — Майлз показал на проход между домами. Рыжик пожал плечами и свернул в проулок. Пройдя немного, Майлз остановил их, театрально огляделся и поднял голову, намекающе похлопав ресницами. Эдди вмиг раскраснелся и выдавил: — Ты думаешь, это хорошая идея? — Ты что же, меня стесняешься? — Боже мой, ты прекрасно знаешь, что нет, но до дома подождать не может? Всё же неприлично, я имею в виду, посреди улицы-то… — Я не дотерплю. Я хочу поцеловать твоё пятнышко, Эдди. Оно такое чудесное. Просто чудовищно хочу. Прямо сейчас. Хотя бы немножко, — Майлз свёл брови, разве что не подпрыгивая от нетерпения, и Рыжик вздохнул. — Господь, за что мне эти муки? И на что я только прельстился? — пожаловался он незнамо кому и попытался прикрыть их зонтом, отодвигая к стенке дома. — Если нас заметят, гроза моя, придётся убегать. — Думаю, мы оба в этом что-то смыслим, душенька, — улыбнулся Майлз и полез одаривать безотчётной любовью очаровательно трогательную родинку на рыжиковой губе.***
Майлз валялся поперёк кровати, время от времени любуясь прикрытыми от тёплого вечернего дождя бегониями через оконный проём, подсыхал после душа, листал фотоальбом в поисках чего-нибудь поудачнее и доедал апельсины под неспешную музыку, когда раздался еле слышный стук в дверь. Ох, и кто это только мог быть? — Да-да, войдите, — с интонациями клерка протянул Майлз. Рыжик сунулся к нему в пижаме и халатике, прошаркал до кровати и неуверенно уселся. — Чем обязан? — продолжил в том же тоне Майлз, едва сдерживаясь. Рыжик смущённо облизнулся и выдал только: — Я, это, ну, вот… — Ясно, голубчик, это Вам в другой отдел. — Майлз! — Ну что такое, родной? — спросил он с улыбкой, продолжая беспечно валяться и помахивать в воздухе босой пяткой под музыку. — Я… Вот… Ты же, ну, хотел… — Рыжик опять потупился, положил руки на колени и смял пальцами халат. Майлз хлопнул альбомом, отложил апельсины в сторонку и присел на кровати. С неверием изучил его. Серьёзно? Усы, серьёзно? Майлз упал обратно и не сдержал раскатистого смеха. Господин Мэйтланд, Вы официально второй шут при дворе! — Ах, Эдди, ты просто невозможен! И чудо! Чудесная невозможность! — пробормотал он сквозь смех и слёзы. Рыжик, который всё это время молчаливо на него косился, скептически сказал: — В самом деле? Тебе смешно? Сейчас? — Душа моя, я дурак такой, ты не представляешь! — Ну, дурдом мне тут точно обеспечен. — Ох, сколько же упущенных возможностей, аж плакать хочется! — Ты о чём? — красиво изогнул бровь Рыжик. Майлз уселся и сухо проронил: — Ну да, кто ещё бы тебе рассказал. Или показал, — он обречённо вздохнул, слез с кровати и встал перед Рыжиком. Тот поднял на него свои чудные карие глаза, заполненные стеснительностью напополам с откровенным незнанием, и расплылся в нервной улыбке. — Ох, дорогой мой, какая же восхитительная духота, и как ты только это терпишь, просто поразительная выдержка! — нежно взял Рыжика за руки Майлз и принялся ненавязчиво помогать стягивать сейчас-то уж точно лишний халат.***
— Мне теперь лень даже пальцем пошевелить, не то что к себе идти… — Ты и так у себя, радость моя. — Хм… А ты, я вижу, рад до чёртиков. Своего добился, а? Совратил, понимаешь ли, глазами своими, речами да всем таким честного малого! — Честных малых не знаю, милый… Ух, ты смотри, смотри, в неё молния ударила! — Ага… Передай мне апельсин, Майлз, я его тебе почищу, сил нет садиться. — Как галантно, дорогой! Ой, я тут подумал: ты такой высокий, Эдди, в тебя когда-нибудь ударяла молния? — В последнее время всё чаще.