Massive Attack — Paradise Circus
Легкие сдавливает. Так, мать его, сильно, что дышать невыносимо. И вот ты вроде бы такой смеялся в детстве над Эдди, что он совал свой долбанный ингалятор себе в рот каждые чертовы три минуты, чтобы, якобы, лучше дышать, а сейчас это вообще нахрен не смешно. Кажется, что гланды раздулись до размера теннисных мячей, а горло наоборот сжалось. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох. Выдох. Дыши, Ричи, дыши, он всего лишь сказал правду. И на нее не обижаются.Тогда почему же так больно?
Наверное, потому, что ты чертов идиот, Ричи Тозиер. На улице, как назло, светит солнце, хотя сейчас бы парню хотелось хмурости, серости, дождя и сигарет. Дождь всегда лечит, всегда плачет вместе с тобой, если тебе плохо. Скрывает от чужих взглядов и защищает от всякого дерьма. Как будто бы даже очищает. Ричи ищет взглядом пачку сигарет, но потом вспоминает, что выкурил последнюю вчера, когда наткнулся на Эдди с его чертовой шлюхой. Комендант общаги чуть не спалил его, когда он курил в туалете на первом этаже. И сейчас, как бы ему ни хотелось лежать на кровати и рыдать, завернувшись в одеяло, он собирается в магазин. Натягивает на себя куртку, напяливает мокрые кроссовки, которые уже начали не совсем приятно пахнуть, и повязывает на шею шарф. Старый такой, потертый и засаленный — подарок Эдди на десятилетие. На нем глупый рисунок из Микки-Мауса и Дональда Дака, цвет из зеленого превратился в серый, но ему плевать. Кажется, это единственное, что осталось у Ричи от Эдса. Ну ты и дерьмо, Тозиер. На улице ему становится холодно — расстегнутые полы куртки ветер разбрасывает в разные стороны, шарф вообще бьет по спине. В уши задувает холодный воздух, и левое сразу же начинает болеть — как-то в детстве они накупались на озере, и вода забилась Ричи в уши. Тогда он словил отит и пиздюлей от миссис Ти, потому что сразу не сказал о своей проблеме, зато теперь при любом возможном случае его ухо начинало болеть. Черные кудри неприятно хлещут по лицу, и Тозиер пытается прикрыть его ладонью, от чего его и без того холодные пальцы становятся нереально ледяными. В ларьке он видит несменную продавщицу — ее ярко-розовые губы медленно двигаются вслед за челюстью, когда она жует свою жвачку. Она недовольно смотрит на него и закатывает глаза. — Сегодня тебе ничего не перепадет, можешь проваливать. — Пачку Марльборо, пожалуйста, — голос Ричи сиплый и замученный. — Ты не слышал меня? — она смотрит на него исподлобья и резко прекращает жевать. — Проваливай, говорю. — Пожалуйста? Мне очень надо, милая сеньора, — Тозиер пытается шутить, хотя и понимает всем свои существом, что у него для этого нет ни желания, ни настроения. Да и сил, наверное, тоже нет. — Если я не выкурю хотя бы сигарету, я покончу с собой, а в записке напишу, что вы не продали мне сигареты. И вы будете винить себя всю оставшуюся жизнь, — последнее он добавляет уже жестче. — Да ты что, ботаник, совсем крышей поехал? — женщина помнит его, что он постоянно носит очки, и продолжает сопротивляться, но Ричи видит, что она не так спокойна, как была. — Я сейчас вызову копов, и тогда мы с тобой поговорим. — Пожалуйста, умоляю! Всего одна жалкая пачка сигарет. Любых. Я заплачу больше, — он чувствует, как глаза начинают слезиться. — Пожалуйста. Продавщица внимательно следит за его бегающими зрачками и, видимо, замечает что-то такое, от чего ее взгляд немного смягчается. Она вдруг начинает быстро жевать. — Последний раз. Есть только Винстон классический. Тозиер облегченно выдыхает, выгребая из кармана всю имеющуюся мелочь и сваливая ее на прилавок. — Благодарю, чудеснейшая сеньора, вы буквально спасли мне жизнь. — Вали уже, чудик, — чуть усмехаясь, говорит женщина и начинает считать деньги, но Ричи уже не слышит ее. Его внимание привлекают мелкие-мелкие капли, появляющиеся на маленьком грязном окошке ларька. Парень поднимает голову и видит, что небо заволокло тучами, и сейчас, вероятно, опять начнется дождь. Ну и черт с ним. Намокнет. Заболеет. Может, помрет, и тогда ему уже не будет так больно.А Эдди не больно, ушлепок?
Больно, конечно, но, кажется, тебе совсем на него плевать.Заткнись-заткнись-заткнись, Ричи.
Кудри намокают медленно, постепенно тяжелея. Ричи не успевает перейти дорогу, когда дождь разыгрывается такой сильный, что волосы, уже прямые и насквозь мокрые, некрасиво обрамляют его тощее лицо. Веснушки кажутся совсем серыми, а губы синеют. Неподъемные мысли опять наполняют голову, делая ее еще тяжелей. Тозиер не замечает, как наступает в глубокую лужу, и холод грязной воды буквально простреливает ногу. Кроссовок незамедлительно наполняется и при каждом шаге начинает непривлекательно хлюпать. Шаг. Хлюп. Шаг. Хлюп. Шаг. Хлюп. Черт бы тебя побрал. Преодолев небольшой перекресток и резко остановившись, Ричи не выдерживает и стаскивает с себя кроссовок, тряся и пытаясь хотя бы немного опустошить его. И он даже не сразу понимает, что проезжающий мимо автомобиль окатывает его новой толщей воды, настолько он промок. Просто, блять, замечательно. Он не помнит, как добирается до общаги, не обращает внимания, как подозрительно смотрит на него охранник. Его легкие совсем не горят, когда он за минуту поднимается на четвертый, последний, этаж. И он почти не замечает, что как только дверь за ним закрывается, раздается хлопок из соседней комнаты, и коридор наполняют скрипучие шаги. Это только сильнее давит на него. Мокрая куртка, футболка, кроссовки, штаны — все летит в огромный (на завтра вонючий) ком за креслом. На парне остаются только боксеры с потеками дождя на спине и неприятный, сплошь сырой шарф. Вода стекает с него, проделывая дорожки по бледной коже живота, но Тозиер не берет это во внимание. Он пытается найти под кроватью старую бутылку водки (ее как-то забыла Беверли) и надеется, что он-таки ее не выпил когда-нибудь в пьяном угаре, и ему, на удивление, везет. Под руку попадаются грязные носки, неслушающийся его йо-йо, комки пыли и волос, когда, наконец, его пальцы натыкаются на прохладное горлышко бутылки. Стерев с нее толстый слой грязи и присмотревшись, Ричи видит там чуть больше, чем половину, и это его невозможно радует. Не может не радовать. Про себя он еще раз благодарит своего соседа по комнате, что тот свалил еще до начала выходных, ведь это означает, что сегодня ванная комната в его распоряжении. В зеленом, как будто стерильном, помещении только ванна и унитаз, от чего сейчас оно кажется еще более неуютным, чем обычно, и здесь привычно холодно. Ричи буквально слышит, как ветер задувает во все щели, а по голым ногам ощущает дуновения сквозняка. Несмотря на это, он приоткрывает небольшое мутное окошко, впуская во всегда влажную комнату потоки свежего воздуха. Немного подумав, Тозиер врубает холодную воду почти на всю, лишь слегка приоткрывая кран с горячей, и сразу залазит в ванну. Он почти не чувствует, как зябнут пальцы ног, потому что трясущимися руками старается открыть скользкую от воды пачку сигарет. Неподдающаяся слюда неохотно съезжает с коробки, и Ричи чуть было не роняет новую коробочку с таким нужным ему содержимым прямо в ванну, но удача срабатывает снова, и пальцами он подхватывает ее в самый последний момент. Дрожащие губы, к изумлению Тозиера, крепко захватывают сигарету. Чиркая зажигалкой снова и снова, парню удается поджечь тончайшую бумагу со спрятанным в ней табаком, наверное, только с третьего раза. Горечь немного отрезвляет и моментально бьет по мозгам, расслабляя, от чего голова вяло откидывается на бортик ванной. От соприкосновения с холодной стенкой Ричи выдыхает. Дым, совсем не густой, даже прозрачный, поднимается под потолок и моментально растворяется в нем, и Тозиер затягивается снова, на этот раз вбирая воздух глубже. Глотку опаляет жаром, и на секунду парню кажется, что он сейчас закашляется, но он терпит, терпит, пока эти жгущие плоть ощущения разойдутся, и опять расслабляется, выпуская дым изо рта. На этот раз он гуще, тяжелее, потому что поднимается не так быстро, да и растворяться явно не спешит. Где-то на десятой затяжке Ричи замечает, что дымовую завесу не разгоняет даже образовавшийся сквозняк, а потому решает немного повременить с курением и бросает окурок прямо в ванную. Черт с ней. Голову приятно кружит, и руки сами находят запыленную бутылку с алкоголем, тут же откручивая крышку. Тозиер делает чересчур большой глоток и все-таки начинает кашлять, выплевывая водку на себя, потому что горло начинает жечь опять. Он наклоняется, касаясь пока еще теплым животом довольно холодной воды, и делает глоток. А потом еще и еще, чтобы хоть как-то заглушить горечь от алкоголя. И следующая попытка напиться уже венчается успехом — Ричи глотает медленно, пьет долго, неприятный привкус и жжение настолько ему не нравятся, что на какое-то мгновение ему кажется, что на этот раз он блеванет, но нет. Запив все водой, он продолжает. Краем глаза замечает, что дым почти рассеялся, и, не выпуская из рук бутылку, берет новую сигарету в рот. Все это напоминает автоматизированный механизм — глоток водки, глоток воды из ванной, затяжка. Глоток водки, глоток воды, затяжка. Глоток. Глоток. Затяжка. Когда вода начинает литься через края, он не замечает. Когда он перекрывает вентили воды, он не замечает. Когда вода становится ледяной, он не замечает. Голова кружится настолько, что появляется ненавистная тошнота, и Ричи, задерживая дыхание и поджимая ноги, уходит под воду. Затылок обдает холодом, от чего кажется, что температура воды понизилась на несколько градусов. Волосы расплываются в разные стороны, а шарф, моментально тяжелея, грузом ложится на живот. Сейчас Ричи не хочет ничего. Не хочет этого идиотского разговора с Эдди, не хочет своей тупости и не хочет любви, с которой он живет почти десять лет. Он всего лишь хочет чувствовать себя свободным и пустым, как эта долбанная бутылка из-под водки. Может, всем стало бы легче, если Ричи-педик-из-Дерри-Тозиер откинется и не будет доставать никого своим дурацким поведением? Возможно. Возможно, какой-нибудь Билл или Стэн погорюет немного для вида, но, Ричи уверен, никто не будет серьезно страдать по нему. Особенно Эдди. Не после того, что Тозиер высказал ему сегодня. Ты намекнул, что он сосет за деньги, идиот. Ты бы тоже не простил такое. Ему резко захотелось перемотать время вспять и вернуть все, как было до его звонка Эдди. Он бы просто сказал, что его песню не приняли, просто бы подошел к Каспбраку и сжал его до хруста костей, вдавливая в себя. Просто бы ощутил запах мыла, и ему бы сразу стало легче, но нет. Теперь все по-другому, и обратно ничего не вернешь. Ричи обращает внимание, что его пальцы и вообще все кожные покровы уже синюшно-зеленоватого цвета, и вылезает из ванной. Плюхается на кафельный пол, и вода начинает стекать с него, образуя огромную зеркальную лужу. Его немного потряхивает от холода и гуляющего по полу свежего ветра. И он даже на секунду не задумывается, что может заболеть. Ты все испортил, Рич, и моли богов о том, чтобы Эдди тебя хотя бы выслушал. Но что-то подсказывает Тозиеру, что никто не будет слушать его глупые оправдания, ведь нельзя, нельзя сказать такое человеку, которого любишь, и думать, что тебе все сойдет с рук. Что-то наталкивает его на мысль, что прекрасные, медные глаза Эдди уже никогда не посмотрят в его сторону без отвращения, что никогда его смех и шутки не будут устремлены на его, Ричи, маму. И что не будет больше этого «Нет, Рич, мне нужны мои долбанные белила, иначе меня выпрут из колледжа». И никто не будет пить с ним кофе, приговаривая, какое это дерьмо, и что лучше зеленого чая природа ничего не придумала, но «Рич, дай попробовать твой латте». — Конечно, Эдс, без проблем, если ты поцелуешь меня в щеку. — После траха с твоей мамашей мне уже ничего не страшно, — Эдди запинается на мимолётное мгновение и без задней мысли клюет его в щеку, тут же забирая горячий стакан. От воспоминаний становится настолько плохо, что Ричи хочет забыться. Он шарит взглядом по комнате, пока его глаза не натыкаются на бритву, которой он, собственно, почти не пользуется, и в его пьяную дурную голову приходит шикарная мысль. Может, всем стало бы легче, если Ричи Тозиер откинется? Его шатает. Откровенно мажет по комнате, пока он пытается встать и дотянуться до металлической ручки, и спустя какое-то время ему удается ухватиться за раковину и подтянуться. Где-то в районе соединения со стеной она жалобно трещит. Со всей силы он падает обратно на задницу, поскальзываясь на той луже, что натекла с него, но в его руках приятной прохладой и тяжестью лежит бритва. Первый надрез он делает, еще сомневаясь, отголоски сострадания к себе бьются где-то на задворках мыслей. Срез получается неуверенным, кривым, и рваные края раны тут же начинают кровоточить. На секунду Ричи засматривается, как алая жидкость собирается в капли, а затем, становясь слишком тяжелой, скатывается по запястью. Кровавая клякса тут же расплывается в зеркале воды. Кровь все бежит и бежит, наполняя надрез быстрее. Второй раз Тозиер уже не церемонится и проводит лезвием резче, глубже. На этот раз он даже не замечает, чтобы кровь собиралась в капли, она просто начинает течь, капая ему на ляжки, расползаясь все ниже. Кровавые разводы немного останавливают темные волосы на ногах, но этого явно не достаточно, и в конце концов на кафеле появляются новые красные пятна. В глазах начинает темнеть. Почему-то появляется слабость в руках и в шее, и голова падает на плечо. Ричи неожиданно бросает лезвие и зажимает раны ладонью. Страх сквозит в каждом движении. Вставая на колени и двигаясь так быстро, как только может, он подползает к полной ванне и со всей силы шлепает порезанной рукой по воде. Только сейчас он начинает ощущать боль, раны щиплет, и парень завороженно наблюдает, как из них сочится алая кровь, потихоньку разбавляясь с водой и становясь сначала розоватой, а потом и вовсе прозрачной. Какой же ты идиот. Вид мутной воды будто бьет обухом по голове. Сколько времени прошло? Час, два? Вернулся ли Эдди? Если вернулся, есть возможность все объяснить. Может, у Ричи будет секунд тридцать или даже минута, прежде чем Касбрак очухается и выпрет его из своей жизни. На коленях ползет до двери, преодолевает расстояние до шкафа, находя там растянувшуюся футболку Стэна, и натягивает на себя, оставляя на ткани пятна от крови. Она уже почти не течет, но Тозиер все равно продолжает зажимать раны здоровой рукой. Футболка едва ли прикрывает тощий зад Ричи, на груди она топорщится из-за сырого шарфа, и парень вытаскивает его — сначала живот будто покрывается теплом от сухости майки, а потом все становится только хуже и холоднее. Сейчас ему не важно, как он выглядит, важно, чтобы его выслушали. Он не чувствует рук и ног, голова тяжелая и совсем отказывается соображать, и в нее даже не приходят мысли, что кто-то может увидеть его в таком виде — пьяного, мокрого, полураздетого, с порезанной рукой, по которой самую малость, но сочится кровь. Плевать. Ричи пытается выскользнуть из своей комнаты так тихо, как ему позволяет его нажравшееся состояние. Давай, идиот, ты наговорил столько дерьма, а попросить прощения у тебя сил не хватает. Трус. Он не стучится. Если там никого нет, он просто не попадет в комнату, если Эдди там, то у него не будет возможности к отступлению. Дверь поддается. Жалобно скрипя заржавевшими петлями, она пропускает Тозиера внутрь такой же, как у него, только зеркально обставленной, комнаты. Его мутный взгляд моментально находит Каспбрака — тот сидит в повидавшем виды кресле с бутылкой какой-то алкашки в руке и смотрит на него. Его взгляд тоже рассеянный, густые брови быстро сбегают к переносице, когда он видит Ричи. И Тозиер замечает во взоре родных глаз целый спектр эмоций — и удивление, и злость, и что-то еще, совсем ему не понятное. От этой паузы Ричи опускает здоровую руку, и Эдди ежесекундно переводит свой взгляд сначала на нее, а потом на порезанную. Самих надрезов он не видит, но кровь, которая запекшимися пятнами красуется на запястье и ладони, все прекрасно объясняет. Взгляд снова скользит по лицу Ричи, по волосам, с которых еще капает, по старой футболке с темными разводами от натекшей с мокрых прядей воды. По голым, немного волосатым ногам, и по этому долбанному шарфу с Микки-Маусами. И вновь закольцовывает это видом грязных рук. — Что это? Тозиер вообще не ожидает, что Эдди начнет разговор. Его голос осипший и тихий, такой неузнаваемо-прекрасный и в то же время пугающий. — Эдс, прости меня. Слова выпархивают изо рта легко, но оседают тяжелой пылью на все в этой комнате. Каспбрак будто тоже чувствует это, а потому немного съезжает вниз по креслу. — Да пошел ты. Он демонстративно отпивает из бутылки, и Ричи видит, с какой брезгливостью он это делает. Весь его внешний вид будто кричит о том, что ему это не нравится — взгляд жесткий, кадык нервно подергивается, когда парень глотает, ноздри расширяются. Эдди закусывает рукав своей рубашки и сильно зажмуривается. — Прошу тебя, пожалуйста. Каспбрак, запрокидывая голову, отпивает ещё, когда Ричи делает пару шагов к нему, и вытягивает руку вперед в предостерегающем жесте. — Не подходи ко мне. Убирайся. — Эдди. В голосе Эдди слышит мольбу, такую непривычную для Тозиера, и на какое-то крошечное мгновение его сердце оттаивает, но это мгновение длится слишком мало, чтобы Каспбрак мог задуматься об этом. — Хочешь предложить мне десять долларов? Или, может, сотню? Фразы едкие, горькие и ядовитые. Ричи чувствует, как они прожигают в нем дыру. — Эдди, прошу тебя, выслушай меня. Я идиот, кретин. Последний болван, называй как хочешь, — Тозиер шагает вперед, опускаясь на колени перед собеседником. — Это все нелегко. Я ведь тоже боюсь, понимаешь? — Не понимаю и не хочу понимать, — он откидывается на спинку кресла и делает еще глоток. — Ты имеешь полное право обижаться. Я всего лишь хотел сказать, что я не это имел в виду. Эдди, — Ричи берет его за руку и притягивает к себе, — посмотри на меня. Их взгляды встречаются, и Касбрак даже не выдергивает свою ладонь из цепких пальцев Тозиера. — Непросто сдерживать это в себе. Я…так… Так долго… любил тебя, что нервы просто сдали. И слушать твоих девчонок мне тоже надоело. Эдди смотрит на него, не моргая, и в мыслях Ричи проскальзывает надежда, что его простят. Что его поймут и примут. И он даже позволяет себе улыбнуться. Что-то такое движет им изнутри, что он подается вперед и оставляет пьяный поцелуй на губах Каспбрака. Невесомый, незаметный. Эдди не отвечает. Думая, что делает только лучше, Тозиер целует его снова, насильно раздвигая чужие губы языком, и вдруг ощущает горячую влагу на щеках, когда его язык скользит по гладким деснам. — Эдс? — спрашивает он, отстраняясь. Грудь