Ella Henderson — Yours
Эдди сидел в пустом парке, встречая серый закат. Ветер — обжигающий и пронизывающий — казался успокоением. Песня, одновременно согревающая и убивающая, играла в грязных от краски наушниках, и слезы, начинающие с новой силой течь от каждого повтора куплетов и припевов, жгли потресканные губы.Я ношу твое зимнее пальто, То самое, твое любимое, Так я могу почувствовать тебя ближе, Но это не сравнится с тем, Что у нас было.
Парень аккуратно подтер влагу под носом, оттянув рукав в сторону. Он боялся лишний раз надевать вещь, потому что она все еще хранила хрупкий запах Ричи — красная толстовка, так же достающая Каспбраку до середины бедра, была спасением, и Эдди не хотел признавать, что это доходило до нервозности. Длинные рукава, скрывающие пальцы, уже были чуть замаслены от грязи, но парень едва ли замечал это, оберегая чудом оставшуюся у него вещь и не желая стирать ее.Хотя я всегда боялся сказать хоть слово. Но с тобой я научился говорить. А сейчас мое сердце готово взорваться
Эдди уставился на спокойное озеро, поверхность которого то и дело походила рябью, и вмиг захотел оказаться им. Миролюбивым и безобидным пристанищем для чужой боли, лишь бы не быть болью самому. С их последнего разговора прошло девять месяцев. С того самого, когда Ричи, лежащий на чужом диване, мягко брал его за руку и сквозь собственные страдания пытался поддержать его. Обнажая старые шрамы и израненную душу, он старался быть для Эдди всем. И смог. Смог научить его чувствовать мир вокруг себя, пусть только кончиками пальцев и только на четыре подушечки, это было неважно.Потому что я думаю, что готов любить, И я хочу быть всем для тебя и даже больше, И я знаю, ты каждый день говоришь так, Но я просто хочу, чтобы ты был уверен в том, что я твой
Каждый чертов день, проведенный порознь, выворачивал наизнанку и душил, вынуждая Каспбрака чувствовать себя беспомощным. Прожив всю жизнь в терзаниях, он уже не смог стать сильным даже для самого себя. Ричи, собрав все свои вещи, исчез из покалеченной вселенной Эдди Каспбрака, оставив после себя пустоту вместо ожидаемого облегчения. И эта самая пустота, обязанная быть ничем, стала вдруг всем, отравляя своей болезненностью. От боли и отчаяния Эдди рвало, как будто рана была самой настоящей, сочащейся кровью и исходящей жжением. Она взрывала легкие изнутри и плавила кожу живьем. И слезы, обещающие помочь, делали все только хуже, потому что дорожки от них, казалось, разъедали щеки до самого черепа. Каждое прикосновение, отдающее фантомной ломотой, каждое слово и каждый выдох, все это, как оказалось, Эдди помнил, потому что все это образовало то, что люди звали любовью. Оно долбило подкорку, выжигая каждую чертову секунду их совместного существования.Если мне будет нелегко, Ты выведешь меня из темноты
Эдди не был уверен, что теперь сможет вернуться к своей жизни хотя бы на десять процентов. Все стены в его комнате стали пестрить портретами — чаще синими и серыми — большими и маленькими. Гуашь и акварель, карандаш, уголь, сепия, акрил — все это шло в ход, и пальцы сами рисовали то, что уже было выжжено на веках. Профиль, карие глаза и алые губы. И везде Ричи был таким счастливым, что, глядя на каждое изображение, Эдди не мог сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Легкая полуулыбка, украшающая каждый рисунок, напоминала о том, что все же Каспбрак мог дарить Ричи хоть каплю радости, которой тот, безусловно, был достоин. И Эдди хотел верить, что Ричи и правда сможет.Твои руки удержат меня от падения. Я так наивен, когда думаю, что земля крепка
Теперь в жизни Эдди был сплошной холод и одиночество — лишь ветер, с осенью ставший сильнее и резче, приносил вместо боли тоску и печаль, и это был его шанс вздохнуть глубоко, так, чтобы легкие не склеивались от нехватки кислорода. Никто больше не призывал его дышать в такт, когда паника наступала на горло, и никто больше не обнимал его до хруста в костях. Чтобы ребра ломило, а внутренности сладостно сжимались в предвкушении чего-то приятного и теплого. И никто больше не мог стать для Эдди чем-то важным, потому что Ричи ушел и забрал с собой все то, что, как думал Эдди, ему не было нужно. Душу и сердце, любовь и воспоминания. То, что не было оценено в ту минуту, когда это было необходимо, и то, что уже не могло помочь парню сейчас.И я найду силу разжать губы, Я привык бояться слов, Но с тобой я научился говорить, А сейчас мое сердце готово взорваться
Да, готово, но Эдди так этого не хотел. Ведь Ричи, у которого все еще находилось это самое сердце — кровоточащее и глупое, — мог пострадать. От острых осколков и мелкой крошки, от едкой жижи внутри и от ядовитых ошметков. Ничего из этого никогда не образовывало что-то действительно стоящее, и Эдди знал это. Под носом опять скопились слезы, и он, уставившись в черные воды маленького пруда, шмыгнул, тут же вытирая лицо рукавом. Так широко и свободно, будто бы это могло смыть с него все его грехи и неправильные поступки. Но этот жест лишь заставил возненавидеть себя, потому что два мокрых пятнышка, влага которых моментально впиталась в мягкую ткань, напомнили Эдди о том, что как только он постирает чужую толстовку, она перестанет быть чужой. Станет самой обычной, потеряет все запахи и штрихи и больше не будет отдушиной. С каждой соленой каплей она все больше принадлежала Эдди, и мысли, сокрушающие с каждым ударом все сильнее, возводили в отчаяние. Грань, позволяющая парню дышать, стиралась, становясь кислотной дымкой. Подбородок, упирающийся в грудь, больно давил, по носу текли свежие дорожки слез, и через пелену ярости и бессилия Эдди видел, как каждая капелька исчезала в алой материи, становясь темным пятном. Все шире и шире расползаясь, оно будто бы прожигало кожу, а не оставалось на ткани. Холод октября, жалящий плечи и колени, не стал преградой, когда Эдди рывком стянул с себя чужую толстовку, прижимая ее к груди и давясь собственными всхлипами. Целые потоки слез исчезали в спасительном куске того, что Каспбрак потерял по собственной тупости. Колючие от худобы позвонки некрасиво проступали сквозь тонкую бледную кожу, парень зарывался носом в вещь все глубже, словно желая задохнуться во всей этой безысходности. Ставшая бесформенной тряпкой, кофта запахла ярче и сочнее, начиная разрушать слизистую охрипшего горла. Губы, давно не целованные и иссохшие без необходимого апельсинового бальзама, в беззвучной мольбе искривились, и вместе со слезами на ткань упала вязкая капля слюны, и это на самую секунду вывело Эдди из равновесия. Потеря контроля над собой была худшим из того, что он мог себе представить, потому что именно безнаказанность привела Эдди туда, где он оказался сейчас. То, как терпел его Ричи, при этом любя и позволяя использовать себя, стало разрушающей клеткой в ослабшем организме. Сгорая от находившегося рядом человека заживо, можно было жить. Эдди же выбрал неправильный путь, тоже теперь горя, только в полном одиночестве.Я думаю, что готов любить, И я хочу быть всем для тебя и даже больше
Негодование на самого себя захлестнуло с головой, потому что теперь запоздалые признания Эдди не нужны были даже любящему его Ричи. Любовь, пустившая свои шипы в разбитое сердце слишком поздно, ранила. И Эдди был бы рад подарить Ричи еще хоть один момент чего-то красивого и горячего, чтобы оно согрело его холодные пальцы, только вот трусость никуда не ушла. И жалость к самому себе тоже.Но я просто хочу, чтобы ты был уверен в том, что я — твой
Он бы подарил тысячи рассветов и закатов, сотни исполнившихся мечт, десятки самых заветных желаний. Миллионы улыбок и поцелуев каждую утраченную минуту, лишь быть еще хоть раз увидеть карие глаза, наполненные страстью, а не страданием. Искрящиеся жаркой любовью и преисполненные силами. И он бы сказал Ричи, как сильно он ему нужен, потому что призрак, который звал себя Эдди Каспбраком, едва ли был похожим на него настоящего даже на несколько процентов. И он бы позволил столкнуть себя в эту пучину недостающих ему объятий. Чтобы глубоко и надолго, и они бы стали спасением от беспомощности, вынуждая вынырнуть на поверхность и сделать избавляющий от боли глоток воздуха. И он бы стал бы для Ричи всем, пусть даже искалеченный и окровавленный, потому что это бы подарило Ричи вторую жизнь, которую он заслуживал.Что я — твой the end