Ca Ira

      Азирафаэль запустил руку в волосы и швырнул книгу на противоположный край стола. Возникший в пальцах цветок-неудачник втиснулся в стоящее на полу ведро.       — Не похоже, — пробормотал Азирафаэль, уже даже не сверяясь с картинкой. — Еще раз.       Короткая вспышка, капелька воображения, помноженная на искорку ангельской любви ко всем и вся — и новый уродец явился на свет. От гвоздики не перенял ничего, кроме зубчатых лепестков. Азирафаэль отправил его к остальным.       Ведро грозилось сплевывать цветы: они теснились в нем, как полчища пассажиров в тесном дилижансе. Сесть бы на крышу, да крыши нет.       Азирафаэль уронил голову на стол.       И чего он полез? Не может ангел, созданный стражем, переобуться в творцы. Впрочем, справедливо заметить: с оружием — главным атрибутом стража — он управлялся так себе. В Эдеме держать меч надоело настолько быстро (поганец мозолил пальцы и обжигал раскалённой рукоятью), что Азирафаэль при любом удобном случае втыкал его в землю. Всучить его той невезучей парочке тогда показалось недурным решением.       В конце концов Адам и Ева так славно сыграли любовную драму. Правда, первый акт ознаменовался только невинными прикосновениями к щекам, мало чего обещавшими — Азирафаэль едва не заснул. Но после антракта его ожидание воздалось почти животным сношением в прохладе водопада. Второй акт сыскал такой успех, что они не уставали давать его каждый день, разве что меняя локации и позы. Азирафаэль проникся актерским составом. Неудивительно, что он не захотел им предсказуемого финала.       Лев сожрал бы беременную Еву. Она была неуклюжей, как бегемотиха, и бесполезной, как само его пребывание в чине стража. Адам не смог бы защитить ее в новом мире, где дикие звери более не братья людям.       Азирафаэль понадеялся, что будущие дети пойдут в горячих родителей и развлекут его своими историями. Развлекли, ничего не скажешь. Пять тысяч лет Земля дает спектакль «жизнь человека». Достаточно выглянуть в окно.       Выходит, за рождением человечества стояли эгоизм и желание одного неправильного херувима развеять тысячелетнюю скуку? Что ж. Пускай. Лучше быть ангелом Начал и жить среди людей, предаваясь невинным утехам, чем служить херувимом с пламенеющей зубочисткой в руках. Азирафаэль не унывал. Он отделался довольно легко: Богиня запечатала две пары крыльев да поставила над ним занудного Гавриила с его «я не оскверняю храм тела». Главное, что у него не отняли, так это возможность оставаться самим собой: ангелом пусть непутевым, но не лишенным способности видеть прекрасное.       Азирафаэль решил на время отложить бестолковые попытки и, взяв со стола энциклопедию о растениях, вернул ее на место — в шкаф. Все равно картинки перед глазами не приносили пользы: выходило что угодно, но только не то, что нужно.       Азирафаэль признал: проще было сходить к цветочнице за углом. Ее цветы, несмотря на потрепанный вид, были нормальными розами и фиалками. Остановило то, что покупать Кроули цветы на его же средства, которые он оставил на непредвиденные расходы — верх неприличия.       Азирафаэль заскользил кончиками пальцев по книжным корешкам. В глаза сразу бросились массивы любовных романов, тут уж Азирафаэль не мог ошибиться, так как пофамильно знал их авторов: мадам де Лафайет, Шодерло де Лакло. Были и непереведенные издания «Страданий юного Вертера» и «Гец фон Бирлингхема» Гёте. Нет, вряд ли Кроули притрагивался хоть к одному из них, должно быть, мадам Бланк оставила книги на милость квартиросъемщиков. (Боже, да она еще и немецкий знает!)       Странно другое. Посреди этого сборища сентиментальной беллетристики нашлось одно сочинение, не подернутое пыльным саваном. «История кавалера де Грие и Манон Леско» — гласило заглавие. На титульной странице было каллиграфически выведено: «Дорогому мсье Серпэну. Сия занимательная вещица, верно, скрасит ваши уединенные вечера. Ваша навеки, Джюдит Бланк».       Ближе к середине сложенной книги Азирафаэль приметил небольшой зазор в страницах — верный признак, что книгу клали на недочитанном месте корешком вверх (отвратительная привычка, которую Азирафаэль подмечал за некоторыми посетителями магазина и рьяно пресекал). При беглом пролистывании оказалось, что речь идет о любовных похождениях двух молодых людей, всячески высмеивающих старые моральные устои. Несмотря на прописанные весьма смелые мысли, в конце книги Кроули резюмировал: «автор вроде не осёл, однако скукотища полная».       Азирафаэль как можно аккуратнее задвинул книгу обратно.       «Остается только гадать, что мне готовит этот де Сад…»       Но книжный шкаф упорно не желал выдавать запретное чтиво. Обшарив все полки, Азирафаэль наконец догадался, что залистанные книги обычно хранят под рукой. Без лишних колебаний Азирафаэль зашел в небольшой кабинет, дверь в который располагалась прямо за кроватью Кроули.       Письменный стол, обитый зеленым сукном, был девственно чист. Впрочем, все помещение отличалось редкостной аскезой: на голой стене висела гравюра, изображавшая парусник в штормовом море — вот и все украшательство. Азирафаэль потянул на себя один из ящиков стола — тот тут же поддался.       «Не мог же Кроули по простоте душевной забыть его закрыть? Если только специально это сделал. Эх, если он и обвел меня вокруг пальца, то уже много столетий назад».       В ящике поверх всего лежали вперемешку незаполненные бланки отчетов, адресованные то лорду Вельзевулу, то Максимилиану Робеспьеру. Под этой кипой бумаг лежала помятая, в дешевой бумажной обложке книжечка под авторством Жан Жака Руссо «Социальный контракт», хотя Азирафаэль мог что-то и напутать.       «Должно быть, тут что-то важное, раз Кроули держит ее здесь».       И руки, будь они не ладны, пустились перелистывать страницу за страницей.       Внутри все было настолько исписано, что казалось, Азирафаэль держал в руках чей-то ветхий учебник. Над авторскими размышлениями о «естественном состоянии человека» карандашом было жирно надписано «ха-ха, умора!» И таких примеров набралось с полсотни. Отложив Руссо до лучших времен, Азирафаэль копнул глубже и выудил-таки с самого дна ящика рукопись «120 дней Содома».       Он ожидал увидеть сафьяновый переплет, аккуратно сложенные листы и заметки автора на полях, но был разочарован, встретив лишь свиток дешевой бумаги, сплошняком исписанный мелким убористым почерком. Пикантных картинок, хоть как-то упрощавших восприятие чтива на малознакомом ему языке, на свитке не обнаружилось. Зато небрежных подчеркиваний было сделано тьма тьмущая: почти в каждом абзаце серел карандаш.       Азирафаэль неожиданно решил попрактиковаться в чтении: Кроули обещал вернуться поздно из-за дел в комитете секции. А почему бы и нет? Хоть перед отъездом узнает, о чем там вообще речь. Так, без лишних подробностей. Вряд ли он встретит там более предосудительное, чем прочел ранее в «Декамероне» Бокаччо. Сцена соития, где любовник услаждал женатую парочку, когда-то вогнала его в краску.       Оставалось только сесть и прочесть.       Почти все было готово к совершению ритуала: разведен огонь в камине, мягкая тахта пододвинута к дивану, на низком столике остывал сносный на вкус кофе…       Азирафаэль поерзал на диване, чтобы найти идеальную позу, развернул свиток и…       С улицы послышался звон стекла, будто что-то мягкое влетело со всей скорости в окно. Азирафаль бросился открывать створку, но было уже поздно: незадачливый голубь, бездыханный, лежал кверху лапками на жестяном карнизе.       «Кто придумал дурацкое правило, что голубь непременно должен сесть ангелу на плечо? Мы уже давно не в Древней Греции, и стекла изобрели не вчера».       Азирафаэль брезгливо выдернул свернутую записку из окоченевших лапок, после чего слегка коснулся птицы. Уже повернувшись спиной к окну, он облегченно вздохнул, когда хлопанье крыльев затихло вдали.       «Так-так, записка, посмотрим…»

«Дорогой служитель Небес, Азирафаэль! До нас дошли благие известия, что длань Господа в твоем лице предотвратила величайшее святотатство. В качестве поощрения Совет Архангелов рад сообщить, что тебе доверено задание уровнем выше. В целях сохранения конфиденциальности все подробности будут сообщены при личной встрече. Встреча в три на Марсовом поле. Архангел Гавриил».

      Азирафаэль выбросил записку в огонь.       «Какой он все же недалекий. Говорит о конфиденциальности и в этой же записке указывают место и время встречи. А если оппозиция перехватит записку?!»       Азирафаэль полагал, что по успешному завершению кампании с Нотр-Дамом его отправят обратно — в Лондон. Боже, он уже узнал расписание и присмотрел билеты на корабль (даже в разгар войны судоходство никто не отменял), а букет решил накудесить Кроули на прощание как благодарность за оказанную помощь.       Век назад, когда Азирафаэль рассказал о своем намерении открыть книжный магазин, Кроули обмолвился об оранжерее: может быть, намеренно, а, может быть, по-пьяни придумал, чтобы заполнить неловкую тишину после вопроса «а чего бы ты хотел, дргой?..» Азирафаэль тогда не придал этому значения, но на днях вспомнилось: Кроули, видимо, любит цветы. Да и в том описании «райского аромата» преобладали травянистые нотки. Значит, букет от ангела — не худший подарок.       Брюмер в любом случае истекал завтра, и если Кроули сподобится на какие-то действия — он не откажет. Если нет — через пару дней его ждал корабль, а дальше: родной книжный магазин и блаженное спокойствие…       Де Сад, тем не менее, с вызовом лежал на диване. Любопытство пересилило, а желание не выдать себя перед Кроули сподвигло на дурость.       Азирафаэль сходил за Библией и скучающе избавился от ее содержимого, оставив только жесткую обложку. И хоть внутри екнуло от столь варварского обращения с книгой, но современные проблемы требуют современных решений!       После небрежного щелчка пальцев рукопись-свиток приобрела привычный формат печатных листов и перекочевала под приличную обложку. Еще щелчок — и листы оказались в крепком переплете, создавая идеальную маскировку.       Это ведь нормально, что ангел читает Библию? Кроули должен гордиться: какой эталонный, благопристойный ангел живет рядом с ним! Как он не устает штудировать одну и ту же книгу, и как он…       Азирафаэль спрятал созданный гибрид за пазуху. Если все пройдет гладко, Кроули даже не заметит пропажи. На глаз: страниц получилось не так уж много. Достаточно будет и дня, чтобы как следует их изучить, а потом вернуть Кроули в стол в том же первоначальном виде.       Место для встречи Гавриил выбрал очень «удачное». Очень далекое, очень безлюдное и, главное, без всякой возможности подкрепиться! Это чертово Марсово поле оказалось на самом отшибе. Мало того, пришлось карабкаться на пустые деревянные трибуны (праздник, что ли, какой был?). Собственно, на первых рядах Азирафаэль и застал Гавриила, глазевшего на происходившие учения кавалерии через золоченый лорнет.       — Азирафаэль, рад встрече! Что-то ты припозднился! — Гавриил заговорил прежде, чем встретился с ним взглядом (дар всевиденья, которым он распоряжался направо и налево).       Собственно, Азирафаэль задержался по той простой причине, что ни в какую не мог сторговаться с разносчицей жареных каштанов. Пришлось отдать ей наугад несколько ассигнатов. Подобная же ситуация приключилась и с кучером, который божился Декларацией прав человека, что отдаст его под трибунал за ужасный французский.       «Надеюсь, Кроули мне простит».       — Тысяча извинений! Все никак не мог объяснить кучеру, о каком поле идет речь.       — Правильнее говорить «Старая военная школа его низвергнутого Величества» или «казармы Национальной Гвардии». Постой, что это на тебе… Азирафаэль, как так можно!       Азирафаэль с полминуты гадал, почему лицо Гавриила вдруг перекосилось.       — Ох, вы про это! — просиял он, одной рукой стягивая кричаще красный колпак, а второй прикрывая республиканскую кокарду на груди, — Я все объясню! Видите ли, последнее время я несколько стеснен в средствах…       — Понимаю, — не дал договорить Гавриил, — работая под прикрытием в стане врага, следует слиться с окружением. Но жертвовать принципами тоже недопустимо. Ты же, надеюсь, не одобряешь рево… крамолу, что тут развели?       Брови Гавриила сдвинулись к переносице.       — Я? Нет-нет-нет, все это мне решительно претит, это мерзко, а еще это постоянное «гражданин», и месяцы, которые не пойми как считать, а еще хлеб невкусный…       — Все, замолчи, я тебе верю! — Гавриил убрал полы редингота со скамьи и взглядом пригласил Азирафаэля сесть рядом. — Постой, только не в таком виде!       Не успел Азирафаэль ахнуть, как наряд санкюлота испарился, уступив место сдержанному синему сюртуку и двууголке с белой кокардой.       — Другое дело! — сказал Гавриил. — Теперь о главном. Небеса наслышаны о твоем успехе в спасении Нотр-Дама, это превосходно. И, как говорится, по работе и награда! Знаешь, это тебя удивит!       «Безграничный запас магии для фривольных чудес?» — тут же оживился Азирафаэль. — «Редкая книга предсказаний Агнессы Псих? Утерянный рецепт Линцского торта? Серебряная табакерка казненного аристократа?»       — Не угадал! — не дождался ответа Гавриил. — Благодарность! Если присмотришься, мы сменили их оформление. Стало лучше, правда?       — Пре-лес-тно, — протянул Азирафаэль, не глядя сворачивая бумажку и кладя ее в карман.       На этом в разговоре с Гавриилом повисла неловкая тишина. Ее прерывал только глухой топот копыт: кавалеристы, судя по свисавшим с плеч синим ментикам — гусары, скакали с саблями наголо, отрабатывая удары на холщовых мишенях. Выглядело натурально, только вместо неаппетитных внутренностей из «противников» лезла простая деревенская солома. Поднимая в воздух комья влажной земли, отборные скакуны уходили на второй круг.       — Красавцы! — воскликнул Гавриил. — Жаль, конечно, что все до одного полягут под пушками коалиции [1]. Обязательно попроси короля, чтоб сделал на этом месте ипподром! Глядишь, появится повод заскочить сюда.       «Какого короля? Он вообще в курсе, что последнего почти год как обезглавили?»       — Простите, может, я не знаю, но о каком короле идет речь?       — Азирафаэль, — Гавриил говорил в таком тоне, будто это — прописная истина. — Дни республики сочтены. Всем понятно, что Робеспьер — чистый Антихрист, если верить Писанию: «и даны ему были уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. И дано ему было вести войну со святыми и победить их»! [2] За ним никто не пойдет, все, что его спасает — это страх. А вот за наследным принцем пойдут, и, верь мне, дойдут до самого Парижа!       — Принц? — Азирафаэль окончательно почувствовал себя дураком. — Какой принц?       — А это я скажу только в деликатной обстановке.       Еще глупее было сидеть и молчать в экипаже, пока они ехали до «деликатной обстановки» в другой конец города. Азирафаэль старался не слишком коситься на Гавриила, но все-таки парочки гневных взглядов тому избежать не удалось.       «А вот нельзя сейчас сказать?!»       Но Гавриил не был бы Гавриилом, если бы не любил наводить пафос там, где не надо.       Перебравшись на правый берег Сены и миновав череду из соборов и фамильных дворцов, их экипаж теперь проезжал неприглядные окраины Парижа. Уже не в первый раз Азирафаэль подметил дом, зазывающий красными фонарями, соседствующий с сомнительными питейными заведениями.       — Это… что?       — Это место, где ты будешь жить, Азирафаэль! Помнится, ты любитель отобедать? Тут много трактиров. А, если серьезно, мы заботимся о тебе, чтобы твоя штаб-квартира находилась в непосредственной близости от места твоей будущей миссии.       — Почему тут так много борделей?! — возмутился Азирафаэль.       — Небеса призывают смириться с временными неудобствами, — Гавриил сверкнул нечеловеческими фиолетовыми глазами, и Азирафаэль предпочел снова уставиться в окно.       Наконец экипаж остановился, и Гавриил с элегантностью, которой позавидовала бы и аристократка, вступил в жидкую грязь. Сезон дождей давно наступил, размывая и без того ужасные парижские дороги. Грязь меняла агрегатное состояние, но все равно была повсюду. Теплело — на улице мешались дерьмо, мусор, опилки, земля и гнилая листва. Холодало — эта мешанина замерзала в мерзкий твердый комок, о который можно было сломать каблук, если споткнуться.       Гавриил направился к узенькому — в два окна — серому домишке, теснящемуся как заморыш между двумя толстыми братьями. Распугивая по дороге крыс, они взошли по скрипучей щербатой лестнице на четвертый этаж. Гавриил с гордостью явил ему комнату, озаряя её лучезарной улыбкой. Чем же еще. Тусклый свет ноябрьского дня едва пробивался сквозь давно немытое окно.       — Как полагаю, теперь можно спросить: где принц? — Азирафаэль посмотрел на хромую кровать у самой стенки. По чести, он надеялся, что этого принца ему покажут прямо сейчас, и все на этом закончится.       В ответ Гавриил пальцем подманил его к окну, обшлагом очистив стекло от пыли и паутины.       — Присмотрись! — сказал он. — Видишь во-о-о-он ту высоченную башню? С конусовидной крышей? Он сейчас там.       — Что нам мешает зайти за ним сейчас?       — Это тюрьма, Азирафаэль. Туда, понимаешь ли, вход не свободный! — И тут Гавриил переменил тон голоса, сделав его до противного возвышенным. — Азирафаэль! Пришло время сказать тебе: Нотр-Дам был лишь прикрытием! Вот твоя настоящая цель! Ты выкрадешь наследного принца из этой тщательно охраняемой башни и успешно препроводишь его вплоть до Кале. Там верные монархии люди посадят его на корабль до Дувра.       Азирафаэль с неприкрытым ужасом смотрел на темнеющую вдали башню и припоминал все прелести содержания в Консьержери. Недолгого пребывания за решеткой хватило, чтобы обрадоваться демону (Кроули) и чуть ли не броситься ему на шею. Соседство с крысами, гнилой соломой и влажностью, от которой было легко подцепить заразу человеческой оболочке, — Азирафаэля ничуть не прельщали. Ни тогда, ни сейчас.       Разомкнув пересохшие губы, он спросил:       — Но зачем это Небесам?!       — Такой умный ангел, а задает такие глупые вопросы. Затем, что мальчик — он же Людовик XVII — поможет собрать силы в кулак и разом разбить этих узурпаторов-адвокатишек. Вновь обретя короля, Франция вернется под сень Господа [3], и наступят старые добрые времена. Кстати! Не будет лишним, если ты сблизишься с этим… как его? Робеспьером.       — Сблизиться — это как?       — Смени пол, используй свое очарование — мне ли тебя учить?! Ради благой цели Небеса закроют глаза…       — Зачем?! — Градус ужаса продолжал нарастать.       — Тебе не нравится вариант без крови? Если есть возможность разубедить мужчин вести войну — надо использовать любые средства. Все равно какие. Я слышал, у людей женского пола есть очень действенные методы по этой части…       «Потрясающе. Только под мужчин меня еще не подкладывали».       На этих словах Гавриил выразительно топнул ногой, давя подвернувшегося под каблук таракана:       — Вроде всё сказал. Обживайся тут. А… еще по поводу похищения! Естественно, ты будешь делать это не один. Найди среди аборигенов сочувствующих монархии, чтобы было кому подтвердить похищение принца. Все должно быть на-ту-раль-но! Теперь точно все. Мне пора. Неотложные дела! — И Гавриил скрылся за дверью, подхлестывая себя плеткой по икре. Для скорости, наверное.       Ни денег, ни пояснений по поводу чудес, ни инструкций, где брать этих самых аборигенов — ни-че-го.       — Ясно, понятно.       Азирафаэль вздохнул и опустился на кровать, тут же услышав коварный хруст. Старая доска сломалась под его весом, и Азирафаэль почувствовал, как и без того худой матрас проваливается в образовавшуюся дыру.       Таракан выполз на шум, шевеля усами. Его друг, появившийся из-под кровати, присоединился к променаду.       Азирафаэль раздавил обоих каблуком, представляя на их месте Гавриила.       Два Гавриила размазались по грязному дощатому полу противной кашицей.       Но десятки новых тут же появились из щелей в стене и объявили наступление: мстили за своих почивших собратьев. Бесстрашные уроды.       — Жить я тут не буду, — заявил Азирафаэль то ли тараканам, то ли себе.       Не прошло и пяти минут, как он уже мчался на первом пойманном экипаже назад, на улицу Сен-Сюльпис.       Ангельские принципы, совесть, неписаные правила, уважение и принятие решения начальства — все, что могло вернуть его в «штаб-квартиру» даже не проклюнулось, а засохло на корню. Больше всего на свете Азирафаэль ценил комфорт. И едва ли он — гедонист от сотворения — изменит себе.       В чем-то Гавриил просчитался. Он мог свесить на него самую кабальную работу. Отыграться. Это же весело унижать тех, кто раньше был выше по рангу. Но ему следовало обеспечить сотрудника хотя бы стандартным минимумом, особенно, когда знаешь наклонности этого самого сотрудника…       Азирафаэль не считал себя непокорным. Он верно чтил Небеса, Богиню и свой пост. Но это не отменяло того факта, что разум (а то и воля!) у него все-таки были. И если Кроули дает ему жить в светлой уютной квартире, едва ли он променяет её на клоповник на выселках.       Не только человек подыскивает для себя лучшие варианты. Это свойственно и ангелам.       К тому же Небеса не узнают, что их сотрудник осел в другом месте, если своевременно вносить квартирную плату и иногда светить лицом… А это он будет делать. Хотя бы потому что придется наведываться в тот район для изучения тюремной башни.       Когда Азирафаэль отворил дверь ключом, который ему выдал Кроули, нос тут же учуял заманчивый аромат розмарина и кипячённого молока. Это значило только одно: его повар вернулся и уже приступил к готовке.       «Так рано?»       Азирафаэль, не раздеваясь, ввалился в кухню. Кроули стоял у стола в сером переднике, вооруженный ножом, мешочком специй и огромным куском темно-розового мяса. Такого куска было бы слишком много даже для двоих смертных, но Кроули уже прознал про его нечеловеческие аппетиты, поэтому смирился и на всякий случай готовил побольше.       «Бегемот, [4] по сравнению с тобой, ест, как птичка» — как-то заметил Кроули, когда Азирафаэль вгрызался в шестое по счету яблоко. Азирафаэль не обиделся. Бегемот тоже когда-то был ангелом. Тот еще мозговитый хохотун. Парадоксы придумал.       — Вечер добрый, — Азирафаэль воспрянул духом, когда понял, что сможет подправить настроение хорошим ужином в приятной компании.       Кроули без приветствия сощурил желтые глаза:        — Что за дерьмо на тебе?       — Где? — спросил Азирафаэль, на всякий случай проверив туфли. Но те, вопреки творящемуся беспределу на дорогах, были чистыми.       — На твоей двууголке, идиот.       — А что? Красивый белый цвет, — Азирафаэль снял двууголку и бегло ее осмотрел, не обделив вниманием кокарду. — Очень по-ангельски. Не люблю всей этой революционной броскости, знаешь ли: красный определенно не мой цвет.       — Не любит он… как ты еще живой вообще? — И Кроули без разрешения испарил одежду, оставив ему лишь грубый серый балахон. Кажется, он носил такой в допотопные времена?       Азирафаэль посмотрел на свои волосатые лодыжки, выглядывающие из-под коротковатых пол, и пошевелил пальцами на ногах:       — Что не так?       — Чистая белая кокарда — знак короля. Надев ее, ты подписываешь себе смертный приговор. Тебе так эта оболочка надоела?!       — А… — сказал Азирафаль.       Стыд опалил щеки, как кипяток.       «ГАВРИИЛ. ОЛУХ. Пошел ты знаешь куда со своими взглядами…»       — Извини, увлекся, — пробормотал Азирафаэль и сел на стул. — Впредь буду осторожнее.       — Конечно будешь, — гаркнул Кроули. — Выкинешь такое еще раз и можешь сказать «аu revoir» нашим трапезам. Будешь жрать хлеб равенства, как все. Хлопковый жмых на вкус не очень, но со временем привыкнешь.       Кроули злился: мясо хлюпало под его ножом, будто хотело заплакать. Что ж. Имел право. Он бы тоже злился, живя под одной крышей с невеждой.       Азирафаэль не решился расстраивать Кроули еще больше свежими новостями, поэтому только задрал балахон и почесал зудевшую коленку.       — Ты завтра уезжаешь, как понимаю? — спросил Кроули, демонстративно отворачиваясь к столу.       — С чего ты взял?       — Видел у тебя расписание кораблей до Дувра на столе.       — Нет, дорогой. Я задержусь в Париже на… неопределенный срок.       — А цветы кому? — Отстраненность сменилась враждебностью.       Кроули взял в руку молоточек для отбивания мяса. Ударил с такой силой, будто снова хотел умертвить то, что и так испустило дух.       — Где они? — растерянно огляделся Азирафаэль.       Ведро пропало.       По правде, эти цветы следовало развоплотить сразу после их создания или выбросить в помойную яму. Но раз уж Кроули их увидел, Азирафаэлю стало интересно, что он про них скажет. В конце концов, они создавались при мысли о нем, и он, честно, очень старался. Первые образцы даже получились с тем самым запахом галантуса, а он, вроде как, Кроули нравился. Но всегда можно приврать, что это… новый сорт! Конечно привезенный из-за границы! Эдакие новые красно-белые химеры из Нидерландов [5]. Скоро о них будут говорить везде, Кроули, а цены на них взлетят до небес. А я, такой умница, урвал тебе пораньше…       — У дивана поставил. На кухне они мне мешались!       — Так плохо?       — Ужасно. Если ты собрался их кому-то дарить — лучше передумай. А цветочницу, которая тебе их продала, побей палкой.       Азирафаэль прислонился к стене головой:       — Жаль.       — Так кому они? — Кроули посмотрел исподлобья. — Решил за кем-то поухаживать, ангел?! Сейчас, знаешь ли, модно заводить любовниц. Чтобы были. Да побольше. Люди спускают пар всеми способами.       Азирафаэль пожал плечами:       — Планировалось, что тебе. Но лучше я их развоплощу.       — Мне?..       Азирафаэль развел руками, не желая оправдываться, но, кажется, получалось, что он делал именно это:       — Я плох в создании чего-то нового. В копировании, как оказалось, тоже. Мне жаль, дорогой. Я придумаю для тебя что-нибудь другое. Не отвлекайся. Я пока уберу их.       И Азирафаэль поднялся с твердым намерением развоплотить это несчастное ведро (еще бы как-то аккуратно спросить: а можно ли у тебя задержаться чуть дольше брюмера?.. Ты же добрый Кроули… господи, не отправляй меня в тот клоповник). Но Кроули уронил молоточек и, точно вихрь, унесся в соседнюю комнату. Азирафаэль даже не успел переступить кухонный порог.       — НЕ С-С-С-СМЕЙ ТРОГАТЬ МОИ ВЕЩИ, — предостерег он, прижав ведро к груди, как ребенка, которого собрались насильно забрать. — МОЕ.       — Да не буду я… — робко возразил Азирафаэль.       — НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ, ПОНЯЛ?!       Азирафаэль на всякий случай кивнул, а Кроули бочком, словно ожидал атаки с тыла, утащил ведро к себе в кабинет и водрузил на стол. Ссутулившись над отвоеванным трофеем, он спросил уже спокойнее:       — Что должно было получиться?       — Белые гвоздики.       — Отвратительно.       — Гх-м, спасибо?       Кроули осторожно прикоснулся к белым лепесткам, от которых пару минут назад советовал избавиться, и снова покрылся красными пятнами, как на парапете Нотр-Дама.       — Ты… хочешь помочь мне с ужином? — вдруг предложил он, продолжая поглаживать цветы: то лепестки, то стебли, то пухлые цветоложа.       — Конечно, — Азирафаэль смутился. — Ты мог бы научить меня готовить парочку блюд, и тогда тебе бы не пришлось…       — Мне нравится готовить, — перебил Кроули и посмотрел обволакивающим, точно смола, взглядом, от которого по спине пробежал холодок; Кроули не так уж часто ходил без очков. — Только помочь.       — Хорошо-хорошо, — согласился Азирафаэль и поспешил на кухню. — Что делать?       — Бери второй нож и режь лук как можно мельче, — сказал Кроули и встал у стола рядом.       Азирафаэль, стараясь унять непонятно с чего подрагивающие руки, улыбнулся и приступил к выполнению задания.       Кроули ему что-то доверил! Надо же. Может быть, он позволит помогать себе не только сегодня?.. А то сложилось впечатление, что Кроули не пускает его в свои владения, потому что боится уничтожения кухни. Между прочим, несправедливо: у него только раз сгорел кофе!       Спустя несколько минут руки перестали подрагивать и шинковали лук вполне уверенно. Азирафаэль замурлыкал детскую песенку про падающий мост [6].       — Как твой день, моя милая леди*?       Красные пятна так и не сходили с лица Кроули весь остаток вечера. Но, получив ещё несколько поручений, Азирафаэль перестал обращать на них внимание.