Ca Ira

е2-e4 е7-e5 f2-f4 е5:f4

      Азирафаэль помнил эту комбинацию наизусть. Бегтиэль любил разыгрывать королевский гамбит, на первых ходах жертвуя пешкой, иногда — двумя, а порой даже легкой фигурой. Он развивал фигуры быстро и создавал опасные атаки.       Азирафаэль медлил. Контргамбиты — не его. Он осторожничал. Иногда на втором ходу вовсе не брал предложенную пешку, и тогда возникал отказанный королевский гамбит. Бегтиэль раздражался. Ему хотелось играть лихо и агрессивно.       Азирафаэль улыбался, поглаживая угол лакированной доски.       Спеши медленно       Но все-таки в одном Бегтиэль был прав. Королевский гамбит — не тот дебют, где можно позволить себе вальяжные ходы пешками.       Уриэль [1] хмурилась. В перерывах между «кайся, Азирафаэль» и обсуждением «как вызволить дофина», они играли в шахматы. В эти моменты она становилась даже сносной.       — Может, подумаешь еще раз? — сказал Азирафаэль, не слишком обращая внимание на происходящее на доске. Нужды в том не было. Он отлично держал шахматную партию в голове [2], поэтому стоял на коленях, сложив руки в молитвенном жесте, и смотрел в окно. — Твоя тактика плоха.       — Не советуй, а играй, — огрызнулась Уриэль.       — Ферзя на h5.       — Король на e7.       Далее последовало позорное отступление короля, несколько очевидных ходов, и все равно всё кончилось…       — Шах и мат, — сказал Азирафаэль в седьмой раз. — Ты неправильно играешь. Даже человек к шестнадцатому веку понял, как разыгрывать этот дебют.       — Давай снова! — не сдавалась Уриэль. — Я пойму.       — Мне скучно, — сказал Азирафаэль. — Я хочу есть. Дальше развлекаю только за печеную картошку. С соусом, пожалуйста. И побольше соли.       — Ты не можешь хотеть есть. Кайся, Азирафаэль. Храм тела должен быть чист, — Уриэль начала заново расставлять шахматы. Складывалось впечатление, что Гавриил перенял это кредо как раз у нее. Ну не могли два архангела прийти к этой фразе независимо друг от друга.       «Но я могу захотеть хотеть!»       «И я уже захотел!»       — Pater noster, qui es in caelis… — загнусавил Азирафаэль. — Можно я схожу и куплю себе сам?       Таракан пробежал рядом с коленкой. Азирафаэль было занес карающую руку, чтобы раздавить гада, но в последний момент только сильнее сжал ладони. Опять будут нотации «каждая божья тварь заслуживает жизни!» Он не выдержит этого снова.       — Нельзя. e2 на e4.       — Если ты снова захочешь выдвинуть ферзя в самом начале игры… — простонал Азирафаэль и озвучил свой ход.       — Откуда ты умеешь так играть?!       — Бегтиэль, — просто сказал Азирафаэль, и Уриэль так и не донесла фигуру до клетки — Азирафаэль не услышал стука.       — Бегемот? — поправила Уриэль, будто смена имени имела хоть какое-то значение.       — Да.       — Он… да. Точно. Он же придумал. Но ты же… он же чтец! Где вы с ним пересекались?       — Он называл меня очаровательным тупицей и развлекал на посту, — сказал Азирафаэль. — Он ставил эксперимент. Ему было интересно, можно ли переквалифицировать ангела в другой чин. Защитника в воина. Творца в защитника. Созерцателя в…       — Поняла. И… как?       Азирафаэль пожал плечами. Обычно ангелы не разговаривают о таких вещах. Странно, что Уриэль поддержала разговор.       — Он мне читал. Много читал. Мне… наверное, мне нравилось? Потом он со мной играл. Мне понравилось и это. А потом Бегтиэль сговорился с Натаниэлем, и они вместе создали первую яблоню. Помнишь? Выросла прямо на облаке. И плоды такие розовые, как девичьи щеки… а потом пришла Богиня и сказала, что мы все глупцы. Люцифер ее успокаивал, а она все равно кричала и кричала…       — Да, ей это не понравилось… — признала Уриэль.       — Такие же яблони появились в Эдемском саду. Это не она их придумала. А Бегтиэль и Натаниэль. Ты, кстати, извини. Ну, за ту дыру в стене. Ты ее заделала?       — Да. Не страшно. Львы больше не сбегали, — с насмешкой сказала она, и Азирафаэль почувствовал стыд.       — Где твой меч? — спросила она.       — Потерял.       Уриэль невольно коснулась эфеса своего, прячущегося за теплой накидкой.       — Как ты мог потерять то, что является продолжением тебя?       — Это всего лишь железка. Не в этом смысл, — сказал Азирафаэль, уже жалея, что начал этот разговор. Но Уриэль испытывала его взглядом. Она не осуждала и не пыталась переубедить. Просто… изучала?       «Донести на меня хочешь?»       — Я… Я могу зажечь, что угодно, — неуклюже продолжил Азирафаэль. — Не важно, чем защищать и как. Главное, кого. Меч — всего лишь орудие. Меч — это не я. К тому же мой был такой короткий, что больше походил на толстый шампур.       — Толстый шампур, — Уриэль хрюкнула в руку, и ее раскосые карие глаза хитро сощурились. — Так. Довольно, Азирафаэль. Кайся.       — Каюсь, — пропыхтел Азирафаэль и вернулся к молитве.       Вечером он клятвенно пообещал обследовать весь первый этаж Тампля. Ну. Разнести бурду, именуемую ужином, по камерам. И начать чертить планировку всех видимых помещений, входов и выходов из них. Уриэль все-таки устроила его стряпухой, пообещав, что его уже дожидаются половник и кастрюля.       — Азирафаэль! Только попробуй…!!!       — Все будет в порядке, — сказал Азирафаэль. — Утром вернусь и начну переносить на бумагу. Не волнуйся.       Сказал и пошел в противоположную от Тампля сторону. Угрюмый донжон средневековой крепости грозил ему островерхими, точно пики, крышами, но ровно до тех пор, пока Азирафаэль не поймал проезжавший мимо фиакр. Поворот на улицу Четырех сыновей — и досадное напоминание исчезло из его поля зрения.       Увы, от раздумий о произошедшей встрече с мадам Клермон было отделаться сложнее. Едва покончив с ликвидацией последствий взрыва в театре, он позабыл все предосторожности и нагрянул следующим же утром к ней домой. С самого порога заявил:       — Произошло то, чего вы, мадам, так боялись! — Азирафаэль снял шляпу, теребя наспех прикрепленную к тулье траурную ленту. — Двое ваших близких друзей по несчастью вконец отчаялись и дерзнули покончить с Робеспьером!       Мадам Клермон и бровью не повела, только прикрыла за ним входную дверь — от лишних ушей подальше.       — Они мне никакие не друзья. Несчастье у каждого свое. Личное. Ну, продолжайте. В чем, собственно, вы видите опасность, мсье Кёронт?       — Было покушение. Безрезультатно. Один заговорщик погиб на месте, а другой… другой…       Мадам Клермон утопила смешок в воздушных складках фишю:       — Господин Ронсан, тот солдафон, недальновидно тыкавший в вас шпагой?       «Она что, ясновидящая? Да и откуда ей знать?.. Мы стерли память всем!» — мелькнуло у него в голове.       — Да. Вы очень проницательны. Это он очень погорячился. Приструните вашего мальчика. Если он один раз выкинул такое, то…       Напрасно он ожидал увидеть смятение за толстым слоем пудры. Мадам Клермон повернулась к нему спиной (как грубо!) и бросила мимоходом:       — Уже приструнила. На дне Сены все становятся прям-таки шелковыми. Бунт надо душить в зародыше. Не знаю, как вы, а я на гильотину не хочу. Я еще слишком молода. А то, что второй мертв… Что ж. Тем лучше. Не придется дважды марать руки.       Когда дверь захлопнулась за спиной Азирафаэля, он еще долго доходил до смысла слов мадам Клермон. Когда дошел, горько пожалел. У «ясновидения» было только одно объяснение.       «Она всё знала. Знала про заговор внутри заговора. Почему не отговорила, не спасла? Предприятие гиблое изначально… Выходит, она не хотела спасать?!»       «То есть… она велела утопить человека, который даже не помнил, что успел совершить?!»       И вот с этим человеческим материалом ему предстоит работать!       Но… нет, только не сейчас! Сегодня больше никакой политики, заговоров и плененных принцев! Сегодня на земном шаре существуют только две твари: он и Кроули. А Уриэль… Она — не более чем переменная в их сложном уравнении. Сегодня есть, завтра приравняется к нулю и исчезнет.       «Если бы».       Он почувствовал знакомый запах еще на подступах к дому. Азирафаэль попросил остановить лошадей, не доезжая пары домов до места назначения. В монотонном гуле улицы прикрыл глаза, обостряя чувства до предела. Если он сейчас свернет за угол, то сможет увидеть окна квартиры Кроули.       Родной запах робко колыхнулся в воздухе. Затрепетал, как дымок под порывом ветра. Волновался…       Да.       Это Кроули.       Азирафаэль открыл глаза и вышел на Сен-Сюльпис.       Кроули сидел у окна, как томящаяся девица в башне. Правда, девица курила, пуская в небо дым кучерявыми кольцами. Ветер дергал длинные волнистые пряди.       Азирафаэль широко улыбнулся, помахав рукой. Кроули его тут же заметил. Дернулся, судорожно туша папиросу, хотел было спрятаться за шторой (будто бы к нему полиция нравов нагрянула…). Но! Поздно. Застукали с поличным. Кроули очаровательно взвился и скрылся в комнате. Надеется, что это его спасет? Не спасет…       Когда Азирафаэль поднялся по лестнице, ему даже не пришлось прикасаться к змеевидному молоточку. Уже раскрасневшийся Кроули стоял на пороге, разъяренно комкая кухонное полотенце.       — Ты рано! Я ждал тебя к ночи! — прошипел он. — Я не готов.       — А, — Азирафаэль растерянно оглядел Кроули. Тот стоял в том самом белом баньяне, который он материализовал ему после ванны. Волосы лишь слегка вились на концах — влажные. — А что? У тебя какие-то особые приготовления? Я могу прогуляться и вернуться через пару часов.       — Н-нет. Заходи уж.       Азирафаэль с любопытством прошел в коридор, снимая альмавиву [3], и ненароком бросил взгляд в сторону спальни.       Догадки подтвердились: огромная ванна занимала практически всю комнату. Только, в отличие от созданной им, больше походившей на кривую лохань-переросток, Кроули баловал себя изящной металлической конструкцией. Когтистые львиные лапки, служившие ножками, скребли пол, как настоящие… вот же охотник до деталей.       — Я, правда, могу зайти позже, — предупредил Азирафаэль, замечая, что Кроули даже не поленился расставить свечи по периметру комнаты, хотя вполне можно было зажечь пару ламп. — А ты заканчивай со своими водными процедурами. Мне неудобно тебя прерывать.       Кроули почему-то посмотрел на него тяжелым взглядом палача, желающего снести его белокурую голову. Таким же взглядом на него смотрел Жан-Клод.       «Я его чем-то расстроил?» — подумал Азирафаэль.       — Кроули?       — Иди на кухню, ангел, — нечитаемым голосом сказал Кроули. — Я сейчас подойду.       На кухне тоже горели свечи. О! Откуда взялись эти красные лепестки? Кажется, розы? Тут целая… дорожка!       «Видно, у бедняги букет осыпался», — пожалел Азирафаэль канувшую красоту. — «А убрать не успел. Надо помочь».       Азирафаэль знал, где у Кроули хранилась метла. Поэтому и минуты хватило, чтобы достать ее из кладовой и сгрести досадное недоразумение в аккуратную кучку у стола. С чувством выполненного долга Азирафаэль уже заметал мусор в совок, как Кроули вернулся.       — ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!       — Помогаю тебе, дорогой. Не волнуйся. Я почти уже все убрал. Может, мне и коридор подмести? Там, кажется, тоже рассыпалось…       У Кроули дернулась щека. Уголки рта поползли вниз, будто на них повесили гири, а нижняя губа опасно задрожала.       «Что я делаю не так?!»       — Кроули? — уже почти с мольбой произнес Азирафаэль.       — Все… в порядке. Я видно… да. Да, мусор. Хорошо, что ты все убрал. Спасибо, ангел. Садись… наверное.       Кроули расстроился. И Азирафаэль никак не мог взять в толк чем. Он же только хотел помочь! Кажется, лучше вообще ничего не предпринимать, да?       — Смотри, ангел! — сказал Кроули, и стал заставлять стол блюдами, умудряясь расположить их так, чтобы он мог дотянуться до чего угодно. Каждое блюдо было представлено ему по всем правилам хорошего тона. — Волован с куриной грудкой под соусом бешамель. Чечевица а-ля бывшая королева. Перепелки-эмигрантки с лучком. И на десерт — фигурные фрукты под соусом варен. И… да. Вино. Все, как ты и просил.       — Кроули! Ты чудесен. Ты сам все приготовил?       — Ну… как сам. Считай, один зажравшийся депутат Конвента не досчитается нескольких блюд. Но волован — мое исконное.       — С него тогда и начну.       Азирафаэль сел за стол и приготовился осквернить храм тела на недели вперед. Он так много каялся последние дни, что будет возмутительно не распробовать каждое блюдо на вкус! Распробовать основательно, не скупыми порциями для дегустации.       Азирафаэль с придыханием приоткрыл хлебную крышечку волована и запустил ложку в горячие внутренности хлебной клетки. Куриное мясо так и таяло во рту.       — М-м-м-м! Кроули! Это прелестно! Давно так вкусно не ел!       — Ну, хотя бы тут ты стонешь…       — Извини?       Кроули махнул рукой и откупорил бутылку. Быстро разлил вино по бокалам и, не чокаясь, осушил свой с такой быстротой, будто это заменяло ему дыхание.       Азирафаэль стучал ложкой. Следил краем глаза, как Кроули накачивается вином и совершенно не желает вести светскую беседу. На все вопросы отвечал односложно и неохотно. Что с ним…       — Может, тебе хватит? — наконец спросил Азирафаэль, когда Кроули приступил ко второй бутылке.       — Сам решу, когда мне хватит, ангел.       — Не напивайся пока, пожалуйста. Ты должен быть в состоянии прочесть.       — Прочесть что?       Азирафаэль достал из кармана фрака аккуратно сложенный листок и протянул его Кроули.       Спустя минуту послышалось первое хмыканье. За хмыканьем последовали ехидные смешки. Кончилось все уже откровенным безумным хихиканьем. Кроули смял листок. Равнодушно скормил его огоньку свечи и бросил в собственную пустую тарелку.       — Ты чокнутый, ангел. А я тебе не жиголо с поминутной оплатой, который будет томиться у окна и ждать тебя: придет мой содержатель сегодня или нет.       Огонёк потух, и серый пепел клочьями стлался по тарелке.       — Я тебя таковым и не считаю.       — Две ночи в неделю по четным дням — как придется? Не дольше получаса акт? Никакой ответственности, ревности, допросов? Никаких разговоров о чувствах, и ты всегда снизу?! Прекращаем, как только тебе взбредёт в голову?! Что ж пункта о презервативах-то нет?! Может быть, я заразный. Напиши новый список с этим пунктом. А то непорядок! Я сбегаю. Куплю. Голубая ленточка или розовая?! [4] А может и ту, и другую?!       — Кстати, разумное предложение, — нахмурился Азирафаэль. — Но я согласен и без.       — Так мне доверяешь?! Ну что ты!       — Нет. Я смогу себя вылечить. Это не проблема.       Кроули сжал вилку. Погнул четыре металлических зубчика.       — Меня даже в Аду так не унижали, как ты сейчас.       — Я не унижаю, Кроули, — Азирафаэль тяжело вздохнул, запуская ложку в остатки куриной грудки. — Это просто меры предосторожности. Мое дело предложить, твое отказаться или согласиться. Я думаю в первую очередь о тебе. Со временем ты поймешь это.       — Как унизительно-унизительно-унизительно… — Кроули даже не скрывал отчаяния.       Отчасти Азирафаэль мог его понять. Но только отчасти. Пусть лучше сейчас тихо поненавидит, чем в один момент обнаружит себя стоящим в очереди на новую оболочку. Если лёгкая бесконтрольная волна лишила Кроули чувств, что будет…       Азирафаэль покусал губы. Не стоило этого начинать. Не стоило писать список. Не стоило приходить Кроули в богадельню… но… Собственное сердце противилось. Оно хотело объясниться. Попробовать. И юркнуть к Кроули в руки трепещущим комком. В них и остаться.       — Попытка — не пытка. Ты тоже всегда можешь это прекратить, едва тебе надоест.       — Я на поблядушки не согласен. Поблядушек мне в этой жизни хватило. Спасибо, сыт.       — А на что ты согласен?..       Кроули молчал долго.       — Пошли. Покажу, — наконец сказал он.       Итак. Комната.       Огоньки свечей трепыхаются, заставляя тени выплясывать тарантеллу на стенах.       Архипелаги сухого пола посреди растекшихся от ванны луж. Остатки лепестков обломками кораблекрушения плавают в них.       Надежные ставни защищают от лютующей за окном непогоды.       Камин гудит и дышит волнами тепла, но руки и ноги все равно покрылись гусиной кожей.       Странно. Он сотни раз продавливал этим самым телом кровать Кроули, но сейчас она казалась бледной незнакомкой. Может быть, потому что Азирафаэль никогда не рассматривал другое ее применение, кроме как для сна.       Кроули возвышался, избавившись от баньяна лишь легким движением плеч.       Азирафаэль заметил знакомые веснушки на груди. Все та же хлесткая, но в то же время безобидная худоба. В ней нет ни рельефных мышц, ни жил, ни выступающих из-под кожи костей. Только когда Кроули выгибается, кожа натягивает косые улыбки рёбер.       Зелёная ткань больше не обрубала кучерявую дорожку от пупка. Дорожка соединяла две точки по прямой — кратчайший путь.       Кроули покрыл расстояние в метр и пять тысяч лет двумя шагами.       — Я тебя раздену, — сказал он.       Азирафаэль кивнул.       Кроули легко коснулся его плеч. Шеи. Затем ладони легли на затылок и там и остались. Прикосновения были теплыми и приятными.       — Эта ванна была для нас, — сообщил он. — Я хотел тебя вымыть.       — Я грязный? — удивился Азирафаэль.       — Нет, — Кроули со смехом выдохнул. — Просто потому что это приятно и расслабляет. А лепестки, которые ты с таким рвением смел и выбросил в мусорное ведро — это элемент романтики.       — У людей понабрался?       — А почему нет? — Кроули очертил большим пальцем его скулу, погладил. — Они еще дарят друг другу цветы. Совершают милые глупости. Обещают друг другу то, что никогда не исполнят. Хотят вместе пойти под венец и вместе состариться. Немногим везет.       — Ты хочешь от меня цветов и милых глупостей? — не понял Азирафаэль.       — Необязательно. Но я когда-то любил такое делать.       — И почему сейчас забросил?       — Потому что тот, кому я хочу это делать, сгребает лепестки метлой и выкидывает их в печку.       Азирафаэль, теряясь, посмотрел на часы, уставившееся на него огромным оком-циферблатом. Маятник мерно качался, отсчитывая утекающие напрасно минуты.       — Смотри на меня, а не на часы, — попросил Кроули. — А лучше…       Маятник дрогнул и замер. Стрелки прервали ход, образовав тупой бессмысленный угол.       — Ты остановил время?       — Нет. Просто сломал часы, — усмехнулся Кроули. — У меня скромные резервы. И они очень медленно восстанавливаются. Чего тебя впечатлять дешевыми трюками.       Азирафаэль прислушался к собственному сердцу. Не зря он тогда представился дезертиром. Сердце бешено стучало, будто от страха получить пулю в предательскую спину. Но запах Кроули витал по комнате светлым духом — успокаивал и прогонял помыслы о бегстве.       Кроули был тих и серьёзен.       Шквалистый ветер наконец успокоился и смолк.       Полный штиль.       Камин плевал искры и урчал, как голодный кот, разбавляя своим мурчанием их тишину.       Зимнее солнцестояние выкатилось и застыло, хоть и опоздало на пару месяцев.       Азирафаэль вцепился пальцами в худые плечи, и Кроули продолжил гладить его щеки.       — Чего ты хочешь, Азирафаэль? Удовольствий? Утех? Любви? В чем был смысл этой убогой бумажки? Зачем тебе это все? Право. Ты можешь соблазнить любого смертного. Не смотри на Робеспьера. Он просто дурачок, не понимающий от чего отказался. Но ты пришел ко мне.       Я убил бы его через пару месяцев       Азирафаэль честно пытался понять то, что доносил до него этот ласковый голос. Но смотрел только на мерно шевелящиеся губы. Слова шелестели и не значили ничего.       — Я хочу тебя, Кроули, — сказал он.       Кроули прекратил поглаживать щеки. Потянул ненужную одежду прочь.       — Принимается, — Ни один мускул не дрогнул на его лице, голос стал сдержаннее обычного.       Азирафаэль послушно опустился на кровать, подставляя шею под легкие поцелуи — почти целомудренные. Он ожидал, что Кроули сгребёт и похоронит его тело под своим. Но тот обходился с ним, как с девственницей в первую брачную ночь.       Где тот жар, с которым Кроули тискал его под сенью театра?       — В женской оболочке я тебе нравился больше? — спросил Азирафаэль.       — Я без ума от тебя в любом обличии. А в чем дело?       Кроули легким тычком перевел его в горизонтальное положение, но только ради того, чтобы почтить поцелуями остальное тело. Зарылся носом в его жесткие кучерявые волосы на груди и шумно вздохнул. Ей богу, будто затянулся нюхательным табаком. То ли льстит, то ли смешно…       — Как тебе сказать… Тогда, в театре, когда ты прижал меня к стенке, ты был отчаяннее, что ли.       — Запомни раз и навсегда, — и Кроули наказал его поцелуем в чувствительный бок. Щекотно! — Отчаяние мне неведомо. Просто тогда я не был уверен, не передумаешь ли ты.        «Отчаяние ему не ведомо…»       — Так все изменилось? — Азирафаэль хотел было поднять голову, чтобы наблюдать за сползшим вниз Кроули, но шея затекла бы слишком быстро. Поэтому он довольствовался только бледной панорамой потолка и ласковыми прикосновениями, будоражащими не только бренное тело, но и что-то гораздо большее. Душу, наверное?       — Еще как! Считай, как рыбы падают с неба, только в хорошем смысле. Теперь ты ищешь со мной встречи. Кто тайком пробрался ко мне на работу? Кто обманул зануду-Уриэль? И кто сейчас застонет, чтобы мадам Бланк больше никого за меня не сватала?       — Я?       — Умный ангел.       Азирафаэль и не заметил, как Кроули усыпил болтовней его бдительность. А он, проныра, успел поравняться с его ляжками и коварно нарушил их покой языком, вылизывая внутреннюю сторону. Догадался же, что это его слабое место! Азирафаэля так и подмывало расспросить Кроули «а что, красивенькую хоть сватали?», но больно не хотелось отвлекать язык Кроули от такого важного задания.       — А ножки-то подрагивают!       «Я даже свое тело сторожить не умею».       Член начал неуклонно твердеть, а в яйцах приятно заныло.       — А я смотрю, мне тут рады.       — Я всегда тебе рад, — Азирафаэль прикрыл глаза рукой, шире раздвигая ноги. — Только не говори, что я какой-нибудь спелый плод, упавший к тебе в руки.       «Перезревший».       — Конечно нет. Ты — гребаное зеленое яблоко, которое я тряс с ветки на протяжении пяти тысяч лет. Все яблоки уже упали, а ты, сволочь, висишь.       — А мог просто взять сучкорез.       — Я возьму что-то поинтереснее.       Прежде, чем в голову Азирафаэля пришло что-то остроумное, его член оказался надежно обхвачен губами. Рыпаться было поздно. Хотя Азирафаэль еще бы с охотой поболтал с Кроули. Но тот оказался очень занят.       Возбуждение нарастало и захватывало сознание кусочек за кусочком. Сознание сдалось без боя и выбросило белый флаг.       Простыни стали мокрыми. На спине выступил пот, и его запах смешивался с вездесущим запахом Кроули, который, казалось, еще чуть-чуть и станет осязаем. Азирафаэль тихо ахнул и, получив насмешливую поддержку в виде порхающего влажного движения по уздечке, ахнул уже громче.       Кроули не делал ничего сверхъестественного. Не было в его арсенале уникальных техник или отточенной методики. Но Кроули действовал плавно, будто создавал что-то новое. Специально для него. Его язык изучал, запоминал и повторял те движения, на которые отзывалось тело. И Азирафаэль подсказывал ему путь, толкаясь навстречу или шумно выдыхая сквозь стиснутые зубы.       Кроули читал эти знаки. Схватывал: брал в рот глубже, резче, быстрее. Сжимал яйца пальцами, вызывающе ударяя головку о собственные губы. Актерничал, надевая маску развязности.       Не было в нем и капли развязности.       «Это только для меня».       За маской скрывались чуткость и желание угодить. Отдать. Показать, что все это не зря: «ты не пожалеешь об этом Азирафаэль».       Руки скомкали покрывало, хотя жаждали обнять Кроули, прихватив кожу на его спине, хотя Азирафаэль догадывался, что сделать это будет, ох, как непросто. То ли дело его спина… Ухватывайся — не хочу.       Кроули ненадолго прервал ласки, отчего член возмущенно дрогнул, и быстро облизал пальцы.       — Ай, — Азирафаэль дернулся, когда почувствовал, что его потянули за ногу.       — Ай. Ну ты же не думал, что я тебе только отсосу? Наивный. Соблазнение с одной фелляцией — это все равно что уйти с именин, не дождавшись десерта.       — Я люблю десерты, — сказал Азирафаэль, поерзав.       — Я знаю. Передай подушку.       Он исполнил просьбу.       Азирафаэль чувствовал себя странно. Воспоминания о давнем опыте таяли: все ощущалось словно впервые. И будто не было ни сеновала, ни пьяного дыхания у уха, ни смачного харчка на мозолистую сухую ладонь. Никто с ним тогда не сюсюкался. Наклонили да вставили. А тут…       — Постарайся расслабиться, — сказал Кроули.       — Парадокс.       — Что?       Азирафаэль махнул рукой:       — Продолжай, дорогой.       — Как соблаговолит Ваше Высочество.       Азирафаэль фыркнул: он не знал, обижаться ли ему на обращение, которое теперь шло в ход наравне со «шлюхой» и «шельмой», однако пальцы Кроули отбили у него всякое желание пререкаться. Наверное, тому, кто собирался овладеть его задницей, дозволено все.       Было неприятно. Немножко щипало.       Но Кроули обещал десерт! К тому же Азирафаэль никогда не ушел бы с именин. Тем более со своих собственных.       Азирафаэль послал легкий заряд собственных сил на помощь пальцам Кроули. Неприятное чувство поупрямилось, но спустя полминуты отступило. Кроули заметил эту уловку.       — Левее. И сильнее надави, — попросил Азирафаэль. — И возьми уже масло. Я же вижу на тумбочке флакон.       Если Азирафаэль ожидал страсти, урагана, маленького личного Армагеддона (но без разрушения, пожалуйста) — он просчитался по всем фронтам. Кроули обошелся с ним бережно, будто пересадил капризный саженец. Саженец посидел в горшке, попривык да выпустил бутон.       Не было ни боли, ни стыда, ни смущения.       Только его солнце, обретшее форму обычного человека, тяжело навалившегося сверху.       Солнце устало и давно укрылось горизонтом. Кроули остался, обдавая горячим загнанным дыханием. Слизал капли пота с висков. И наконец поцеловал, не остывая, а продолжая греть своим расслабленным телом.       — Я люблю тебя, — сказал Кроули, ложась рядом на собственную вытянутую руку.       Азирафаэль посмотрел в ласково сощуренные глаза, не ожидавшие ни ответного признания, ни принятия. Кроули просто поделился фактом.       Азирафаэль вдохнул окружавший его запах и наконец понял, что это такое.       — Я тоже тебя люблю.       И никакой мучительной лепки признания с неловкостями и потеющими ладонями. Слова были естественны и абсолютно правдивы. Кроули это тоже чувствовал. Потому улыбнулся и боднулся лбом о лоб.       — Видишь, и никакого дурацкого списка. Ты будешь со мной, Азирафаэль?       Прими ответственность, Азирафаэль       Только если раньше ответственность казалась мистическим чудовищем, тем же Левиафаном, то теперь она была словно ребенок, жадно тянущий к нему пухлые ручки. Да, пожалуй, страха в будущем только прибавится, но счастье настоящего момента затмевало его.       Кроули принял, сцепляя их пальцы.       Азирафаэль сжал в ответ. Он просто не мог быть хуже.       Нечего бояться, когда рядом будет тот, кто разделит с ним и мистического монстра, и капризного ребенка. И… что угодно.       Азирафаэль кивнул, вытянул руку вперед.       — Что ты?..       Кроули с насмешкой тронул собственное ухо. Приподнял брови, нащупав там что-то. Ругнувшись, выпутал спустя несколько неудачных попыток белую гвоздику. [5]       — Ну ты же хотел цветов, дорогой. Видишь. Даже похоже вышло.       Кроули перевернулся на спину и растерянно оглядел полученный подарок.       — Идеально вышло… будешь мне каждый раз дарить по цветочку?       — Только если ты этого хочешь.       — Я хочу оранжерею!       Азирафаэль улыбнулся. Что ж, когда-нибудь Кроули придется выделить цветам отдельную комнату.