Set me free

— Ай! — взвыл Чонгук, хватаясь за руку, по которой ему только что врезал старший. — За что? — Зачем ты им рассказал? — Я делюсь всем, — объяснил Чонгук, наблюдая, как щёки Чимина покрываются нежно-розовым румянцем. Даже в темноте салона он видел, как они покраснели. — Да ладно, они же знают, что это не взаправду. Изначально Хосок придумал это наказание.       Поджав губы, Чимин отвёл взгляд от Чонгука и посмотрел вперёд. Расценив это как намёк, младший завёл двигатель и выехал со стоянки, расположенной за студией Юнги.       У Чонгука кружилась голова, он нервничал и ёрзал на сидении. Словами не описать, как сильно парень ждал их «свидания». Чон готовился весь прошлый день: проверял, чтобы аккумулятор камеры был заряжен, чтобы дополнительная батарея была упакована, и новая SD-карта, которую он специально купил по этой причине, была в камере, и что дополнительные карты памяти были аккуратно сложены вместе с его сумкой.       Думая об оборудовании, младший пытался вспомнить, взял ли с собой всё необходимое, чтобы не испортить момент, когда его мысли были прерваны мягким и тёплым прикосновением к руке.       Чон на мгновение оторвал взгляд от дороги, чтобы посмотреть на Чимина, который нервно покусывал нижнюю губу и выглядел очень обеспокоенно. — Тебе больно?       В ступоре Чонгук произнес: «А?» — Твоя рука, — объяснил старший, нежно поглаживая место, куда врезал ранее. Чонгук совсем забыл об этом. — Прости, что я тебя ударил.       Что-то тёплое и сладкое начало расползаться в груди Чонгука, когда он наблюдал, за тем, как Чимин переживает насчёт небольшого тычка, который никак не навредил. Укусы комаров были более болезненными, чем эта пощечина, если говорить откровенно. — Нет, ты не причинил мне вреда, Чимин-a, — улыбнулся младший, стараясь снова сосредоточиться на дороге. — Я старше тебя, сопляк, — ворчливо пробормотал тот, убирая руку. Чонгук был уверен, что губы Чимина надулись. Это рассмешило, его наполняла лёгкость от осознания, что наконец-то он мог провести с ним время также, как и другие.       Так много для того, чтобы держаться подальше.       Нервный ком в горле Чимина увеличился, как только они, наконец, добрались до университетского городка. Им повезло, что танцевальная студия была открыта до позднего вечера, это было в основном из-за сумасшедших людей, таких как Пак, которые любили истязать своё тело до раннего утра.       Чонгук быстро припарковал машину, и Чимин изо всех сил старался не обращать внимания на трепет, возникший в груди, когда младший положил руку на спинку его сиденья, разворачивая машину.       Как только он припарковался, оба выскочили из неё. Чимин схватил спортивную сумку, в которой была танцевальная одежда, и вскрикнул, когда, закрывая дверцу, заметил, что за ней стоит младший. — Не пугай меня так, — фыркнул он, поворачиваясь, чтобы пойти в студию, но был остановлен Чонгуком, мягко схватившим его за руку и потянувшим назад. — Это не может считаться свиданием без этого, — пробормотал он, доставая из-за спины розу лавандового цвета.       Сердце Чимина сладко сжалось, когда он трепетно взял розу, глядя на красивые, сиреневые лепестки. В животе что-то ухнуло, когда он вспомнил слова матери, сказанные ему когда-то давно: — Ах, Чимин, когда ты влюбляешься в кого-то… по-настоящему, с первых секунд, как будто это была любовь с первого взгляда, как у нас с папой… — его мать улыбнулась, расставляя букет цветов в вазе, — ты подаришь этой девушке лавандовую розу, Чимин-а.       Его мама верила в скрытое значение цветов, поэтому всякий раз, когда отец дарил ей красные цветы, она всегда танцевала по всему дому от счастья. Чимин никогда по-настоящему не думал об этом, никогда не дарил кому-то цветы и не получал их сам. Но в этот момент в голове ожили воспоминания. Лаванда не была обычным выбором. И опять же, Чонгук не был обычным парнем. Но он никак не мог подарить розу со скрытым смыслом. Он просто, наверное, думал, что это красиво. — Ты не должен был, — пробормотал Чимин, не в силах сдержать лёгкий румянец, появившийся на щеках. Он только надеялся, что режиссёр не заметит этого в темноте.       Но тот заметил. — Иначе это не было бы признано как свидание,  — небрежно произнёс он, закинув на плечо тяжёлую сумку с фотоаппаратом и направляясь к танцевальной студии вместе с Чимином. — Значит, это не свидание, если кто-то из участников не принесёт цветы? — спросил Чимин, прикусив язык. — Это не свидание, если я не подарил цветы, люди мне их не дарят, — пояснил парень. — О, хорошо, мистер альфа-самец, — усмехнулся Чимин, ища конкретную студию, которую он забронировал.       Они шли по пустым коридорам, переводя взгляд с одной двери на другую, пока не нашли номер двести тридцать шесть. Чимин заметил, что там горит свет, но был уверен, что забронировал эту комнату, поэтому решил потревожить того, кто был внутри, и открыл дверь.       К счастью, это был его одногруппник Кай, один из немногих людей, который ему искренне нравился. Он был как раз в середине выполнения пируэта, когда двое вошли, Чимин, как всегда, элегантно, а Чонгук довольно… неуклюже, нечаянно громко стукнув своей сумкой с фотоаппаратом о дверной косяк, при этом из его рта вылетели всевозможные красочные ругательства. — Привет, Чимин, что ты здесь делаешь? — запыхаясь, спросил Кай, его тёмная чёлка прилипла ко лбу. — Я вроде как забронировал этот класс на сегодняшний вечер, — застенчиво ответил Чимин, расчёсывая затылок и извиняюще улыбаясь собеседнику. — О, вот как? Извини, я не думал, что кто-то будет здесь так поздно, поэтому и не потрудился забронировать его, но я пойду поищу другой класс, если хочешь, — предложил он, уже направляясь к столу, где лежал его телефон, подключённый к гигантским динамикам на стенах. — Если тебя не слишком затруднит, — улыбнулся Чимин. Он чувствовал себя неловко, заставляя человека искать другое место, но знал, что Чонгук уже жаждал начать, и было достаточно поздно. — Всё в порядке, — улыбнулся Кай, быстро собирая свои пожитки в чёрную спортивную сумку. Чимин не заметил, как его «спутник» неуклюже завис у него за спиной. И не видел свирепых взглядов, которые тот посылал незваному гостю. — Я спрошу, если ты не возражаешь, что ты вообще здесь делаешь так поздно? — поинтересовался Кай, собирая со стола какие-то бумаги. — Проект, — ответил Чимин. — Свидание, — одновременно с ним произнёс Чонгук.       Быстро, не давая Каю всё обдумать, Чимин поправил его: «Это проект, он учится на режиссёра.» — Круто, — только и сказал танцор, выпрямляя спину с висящей на плече спортивной сумкой. Он направился к двери, приближаясь к этим двоим. — Хорошо выглядишь, Чимин, — ухмыльнулся он, когда подошёл достаточно близко, чтобы они услышали, отчего щёки Чимина снова загорелись, в сотый раз за эту ночь. Ему действительно нужно было взять ситуацию с покраснением под контроль. — Не задерживайся здесь допоздна. — Спасибо, Кай, — пробормотал Чимин, оставаясь на месте, пока за ними не закрылась дверь.       Громкий вздох тут же вырвался изо рта Чимина, когда он направился к столу. — Кто это был, чёрт возьми? — внезапно спросил Чонгук, заставив Чимина вспомнить, что он тоже был там. Как он мог забыть? — Одноклассник. — Ты уверен? — Что ты имеешь в виду? — Говорю, что он подкатывал к тебе, — фыркнул Чонгук, нахмурив брови. — Не все геи, чувак, — с улыбкой воскликнул Чимин, ставя розу и доставая из сумки танцевальную одежду, которую принёс. — Нет, но он был, — сказал младший, подходя к Чимину. Тот наблюдал, как Чонгук положил на стол огромную тяжёлую сумку и начал вытаскивать оттуда вещи.       Сначала появилась камера, а потом всё остальное. Это было похоже на сумку Мэри Поппинс, из которой выскакивал один предмет за другим, крошечные чёрные коробочки и крошечные чипы, пучки проводов. Чимин с благоговейным трепетом наблюдал, как тот достал всё и начал собирать камеру, настоящий мастер своего дела.       Не желая больше тянуть время, Чимин прошёл в заднюю часть студии, где у стены стояла небольшая перегородка, предназначенная для того, чтобы можно было переодеться. Он был чертовски уверен, что не станет переодеваться в присутствии другого.       Как только парень переоделся в трико и чёрную безразмерную цветастую рубашку, то вернулся обратно, где увидел Чонгука, полностью готового к съёмке, с камерой в руке… неужели он всерьёз снимал собственные ноги?       Наслаждаясь шоу, Чимин наблюдал, как младший танцует, шаркая ногами, снимая их на камеру с глупой улыбкой, озарявшей лицо. — Эй! Сколько ещё ты… ой, — начал кричать Чонгук, но остановился, с ошеломлённым выражением лица, будто его поймали с поличным, когда заметил стоящего Чимина, который над ним посмеивался. — Теперь, наконец, я понимаю, почему все называют тебя золотым, ты действительно талантлив во всем, — хихикнул Чимин, наслаждаясь поддразниванием младшего. — Ха-ха, — ответил Чонгук с явным сарказмом. — Ты готов? — Мне ещё нужно по-быстрому разогреться, — пробормотал парень, выходя на середину комнаты и останавливаясь перед зеркалом. — Если хочешь, можешь включить музыку, — предложил он, протягивая ему свой телефон.       Чонгук радостно взял телефон и прошёл мимо танцовщика к столу, где лежал кабель.       В ожидании музыки, Чимин начал разминать руки, вытягивая их над головой, стараясь стать как можно выше, чувствуя, как мышцы на его боках двигаются вверх, ощущая сладкое натяжение. Заметив, что Чонгуку потребовалось ужасно много времени, чтобы включить музыку, он взглянул на него и увидел, что тот пристально смотрит на что-то в телефоне Чимина. — Что ты делаешь? — спросил он. — А? — Что ты ищешь в моем телефоне? — О… Ничего, какой у тебя пароль? — 131095, что ты делаешь? — Тот абсолютно гетеросексуальный чувак, который был здесь, написал тебе, — объяснил он, набирая код. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы включить музыку, сладкая мелодия гитары заполнила комнату. — Я был ошеломлён. — Он написал? — спросил Чимин, явно удивлённый. — Я даже не знал, что у него есть мой номер.       Чимин был сбит с толку. Конечно, он ладил с парнем, но, кроме нескольких слов поддержки и небрежного «как дела», они почти не разговаривали раньше. Так почему же Кай вдруг стал так добр к нему, что написал сообщение? — Ты не давал его ему? — Нет, я с ним почти не разговаривал. — Тогда держись от него подальше, это жутко, — произнёс Чонгук, меняя песню на более радостную, бас автоматически заполнял комнату, пульсируя в голове Чимина. Наверное, это означало, что разговор окончен.       Сделал громко и понятно.       Чонгук так старался не показывать этого. Так старался не показывать, как сильно этот случайный чувак, переписывающийся с Чимином или флиртующий с ним, беспокоил его. Он знал, что не имеет права ничего говорить. Он знал. Они едва ли были друзьями, это был первый раз, когда они просто тусовались вдвоём, если это можно было так назвать, так что Чонгук был не в том положении, чтобы злиться на какого-то парня, флиртующего с ним. Но младший ничего не мог с собой поделать. То, как Чимин улыбнулся собеседнику, или то, как его щёки загорелись на словах «хорошо выглядишь», почему-то заставило его кровь вскипеть.       Ещё одной вещью, которая заставляла его кровь кипеть, была сам танцор. Но по совершенно другой причине. Чонгук сидел на столе, изображая диджея, и ждал, пока Чимин достаточно разогреется, чтобы потанцевать. Но то, как танцор демонстрировал свою гибкость, например, поднимая одну из своих ног над головой, создавало Чонгуку… неудобство… непристойные образы появлялись в его голове.       Он уже собирался умолять друга прекратить всё, но, к счастью, ему не пришлось этого делать, так как Чимин подал знак, что закончил и настало время для того, чего ждал Чонгук.       Головокружение тут же вернулось, когда он схватил камеру, поставил её на запись и встал перед Чимином. Заиграла музыка, меланхоличная мелодия, ноты выражали какую-то печаль и боль. Голос певца нёс такие страдания, такие эмоции, что Чонгук сразу же пришёл в восторг, его ожидания от выступления старшего возрастали. Это было похоже на то, как будто он сам собирался выступить, его сердце быстро билось, а дыхание участилось, младший втайне надеялся, что камера не поймает его — это будет сложно вырезать во время редактирования.       Но, когда Чимин начал танцевать… это было уже не то. Конечно, он всё ещё был прекрасен. Всё в нём захватывало дух, и то, как он двигался, его движения были точными и совершенными. Но это было не то же самое. Чего-то не хватало. Не было никаких эмоций, не было никаких чувств. Как будто Чимин спрятался и его нигде не могли найти.       Нахмурившись, Чонгук слегка опустил камеру, чтобы действительно посмотреть на Чимина, и там, где он пытался найти те же живые эмоций, проблески, которые видел, когда старший впервые танцевал, то вместо этого нашёл расчётливый и критический взгляд, который был направлен на себя в отражении зеркала, позади Чонгука.       Чимин сразу же заметил это и перестал танцевать, его дыхание участилось, когда он попытался набрать воздуха в лёгкие после трудного танца. — Что случилось? — спросил он, и тут же Чонгук почувствовал себя ужасно. Он видел, как в красивых глазах Чимина мелькнуло сомнение, как он тут же натянул рукава, пряча руки, как его нижняя губа снова оказалась зажатой между зубами. — Ничего, малыш, — тут же ответил Чонгук, думая лишь о том, как бы избавиться от неуверенности в себе в глазах Чимина. Только когда танцор напрягся, а его глаза стали вдвое больше, он понял, что сказал.       Малыш.       Почему, блять, ты, никогда не думаешь прежде, чем ляпаешь. — Всё в порядке, Чимин, — неловко поправил себя, слова выходили немного искажёнными, когда он говорил с такой скоростью, надеясь, что это что-нибудь исправит. — Ты просто… много думаешь.       Видя всё большее замешательство и сомнение в глазах, Чонгук попытался продолжить. — Камера всё снимает, и я вижу, что на самом деле тебя здесь нет, в этой песне. Ты анализируешь каждое своё движение и оцениваешь его. — И что же ты ожидал увидеть? — тихо спросил Чимин. Чонгук почувствовал, что его настрой изменился, уступив место, честности, уязвимости и доверию. — Ты, — просто ответил он. Потому что это была правда. — Когда ты танцевал в первый раз, ты был просто собой. Ты чувствовал песню, двигался так, как вела музыка. Это было захватывающе, Чимин-а. То, как ты передаёшь эмоции, и это просто… я должен был запечатлеть на плёнке. Я никогда не видел, чтобы кто-то был так увлечён чем-то, как ты в тот день… но этого человека здесь нет, не так ли?       На несколько секунд воцарилась тишина, и Чонгук видел, как Чимин замыкается в себе, как он поджимает губы и отводит взгляд, смотрит вверх, яростно моргая… вероятно, чтобы сдержать слезы. Он задел за живое. — Ну, — фыркнул Чимин, пытаясь принять раздражённую позу. — Мне очень жаль, но я не знаю, как это сделать. — Пошли, мы идём в другое место.       Чонгук знал, что старший уже задыхается, но не мог остановиться. Он знал, что практически бежит, таща за собой Чимина, но не замедлился, так как был взволнован, чтобы показать это место, что это было единственное, о чём он думал. — Я всё ещё … не понимаю… почему мы… бежим! — Чимин тяжело дышал, желая, чтобы его ноги двигались в том же темпе, что и у Чонгука, но обнаружил, что это невозможно. Тот был похож на гепарда.       Чонгук не ответил на вопрос, а только ухмыльнулся, но всё же немного замедлил шаг.       Они мчались через кампус, тёмно-зелёные деревья проносились мимо, чёрные пустые окна расплывались, когда они бежали.       Чимин понятия не имел, куда они направляются, два места, которые он посетил в кампусе, были главным зданием и танцевальными комнатами, но это было место, которое он даже не видел раньше. Они бежали за главным зданием, петляя мимо различных небольших кирпичных объектов, которые становились всё старее, чем дальше они шли. Пока, наконец, они не остановились перед самым маленьким зданием в кампусе, вероятно. Он был размером с обычный садовый сарай, и в нём не было видно окон.       Чонгук дал Чимину несколько секунд отдышаться, удивляясь тому, что, хотя тот был танцором и привык к многочасовым физическим нагрузкам, эта беготня так его утомила. — Не то, чтобы я не доверяю тебе, — выдохнул Чимин, стараясь выровнять дыхание. Это было не то, что он имел в виду, когда получил «приглашение» на это «свидание». — Но это действительно намекает мне на «я собираюсь быть убитым в подворотне».       Чонгук весело ухмыльнулся. — Никто никого не убивает, — он выудил из заднего кармана ключ и вставил его в замочную скважину. — Ты готов? — Наверное?       Чонгук толкнул дверь и повёл Чимина в темноту. В комнате стояла кромешная тьма, и Пак решил, что безопаснее всего будет просто довериться. Он почувствовал, как рука Чонгука легла ему на плечи и мягко подтолкнула его. Чон куда-то вёл.       Комната была пустой, единственным звуком было тихое дыхание парней и легкий скрип ботинок по полу, когда они шли, единственное ощущение — прикосновения рук Чонгука к коже Чимина. Пак попытался взять под контроль собственное сердце, громко бьющееся в груди. Он надеялся, что Чонгук не слышит его, не чувствует и не видит.       Внезапно они остановились. — Подожди здесь,  — тихо проговорил Чонгук, и Чимин почувствовал, как одна его рука скользнула вниз, забирая розу. Внезапно глотать стало труднее.       Чимин попытался прислушаться к тому, что делал Чонгук, но услышал только скрип его ботинок, пока они не остановились где-то позади него. Затем он услышал тихий щелчок и стук чего-то металлического о поверхность, возможно, стола. После этого раздался треск расстёгиваемой молнии.       Если я так умру, то сильно разозлюсь… и буду преследовать его до конца дней.       Но вдруг Чимин услышал, как рядом заиграла нежная мелодия, и ноты поплыли в воздухе вокруг него, щекоча его кожу и уши.       И затем…       Действительно сложно было не ахнуть от того, что он увидел. Ты действительно не мог помочь ветру выгнать тебя… всё то, что случилось с Чимином, как только тьма исчезла. Комната… ну, скорее стена перед ним взорвалась цветом, поправка, галактика открылась перед ним. Стена была покрыта синими, глубокими тёмными пятнами, почти чёрными, почти белыми, электризующими синими и с ними миллионами пятен звёзд.       Это было… непостижимо. Великолепие, которое он видел, вся галактика… только для него в этой комнате. Но когда он посмотрел вниз и увидел свою руку, то понял, что галактика здесь. Он был частью этого, вся его рука была окрашена в те же самые синие крапинки. Это было лучше всего, что он когда-либо видел. Лучше, чем всё современное искусство во многих музеях, которые он посетил, лучше, чем любое танцевальное представление, которое он видел, лучше, чем пирожные, испечённые его бабушкой… это была чёртова галактика.       Чимин был не единственным, кто испытывал благоговейный трепет.       Чонгук был здесь столько раз, что сбился со счёта. Ему действительно повезло, быть любимцем стольких учителей и преподавателей, и не было никакой другой причины, по которой у него были ключи от этого места. И в кои-то веки он был по-настоящему счастлив, что в нём было что-то такое, что нравилось учителям. Потому что без этого ключа он не имел бы чести видеть Чимина таким.       Приготовив камеру, он включил проектор, ещё раз поразившись гигантским синим лучам, которые вылетали из него, ударяясь о стену, заставляя всё в комнате светится голубым светом галактики. Обычно он приходил сюда, чтобы расслабиться, просто глядя на огромное нечто, лежащее за пределами их реальности, и это всегда каким-то образом успокаивало его.       На этот раз, однако, он был поражён, был ошеломлён красотой, которая стояла перед ним. То, как синева осветила мальчика перед ним, покрывая его с головы до ног мерцающими огнями вселенной… то, как старший замер, как его голова медленно поворачивалась, всё изучая. Именно так он повернулся и уставился на Чонгука с синими волосами, синим лицом и синей кожей, но глазами глубокими и мерцающими, как ночь. И стена, которую тот воздвиг, чтобы держать всех подальше, наконец рухнула.       Фальшивое пространство потускнело по сравнению с изумлением и трепетом, которые мерцали в глазах Чимина, настоящая галактика была там; не та, что вылетела из проектора, даже не та, что простиралась далеко-далеко в небе. Нет, всё это было здесь, в этой комнате. — Почему ты танцуешь, Чимин? — наконец осмелился спросить Чонгук, нарушив молчание, которое повисло между ними. — А? — Чимин задохнулся, какая-то эмоция застряла у него в горле. — Почему ты танцуешь? Что заставляет тебя хотеть танцевать? Почему тебе это нравится?       Чонгук не знал, почему это произошло. Не знал, была ли причина, по которой стены вокруг Чимина рухнули, из-за него или из-за всего пространства, окрашивающего его кожу в синий цвет, но младший был так рад, что это произошло. Это было похоже на прорыв плотины. Проклятый солнечный свет, или звездная пыль, или что-то ещё, что заставило Чимина практически светиться изнутри, взорвался прямо перед ним, когда он решил открыться и быть честным. — Танцы — это… это… дом, — начал старший, и мягкая улыбка пробила барьер его обычно сдержанной внешности. — Это свобода. Это запах воздуха после того, как перестал идти дождь. Это первый кусочек мороженого в невероятно жаркий день. Это взрыв, который вы чувствуете в груди, когда целуете кого-то, кого любите… это… это, — он улыбнулся ещё шире, раскинув руки и показывая Чонгуку чудеса вокруг него. Но всё, что мог видеть младший, — это Чимин. Он не имел ни малейшего представления, о чём говорит это слово. — Я танцую, — старший продолжил, — потому что это заставляет меня чувствовать себя живым, заставляет чувствовать себя настоящим, не скрывая того, кто я, когда танцую. Я — это я, Пак Чимин, который родился у моря в Пусане, я — Чимин, чья мама делала венки из цветов для… него, — слегка нахмурившись и сжав губы, — кто чувствует, всю свою ложь… но в танце ничего не скрывает.       Чонгук чувствовал, как воздух вокруг него вибрирует от напряжения, он физически ощущал страх, который испытывал Чимин, когда открывался. Чон представлял себе цветы, распускающиеся прямо из его груди. Он понимал, что держит в своих ладонях что-то очень хрупкое. — Чимин, — выдохнул младший, — я хочу видеть, — признался он. — Я хочу видеть тебя.       Чонгук закрыл камеру, желая испытать всё на себе. Младший не хотел снимать ничего другого: он знал, что танец будет настолько захватывающим, что он физически не сможет держать камеру в руках. В кои-то веки ему захотелось оказаться в настоящем моменте и испытать его самому.       К сожалению, это было ошибкой. Чонгук наблюдал, как сверкающие глаза Чимина остановились на его движении, остановились на камере. И когда понял это, Чон пожалел, что разрушил момент. Чёрт возьми, он хотел, никогда не рождаться, когда увидел боль и предательство в глазах Чимина.       Стены давили на него. — Ты снимал? — старший поперхнулся. — Я… — Я не могу… я не могу поверить, что ты… — выплюнул парень и умчался прочь.       И он ничего не мог поделать. Оцепенение. Он почувствовал себя так ужасно и глупо. Знал, что испортил самый замечательный момент в своей жизни…       И хотя Чонгук знал, что он ещё тот тупица, но был достаточно умён, чтобы не бежать за Чимином, чтобы остановить, хотя это было единственное, что его нутро хотело сделать. Знал, что всё, что сейчас скажет, только усугубит ситуацию.