Глеб
Лепестки розовых и белых роз падают сверху, притормаживая на моей чёлке, а после мягко касаются земли. Я ступаю по гравию, стараясь не обращать внимания на окружающую меня обстановку, словно она поглотит меня в сию же секунду. Окружение даёт мне напиться вниманием и тысячами заинтересованных глаз зевак, что собрались у ворот замка. Фрейлины Декарии почтенно кланяются с вплетёнными лентами в волосах, в своих вычурных нарядах, выпячивая грудь вперёд. Стража послушно стоит по точкам, мои же гвардейцы, словно настоящая крепость, охраняют меня от любого намёка на нападение. Джеймс только уверенно подмигивает, вселяя в меня надежду на лучший исход событий. Но я вижу, как люди, что столпились в саду декарийского дворца, бояться заглянуть мне прямо в глаза. Хм, всё-таки их жизнь теперь принадлежит мне. Их король вернулся! Начинаю облизывать губы, когда вижу у главных дверей в замок Деонисия и Анну, судя по богатому одеянию и коронах на их головах. Ха, моя корона сейчас сидит, как нельзя кстати. Думал, не стоит, но Джеймс обещал мне пригвоздить её к голове, ибо я — король, который должен это красиво показать, чтобы каждая собака надолго запомнила. Мне уже месяц это усердно внушают, заставляя верить во всё происходящее и брать от этого всё без остатка. Вот и сейчас я иду за своим — за своей страной… за своим народом. Меч на поясе, если вдруг что, но мощнее, говорят, моя татуировка на левой руке. Ещё шаг и мы сталкиваемся с королём и королевой чуть ли не нос к носу. Пара метров и тройка моих стражников отделяет нас. Презренный взгляд в их сторону, звериный оскал на лице. — Король Деонисий, — киваю, — королева Анна. — Вот и наш принц вернулся, — улыбается король с пробирающейся залысиной на висках. Я остервенело снимаю левую перчатку и выставляю свою руку с кольцом волка на пальце высоко вверх: — Король Коктеврана, Глеб!!! Скажите спасибо, что не унизил их короля, если б сказал, что я являюсь королём ещё и Декарии. Вокруг воцарилась тишина, а после и вовсе разошлись перешёптывания стариков, что стоят в дорогих одеждах поодаль. Ясно с ними, тоже Государственный совет. Анна резко то ли вздохнула, то ли всхлипнула, но на её лице отразилось удивление и восхищение, если не ошибаюсь. А вот Деонисий и вовсе счёл данный выпад за оскорбление, похоже, но так обращаться ко мне никто не вправе, даже Ингрид. — Извините за ошибку, ваше королевское величество, — поклонился король, сдерживая гнев внутри себя. — В следующий раз не допускайте подобных ошибок, ваше величество. За них потом дорого приходится платить, — отвечаю я лёгкой улыбкой. Хм, лучшая защита. — Я бесконечно рада видеть, Вас, ваше величество, — наконец, ожила мать и вышла вперёд, чтобы, наверное, обнять, но моя стража тут же преградила ей путь, вытянув перед собой острые мечи. — Вы что себе позволяете?! Это же королева, она не заслуживает подобного обращения! — сказал Деонисий, вытянув свой меч. — Простите, но моя стража никому не доверяет, впрочем, как и я сам, — а потом сигналю главному охраннику: — опустите мечи. Когда преграда миновала, Анна подходит ко мне и вытягивает ладонь. В её глазах застревают слёзы, пальцы рук едва касаются моей щеки. — Сыночек… — шепотом произносит женщина в бархатном платье. Что я должен чувствовать в этот момент? Жалость? Любовь? Волнение? Нет во мне из этого ничего, что могло бы описать моё состояние. Скорее всего, в данный момент я чувствую безразличие, ибо эти двое передо мной мне абсолютно чужие люди. Мне плевать, что они меня зачали, что я вышел из чрева той, что сейчас так завороженно глядит на меня, будто призрак увидела. И вообще, она довольно молода, чтобы быть моей матерью. Хм, я, честно говоря, надеялся, что меня встретит женщина в возрасте, которая ярко красит губы и нацепляет на себя лучшие драгоценности. Сейчас же я вижу прелестную особу с великолепным вкусом сочетания скромного ожерелья и платья цвета спелого граната. Уж не знаю, какие в этой стране есть масла и крема, но выглядит Анна, как молодая королева, у которой сыну лет десять, не больше. Её янтарные глаза светятся на солнце, а светлая кожа и блондинистые волосы делают её изящной дивой. Деонисий же, напротив, выглядит как типичный король с большим опытом за плечами, а также залысиной, седыми висками, но живот не висит, как, например, у того же лорда Жульена. Отец мужествен, силён и, наверняка, умён, судя по строгому взгляду и снисходительной улыбке. — Я тоже рад видеть Вас, ваше величество, — ответил я женщине (нет, девушке) натянутой улыбкой, а затем сделал шаг назад, не желая, чтобы меня и дальше лапали. — Вы можете просто называть меня мамой, — она взяла мою левую руку, — если захотите, — и мягко коснулась горячими губами моей кисти прямо в татуировку волка. Когда женщина через силу отошла от меня, тут же возник Деонисий, толкая ко мне ближе какую-то девчушку: — Познакомьтесь, ваше величество, это Ваша младшая сестра Элла. — Рада с Вами познакомиться, ваше величество, — девочка, которой меньше шестнадцати точно не дашь, сделала реверанс и улыбнулась ягодными губками, один в один как отец. Сестра подошла ближе и поцеловала протянутую мной руку. — А это моя фаворитка Линда, — поклонилась ещё одна молодая особа, — мать Эллы. — Для меня большая честь познакомиться с Вами, ваше величество, — сверкнула она красными губками. Сразу видно, ведьма та ещё. Выходит, Элла мне не родная, а всего лишь единокровный бастард. Хм, интересно, а про Артёма они знают? — Что ж, Вы, должно быть, устали с дороги. Вам выделили покои с прекраснейшим видом на залив, поэтому милости просим! Я кивнул и двинулся вместе со всей свитой вглубь замка, осматривать его красоты.***
Понятия не имею, что это за запеканка, но выглядит весьма аппетитно. То ли специй больше клали, то ли овощи с особенным соком, но на вкус просто изумительно. Меня позвали на обед с королевской семьей, хотя мне и не хотелось идти, но всё же я продолжаю вести себя цивилизованно и не бросаться обвинениями в их адрес. Поэтому я отправляю в рот ещё кусочек запеканки, пытаясь в это время разглядеть нутро каждого: со мной за одним столом сидят Анна и Элла, а во главе стола, естественно, тот, кого я должен называть отцом. Линда, я так понимаю, не удостоена такой чести, как любовница короля. — Что ж, дорогие мои, — поднял бокал с вином Деонисий, — я хочу поднять этот бокал за своего сына, которого, я думал, что потерял. За Глеба, за короля Коктеврана, Глеба Благословенного! Мать с сияющей улыбкой поддержала выпад мужчины, впрочем, как и я с сестрицей. Кстати говоря, я стал замечать долгие взгляды Эллы на мне. Она сидит в конце стола, как безродная и недостойная букашка. Её голубое платье напоминает ясное небо, зато кошачьи глаза, как у её матери Линды, делают этого «ангелочка» чуть более грязным. Когда мы приступили к десерту, состоящему из лимонного кекса, король начал вести светскую беседу на абсолютно отвлечённые темы, как например, искусство, новые модели оружия, о том, какие нынче построил корабли декарийский военный флот. — Ты уже встречался с императором Эльяза? — Нет, — отозвался я, делая глоток воды из стакана, ибо вино уже поперёк горла стоит. — Он просил меня об аудиенции, но я так хотел встретиться со всеми вами, что отложил эту встречу на другое время. — Я дни и ночи напролёт молилась об этой встречи и вот Вы, наконец, здесь, — сверкнула янтарными глазами мать. — Глеб, как Вы попали в Коктевран? Деонисий тоже повернул голову, выражая людское любопытство. Я вздохнул и пожал плечами: — Я попал туда, как обычный мальчик, которого сделали рабом и отправили служить на кухню, но позже всё так завертелось, что я подружился со многими королевскими особами, в том числе был Джеймс — доверенное лицо короны и кузен моей жены Ингрид. — Вот как? Но как они узнали, что ты тот самый принц? Так, и что мне им ответить? То, как я пришёл пьяный в стельку к Джеймсу и просил оттрахать меня? Или про то, как я раздвигал перед ним ноги, словно базарная шлюха? Думай, Глеб, думай. — Джеймс заметил метку на моём затылке, когда я причёсывался. — Ясно, — согласились все. Фу-у-ух! Всё это время Элла не произнесла ни звука, усердно тыкая вилкой в содержимое тарелки и часто поглядывая в мою сторону. А она ничего … хоть и сестра. Грудь бы ей побольше, зато волосы длинные тёмные, как у отца. — Сколько тебе лет? — обращаюсь к сестре. Она вдруг вздрогнула, нервно вдохнула и ответила: — Шестнадцать, ваше величество. — Почему до сих пор не замужем? Элла открыла рот, но тут её перебил Деонисий: — Она сказала, что выйдет замуж только за того, кто ей нравится, а я учитываю желание своей единственной дочери. — Зато теперь у тебя есть целых трое детей! — воскликнул я и поднял свой фужер. — Давайте выпьем за то, как нашему отцу удаётся плодить потомство. За его детей: меня, Эллу и Артёма! Я сделал глоток и увидел застывший взгляд матери и рассерженный вид отца. — Да, Глеб, я, быть может, совершал много в жизни ошибок, но мои дети — моё богатство, которым я очень дорожу. — Что-то я не вижу твоё богатство в полном составе, — подливаю масло в огонь, но остановиться уже труднее. — Артём, если хочешь знать, сейчас отлично справляется с обязанностями губернатора провинции Дора. Я за этим упорно слежу, можешь не волноваться за своего бастарда. Всё, кажется, прямо сейчас Деонисий встанет из-за стола и кинет в мою сторону чем-нибудь тяжёлым, чтобы сразу башку проломить. — Я могу понять твоё упрямство и обиду, Глеб… Резко поднимаюсь из-за стола и бью по нему кулаками: — Да, чёрт тебя дери, я не просто обижен, я в ярости от того, что вы, мои родители, бросили меня, как безродного щенка, — отец хотел возразить, но я его опередил, — и даже не смей мне сейчас втирать за то, что таким образом хотели меня спасти и тому подобное! Всё произошедшее уже не изменишь, но ты можешь заплатить за это, отдав мне то, что принадлежит по праву рождения и «Пророчества»! Ты отдашь мне корону. Вот теперь точно воцарилась мёртвая тишина, которой даже в церкви не бывает. Кажется, все затаили дыхание, но вот этот престарелый мужик не так прост, как может показаться, я вижу его насквозь. Деонисий только улыбнулся и сверкнул клыками: — Если бы ты знал все детали «Пророчества», то не бил бы сейчас кулаками, а вёл переговоры. Это предсказание было выявлено Великим Нострадамусом, а он далеко не был дураком. Идём, покажу тебе кое-что! Мужчина встал и махнул мне рукой, приглашая идти за ним. Я огибаю стол и следую за ним, но перед выходом из зала меня хватает за руку мать: — Глеб, только не поддавайтесь ему, — шепчет она, озираясь, — нам нужно поговорить вечером. — Хорошо, — ответил я сдержанно, вырывая руку. — Он — настоящий деспот, Глеб, прошу, будьте осторожны!***
Мы зашли в какой-то кабинет с выходом на лоджию. Отсюда открывается замечательный вид на город, видно даже торговые лавки, повозки и строящиеся замки на высоких холмах, покрытых жёлтой листвой. Невероятная красота! Пока я любовался видом, не заметил, как Деонисий схватил меня за горло и прижал к стене: — Ещё раз заговоришь со мной подобным тоном, я тебя голосовых связок лишу, несмотря на то, что ты — мой сын. Помнится, у меня есть запасной вариант. И отпустил. Начинаю кашлять, хватаясь за горло и сгибаясь пополам. — Вместе с «Пророчеством», которое бывает раз в пятьдесят лет, заключается договор. Ты, наверняка, как только надел корону, ознакомился с ним, ведь подписан он моей рукой и рукой Кристиана. — Видел, там говорится о том, что я возглавлю Декарию и Коктевран и объединю их, — всё ещё хватаю ртом воздух. Король обошёл свой письменный стол и взял какие-то бумаги. — Как известно, всегда есть ключевой пункт в договоре, — он протягивает мне свёрток. — Читай. Открываю бумажную трубу и читаю: «… пункт 4.8 Принц Декарии становится её королём только в случае смерти своего отца или же если король сам откажется от трона, тогда истинный принц-король взойдёт на декарийский престол, объединив эту страну с землями Коктеврана» — Значит… — Значит, не видать тебе декарийского трона, как своих собственных ушей! Здесь ты всего лишь принц Декарии и король Коктеврана. А о троне и речи быть не может, ибо я жив и на тот свет ещё не собираюсь. Тем более, отдавать свой трон у нас не принято уже сотню лет. Был один, конечно, идиот, твой прапрадед, король Гектар, он добровольно отдал трон своему сыну, который в итоге за месяц разбазарил всё, что нажил Гектар за долгие годы правления. Поэтому я не буду так рисковать, тем более ты ещё молод и недостаточно опытен в таком деле, чтобы сейчас тут свои права качать. Ты меня понял, сыночек?! Как же он это произнёс … сыночек … аж тошно. Я восстановил дыхание и двинулся к нему. — Я не собираюсь ждать, пока ты соизволишь отдать мне трон и поймёшь, что я достоин его. — Знаешь, когда щенка бросают в бочку с водой, то он либо учится плавать, либо тонет. Но заметь, что он не знает, что пока он учится, может подойти кто-то и потопить его силой. Я понятно излагаю? — Более чем, папа! Впервые произнёс это слово с отвращением. Этого звания заслуживает только отец Мирослав, а не этот самовлюблённый тиран. Я наслышан о его политике в дальних землях: крестьяне голодают, воровство не так уже активно поощряется, а земли, находящиеся на краю Декарии, на грани разорения. — Нельзя родиться царём, Глеб, им можно только стать, преодолев множество испытаний! — мужчина опирается ладонями в края стола и всматривается в меня. — Царь должен обижать тех, кого любит. — Но разве не любовь спасает мир? Бросаю договор ему на стол и хожу из угла в угол, складывая руки за спиной. — О нет, сынок, власть есть одиночество, запомни! Всякую деву и мужа, наделённых красотой и властью неизбежно настигает крах. Деонисий отвёл глаза и подошёл ближе к портрету на стене. Я знаю, кто это — король Филипп, первый король Декарии. — Боги насмехаются над царями и без сожаления уничтожают всё, что мы создали. Боги дают нам славу, они же и отнимают её. Боги превращают нас в рабов. — Поэтому и нужны перемены, — я подошёл к нему ближе. — Освободить весь мир, это даст след человечеству! — Освобождение? Хах, самонадеянный мальчишка. Ты рассуждаешь так же, как и я в твои годы. Слабый и неопытный юноша, желающий перевернуть всё сверх на голову, лишь бы осчастливить всех. Но это не более, чем безумные грёзы об идеальном мире, который, по правде говоря, никому не нужен. — Он нужен тем, кто не желает валяться в ногах у своих хозяев, словно вещи, а таких тысячи! — Хм, иди сюда, — мы подходим к балкону с видом на город. — Что ты видишь? — Людей, — ответил я, не раздумывая. — А если их всех освободить и выгнать прочь, мол, иди куда хочешь, ты свободен, что будет? — Они начнут работать и строить свой быт так, как им того хочется. — То есть сменят одного барина на другого, ибо только у них можно заработать, а иначе на пропитание средств не добудешь, и тогда все эти твои свободные люди погибнут от голода. А их хозяева обеспечивают своих рабов всем: одежда, еда, крыша над головой, даже дают возможность жениться и заводить детей. — Но они не свободны. То, о чём ты говоришь, хорошо, но есть и подводные камни. — Например? — вскинул отец бровь. — Многих рабов подвергают насилию, а в особенности сексуальному. К примеру, не думаю, что ты бы хотел узнать, как Эллу трахает парочка друзей её хозяина, который за этим даже наблюдает и руководит процессом на потеху остальным. Как тебе такой расклад? — Такое пресекается государственными структурами. — Да грош цена твоим госструктурам! Я знаю, какие дела творятся в Декарии, да и в Коктевране, что уж там. Поэтому не надо мне задвигать сейчас о том, что жизнь рабов состоит из розовых облаков и радостных глаз. Мир давно пора менять. — А ты подумал о том, что этот же самый мир не готов к таким переменам?! М? — Придётся привыкнуть. Сам говорил — как учить плавать щенка. Я пошёл прочь отсюда, больше не желая продолжать дискуссию: — Я устал, отец, мне нужно отдохнуть. — Иди, сынок, иди. Мои служанки обо всём позаботятся, — не глядя сказал король, продолжая вглядываться в надвигающийся закат.***
— Можно, ваше величество? — заглянула в комнату какая-то девица в белом платье. — Её величество, королева Анна, просит принять её. Я устало вздохнул, погладил чудодейственные ручки одной из своих служанок-близняшек, кажется, это Сара, всё время их путаю. Она отлично разминает мне шею перед сном, расслабляя все мышцы, чтобы я мог крепко спать. Сара ещё раз помяла мне мышцы, сделала присест и скрылась в соседней спальне для слуг. Доверяю я своё тело только этим двум девицам, всех служанок Декарии я выгнал. — Пригласи, — кивнул я и вытянул руки в сторону, разминая суставы. Я уже приготовился отойти ко сну, но моё пижамное одеяние меня ничуть не смущает, тем более, это же моя мать. Хах, она меня голым видела, хоть и младенцем. Девчушка скрылась в коридоре, а затем в покои вошла Анна всё в том же платье и с тёплой улыбкой на лице. — Я могу на «ты» говорить? — неуверенно произнесла она. — Да. Так даже легче. — Тебя всем обеспечили? Мне сказали, что ты отказался от слуг нашего двора, предпочитая своих. Это твоё право, конечно… — Да, моё, но я ни в коем случае не хотел тебя обидеть. Прошу, садись! Я указал женщине на кресло, что стояло в двух шагах от кровати, на краю которой я сижу. Она долго собиралась с мыслями, потирая ладони, и внимательно смотрела на каждый миллиметр моей кожи. — Я сразу знала, что ты родишься красивым, но я не подозревала, что настолько! — Можно личный вопрос? — Да, конечно, милый. — Сколько тебе было лет, когда ты вышла замуж? — Эм, тринадцать. Да, у нас с двенадцати лет выдают замуж. Тебя я родила в пятнадцать. Совсем девчонка была, но кто меня тогда спрашивал? Мой отец не раздумывая отдал меня принцу Деонисию, которому я приглянулась. Ему тогда было около тридцати, но уже был вдовцом без детей. — Да уж, Элле повезло, что её не выдали рано замуж. Мать на это только злостно усмехнулась, что меня заинтересовало. — А Линда откуда взялась? — Так же, как и эта шлюха Гретта! Эти две гиены обвили Деонисия сетями и родили от него бастардов. — Я так понимаю, Линду ты терпеть не можешь. — Даже не представляешь как! Я вообще думала, что после того, как мы тебя потеряли, он разведётся со мной, ибо больше я не смогла родить ему детей, роды с тобой прошли сложно и я больше не могу рожать. Но у нас развод не приветствуется, а Деонисий иногда любит поиграть в добродетеля. Анна нервно потёрла свои щёки и громко выдохнула: — Можно я обниму тебя? Я … так мечтала об этом… Я закатил глаза, но всё же позволил ей приблизиться. Благодарная улыбка отразилась на её прекрасном лице, когда мать села на кровать и прикоснулась к моей щеке. — Всё такая же нежная, — прошептала она. Её хрупкий и мягкий голос вводит меня в гипноз. Волны эмоций подкатывают к горлу и застревают где-то поперёк, не решаясь вырваться наружу. Столько лет я мечтал найти своих настоящих родителей, найти маму, которая должна была мне петь колыбельную каждый вечер. Как же тяжело жить без любви матери, когда у остальных мальчишек в деревне была мама и готовила им разные вкусности. Ничего в этой жизни не стоит так дорого, как мамина любовь и ласка. — Сыночек мой, — продолжала она шептать мне на ухо. И я не выдержал… — Мама! Я обхватил руками молодую женщину за талию, отчего она охнула, уткнулся носом в шею и почуял запах вишни, такой спелой и вкусной. Анна тоже перестала себя сдерживать, поэтому стала прижимать меня к себе ещё крепче, целуя в макушку и водя пальцами по спине. — Мой родной, мой любимый! Как же я тебя люблю! Никому тебя не отдам, мой мальчик, ты себе не представляешь, как я тебя ждала. Ты — смысл моей жизни. — Мне так не хватало тебя, — прохрипел я, прикрывая веки. — Я знаю, милый, знаю. Мой котёнок, я постараюсь восполнить все упущенные годы, все поцелуи, что не дарила тебе. Она начинает меня целовать во все щёки, руки, и крепко-крепко обнимать. — Мы завтра поговорим о важных и насущных делах, а сейчас давай я спою тебе колыбельную? Ты ведь устал с долгой дороги, тебе нужно отдохнуть. — Хах, давай. Я ложусь на кровать, забираясь под пышное одеяло. Мама ложится на краю постели и начинает перебирать мою длинную чёлку. Я закрываю глаза и слушаю тихий нежный голос: — Улетай на крыльях ветра Ты в край родной, родная песня наша, Туда, где мы тебя свободно пели, Где было так привольно нам с тобою. Там, под знойным небом, Негой воздух полон, Там под говор моря Дремлют горы в облаках! Мне нравится пение матери, весьма недурно. Видно, от неё мне достался певчий голос. Анна поёт, как соловей, или как его верная жена. Меня убаюкивают её тонкие руки и мелодичный голос: — Там так ярко солнце светит, Родные горы светом заливая, В долинах пышно розы расцветают, И соловьи поют в лесах зелёных! Там, под знойным небом, Негой воздух полон, Там под говор моря Дремлют горы в облаках! Она укрывает меня одеялом получше, целует в лоб, и я тихо улетаю в море сонных облаков: — Улетай на крыльях ветра Ты в край родной, родная песня наша, Туда, где мы тебя свободно пели, Где было так привольно нам с тобою.