Cupio

      Персифаль неспешно подходит ко мне. Звук его шагов как будто раздаётся в унисон с моим сердцебиением. Я не знаю, что не так, не понимаю, почему, но мне дико хочется убежать. Меня всё ещё сильно тошнит.       Он опускается на колени рядом.       — Вижу, ты нашёл мои вещи.       Я неотрывно смотрю в жёлтые глаза, не двигаясь и ничего не отвечая, словно ведомый какими-то инстинктами. Почему-то мне кажется, что за лишний вдох, за мельчайшее движение, за то, что я копался в его вещах, он сейчас может меня убить. У меня нет никаких оснований так думать. И вроде как я это понимаю. Но не могу преодолеть свой иррациональный страх.       Тварь смотрит на рюкзак, примечая, что он расстёгнут.       — Если тебе было интересно, что там, ты мог просто спросить.       Переводит взгляд обратно на меня, ожидая ответа. Продолжаю молчать.       — Бенджамин, ты в порядке?       Склонив голову, протягивает ко мне руку. Я дёргаюсь, опасаясь прикосновения, и он замирает. О чём-то размышляет.       — Ты нашёл что-то, что тебя напугало?       Я киваю.       — Всё в порядке. Я не причиню тебе никакого вреда, — подаёт ладонь. — Давай-ка мы с тобой сейчас пойдём домой, и ты мне всё расскажешь. Я уверен, мне есть, что послушать.       Паника немного рассеивается, и я крепко цепляюсь за него. Сразу же начинаю сильно дрожать. Заметив это, Персифаль садится на пол и притягивает меня спиной к себе. Обхватывает руками и ногами.       — Видишь, как безопасно? Сейчас тебя точно никто не тронет. Ты можешь успокоиться и расслабиться.       Я прикрываю глаза, пытаясь дышать ровнее. Действительно начинаю чувствовать себя в безопасности. Нет смысла бояться каких-либо чудовищ, пока меня самого обнимает чудовище. Хотя и не могу сказать, что дело в них. Честно говоря, я даже не представляю, в чём.       Тепло тварьего тела понемногу окутывает меня и успокаивает окончательно. Странное наваждение и тошнота проходит. Становится немного неловко.       — Извини, — откашливаюсь.       — Всё хорошо. Уверен, там действительно можно найти что-то тревожное.       — Ты не злишься на меня за то, что я рылся в твоих вещах?       — Да с чего бы? — обхватывает крепче. — Я же в твоих роюсь. Так, что именно тебе попалось?       Я приподнимаюсь, пытаясь достать фотографию из кармана. Она уже немного мятая. Дотянувшись до фонарика, приподнимаю его и включаю, держа снимок перед собой. Персифаль кладёт голову мне на плечо, смотря тоже. При взгляде на изображение меня снова начинает тошнить, а ещё хочется зевать.       — Это Овна, — указывает пальцем на причину моих ночных кошмаров. — Один из немногих виллиасцев третьей породы. Тебе становится плохо, когда ты на него смотришь?       Киваю. Персифаль аккуратно вынимает фотографию у меня из рук. Продолжая держать передо мной, вдруг разрывает на несколько частей. Моментально становится легче. Удивлённо поворачиваюсь к нему.       — Она не была важна тебе?       — В каком-то смысле. Мало кто из виллиасцев может похвастаться тем, что хотя бы стоял рядом с ним. Хотя лично мне всё равно. Для меня этот снимок имел другую ценность. Рассматривая его, я время от времени пытался добраться до истины.       — До какой?       — Об этом мы с тобой и поговорим, — сминает обрывки. — Я сейчас понял, что ты, похоже, единственное в мире существо, с которым я могу поделиться своими догадками. И я всё ещё хочу выслушать тебя. Но только тогда, когда мы доберёмся домой. В уютной атмосфере лучше думается. Тебе полегчало?       — Да. Можем идти.       Мы встаём, и Персифаль направляется к своим вещам. Достаёт второй свитер и застёгивает рюкзак, пока я жду у окна. Остатки фотографии он небрежно бросает куда-то вглубь квартиры.       — Ты знаешь… — я нервно щёлкаю фонариком. — Спасибо.       Тварь поворачивается, напяливая свитер поверх того, в котором находится сейчас. Остальное закидывает на одно плечо. Подходит и утыкается своим носом в мой.       — Всегда пожалуйста. Только рассказывай мне о таких вещах сразу, хорошо? События, связанные с Виллиасом, нельзя списывать со счетов. Даже если это всего лишь сны.       — Откуда ты знаешь, что дело во снах?       — Времени ради, Бенджамин, мысли шире, — он подхватывает меня, подсаживая на подоконник. — Ещё когда ты сам упомянул о том, что тебе снилась тварь в маске, я понял, кого ты имеешь в виду. И пытался выудить хоть что-то не один день. Но ты, как всегда, витаешь где-то в своём пространстве, и отсюда до тебя не достучаться, — хлопает меня по макушке.       Мы оказываемся на улице.       — Между прочим, это не худшая моя черта.       — Поверь, я в курсе, — он смеётся и снова берёт меня под руку.       На свежем воздухе мне окончательно становится хорошо. А в компании Персифаля я чувствую себя безопасно. Думаю, я просто никогда не сталкивался ни с кем опаснее его. Мысль о том, что такой монстр на моей стороне, не может не расслаблять.       Обратный путь занимает куда меньше времени. Я очень этому рад, потому что мои конечности начинают требовать тепла. А ещё, мне кажется, тварь постукивает зубами. Чтобы не окоченеть, мы немного бесимся по дороге, толкая друга друга.       Оказавшись в квартире, первым делом иду в ванную и пытаюсь согреться у раковины, включив горячую воду. Персифаль присоединяется ко мне и суёт руки под тёплый поток, шевеля когтистыми пальцами. Надо бы заварить себе чая. Всё ещё пытаюсь избегать любимого напитка, пока сижу на снотворных. Жаль, иногда срываюсь. Кофемания – как она есть.       Пока я вожусь на кухне, тварь ненадолго пропадает в спальне и возвращается оттуда с большим пледом.       — Вижу, ты не только втихую перебрался ко мне. Ты уже успел изучить, где лежат мои вещи, и нагло ими пользуешься.       — Серьёзно, только сейчас дошло? — он удивлённо приподнимает бровь и забирается на один из стульев с ногами, плотно укутавшись.       Я решаю не отвечать. Осторожно обхватываю горячую кружку и ставлю перед собой на стол, устраиваясь напротив Персифаля. Вообще, я тоже не против пледа. Но двух таких нет.       — Что ты хотел рассказать мне? — грею руки об напиток.       — Для начала я бы послушал тебя. Хочу собрать у себя в голове полную картинку.       Я смотрю на своё искажённое отражение в чае, размышляя.       — Несколько дней назад мне приснился сон. В нём была тварь с фотографии. Конечно же, я списал это на обычный кошмар. Но на следующую ночь всё повторилось. И позавчера, и вчера, и сегодня. Каждую ночь. Я перестал высыпаться от слова совсем. Я серьёзно был уверен, что это из-за какого-то стресса. Мне и в голову бы не пришло, что он может быть реален… Он ведь реален?       — Более чем. Что ему было нужно?       Мотаю головой:       — Я не знаю. Вернее, не помню. Хотя во сне вроде как понимал.       — А я понимаю и сейчас, — он сцепляет ладони в замок, положив их на стол. — Почти уверен, что он ищет меня.       Внутри меня всё холодеет.       — Но откуда?..       — О, поверь, это не так уж сложно. В конце концов, нас с тобой видел как минимум Седеус. Я сомневаюсь, что он рассказал бы о тебе. По крайней мере, по своей воле…       Я делаю глоток.       — То есть, этот тип ищет тебя, чтобы убить и избежать распространения заразы. Но я всё ещё не понимаю…       — Всё не совсем так, — перебивает. — Я почти уверен, что у Овны на мой счёт немного другие цели. Тем не менее, он может прикрываться общим благом.       — Допустим, но как, дьявола ради, он оказался в моём сне? Это меня волнует едва ли не больше всего.       — Ты задал очень правильный вопрос, Бен. Поверь, я так рад, что мы сейчас говорим об этом. Собрать по ниточкам полную картину будет куда легче вместе, чем когда я это делаю сам. У меня наконец-то появился тот, кто может выслушать и приумножить мои предположения.       Я почти забываю про чай. Становится более чем интересно. Ощущаю себя героем детектива.       — Я само внимание.       Он кивает и немного молчит, постукивая когтями друг об друга. Собирается с мыслями.       — Даже не знаю, с чего начать, честно говоря. Не думаю, что здесь есть чёткое начало. Но, наверное, правильно будет пояснить тебе, что из себя представляют виллиаские породы в первую очередь.       — Так у вас ещё и породы, — я делаю глоток, и мне в голову приходит смешной вопрос. — А ты породистый?       Конечно же, я думаю о собаках.       — А тебе важно?       — Естественно!       Мы оба начинаем смеяться. Тварь мотает головой и укутывается плотнее.       — Все виллиасцы делятся на три породы. Это генетическая хрень, которую определяет количество долей мутагена в ДНК. Внешний признак только один. Вот это, — он указывает на свои когти. — Вторая порода. Золотая середина, эувреаль.       Всё-таки породистый.       — У таких, как я, когти средней длины, мутаген может воспроизвести два запаха, а физико-ментальное влияние развито на очень слабом уровне.       — Прости, какое влияние?       — Это что-то вроде нашей самой необычной видовой черты. Шестнадцатая доля мутагена в организме виллиасцев второй и третьей породы может взаимодействовать с мутагеном окружающей среды на самом тонком уровне. Мы ещё называем это внушением. Очень сложная вещь, у которой тоже есть свои категории. Даже я вряд ли смогу пояснить тебе, как именно это работает. Для тебя – это «вау», для меня – наука.       — Почему «вау»?       — Потому, что она внушает мозгу самые разнообразные вещи. В основном через кислород, который попадает в лёгкие. Поскольку в земном кислороде нет мутагена, я не смогу тебе это продемонстрировать.       — Постой, я, кажется, понял. Это как надышаться каким-то веществом и начать испытывать галлюцинации? Только, в данном случае, веществом является твой организм.       Он поджимает губы.       — Весьма неплохое сравнение, но не совсем точное. Давай затронем эту тему как-нибудь ещё? А то разговор начинает утекать в другое русло.       — Без проблем, — я встаю, чтобы помыть кружку.       — Отлично. Помимо моей, второй породы, есть ещё первая и третья. Первая является самой многочисленной и мало что из себя представляет. Виллиасцев моей породы уже значительно меньше. Штук семьдесят, если не ошибаюсь. Но вот третья… Ты и сам видел, когти у них огромные. Три запаха. А самомнение и внушение развиты на таком уровне, что передать сложно. И знаешь, сколько в мире таких монстров? — он наклоняется ко мне, оперевшись об стол. — Четыре. И только один из них не правит страной. Догадываешься, кто?       Я немного сжимаюсь, непрерывно смотря на него.       — Верно. Овна из тех, кто ненавидит славу. Внимание. Общество. В нашем мире он заслужено получил статус самого загадочного существа. Никто даже не знает, где именно он живёт. Этот виллиасец никогда не показывается на глаза. Изредка приходит на торжества, если ему приспичит, вызывая этим лютый ажиотаж. Более того, один из праздников целиком и полностью создан, чтобы угодить именно Овне. Почему? Спроси любого виллиасца — он растеряется и не ответит. А уже через секунду забудет вопрос.       — Почему?       Разводит руками.       — С этого же вопроса и начались мои попытки докопаться до правды.       — И что ты выяснил?       Персифаль слегка опускает уши, словно волнуясь. Начинает говорить тише.       — Я пришёл к мысли, что с ним что-то не так. И, боюсь, это что-то может быть ужасно важным. Любой виллиасец сейчас посчитал бы меня сумасшедшим. Но ты человек. К счастью, — ещё тише. — Бен, мне кажется, Овна – это что-то, что мощнее и важнее любого другого существа.       По спине пробегают мурашки.       — Это звучит жутко, честно говоря. Но почему ты так считаешь? Он вполне мог бы быть просто скрытной тварью, которая хорошо владеет внушением и благодаря этому пробирается в чужие сны.       Персифаль мотает головой.       — О нет, Бен. Эта его способность – далеко не внушение. Но до этого мы ещё дойдём. Сейчас я хочу рассказать тебе о том, о чём не собирался рассказывать, возможно, никогда, потому что боялся, что ты можешь как-то воспользоваться этой информацией. Я хочу сказать тебе, сколько виллиасцев существует на свете.       Я немного не понимаю, чем конкретно эта информация могла бы быть мне полезна. Хоть их миллион, хоть десять тысяч.       — Пятьсот семьдесят семь.       Мысли резко прерываются. Поначалу мне кажется, что я ослышался. Смотрю на Персифаля выпученными глазами.       — Да, Бен. Меньше, чем людей в твоём университете.       — Нет, постой. В этом городе?       — По всему миру.       Не может такого быть. Да просто не может! Тогда в большей части планеты было бы спокойно, но из телевизора только и слышно, что вокруг ситуация даже хуже, чем у нас.       — Это одна из причин, по которой людям так тяжело не то что поймать, а даже узнать, как мы выглядим. Нас попросту очень мало.       — Но ведь такое количество жертв…       — Ну, знаешь. Коведилло, например, убивает людей в огромном количестве просто так. Просто потому, что не считает их умнее растений. У Шетир проблемы с агрессией, а Пломфир просто обжора. Всего трое, а это уже десятки человеческих жизней.       — Всё равно, это… Это кажется невозможным.       — Понимаю. Но давай ты подумаешь об этом где-нибудь в душе. А сейчас продолжим.       Киваю, пытаясь осмыслить информацию. Уже немного клонит в сон.       — Я назвал тебе эту цифру потому, что хочу, чтобы ты чётче представил мой мир. Чтобы ты понял одну важную вещь. Мы все знакомы друг с другом. И знаем друг о друге почти всё. Один и тот же коллектив, сколько я себя помню. Не взрослеет, не умирает. Больше ста лет я каждый день вижу одни и те же лица. Веду себя с ними, как с родными. Но вот Овна… Он всегда как пень посреди степи. Сначала ты радуешься, а потом думаешь, какого, собственно, чёрта это здесь делает. А после вдруг снова радуешься, — он вздыхает. — Как-то на празднике, когда все вокруг начали глазеть по сторонам и шептаться о том, что пришёл Овна, я вдруг задал себе вопрос. Почему я чувствую такой восторг, такое восхищение? Почему все вокруг едва ли не скулят, когда этот виллиасец проходит мимо? Задал – и почти сразу об этом забыл, утопая в бессмысленном счастье. Как ребёнок. Вспомнил только по дороге домой. Да и то с трудом. Тут я хочу рассказать тебе ещё об одной жуткой вещи. Всегда, когда дело касается чего-то важного в Виллиасе, об этом практически невозможно помнить. Всегда, когда ты задаёшь себе больше вопросов, чем нужно, твой мозг начинает сопротивляться. Словно…       — Словно кто-то держит всё под контролем?       — Да! — взмахивает руками. — Когда я это понял, то начал записывать всё, о чём думаю. Чётко формулировать каждый свой вопрос.       — И что же это за вопросы?       — Я… — он закрывает лицо рукавами. — Я не помню. Мне нужно перечитать.       Роется в своём рюкзаке и достаёт записную книжку, которую я держал в руках ранее. Немного листает.       — Бен, я тебе когда-то рассказывал, что из Виллиаса невозможно выбраться?       — Ты… Не-е-ет. Что ты имеешь в виду? Ты же выбрался. Ты же сейчас на Земле.       — Я немного не об этом. Земля – это совсем другой, отдельный мир. У вас большая планета, по которой вы можете путешествовать. Материки, океаны. А Виллиас – это всего лишь небольшой полуостров. Всего лишь часть моего мира. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что нам точно известно – за его пределами что-то есть. Вопрос только в том, что.       — Почему бы не пойти и не узнать?       — Об этом я тебе и говорю. Нельзя. Мы там словно заперты. Сколько бы ты не плыл по воде на юге, сколько бы не пробирался сквозь лес на западе или горы на севере и на востоке. Ничего не получается. Это какое-то и психологическое, и физическое препятствие, — он поправляет плед, хмурясь. — Однажды я его почти преодолел. Бен, мне кажется, я подобрался очень близко к виллиаским границам с запада. Жаль, я практически ничего не помню об этом моменте. Только то, что в какой-то момент мне стало настолько плевать, настолько лень, что я просто взял и ушёл обратно. И так с каждым из нас. Если ты спросишь у виллиасцев, какая их главная видовая черта, они, скорее всего, назовут лень. Мы всю жизнь не делаем почти ничего, потому что нам лень. Ведём себя очень пассивно. Я о каких-то масштабных вещах и открытиях. И это при том, что страдаем от пребывания в собственной стране. Спроси даже меня, почему я до сих пор ничего не сделал, почему не попытался заново, и я растеряюсь. Я не знаю, почему. Я не знаю, что ответить. Опять-таки, словно кто-то держит мой мозг под хорошим надзором.       — Ты не выглядишь как помешанный.       — Но я себя так чувствую. А теперь ещё один интересный факт. Хотя каждый виллиасец и может создать межпространственную трещину в любую точку Земли, но существует один, так сказать, официальный проход. Мы почему-то называем его Вратами в Реальность. Почему – тоже хороший вопрос. Но пока что у меня нет предположений. Мне жаль тебе это припоминать, но он ведёт прямиком на шоссе между двумя штатами в Америке.       — То есть, когда мои родители?..       — Да. Он действительно выглядит как большие врата. Если ты стоишь рядом с ними с внешней стороны, то видишь Виллиас. Но стоит немного отойти, как перед тобой уже только шоссе. Конечно же, это работает только если ты виллиасец. Это я к чему. По сути, выходя за врата, но находясь рядом с ними и держа Виллиас в поле зрения, ты видишь его чёткую границу. Идеально ровную линию, которой заканчивается виллиаский лес и начинаются американские поля. Значит ли это, что ты попадаешь за пределы Виллиаса и можешь просто пойти вдоль этой линии, чтобы узнать, что там дальше? Как бы ни так. В нашем мире существует крайне важное, крайне чёткое правило. Никем не озвученное, но прочно сидящее в головах. Ни в коем случае не идти вдоль Виллиаса с внешней стороны. Одному Времени известно, что такого там можно увидеть, Бен. Но эта мысль всегда ассоциируется с ужасом. Однажды кто-то преодолел страх. Ушёл за горизонт и исчез. Даже из памяти. Остался лишь на фотографиях и в документах.       Персифаль вздыхает и потирает ладонями лицо, явно уставший от этого разговора.       — Я всё ещё не понимаю, причём тут Овна.       — Во-первых, меня смущает эта невозможность ступить за границы дозволенного и проблемы с восприятием, когда ты начинаешь подбираться к чему-то важному. Такие же проблемы возникают, когда ты находишься рядом с Овной – и только с ним. Даже если не он всем этим заправляет, он явно относится к этому самому «важному» и знает больше, чем все мы. Во-вторых, не существует никаких других виллиасцев, способных врываться в чужие сны. То, что ты видел – большие часы и самого Овну – время от времени снится всем без исключения виллиасцам, и мне в том числе. Иногда в этом сне фигурируют только часы, а иногда в него заглядывает Овна. И я считаю, в самом деле заглядывает. Только в этот сон. Словно ходит по нему из сознания в сознание. Но знаешь, что самое интересное? Мы, спустя время, тоже об этом забываем. Вообще не придаем никакого значения, словно это такая же норма нашей жизни, как и поход в душ. Но ведь ничего подобного. Грёбанный кошмар, связанный со временем, который видят пятьсот душ не раз в своей жизни – это вообще не нормально, даже для моего мира, — он проводит когтями по странице своей записной книги, измученно вздохнув. — От контакта с ним начинает тошнить. Во сне и наяву я восхищаюсь им, не могу преодолеть это бессмысленное чувство. Забываю о важных вещах, находясь рядом с ним. Что такого я могу найти за границами Виллиаса, и почему я забываю об этом точно по той же схеме? Почему все вокруг словно дремлют и теряются от некоторых вопросов? Почему остановилось Время и почему я не помню абсолютно ничего до этого момента? Почему Виллиас выглядит так, словно его создали искусственно? Почему запустить Время не получилось, хотя всё было сделано правильно? Столько вопросов, Бен. На самом деле, их ещё больше, но остальные ты не поймёшь, потому что они касаются деталей, о которых я тебе пока не рассказывал, — внимательно смотрит на меня уставшими глазами. — Я начал убеждаться в том, что эти вопросы не беспочвенны, когда тебе тоже начал сниться сон с часами. Это значит, что Овна ищет меня. Требует, чтобы ты дал понять, может ли он сейчас добраться до меня. Потому что я догадываюсь о чём-то. И его это не устраивает. Я почти уверен, что он меня убьёт, делая вид, что избавился от заразной особи, как того хочет правительство… Честно говоря, мне страшно, Бен. За то время, что мы с тобой знакомы, он уже не раз приходил ко мне во снах. В самых жутких и сюрреалистичных образах. Показывал мне то, от чего у меня замирало сердце. Запугивал, мучил, требовал.       Я встаю и подхожу к нему. Прижимаю блондинистую голову к своей груди. Просто хочу дать понять, что он не один. Прикрывает глаза и потирает их пальцами.       — К счастью, я уверен, что он не знает, где меня искать. Понимает, по какому маршруту надо двигаться, чтобы добраться до моего и твоего сознания, потому что мы спим в одной кровати. Но это не даёт ему никаких данных о местонахождении в реальном мире.       — То есть он однажды наткнулся на нас, запомнил, куда двигаться, чтобы сделать это снова и теперь достаёт? И всё это типа на ментальном уровне?       — Да. И я почти уверен в том, что для Овны это сложный процесс. Ещё до встречи с тобой я пробовал разными способами, так сказать, оторваться от него. Мне помогало то, что я просто начинал спать на новом месте. Чем дальше от прежнего, тем лучше. Овна терял меня на полгода и более. Ещё я понял, как количество людей вокруг усложняет ему задачу. Поскольку их намно-ого больше, чем виллиасцев, он попросту путается. Поэтому я рискнул и перебрался ближе к центру города, в ту квартиру.       — Получается, если мы сменим место сна, Овна нас потеряет?       — Получается, так.       Жаль, что подобное пока невыполнимо. Я бы с огромной радостью переехал хоть сейчас. Очень страшно, когда за тобой во снах гоняется тварь, которая хуже и сильнее всех остальных тварей. А я склонен верить Персифалю и его теориям. Он, конечно, знает свой мир куда лучше, но то, что я сегодня услышал, не может не смущать. К тому же, мне «посчастливилось» на собственном опыте узнать, что творит Овна, и меня тоже начинает тошнить от взгляда не то, что на него, а даже на его изображение. Не может в этом всём не быть подводных камней. Пускай у Персифаля будет хоть кто-то, с кем он не будет чувствовать себя идиотом. К слову…       — А почему только ты начинаешь понимать, что что-то не так? Почему разум остальных, скажем так, не проясняется?       — Я думаю, из-за того, что я продолжительное время нахожусь вдали ото всех. С тех пор, как я простудился и перебрался к тебе, я даже чувствую себя свободнее и индивидуальнее, что ли. Я только с недавних пор осознал, какие все виллиасцы на самом деле одинаковые. Иногда даже противоречащие сами себе.       — То есть?       — Наверняка ты помнишь, что в самом начале нашего знакомства я был ужасно агрессивным…       — «Бойся меня, тупое мясо»! — я хмурю брови и пытаюсь спародировать его грозный голос, почёсывая по макушке. Ворчит.       — Да-да, именно. Конечно же, отчасти я вёл себя так потому, что был ужасно асоциальным в то время, но. Так ведут себя абсолютно все виллиасцы, даже дети, даже самые добрые и моральные, у которых психика ломается от того, что им приходится есть других разумных существ. Все становятся нездорово агрессивными время от времени. Я бы и не придал этому значения, если бы не начал терять эту черту, всё больше отдаляясь от своих и приближаясь к тебе. Я словно постепенно просыпаюсь. И очень боюсь уснуть снова, вернуться в общее состояние апатии и агрессии. Вообще, я бы давно обо всём забыл, но помню отчасти благодаря своим записям. Верю, что однажды проснусь окончательно, и они станут мне не нужны.       — Твой исследовательский интерес сводит тебя в могилу, — я зарываюсь пальцами в его волосы. — А что будет, если Овна вдруг нас найдёт?       Вздыхает:       — Я даже не представляю, Бен. Вряд ли мы сможем убежать. Но и спрятаться лучше, чем сейчас, у нас не получится. По сути, мы можем только бездействовать и надеяться, что обойдётся.       — Не радует меня эта перспектива.       Это вообще не то, во что я хотел бы ввязываться по жизни. Но я ввязался уже тогда, когда познакомился с ним. Остаётся разгребать последствия.       — Пойдём спать?       Я киваю и отпускаю его. Молча расходимся кто куда. По очереди принимаем душ. Затем я глотаю таблетку. И забираемся в кровать. Конечно же, после всего этого мне страшно засыпать. Страшно снова столкнуться с этим после того, как я столько всего узнал. Но Персифаль сегодня прижимается сильнее обычного, обхватив меня одной рукой и делясь теплом. Уверен, ему тоже страшно. Но вместе всегда легче. Пока что мы в безопасности. Надо держать в голове эту мысль. Всё будет хорошо.       Я проваливаюсь в сон.       Овна всё ещё ждёт меня под часами, раскинув руки и приглашая в объятия.       Новый день начинается без происшествий. Я чувствую себя не шибко сонным, а настроения добавляет солнце за окном. Ещё некоторое время лежу в кровати, думая о том, что не написал блядское эссе. Потом вспоминаю о важном. Достаю телефон и отменяю запись ко врачу. Не вижу смысла, если мы вчера разобрались, в чём причина плохого сна. Больница мне в этом деле не поможет.       После всё же встаю и лениво собираюсь на учёбу. Дико завидую Персифалю, потому что ему никогда никуда не надо.       В университете всё по-прежнему. Филипп делает добрый жест на перемене и разрешает сфотографировать своё эссе. Это значительно упростит мне работу в следующий раз. Пока я изучаю материал, куда-то уходит, а после приносит мне кофе.       — У тебя круги под глазами, смотреть страшно.       — Я плохо сплю, — беру у него напиток. — Спасибо.       — Бессонница?       — Скорее, кошмары.       — Значит, тебя что-то очень волнует, — садится рядом. — Можешь поделиться со мной.       — Думаю, это личное.       — Как знаешь, — он ненадолго затихает. — Бен, я хочу тебе кое-что рассказать.       — Я слушаю.       В ответ тишина. Филипп о чём-то долго размышляет.       — Нет, ничего такого… Это несущественно.       — Ты уверен?       — Да. Я передумал.       Пожимаю плечами.       — Кстати, меня тут недавно посетила мысль, — придвигается ближе. — Давай я на выходных напрошусь к тебе? У меня есть диск с фильмом, который, я уверен, тебе понравится. Сам я его даже посмотреть не могу потому, что в общежитии нет телевизора. Только вот я не знаю, где ты живёшь.       Такое предложение меня категорически не устраивает. Учитывая наличие у меня дома Персифаля на постоянной основе, водить к себе кого попало — не лучшая идея.       — Извини, но не выйдет. Дома Мартин с невестой, и мне будет неудобно звать гостей.       — Да просто в твоей комнате закроемся и никому мешать не будем. В чём проблема?       — Господи, — я потираю виски. — Просто не в этот раз, хорошо?       — Как скажешь, — разочаровано падает на спинку стула. — Где живёшь-то хоть?       — Вот когда приглашу тебя к себе, тогда и узнаешь.       Филипп раздражённо цокает языком.       Остаток учебного дня проходит быстро. Я просто сижу и мечтаю о том, чтобы меня поглотило одеяло. Время от времени что-то записываю.       Дома пытаюсь дозвониться до Кэтрин, чтобы узнать, как у неё дела. Не получается. Мне начинает казаться, что наша дружба пошатывается, но пока что я гоню от себя эти мысли. Она просто болеет, и ей не до меня. Наверняка так и есть. Я бы с удовольствием сейчас навестил её. Увы, Кэтрин живёт не в городе.       Понимаю, что больше пытаться нет смысла, поэтому ухожу в спальню в надежде отдать себя учебному процессу. На кровати нахожу Персифаля, перебирающего свои вещи. Решаем не мешать друг другу болтовнёй.       Сажусь за компьютер и открываю ненавистный файл. Блядские стандарты. Блядская специальность. Вздыхаю и приступаю к поиску информации.       Тварь время от времени подходит ко мне и собирает со стола всякую канцелярию. Заполняет свою книжку новыми заметками. Почему-то звуки того, как он пишет и открывает-закрывает маркеры помогают мне сосредоточиться.       Ещё через какое-то время переключает внимание и увлекается собственной шерстью.       В итоге, спустя почти два часа, переборов сонливость и боль в глазах, попробовав на кресле всевозможные позы и открыв около двадцати вкладок, я завершаю эссе!       — Да! — откидываюсь на спинку кресла, счастливо раскинув руки.       — Закончил? — Персифаль отрывается от расчёсывания хвоста.       Киваю, прикрыв глаза и расплываясь в улыбке. Чтобы выучить этот бред у меня есть ещё целые выходные. Как замечательно.       — Я планирую сегодня выйти на улицу. Ты со мной?       — Не-а, — потягиваюсь. — Я не хочу. Заблудись где-нибудь сам.       Он пожимает плечами и возвращается к своему занятию. Я же собираюсь в душ. Надо бы помыть голову. Да остального себя тоже.       Перед этим почему-то долго засматриваюсь в зеркало. Нахожу на себе несколько седых волосков. Удивлён, что только несколько. А ещё новые точки на лице. Почему-то мне продолжает казаться, что я меняюсь в худшую сторону. Что за моей внешностью видно все мои тайны. Смотрю себе в глаза.       — Что за бред, Бенджамин.       Пока принимаю душ, слышу, как хлопает входная дверь. Значит, Персифаль уже ушёл. Мысленно желаю удачи. В последнее время он успел заскучать по улице и ведёт себя слишком беспечно.       Выйдя из ванной, возвращаюсь в спальню. Меня раздражает, что он оставил бардак на кровати. Надо бы выделить какой-то угол в комнате, куда он смог бы девать свои вещи. Сейчас Персифаль искренне считает своим пространством только половину кровати и все подоконники в доме.       Я решаю заняться этим сейчас же. Освобождаю полку в шкафу, переложив свои немногочисленные вещи на другую. Даже выделяю место в гардеробе под его аж два свитера и одни сапоги. Какой я щедрый.       Шкаф у меня находится рядом с той стороной кровати, на которой спит Персифаль, поэтому в процессе перекладывания я успеваю присмотреться к ней, и обнаруживаю, что деревянный каркас в самом углу исцарапан напрочь. Вот ведь. Не удивлюсь, если он делает так просто из-за скуки. Или во сне, например.       Так и не придумав, что с этим делать, я решаю не забивать себе голову ерундой, пихаю чужие вещи в рюкзак, рюкзак – в шкаф, и занимаю остаток вечера книгой с каким-то скучным сюжетом о динозаврах.       Углубившись в наблюдение за проблемами трицератопса, я не сразу замечаю, как в квартире оказывается кто-то ещё. Искренне уверенный в том, что это вернулась тварь, я выхожу из комнаты и с удивлением обнаруживаю Мартина. Брат выходит из ванной, вытирая руки об свитер.       — Привет.       — С возвращением. Почему ты не предупредил?       — Такой вот сюрприз, — он улыбается и уходит переодеваться. По привычке следую за ним.       — У Люси с выходных новый рабочий график, поэтому мы решили, что я пока что вернусь к тебе и займусь своими делами, чтобы не скучать. А ещё, смотри, — достаёт из кармана ключи. — Только сегодня сделали копию. Теперь могу бывать у неё дома в любое время.       — Вы уже почти съехались, считай, — мне не удаётся скрыть раздражение в голосе.       — Честно говоря, мы всё ещё не можем определиться, где конкретно будем жить. Ближайшее время можешь точно не волноваться. Я никуда не денусь.       — Я от тебя только этого и жду, — ухмыляюсь.       — А после этого ты мне что-то там пытаешься рассказывать о том, что повзрослел. Да-да, ври больше, — он снимает свитер. — Кстати. Я заглянул в почтовый ящик по дороге. Тебе пришло письмо.       — Мне?       — Ну не мне же, балда. Иди посмотри, я оставил его в прихожей.       Хмурясь и строя в голове догадки, я иду в указанном направлении. Среди счетов и поздравлений, адресованных брату, нахожу небольшой конверт. На нём действительно моё имя. Кто вообще в наше время отправляет не электронные письма? Поджимая губы от любопытства, я иду к себе в спальню. Беру со стола канцелярский нож и разрезаю бумагу. Достаю аккуратно сложенную записку и разворачиваю. Начинаю читать.       «Здравствуйте, мистер Фэйн!       Боюсь, мы с Вами незнакомы, но мне очень хотелось бы это исправить. Я решил написать Вам в надежде, что Вы не откажетесь исполнить мою небольшую просьбу. А именно: прочтите следующие строчки Вашему другу из Виллиаса.       Дорогой Персифаль!       Я долгое время не мог придумать, как именно с Вами связаться. К счастью, Ваш переезд к человеку, который сейчас зачитывает это письмо, упростил мне задачу. Вы можете знать меня как того, кто в своё время помог Вам избежать голодной смерти. Сейчас же я пишу с надеждой на Вашу помощь. Я долгие годы откладывал этот момент, однако, увидев вчера вечером, как Вы выходите из дома, и, не решившись подойти, понял, что необходимо взять себя в руки.       Персифаль, я рассчитываю на встречу и небольшой диалог с Вами. Поскольку Вы – единственный виллиасец, которого я, как человек, могу себе позволить опасаться меньше (учитывая Вашу готовность не только к поеданию моего вида), я смею надеяться, что именно Вы станете лучом моей надежды и ключом к правде, которую я ищу множество лет. В свою очередь, я могу быть Вам полезен не только как поставщик «продукции». Если мои сведения не врут и я правильно понимаю ситуацию – Вы сейчас болеете. Я готов предложить свою помощь в изучении и борьбе с этим недугом, а так же поспособствовать Вашему успешному возвращению домой.       Надеюсь, Вы примете мое предложение и согласитесь на встречу. Прошу, дайте знать о своём решении, отправив ответное письмо по адресу, указанному на отдельном листе в конверте. Заранее благодарю,       Матвей»       Письмо на этом заканчивается. Я сижу камнем, раз за разом перечитывая строчки и пытаясь поверить в то, что вижу перед своими глазами. Не может быть. Доброжелатель?..       Я открываю ящик стола и достаю немного смятый лист. Почерк сходится. Положив обе записки, опираюсь локтями об стол и, сцепив ладони вместе, прижимаю их к лицу. Что же делать. Откуда этот человек столько знает? Получается, это он вчера стоял под домом и смотрел на окна. Моя паранойя меня не подвела. А ещё это вполне может быть ловушкой.       Я решаю, что разумнее всего будет дождаться Персифаля и услышать его мнение. Всё же, письмо, по сути, адресовано именно ему. Вот почему он свалил именно сейчас, когда нужен впервые за всё время своего пребывания здесь?       Я вздыхаю и решаю держать в голове мысль о том, что вернётся он в любом случае скоро. Раз окончательно переехал сюда, то больше не сможет пропадать на сутки и более.       Пытаясь не думать о письме, я возвращаюсь к трицератопсу и его проблемам. Правда, сконцентрироваться не получается.       — Ты будешь ужинать? — Мартин заглядывает в спальню.       Я на секунду радуюсь тому, что он делает так только тогда, когда дверь открыта.       — Да, — откладываю книгу. — Что у тебя на уме?       — Тосты с сыром и ветчиной. Завтра планирую сделать какую-нибудь мясную запеканку.       — Звучит отлично.       Мы располагаемся на кухне. Во время ужина брат опирает свой телефон об солонку и перечницу, включает на нём какое-то видео, чтобы было не так скучно. Мы посмеиваемся с тупых шуток.       — Он прямо как ты тогда.       — Когда?       — Ну, тогда.       Иногда мы понимаем друг друга без лишних пояснений и несём чушь. Ни с кем другим у меня так не получается. На то он и родной, думаю.       Видео прерывается рекламой.       — Да чёрт возьми, — я злобно тычу пальцем в угол экрана.       — Подожди же, она сама закончится, — намазывает на хлеб больше плавленого сыра. — Где-то в Манси взорвался жилой комплекс, слышал?       Мотаю головой, всё ещё борясь с рекламой. Наконец, получается.       — Сегодня по новостям крутили. Вроде как к этому причастна стая тварей.       — Каким образом? Всё в последнее время на них спихивают, ты заметил?       До меня не сразу доходит, что я сказал. Хватаю тост в руку, опуская глаза.       — Но наверняка так и есть, — заталкиваю еду в рот, чтобы больше ничего не ляпнуть.       Стоит всегда держать в голове, что Мартин так же глуп в этом вопросе, как и я осенью. Тогда я тоже верил в любую чепуху про тварей и готов был приписать им каждое несчастье.       Входная дверь вдруг резко открывается. Я на секунду застываю с широко открытыми глазами и тостом в руке, посмотрев на недоумевающего Мартина. После бросаю еду как попало и пулей вылетаю из кухни. Чёрт, чёрт, чёрт!       В прихожей натыкаюсь на Персифаля, зажимающего одну руку второй.       — Я был уверен, что ты заберешься через окно, — тихо шиплю, подталкивая его в свою комнату.       Вместо ответа тварь отпускает руку и показывает мне окровавленную ладонь. Блять, блять! Я так и знал, так и знал! Смотрю на дверь ванной и подталкиваю уже туда. Куда угодно, вообще без разницы, пока брат не…       — Бенджамин?..       Чёрт.       Мучительно стиснув зубы и продолжая держаться за Персифаля, я медленно поворачиваюсь, чтобы встретить свою казнь в виде Мартина в дверном проёме.